Звезда заводской многотиражки

Глава седьмая. Чужие грехи

— Эээ... привет! — сказал я на всякий случай, чтобы не тупо пялиться на.

— Надо же, какие люди! — девушка встала из-за стола. Прическа дурацкая. Да и одежда тоже. Короткое платье сидело как-то криво, явно, как и венины клеши, не было продуктом зарубежного фабричного производства, каким пыталось казаться. Явно было сшито по картинке из какого-то каталога. Впрочем, девушка от всего этого не перестала быть миловидной. И я ее, разумеется, совершенно не помнил.

— Да, занесло вот попутным ветром, — сказал я и принялся расстегивать пальто.

— Что это на тебе надето? — девушка презрительно оттопырила губу, оглядывая меня с ног до головы.

«Далась им всем эта „Рила“, — подумал я. — Не было в Союзе культа вещей, ага, как же...»

— Чуваки, я сейчас вам такую историю расскажу, сдохнуть можно! — к столу широкими шагами приблизился Веник, держа в руках две чайных кружки, белых в красный горох. — Лизавета, что у тебя с лицом?

— Это ты у него спроси, — девушка с родинкой гордо вздернула подбородок, шапка светлых химических кудряшек затряслась.

— О, так вы знакомы! — Веник раздвинул двоих таких же патлатых, как и он сам, приятелей, водрузил кружки на стол и с грохотом придвинул два стула от соседнего столика. — Жаныч, садись! Короче, вы представляете, у меня сегодня на работе труп ожил!

— Ой, да брось, опять эти твои байки! — манерно протянула другая девушка, брюнетка, с морковного цвета губами и длинными красными ногтями.

— В этот раз никаких баек, бейба, — Веник придвинулся ближе к столу. — Прикиньте, приезжает ночью труповозка, пьяный Юрила сует мне в нос бумажку от участкового, мол принимай жмура. И на словах сообщает, чтобы я ничего на нем не трогал, утром эксперт будет вскрытие делать и все такое.

— А ты что? — спросил один из парней.

— А я что? — Веня раскинул в стороны руки, задев по уху одного из своих соседей. — И принял, запиал, номер привязал, а в холодильник не поставил. Телефон зазвонил, какая-то истеричная дамочка мужа своего загулявшего искала.

Веник взял со стола чашку и отпил. Компания молча ждала продолжения. Блондинка Лизавета продолжала сверлить меня непонятным взглядом. Плотоядным таким. Недобрым. У нее явно были ко мне какие-то счеты, и вряд ли они были связаны с несчастными штанами болгарского производства. Вторая девушка, брюнетка с оранжевыми губами, изо всех сил старалась изобразить на лице величественное высокомерие. По бокам от нее сидели явно двое ее обожателей — один с рубашке и вязаной жилетке, второй — в рубашке и куцем пиджаке цвета печального баклажана. Тот, что в жилетке, отдаленно смахивал на блондинистого мужика из «Аббы». Третья девушка была отчетливо монголоидной внешности, а больше в ней ничего примечательного не было. Сидела тихо и молча. И были еще два парня, одного я мысленно окрестил Бобром, за явное сходство с этим трудолюбивым животным. Передние зубы выпирали, а усы под носом делали лицо еще более смешным. Второй косил под Леннона, правда вместо круглых очков на нем были обычные ботанские, с черной оправой. Других достать, видимо, не удалось. Интересно. Почему-то в отрочестве я не замечал, как дешево смотрятся натянутые попытки выглядеть дорого и по-заграничному. Миловидные юные мордашки девчонок страдали от всех этих ухищрений. Лизавета сидела ко мне боком, и возле ее уха я отчетливо видел разводы тональника. В котором ее кожа пока еще ни капельки не нуждалась, разумеетя.

Я мысленно фыркнул. Ну да, я сейчас как те бабки на скамейке — рассмотрел внимательно рассевшуюся за столиком в кафе молодежь и мысленно наклеил им на лбы стикеры «наркоманов» и «проституток».

— Веник, а дальше-то что? — Бобер пошевелил усиками. Голос Дроздова в моей голове прокомментировал, что, очевидно, представители этого биологического вида таким образом выражают крайнюю степень любопытства.

— А у меня там старушка-божий одуванчик лежала, — Веник поставил наполовину опустевшую чашку на стол. — Я пошел ей лицо рисовать и про жмура совершенно забыл. И тут он заходит!

