Звезда заводской многотиражки

Глава третья. Доброе утро, товарищи...

Это кто вообще?! Первым делом я подумал, что это не зеркало, а стеклянное окно, за каким-то хреном установленное над раковиной в туалете морга. Из которого на меня ошалевшим взглядом смотрит незнакомый парень годов, может, двадцати или чуть больше. С внешностью типичного героя советских плакатов. Ну, если не считать некоторой растрепанности светлокудрой шевелюры и комка запекшейся крови на правом виске.

— У тебя там все хорошо? — Веник тревожно побарабанил в дверь. — Помощь не нужна?

— Нормально все, — автоматически ответил я. Помахал отражению рукой. Парень за зеркалом повторил маневр. Я осторожно приблизил руку к зеркалу. Провел полосу, перечеркивая мутные разводы. Похлопал глазами.

Хотел бы я о чем-нибудь подумать, но голова стала похожа на воздушный шар. Пустая и гулкая.

— Ты кто? — прошептал я одними губами. Чтобы Веник меня не услышал и не решил, что я кукушечкой поехал. Что в моей ситуации, в общем-то, вполне логично. Я крепко зажмурился. Сосчитал мысленно до десяти, потом снова открыл глаза. Герой социалистического строительства все еще был за зеркалом. А меня не было.

Хозяйственное мыло выскользнуло из ослабевшей одним махом ладони, брызги холодной воды попали на рубашку и расплылись на голубой ткани темными пятнами.

Я все еще сплю?

Надо же, реалистичный сон какой...

Я посмотрел на свои ладони. Если это и сон, то какой-то очень реалистичный. Обычно, когда во сне пытаешься что-то рассмотреть в деталях, картинка расплывается, появляются какие-то артефакты на боковом зрении. Я быстро поднял глаза обратно к зеркалу.

Ничего не изменилось.

Там все еще был кто-то молодой и красивый. А меня, старого и, как сказал Сережа, фактурного, там не было.

Я тряхнул головой. Положил на место мыло. Оттер руки от его скользких следов под все еще ледяной водой. Почувствовал, как моя кожа покрылась мурашками, а волоски на предплечьях встали дыбом. Посмотрел на висящее на крючке рядом с зеркалом ветхое сероватое вафельное полотенце с влажными пятнами. Стряхнул воду с рук и протер их об штаны.

Открыл шпингалет и вышел в коридор. На деревянных ногах. И голова деревянная. Ни тени мысли. Шоковая пустота.

— Слушай, ты... это... Надо было тебя предупредить про разбитую голову, — затараторил Веник, как только я вышел. — Вообще они сказали, что ты был уже мертв, когда они приехали. Я думал, что череп проломлен, но трогать мне тебя запретили, сказали, чтобы поставил, как есть. Расследование будет, эксперт должен заключение делать, утром приедет. Может, закуришь, все-таки?

— П...Пожалуй, — я медленно кивнул, взял протянутую Веником пачку. Тряхнул легонько, вытянул бумажный цилиндр. Покрутил в руках. На пол посыпалсиь табачные крошки. Как вообще курят папиросы? Вроде как-то сминают сначала. Ну да, логично. Если так оставить, то вместе с дымом получишь полный рот табака.

Веник чиркнул спичкой. Толстенький такой коробок с фиолетовыми стенками. Желто-красная этикетка с надписью «Спички хозяйственные. Цена 2 коп». Бабушку он что ли какую-то ограбил? Моя такие же покупала, когда был пацаном, стаскивал от ее газовой плиты точно такие же коробки. Все равно у нее в шкафу их целая коробка была.

Я затянулся. Дымом обожгло губы, потом продрало до самого желудка. Я закашлялся, на глазах выступили слезы.

— Ох ты ж... — я отдышался. Посмотрел на дымящуюся в пальцах папиросу. Как они курят этот ужас вообще? Или... В голове поплыло так, будто я закурил впервые после очень долгого перерыва. Я затянулся еще раз. Фу, гадость все-таки... Потушил папиросу в металлическом судке, который у Веника явно был пепельницей.

— Сообразим чайку? — предложил Веник. Как-то он напрягся резко, когда я из туалета вышел. Осторожно так стал общаться, будто я сумасшедший или что-то вроде того.

А я не сумасшедший, кстати?

