Звезда заводской многотиражки

Глава девятнадцатая. Кто подставил начальника цеха?

Снова эта комната за стеклом, и прочные ремни, крепко притягивающие меня к жесткому креслу.

— Сейчас я буду показывать вам карточки, а вы отвечайте, не задумываясь, что на них изображено, — тип в белом халате выпрямился. В руках его была стопка альбомных листков. Я вздохнул. По всем признакам — это кошмар, но мне почему-то не страшно. Обычно с кошмарами все немного иначе — в процессе тебя просто парализует от ужаса, а когда ты просыпаешься и последовательно вспоминаешь, что там такое жуткое происходило, то оказывается, что это ерунда какая-то была. Типа, я что, действительно мог испугаться до икоты лохматой морды мотылька размером с собаку?

Тут все было наоборот. Поняв, что не могу пошевелиться, я почувствовал только раздражение. Мол, вот, блин, сон еще этот смотреть... Лучше бы ничего не снилось, чем этот хмырь.

Тем временем, хмырь наклонился к своему ассистенту и что-то сказал. Меня слегка затрясло. А, понятно. Он мне показал карточку, а я в это время ловил ворон и ничего не сказал.

Он поднял вторую карточку. Я присмотрелся. Черная разлапистая клякса была похожа на бьющуюся в конвульсиях лягушку. Я фыркнул и опять промолчал. Попытался даже отвернуться, но обруч на голове не позволил.

Он поднял следующую карточку. Это была фотография. Моя фотография с черной ленточкой на углу. Я прищурился, пытаясь понять, какой именно «я» на ней — Жан Колокольников или Иван Мельников. Изображение расплывалось, становясь то одним, то другим.

— Что вы видите на этой карточке? — проскрежетал из динамика голос доктора.

— Да пошел ты... — одними губами проговорил я. Меня прошиб холодный пот, я изо всех сил напрягся, чтобы хоть чем-то пошевелить. Нога дернулась, ремень больно резанул по лодыжке, и я проснулся.

Комнату сотрясал молодецкий храп Егора. Я спустил ноги с кровати и поежился. Холодный пол, зараза. Встал и тихонько прокрался к двери. Вышел в коридор. Светились только пара тусклых лампочек в начале и в конце. Ровно столько, чтобы темнота не была непроглядной. Правый туалет ближе. Я шел и думал, что надо купить домашние тапочки. Противный сквознячок превратил крашеные доски пола в лед. Не говоря уже о плитке в туалете.

Я побрызгал в лицо водой, потом поднял голову и посмотрел на себя в зеркало. Как Киану Ривз в каждом своем фильме прямо. Даже не знаю, что я там хотел увидеть. Озарение? Какой-нибудь ответ? Что мое отражение начнет мерцать точно так же как изображение на той карточке во сне?

Ничего такого. Волосы взлохмачены. А в остальном я все так же прекрасен. Как бог социализма просто. Надо почаще смотреть на себя в зеркало, а то что-то подсознание начинает сбоить. Что этот сон значит? У меня кризис самоидентификации что ли?

Я снова сунул руки под воду. Интересно устроен все-таки наш мозг... Я веду себя так, будто ничего необычного со мной не произошло. Хожу на работу. Обсуждаю с соседями по комнате футбол. Даже не спотыкаюсь, когда мне надо имя свое назвать. Будто так и надо. Вроде как, с каждым такая фигня происходит раз в неделю. Подумаешь, очнулся в морге. В чудом теле, в чужое время. А волнует меня при этом очередь в кондитерский магазин. Коробку конфет хочу купить для Анны Аркадьевны, а это ну очень непростая задача. Особенно когда твой рабочий день заканчивается в одно время с остальными, а это значит, что очередь там от дверей и до конца квартала. И не факт, что вожделенное «птичье молоко» тебе вообще достанется...

Я же все еще Жан Колокольников? Это просто ложные воспоминания в воспаленном мозгу Ивана Мельникова? Стукнули по башке, амнезия, свято место пусто не бывает, нейроны коротнули — и вуаля! Готово сознание-паразит, которое считает себя самостоятельной личностью из будущего. В котором уже нет никакого Советского Союза, зато была эпидемия, политическая клоунада и все прочее, про которое сейчас даже думать не хочется.