— Кто заходит? — черненькая растягивала каждую гласную. — Труп?

— Ну да, я же говорю! — Веник снова взмахнул руками, на этот раз чуть не опрокинув вазочку с остатками растаявшего мороженого. — Я чуть не поседел! Тыщу раз слышал истории о летаргическом сне, когда в гробах просыпались, но чтобы сам видел!

— И что потом? — нетерпеливо спросил Бобер, потому что Веник снова взялся за чашку.

— Напоил чаем уложил спать, — сказал Веник, потом хлопнул меня по плечу. — К вам вот привел. Видели когда-нибудь ожившего трупа?

— Ничего себе... — тихонько, едва слышно сказала монголоидная девушка.

— Ой, да кому вы верите? — черненькая «морковка» взяла свою кружку и сделала глоток. Цвет напитка отличался от нашего чая. Красноватый такой. Не припомню, чтобы в меню советских кафе-мороженое подавали каркаде. Значит...

— Жаныч, ты чай-то пей, освобождай тару! — Веник снова похлопал меня по плечу. — Евген, начислишь мне?

Веник опустил кружку под стол, парень из «Аббы» бдительно огляделся и потянул из сумки бутылку со светло-коричневой этикеткой. «Портвейн молдавский розовый». И жизнерадостный мужик в шляпе. Под столом раздалось отчетливое буль-буль-буль.

— А тебя правда зовут Жан? — спросила брюнетка.

— Уи, сударыня, — я снял с головы воображаемую шляпу. — Меня так непременно звали бы. В Бургундии, Нормандии, Шампани или Провансе. А здесь я просто Ваня, увы!

— Да говорю же, Веник опять все выдумал! — брюнетка сложила губы куриной гузкой. — Сам задрал уже со своим французским, и еще одного притащил. Веник, скажи правду, он тебе кто? Какой-нибудь двоюродный брат из Закорска?

— Да зуб даю, только сегодня ночью в морге познакомились! — Веник отхлебнул из своей кружки. — О, Лизавета! Ты вроде его тоже знаешь! Ну скажи, что он никакой мне не брат, а?

— Он, конечно, тоже козел, но точно не твой брат! — Лизавета стрельнула в меня глазами. Опять-таки довольно зло. Было заметно, что ее прямо-таки распирает от желания устроить скандал, но что-то мешает. Либо хорошее воспитание, либо ей предмет разговора перед публикой светить не хочется.

Я тоже взял чашку и сделал глоток. Фу, сладкий чай! Отвык как-то от этого сочетания, даже в голову не приходило, что где-то меня могут вообще не спросить, нужен ли мне в чае сахар. А может тут сахар сразу в котел с чаем насыпают, фиг его знает...

Треп с моей персоны свернул в сторону обсуждения каких-то сплетен. Обсуждаемых людей я не знал, но на всякий случай запомнил, что Лилька забеременела от женатого хахаля, Витька родители устроили на работу в исполком, а он согласился, позорник. А у Наташки мать собирается на закупки в Москву ехать на той неделе, можно что-нибудь успеть заказать, если денег найти.

На самом деле мне было довольно интересно. Как тому самому Дроздову в его познавательных экспедициях, где он за зверюшками наблюдает. Вот сейчас, например, мне удалось оказаться в естественной среде обитания молодежи, куда в прежнем виде меня бы никто не пустил. Точнее, может они и пустили бы, но вот разговоры бы вели какие-нибудь другие.

— Ванечка, тебе не кажется, что нам надо поговорить... — раздался над моим ухом шепот. — Выйдем, покурим?

— Конечно, дорогая, — сказал я и поднялся. Момент был выбран удачно, все как раз горячо спорили о том, какие джинсы лучше — левис или монтана. Очень важный спор, учитывая, что ни кого здесь, насколько я успел заметить, настоящих джинсов не было. Но в любом случае, все были заняты, и наш с Лизаветой уход практически не заметили.

— Ты зачем приехал? — зло прошипела Лизавета, как только мы вышли за дверь кафе.

— Хотел тебя найти, конечно, — ответил я со всей искренностью. С одной стороны, я не знал, что там между нами произошло, с другой — сейчас она начнет скандалить и выложит все сама.