Я покрутил головой, в поисках какой-нибудь отражающей поверхности. Ну, вдруг в туалете просто зеркало испорченное? Мало ли, какой-нибудь хохмач прикрутил туда экран, а чуть выше — глазок камеры. И нейросеть вместо отражения показывает там каких-то других людей. Что-то такое смотрел недавно.

Типа, вас снимает скрытая камера.

Стоп.

Так может это и есть розыгрыш?

Подсыпали что-то на работе в чай, потом мне приснился развесистый сон про завод и увольнение, а меня, тем временем, привезли в морг и положили на каталку. А тут вокруг сплошные камеры стримят. И зрители смотрят, как я офигеваю.

Я снова огляделся, прикидывая, в каких местах можно было спрятать скрытые камеры.

— Пойдем в комнату отдыха, серьезно, — Веня подошел ко мне, бережно ухватил за плечи и начал подталкивать к двери. — У меня там кипятильник есть, вроде печенье осталось еще, Юрила вчера приносил. Чайку попьем... А то ты зеленый совсем. Пойдем, пойдем.

Сопротивляться я не стал.

— Вот сюда, вот сюда... — Веник предупредитель открыл передо мной обшарпанную деревянную дверь, покрытую такой же скучной светло-зеленой краской, что и стены до половины. За ней обнаружился короткий коридорчик. За приоткрытой дверью направо — душевая. Квадратный поддон, кран, гибкий шланг с лейкой. Резиновый коврик. Занавески нет. За дверью налево — крохотная комната. Две деревянные кровати с покрывалами зелено-серого окраса, окно, наглухо закрашенное, сероватая тюлевая занавеска. Тумбочка, на тумбочке стакан с кучей авторучек и обгрызенных карандашей. И почему-то литровая банка. В этой комнате тоже была раковина. Кажется, тут водопроводом оборудовано чуть ли не каждое помещение вообще.

Веник усадил меня на кровать и принялся суетиться. Налил в банку воды из-под крана, сунул в нее кипятильник, воткнул вилку в розетку. Металлические завитки тут же покрылись пузырями. В этом морге что, пунктик на ретро? Электрический чайник не могли купить?

Тем вренем, Веник достал из тумбочки две чайных кружки, на вид тоже будто купленных на блошином рынке. Одна с голубым ободком, другая — с облезшим золотистым. И картонную пачку. «Чай грузинский байховый. Первый сорт».

— Кипятильник от деда что ли остался? — спросил я.

— Почему от деда? — обиделся Веник. — В культиках купил месяц назад только.

«В культиках...»— мысленно повторил я. Мы так в детстве магазин «Культтовары» называли, рядом с крытым рынком. За батарейками туда ездили, только там можно было большие квадратные батарейки купить... Неужели до сих пор работает? Я думал, что там уже давно что-то другое... Может, какой-то двинутый на ностальгии бизнесмен выкупил и открыл там комиссионку, чтобы как раньше все было?

— А тебе не страшно в морге работать? — спросил я, чтобы как-то заполнить неловкую паузу.

— Да не, — Веник поматал патлами. — Сначала было противно, но быстро привыкаешь. А марафет на жмуров наводить мне даже нравится. Все-таки, последний раз на выход. Пусть их красивыми запоминают.

— А свет почему везде включен? — спросил я. Вода в банке, тем временем, закипела. Веник выключил кипятильник, вытащил его из воды и щедро сыпанул в кипяток чая. Моя мама называла такой чай «с дровами». В общем-то, понятно почему. В воде плавали какие-то палочки и веточки. Чаинки медленно опускались на дно, вода вокруг них становилась желто-коричневой... Ну точно тут какой-то бзик на винтаже. Это же еще найти сейчас такой чай где-то надо!

Я глубоко вздохнул. Вроде общая деревянность начала отпускать. Я протер ладонью вспотевший лоб. Ну мало ли, приглючилось что-то. Я все-таки башкой треснулся, глупо надеяться, что вообще без последствий такое дело обошлось. Но, наверное, Веник прав насчет того, что надо подождать врачей и не торопиться домой.

— Слушай, это... — Веник прихватил банку полой халата и разлил чай по кружкам. Немного коричневой жидкости с чайнками выплеснулось на тумбочку. И на халат тоже. Веник зашипел, поставил наполовину опустевшую банку обратно на тумбочку. Снова открыл дверцу. — Наврал я тебе про печенье, я его еще час назад сожрал.