Крокодил вчера листал вечером, кто-то из ребят на столе оставил. А там опять — НАТО, США, санкции. Как будто и не перемещался никуда... Разве что жить приходится в одной комнате с тремя мужиками.

Тьфу ты, заррраза. Что-то меня растаращило. Это из-за сна этого дурацкого что ли?

Может и правда сходить еще разок к этому психиатру? Конфиденциально, так сказать...

Я вернулся в комнату и забрался обратно под одеяло. Попал ногами в дырку в пододеяльнике, разумеется. Перед тем, как провалиться в сон, успел подумать, что насчет психиатра я еще ничего не решил, но вот про улучшение бытовых условий имеет смысл подумать побыстрее...

Люблю я свою работу, вот что. Атмосферу в редакции, всегда будто слегка накаленную, шуршание бумаги, внезапно на пустом месте вспыхивающие споры и горячие обсуждения острых вопросов. Люблю писать заметки в блокноте, и черновик от руки. И потом чиркать его правками. Компьютер в тысячу, в миллион раз удобнее. Но есть в нем что-то неживое. Как будто таинство рождения текста заменили механической штамповкой. В финальной версии читатель разницы может и не заметить, но процесс, процесс! Это примерно как оргазм. Сам он важен, несомненно, но без процесса практически не имеет смысла. Какой толк от оргазма, если перед ним не было секса? Сел на стул и кончил. Ерунда какая-то...

Я сидел на подоконнике и делал наброски для короткой заметки. Первой, которую мне наконец-то поручили. Про прогульщика Сидорова. Заклеймить, так сказать, позором и высказать общественное порицание. Ерундовое дело на десять минут, но я решил подойти к вопросу по всем правилам. Написал пять вариантов первой фразы и десяток заголовков, а потом отвлекся, потому что Даша полезла под стол за коробкой с фотографиями.

Может, я умер и попал в рай? Нет, ну правда, а? Мы же не знаем, что точно происходит после смерти. Меня уволили, и не просто уволили, а прямо-таки списали в расход, как устаревший элемент изменившейся системы. А потом добрый боженька пожалел меня и отправил сюда. Где волосатый Эдик скрючился над печатной машинкой, азартно стучит по клавишам, а в глазах его прямо-таки демоническое пламя вдохновения. Кого-то он, видимо, лихо припечатывает сейчас. Где строгая и суровая Вера Андреевна, исправляя ошибки и опечатки, отчитывает нас, как школьников. Где вертлявая и элегантная Дашенька, не жалея дефицитных колготок лезет под стол, потому что там, кажется, стоит коробка с фотографиями с позапрошлогоднего открытия лыжного сезона, где начальник цеха вулканизации получился особенно героическим. И Семен еще, немного наивный, карикатурно-театральный, с обезьяньей мимикой стоит напротив пришпиленного к стенду номера газеты и явно разыгрывает внутри своей головы какой-то гневный диалог. Вообще-то он числится на заводе не то слесарем, не то еще кем-то в таком духе. Но однажды он пришел в газету и начал писать о спорте на общественных началах. И теперь почти не уходит отсюда.

И даже мой «серый человек» Федор Олегович, вон он, сидит за своим столом и демонстративно не обращает на меня внимания. Он ничем не занят, просто его нозит, что его, уважаемого человека, который даже был однажды без пяти минут главным редактором, вот так унизили. Подселив к нему за стол желторотого новичка, к тому же еще и клоуна.

Ну и загадочная персона Антонины Иосифовны. Прямо-таки женщина-тайна, на вид — сущий нежный цветочек, такие должны быть поэтессами, писать нежные стихи и падать в обморок при слишком громких звуках. Она вообще не должна быть главным редактором, что за чушь? Это дурак бы так подумал. И перестал воспринимать ее всерьез из-за голоса и манеры общения. А я — не дурак. Ну, я надеюсь...

— Иван Алексеевич, вы же недавно просматривали подшивку за прошлый месяц, да? — сказала наша «фея», будто услышав мои мысли. — Не помните название стихотворения одного? Там было что-то «Та-та-та-та огнем горя, под сенью... та-та... октября».

— Увы, не помню, Антонина Иосифовна, — я виновато развел руками. — Могу еще раз поискать. Надо?

