Зыбучий песок

12

Часы с неизменным «банг, бум и клинк» отбили четверть второго, когда Элсоп забрался, наконец, в свой «ванден-плас-принцесс», а Пол, устало вздохнув, развернулся в сторону столовой.

«Наверное, он прав, нужно действительно взять этот курс. Но почему все эти проклятья сваливаются тогда, когда Айрис нету дома? Могу себе представить ее лицо, когда я скажу: привет, дорогая, рад тебя видеть, завтра я уезжаю и вернусь через две недели. А может, оно и к лучшему.

Декларация независимости.»

Он чувствовал себя не в своей тарелке. Нежданно свалившееся на него личная ответственность за Арчин, свалившаяся потому, что вечный его кошмар о чужом мире стал для этой девушки реальностью, заставил его говорить сегодня с Элсопом в куда более резком тоне, чем он обычно себе позволял – кульминацией стал десятиминутный спор об одном из пациентов, которого должны были сегодня выписать. К немалому его удивлению, Элсоп вовсе не рассердился, а наоборот – сохранил предельную доброжелательность и даже впервые за месяцы их сотрудничества предложил прослушать специальный курс.

«Я : я подумаю.»

В дверях столовой Пол стокнулся с Ферди Сильвой.

Ни Фила Керанса, ни Натали не было. Только Мирза подозрительно рассматривал тарелку с тушеными яблоками, которую поставила перед ним Лил.

– Натали ушла? – спросил Пол.

– Ее увел под ручку Рош Хашана, наш еврейский Новый год[5], – ответил Мирза, на последнем слове дотрагиваясь кончиком языка до ложки с десертом и тут же отдергивая его обратно. – Лил, дорогая, выбрось это, пожалуйста, и принеси мне что-нибудь более соответствующее человеческим потребностям, ну, хотя бы сыру.

Кстати, Пол, суп сегодня такой же отвратный, на всякий случай, если ты собрался его есть.

– Чем-то же надо заполнить желудок, – вздохнул Пол. Но Мирза был прав – суп оказался тепловатой бурдой с плававшими на поверхности кружками жира.

Ладно хоть бублики были свежими. Он сжевал их всухомятку.

– Зачем тебе понадобилась наша златогривая лошадка[6]? – спросил Мирза, раскатисто выговаривая «р».

– Она просила держать ее в курсе насчет Арчин.

– Ну, сарафанное радио ей уже наверняка все сообщило. Я сам за сегодняшнее утро выслушал не одну историю.

– С чего это вдруг? – Пол опустил ложку и уставился на Мирзу.

– Ты прикидываешься или действительно не понимаешь, что подобного случая Чент не видел с начала эры, или со дня рождения святого Джо, не знаю, что было раньше? – Мирза изящным движением нарезал сыр и разложил кусочки по поверхности бисквита.

– Больные знают, персонал знает, один ты не знаешь.

– Не слишком ли ты высокого мнения о диагностических способностях пациентов? – огрызнулся Пол.

Мирза посмотрел на него с удивлением.

– Пол, я думал, крепкий сон твое раздражение вылечил. Прости, если наступил тебе на мозоль.

Усилием воли Пол взял себя в руки.

– Нет, это я дожен просить прощения. Продолжай, что ты хотел сказать.

– О диагностических способностях пациентов? – Мирза успокоился и вернулся к своей обычной насмешливой манере. – Знаешь, я действительно о них высокого мнения. Иначе, как бы я мог выжить в Англии?

– Если у тебя есть, что сказать, говори серьезно. Или заткнись. У меня нет настроения шутить.

– Я абсолютно серьезен. – Мирза послушно сменил тон, а заодно и выражение лица.