— Да ладно, ничего, я не голодный, — сказал я и отхлебнул из кружки. Чай обжег губы и небо, я втянул в себя воздух. Язык свело от «деревянного» вкуса чая. Не то, чтобы он был прямо совсем дрянной. Но привкус опилок там определенно имелся.

Наверное, все-таки не сплю. Чтобы во сне так четко ощущались запахи и ощущения...

Или сплю?

Я легонько ущипнул себя за запястье.

— Слушай, это... — Веник поставил кружку на тумбочку. — Давай ты приляжешь тут, поспишь... У меня еще дел сегодня прорва просто. Я свет выключу, если мешает.

— А почему, кстати, он везде включен? — спросил я. — Ты же говоришь, что не страшно?

— Ну это... у меня привычка просто такая, — нашелся Веник. — Я даже дома свет на ночь не выключаю.

— Я сам выключу, иди работай, — великодушно согласился я. — Чай допью и лягу.

— Ну это вообще отлично! — Веник вскочил. Схватил с тумбочки свою кружку и вышел за дверь.

Я шумно выдохнул. Еще раз посмотрел на свои руки. Так, спокойно, Жан. Давай без лишних телодвижений. Не кипишуй!

Я поднял руки к лицу и ощупал его.

Хрен его знает, что я собирался таким образом понять. Не представляю себе, как слепые отличают наощупь одни лица от других. Вот нос, вот подбородок. Щетинка пробивается, хоть и реденькая пока. Лоб... Пальцы уперлись в спутанный комок волос с чем-то твердым.

И я снова чуть не заорал. Больно, кстати, не было нисколечко. Но касания при этом я ощущал нормально.

Да все было нормально, твою мать! Даже более нормально, чем всегда!

Я посмотрел на чашку недопитого чая. Потрогал языком обожженное небо и передумал допивать.

Короче, надо правда попробовать поспать.

Я вытянулся на неудобной кровати. Снимать покрывало не стал. Раздеваться тоже.

Закрыл глаза.

Как, интересно, я смогу заснуть в такой ситуации? Раз овечка, два овечка, три овеч...

Что-то вырвало меня из сладкой неги сна. Какой-то ненужный посторонний звук... Когда я засыпал, его не было. Сквозь сон я даже опознал, что за мелодия играет — хор воодушевленных голосов торжественно пел гимн. Я наполовину проснулся, чтобы найти этот источник звука и вырубить его.

— ...Нас к торжеству коммунизма ведет! — допел хор. Потом вступил чеканный голос дикторши. — Доброе утро, товарищи! В эфире первая программа всесоюзного радио».

Ага, вот эта штука на окне... Бело-зеленый радиоприемник. Я сполз с кровати, подобрался к розетке, в которую он был воткнут, выдернул вилку. Сквозь сон успел подумать, что какая-то она маленькая, но заострить на этом внимание моего сонного мозга не хватило, конечно. На настенных часах — шесть утра.

И свет я так и не выключил... Хотя и хрен с ним.

Я снова рухнул на кровать и провалился в сон.

— Веник, ну какой еще оживший труп, что ты мне голову морочишь?! Опять собутыльника притащил, а выпроводить не успел, и теперь сказки сочиняешь? — проснулся я чуть раньше, чем женщина заговорила. Разбудили меня шаги, хлопающие двери и всякий прочий шум. А эти слова просто были сказаны прямо за дверью. Голос был пронзительный, как будто говорила героиня мультфильма.

— Надежда Павловна, что вы такое говорите! — возмущался Веник.

— Фу, накурил опять! — сказала женщина. — Фрамугу открой!

Дверь распахнулась. На пороге стояла миниатюрная женщина в белом халате и в белой шапочке. На лице — старомодные очки в толстой оправе. В руках — картонная папка. Не только голос у нее был мультяшным, сама она тоже была какая-то мультяшная.

— Так, молодой человек... — сказала она и строго посмотрела на меня. Я поймал себя на желании вскочить и вытянуться по стойке смирно. Ну или хотя бы сложить руки на парте перед собой.

— Здрасьте, — сказал я и кивнул.

— Так... — повторила она, оглядела меня с ног до головы, потом повернулась к маячащему за спиной Венику. — Веник, ты вообще обнаглел?! Что вы тут такое устроили?!

— Надежда Павловна, да он правда ожил! — заныл Веник. — Я в журнале все зарегистрировал, номер семьсот тридцать четыре, сами проверьте!