— Кому ты врешь? Я тебя насквозь вижу! — глаза Лизаветы сверкали, ну прямо тигрица.

— И в мыслях не было, милая! — я взял ее за руку и заглянул в глаза. — Посмотри на меня! Ну разве я похож на обманщика?

— Тысячу раз похож! — она вырвала свою руку из моей. — В прошлый раз ты мне что говорил, а? Что?

— А что я такого говорил? — спросил я.

— Что у тебя московская прописка, что ты на мне женишься, — начала перечислять Лизавета. — Хоромы свои показывал на Котельнической набережной. Говорил, что твой отец и мать дипломаты, и что они хотели, чтобы ты тоже пошел в МГИМО, а ты выбрал МГУ, чтобы всего добиться своими силами. Это что, правда, по-твоему?

— А почему ты решила, что нет? — я пожал плечами. — По-твоему, я не мог за пределы МКАДа выехать что ли?

— Да при чем тут это вообще?! — взвизгнула Лизавета. — Я была в той квартире еще раз, ясно тебе? Приехала с чемоданом через неделю, после того, как в театральное не поступила. Боже, какая я дура была... Знаешь, кого я там увидела?

— Подозреваю... — сказал я и поднял глаза вверх. Ну, технически, все было понятно. Ванечка Мельников встретил девушку, навешал ей на уши три тонны спагетти, привел в роскошную квартиру, пообещал звезду с неба, духи шанель номер пять и московскую прописку. И от этих радужных перспектив у юной Лизаветы в зобу, как говорится, дыханье сперло. И, похоже, она отдалась мне, в смысле, Ивану прямо на широкой дубовой кровати хозяина квартиры в знаменитой сталинской высотке, куда простому смертному попасть почти невозможно.

— Я думала это твоя мать, если что! — голос Лизаветы снова перешел на визг. Она даже забыла растягивать гласные, как в их компании было принято. — Я сказала, что я твоя невеста, а она... она... Не врал он, как же!

— Дорогая, ты была так прекрасна, а я так хотел тебя очаровать... — сказал я.

— Ах ты козел драный! — Лизавета размахнулась с явным намерением залепить мне пощечину. Но я перехватил ее руку, обнял и прижал к себе.

— Ну-ну, милая, я же приехал, — я погладил ее по жесткой шапке химических кудрей. — Я понял, что жить без тебя не могу, бросил Москву и приехал в Новокиневск в надежде, что мне удастся тебя найти.

«Что ты делаешь, старый козел?! — возмутился мой внутренний голос. — Тебе мало что ли в прошлой жизни было проблем с женщинами?!» Но меня уже понесло.

— Лизонька, мне было очень стыдно, что я тебя тогда обманул, — зашептал я ей на ухо. — Я страдал от этого ты не представляешь как. Я хотел сразу же за тобой поехать, но боялся, что ты не примешь меня без московской прописки и всего прочего. Но в конце концов решил, что мне все равно, что я должен тебя увидеть, даже если ты расцарапаешь мне лицо и прогонишь!

Плечи девушки задрожали.

— Ты не представляешь, — всхлипнула она. — Это был такой позор... Я же всем сказала, что выхожу замуж. А вместо этого... Вместо этого...

— А у меня вместо «монтаны» на жопе «Рила», да? — я чуть отстранил ее и заглянул ей в лицо. От слез тушь слиплась и размазалась. — Милая, тут холодно. Пойдем обратно в кафе, а?

— Совсем обнаглели, — буркнула проходящая мимо тетка в черной шубе и норковой шарообразной шапке. — Уже прямо на улице обжимаются! Бесстыжая!

Похоже, что осуждала тетка исключительно Лизавету. На меня ее праведный гнев не распространялся.

— Ничего не можем поделать, у нас любовь — сказал я.

Тетка фыркнула и ускорила шаг. Лизавета на слове «любовь» вздрогнула и прижалась ко мне крепче.

— А куда делись все твои вещи? — спросила Лизавета, когда мы уже почти дошли до стола.

— Я же умер вчера ночью, ты забыла? — сказал я. — Чемодан где-то и потерялся.