– Ты вдумайся, Пол, я приехал из страны, – он вытянул руку и принялся загибать пальцы, – мусульсанской, неразвитой, только что деколонизированной, преимущественно аграрной и во всех отношениях отличной от индустриальной, цивилизованной и номинально христианской Британии. И вот я здесь и претендую на то, чтобы ремонтировать ту часть человеческого существа, которая является в наибольшей степени продуктом культуры. Да, я учился в английской школе и английском университете – и что? Это только внешний лоск на моем существе. Я не был в мечети с восемнадцати лет, но мечеть внутри меня. Этот надтреснутый звон, – большой палец уставился в потолок, – действует тебе на нервы еще и потому, что Англия – страна утренних колоколов. У меня нет таких культурных ассоциаций. Но когда у того парня из буйного отделения плохое настроение, и он начинает вопить дурным голосом – ты знаешь, о ком я говорю? – я дергаюсь, как лягушачья лапа в гальванической ванне, поскольку начинает он свой хит с тех самых трех нот, которые я слышал каждое утро все свое детство, и еще до того, как начал себя осознавать, в моем мозгу намертво отпечаталось: Йа-аллах йа-аллах: Муэдзину было почти девяносто лет, и он был почти слеп, но каждое утро перед восходом солнца он карабкался по сорокафутовой лестнице.

Погруженный в воспоминания, Мирза умолк, взгляд его уперся в далекую точку за пределами комнаты.

«Мне должно быть стыдно, я ведь когда-то осуждал борьбу против этой идиотской сословной системы. Как бы я на месте Мирзы справился с такими проблемами?

Культурный шок.»

«Культурный шок!»

Идея была настолько поразительной, что он полностью отключился от того, что говорил Мирза, и опомнился, только когда тот спросил, не надоело ли ему слушать.

– Прости Мирза! – поспешно отозвался Пол, – Кое-что пришло в голову.

Потом скажу. Ты продолжай, это очень интересно.

– По твоему отсутствующему виду не скажешь, – усмехнулся Мирза. – Я говорил, что не бывает абсолютно невменяемых больных. Даже к тем, кто наглухо закрыт для общения, иногда возвращается память о том, что они делали во время тажелой фазы, пусть и не полностью. Я кстати не верю в полную закрытость. А менее тяжелые больные, те, например, кто страдает от спровоцированного невроза, полученного, кстати сказать, стараниями семей, а не общества и не их самих, сохраняют огромные запасы относительного здравомыслия. День и ночь они проводят со своими товарищами по несчастью, и хотя им и не хватает профессиональной подготовки, чтобы поставить диагноз, вполне способны сложить из того, что они видят, довольно ясную картину. Я часто слышу, как больные говорят о вновь прибывшем:

«А, это еще один мистер такой-то». И потом, когда я смотрю историю болезни мистера такого-то, я говорю, черт подери, они правы. Ты меня слушаешь?

Пол отказался от супа, и Лил поставила перед ним тарелку с макаронами, посыпанными сыром и терым картофелем.

– Нужно взять в штат диетолога, – кисло произнес Мирза. – Знаешь, с тех пор, как я перебрался в Чент, я похудел в талии на два дюйма. Ужас!

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Пол, разжевав макаронину и решив, что это блюдо, по крайней мере, съедобно. – Однажды, еще студентом, мне нужно было описать нового больного, чтобы сравнить потом диагноз с уже поставленным, и я был в полном тупике, пока один из пациентов не сказал кое-что, что навело меня на мысль.

– Но ты так и не спросил, что пациенты думают об Арчин. Извини, я понимаю, на тебе все утро проездил консультант, у тебя не было времени.

– Рассказывай, что слышал.

– Знаешь миссис Броухарт? Учительницу, которая носит юбки со сколотым между ног подолом, потому что вокруг «эти грязные мальчишки»?

– Под каждым кустом и за каждым углом. Да, знаю.

– Утром она схватила меня за пуговицу и начала таинственно шептать об Арчин:

«Бедняжка, она не сумасшедшая, она просто перепугана.» – Мирза достал из кармана сигареты. – Можно, я покурю, пока ты ешь?

– Да, конечно, – Пол замялся. – Ты с ней согласен?

– Хочешь, чтобы я ставил диагноз больной, которую даже толком не видел?

Но то же самое я слышал и от сестры Уэллс. «Никогда не видела ничего похожего,» – так она сказала. – «Она не глупа, она очень сообразительна.

Но я ума не приложу, почему ее надо всему учить, даже одеваться,» – Мирза щелкнул зажигалкой. – И, как я понял, она все время просит людей называть по-английски предметы, которые есть в палате.