— И от чего же он умер? — врачиха вошла в комнату, впечатывая широкие каблуки своих туфель в обшарпанный линолеум. — Кто радио выключил?!

— Эээ... — я втянул голову в плечи. Женщина воткнула вилку в розетку. Бело-зеленый радиоприемник тут же ожил.

— Сообщение со всесоюзной ударной стройки чебоксарской ГЭС, — заговорил бархатный голос диктора. — Многотысячный коллектив строителей начал подготовку к перекрытию Волги...

— Так... — Надежда Павловна снова посмотрела на меня. Мне на секунду показалось, что если бы не очки, ее взгляд прожег бы во мне дыру. — Значит так, одевайтесь и выметайтесь немедленно, пока я добрая. А что насчет тебя, Веник... На ближайшем собрании я поставлю вопрос о твоем увольнении! Так больше продолжаться не может!

— Да его вот так прямо и привезли! — Веник всплеснул руками и ударился пальцами правой руки об косяк. Зашипел. — У него нет никаких вещей, сейчас милиция приедет, будут экспертизу делать...

— Какую еще экспертизу, что ты мелешь?! — заорала Надежда Павловна. — Притащил какого-то своего дружка и выдумывает тут!

— Надежда Павловна, да ни один из моих дружков никогда «Рилу» не наденет! — в голосе Веника звучало прямо-таки неподдельное возмущение.

— Я слышать об этом ничего не хочу! — Надежда Павловна топнула ногой. Так сильно, что стеклянная банка с почти почерневшим чаем на тумбочке задребезжала. — Мало того, что сам одеваешься как обезьяна, так еще и... Немедленно выметайтесь, а то я милицию вызову!

— Милиция сама сейчас приедет! Экспертизу проводить... — протестовал Веник. — У него даже пальто нет, он там продрогнет на улице, снег вчера шел!

— Какую экспертизу? — Надежда Павловна схватила меня за плечо и попыталась поднять.

— Судебно-медицинскую, — втолковывал Веник. — Расследование будет, вроде как, убили его.

— Кого убили? — Надежда Павловна свела брови, между ними пролегла строгая складка.

— Вот его, — Веник ткнул в меня пальцем. — Номер семьсот тридцать четыре, по журналу проверье.

— А почему тогда он живой? — спросила она и снова посмотрела на меня.

— Так я же с этого начал, — на лице Веника отразилось вселенское страдание. Вид он имел бледный, но это понятно, все-таки работал всю ночь человек.

— Хабаровской краевой комсомольской организации вручено переходящее красное знамя ЦК ВЛКСМ за успехи в коммунистическом воспитании молодежи, — сказало радио все тем же бархатным голосом диктора.

«Нельзя так со мной спросонок... — подумал я, чувствуя, как снова начинаю деревенеть. — Они тут сумасшедшие все какие-то...»

— А можно позвонить? — спросил я, чтобы хоть как-то установить связь с реальностью. А то у меня было ощущение, что вокруг какое-то кино.

— Телефон в регистратуре, — сказал Веник. — Выйдешь, потом по коридору налево, потом снова налево.

— Так... — сказала Надежда Павловна, уперла руки в бока и встала грудью на защиту дверного проема. — Вы кто такой вообще?

— Жан Михайлович Колокольников, — отозвался я.

— Час от часу не легче! Что еще за Жан? Какая-то ваша кличка опять?! — волна гнева врачихи снова покатилась почему-то на Веника.

— Да Надежда Павловна, я его только сегодня впервые увидел! — простонал Веник и закатил глаза. — Его труповозка привезла, там Воха с Юрилой, у них смена скоро закончится, вот у них и спросите!

— Да что за цирк вы мне тут устроили?! — врачиха снова топнула ногой.

— У меня, кстати, тот же вопрос, — сказал я. — Я вообще-то с высоты упал, можно мне нормального врача, а не патологоанатома?

Врачиха несколько раз молча открыла и закрыла рот. Кажется, просто не нашлась, что сказать. Я поморщился. Не люблю таких теток. Ничего не проверила, и давай сразу разборки устраивать.

Я подмигнул Венику, пока ее взгляд искал еще какой-нибудь повод для возмущения. Тот в ответ развел руками и пожал плечами.

Тут в коридоре зацокали еще чьи-то каблуки.

— Надежда Павловна, вы здесь? — в комнату заглянула девушка в белой шапочке с бесцветным рыбьим лицом. — Там милиция приехала...