Я приземлился на свой стул рядом с Веником и обнаружил, что кто-то уже помог мне справиться со сладким чаем и наполнил кружку другой жидкостью, красного цвета. Я сделал пару глотков, мысленно содрогаясь от предвкушения несусветной гадости. Но на самом деле все оказалось не так уж и плохо. Молдавский портвейн с мужиком в шляпе на этикетке на вкус оказался совсем даже не шмурдяк вроде трех топоров или агдама какого-нибудь. Не массандра, конечно, но реально вполне съедобно.

Народу в кафе прибавилось. Теперь уже все столики были заняты, и ни за одним не было детей, для которых это заведение изначально и предполагалось. Металлических вазочек для мороженого был минимум, все больше кружки. Которые наполняли из разномастных бутылок, уже не особенно даже скрываясь. Скучающие дамочки в белых халатах и кружевных колпаках смотрели на все это дело с философским наплевательством. Причину я не сразу понял. Но в какой-то момент вдруг заметил, как один из патлатых завсегдатаев подошел к стеклянной витрине с ванночками с мороженым и что-то тетке за стойкой. Та с невозмутимым видом вынула из под прилавка свернутую трубкой газету с явно чем-то тяжелым внутри. Потом произошел обмен товара на деньги, и патлатый переросток с победным видом вернулся за свой столик.

Ах вот почему именно «Петушок» стал местом притяжения альтернативно настроенной молодежи! Из какого-нибудь кафе «Сказка» на площади октября за распитие спиртных напитков их бы погнали ссаными тряпками. А здесь вот с пониманием отнеслись...

— Ты же с нами, Жаныч? — Веник хлопнул меня по плечу, и я понял, что часть разговора, похоже, прпустил.

— А мы куда-то собираемся? — спросил я, изображая энтузиазм.

— Ты чем слушал, Жаныч? — Веник постучал мне по лбу согнутым пальцем. — «Петушок» скоро закрывается, а ребята хотят продолжения банкета. Тут неподалеку живет Элис, мы думаем к ней завалиться. Ты с нами?

— Конечно, — я покивал. Можно подумать, у меня был какой-то особенный выбор. Вещи мои все равно лежали у Веника в комнате. Впрочем, в голове от портвейна немного шумело, чувствовал я себя таким бодрым, каким уже много лет не. Так что я и впрямь был не против продолжения. Даже несмотря на завтрашнее собеседование.

Вся наша шумная и уже не очень трезвая компания дисциплинированно составила кружки на стол под надписью «У нас порядок такой — поел, убери за собой». Вместе с кружками там же оказалось и изрядное количество пустых бутылок.

А ведь кто-то прикрывает этот «Петушок». «Крышует» можно сказать. Такая вот неприкрытая нелегальщина возможна только в одном случае — все уверены, что им это сойдет с рук. Что никакая проверка в неподходящее время не нагрянет и не возьмет за жопу. Мало того, что тут распитие спиртных напитков в детском заведении, так тут еще и продажа их же. А значит проверка ОБХСС их не пугает. Значит либо они дают взятки кому надо, либо где-то наверху сидит тот, кто с ними в доле. И в нужный момент снимет трубку и сообщит, чтобы немедленно навели марафет, чтобы перед проверяющими предстало идеальное детское кафе — с мороженками, молочным коктейлем и песнями из мультиков в качестве саунд-трека.

Тьфу ты, блин, профдеформация! Увидел непорядок, тут же делаю стойку. А что, отличная бы получилась статья для советской газеты...

Хотя нет, ее же не напечатали бы. В советской прессе писали про хорошее, про плохое стало принято только в постсоветской. А до постсоветской еще как минимум несколько лет.

Почему-то в легком подпитии тротуар уже не казался таким уж невероятно скользким как раньше. В тот момент, когда мы обходили краснокирпичный кинотеатр «Россия», в нем открылись боковые двери, и наружу высыпала толпа оживленно болтающих зрителей, только что посмотревших, судя по всему" французских «Трех мушкетеров».

Дом этой самой Элис, к которой мы шли, находился почти сразу же за кинотеатром. Это было хорошо. Потому что с темнотой похолодало еще больше, а пальто у меня было осеннее. И даже с кофтой было, мягко говоря, не жарко.

Но дом был без лифта, а лезть нужно был на пятый этаж. Забавно. Идем к какой-то Элис. Так и хотелось запеть песню «Кто такая Элис?», еле сдерживался.

А когда открылась дверь, я понял, что задать этот вопрос все-таки стоило...