– Верно. Утром она просила меня о том же.

– Короче говоря, это представляется мне аномальностью. А ты что думаешь?

– Хочу сначала послушать тебя. Все равно у меня рот занят.

– Как ты можешь запихивать в себя столько помоев?.. Хотя подозреваю, что это отвлекающий маневр. – Мирза нахмурился. – Держу пари, Элсоп пытался убедить тебя, что она страдает полным набором симптомов истерии: эксгибиционизм, истерическая амнезия, и весь этот джаз. А сам при этом прекрасно понял, что столкнулся с явлением исключительным.

– Хотел бы я, – сказал Пол с неожиданной пылкостью, – чтобы Бог дал мне твой талант предсказывать человеческое поведение.

– Это не талант. Это означает, что я пропускаю через голову все, что жители этой страны принимают как должное, и чему я должен учиться, потому что иностранец.

– Что ты думаешь о культурном шоке? – спросил Пол.

– Что? А, ты имеешь в виду шок, когда человека забрасывают в центр Китая или куда там еще, а он не может даже прочесть указатели на столбах?

– Мирза стряхнул с сигареты пепел. – Да, некоторые из моих пакистанских приятелей этим страдают.

Из богатых домов у себя на родине приезжают сюда, живут, как свиньи в трущобах, не заботясь даже о том, чтобы помыть окна и разобрать бумаги, не пытаются завести друзей среди местеых и, как только кончается срок учебы, или ради чего там они сюда приехали, возвращаются домой со вздохом облегчения. – Он помолчал.

– А к чему ты вдруг спрашиваешь?

– К Арчин, – неохотно ответил Пол.

«Когда идея приходит мне в голову, она похожа на удар, или на паралич.

Вид при этом наверняка глупый.»

– Понимаю. Ты думаешь, что она – давай посмотрим – неграмотная дочь или жена какого-нибудь иммигранта, не знаю, или ее привез в Британию более образованный родственник, и она ни слова не знает на чужом языке: Но что она делала в лесу без одежды? Или муж-деспот выгнал ее в таком виде из дома за какую-нибудь провинность?

– Я бы не стал вдаваться в столь глубокие подробности, – задумчиво произнес Пол.

– Но это, по крайней мере, дает хоть какое-то направление.

– Флаг тебе в руки. Но имей в виду, если ты изложишь свою идею Сопливому Элу, он решит, что это его изобретение, а не твое. Он очень ревниво относится к чужим мыслям, не замечал? – Мирза бросил взгляд на часы. – Черт, я собирался еще минут десять почитать после ланча: Так что ты собираешься делать с Арчин?

– Элсоп насочинял целый список: анализ мочи, рентген головы – да, хорошо, что ты мне напомнил, надо послать заявку в Бликхем. И еще одну вещь, которую придумал сам. Кстати, тебе не попадался по-настоящему хороший невербальный интеллектуальный тест?

– Ну, разве что для животных. Но ты можешь спросить у Барри Тамбелоу.

Пол щелкнул пальцами. Он встречался с Тамбелоу, когда тот приезжал в Чент выявлять больных детей с врожденным слабоумием, которые по положению должны были находиться в специальных заведениях, но жили здесь из-за вечной нехватки места.

– Спасибо. Я мог бы и сам догадаться.

– Может, он тебе что-нибудь и подскажет. На нашего святого Джо очень похоже – смотреть на педиатрию как на модное увлечение вместо того, чтобы взять в штат хорошего детского психолога. Если бы: Ладно, мои предрассудки и так всем известны. Пока.

Оставшись один, Пол принялся машинально перемешивать в тарелке тушеные яблоки, думал же он при этом совсем о другом.

«Не сумасшедшая, а просто перепуганная. Нет, это общие слова, слишком часто умственные расстройства сопровождаются беспочвенным страхом. И что-то в ней очень рациональное, в этой Арчин. Да, параноики рациональны, даже слишком, но паранойя – это уже серьезно, а все похоже склоняются к тому, что у нее не больше, чем истерия: Если она действительно хочет знать английский, придется ее учить. Без языка мы все равно ничего не сделаем.»