— Да нет, работайте, — медленно проговорила она. — Просто что-то в голове засело и не отпускает. А про открытие нового цеха кто пишет?

— Я! — тут же отозвался Эдик, тряхнув шевелюрой.

— Знаешь что... — редакторша прикусила губу. — Давай мы пока этот материал с тобой... отложим. Хорошо?

— Как так? — Эдик обиженно хлопнул ладонями по столу. — Я уже почти закончил!

— Эдуард, не кипятись, — Антонина Иосифовна встала. — Мы его не снимаем. Мы его откладываем. На неделю или две.

— Что-то случилось? — Даша перестала перебирать старые фотокарточки и подняла голову.

— Тссс! — редакторша приложила палец к губам и направилась к двери. — Я вернусь нескоро, не шалите тут!

Некоторое время царило молчание. Потом Даша вскочила и подбежала к двери. Приоткрыла, выглянула. Снова закрыла.

— Ушла! — вполголоса сообщила она. — Как думаете, что случилось?

— Может травма какая? — обеспокоенно высказалась первой Вера Андреевна. — Как в тот раз, помните? Когда новую линию автоматизированную заграничную закупили, а там в первый день Хромов обварился. Тоже сняли материал.

— Да не, тогда бы она сказала, — уныло проговорил Эдик. — Да что ж такое-то! Я последний абзац только не дописал!

— А что там? — Даша шагнула за спину Эдика и выкрутила из каретки лист. Пробежалась по нему глазами. — Ого, а ты хорош! А что еще за дополнительная проходная?

— Потому что потому, — огрызнулся он. — Сама подумай!

— А ты там был внутри? — глаза Даши азартно заблестели.

— Ну, был, — Эдик вздохнул. — Думаю, дело в начальнике цеха. Только тссс! Он какой-то мутный очень товарищ. И дерганый. Я вопросы задаю, а он почти на каждый верещит, что меня это не касается, и что это не для публикации.

— А кого назначили? — вдруг вступил в разговор «серый человек». — Не Казначеева случайно?

— Ага, его, — Эдик покивал и полез в карман за сигаретами. — Покурить никто не хочет сходить?

— Так Антонина же сказала, что не скоро придет, давай здесь и покурим, — Даша пожала плечиком. — А что Казначеев?

— Да к директору его сегодня привели, — хмыкнул «серый».

— В смысле «привели»? — спросил Эдик. — Он что, пьяный был?

— Да нет, трезвый, — «серый» криво усмехнулся. — Только идти не хотел. Вот его и провожали под белы рученьки.

— Ох... — Даша прикрыла рот ладошкой. — И никто ничего не знает?

— Так пока нечего, — пожал плечами «серый». — Думаю, поэтому Антонина и придержала пока материал. Потому что если его посадят, то тираж с его фамилией изымут все равно.

— Да, дела, — Эдик чиркнул спичкой и выдохнул в потолок струю дыма. Вера Андреевна встала, демонстративно взяла с подоконника большую стеклянную пепельницу и поставила на стол перед Эдиком. И посмотрела выразительно.

— Да понял я, понял, — Эдик виновато втянул голову в плечи. — Пепел стряхивать в пепельницу!

— Кстати! — встрепенулся я. — А кто-нибудь знает, где искать бюро находок на Новых Черемушках?

— В справочную позвони и спроси, — ответила Даша.

Я спрыгнул с подоконника и решительно направился к телефону на столе редактора.

— А номер какой? — спросил я, подняв трубку с аппарата и слушая длинный гудок.

— Ноль-девять, Иван! — Даша сказала мое имя так, что было понятно, что второе слово она опустила из вежливости. Так что дураком мне пришлось обозвать себя мысленно. Я накрутил на диске две самых дальних от начала цифры и принялся ждать ответа.

После не очень продолжительного общения, я узнал, что стол находок есть в каждом районном отделе милиции. Новые Черемушки — это Коммунистический район, значит мне нужно приехать по адресу Закорский тракт сто. Кроме того, есть еще стол находок на Калинина. И там же недалеко есть Бюро находок транспортное.

Я приуныл. Эти три адреса были условно вроде бы недалеко друг от друга, если на дворе лето и получасовая прогулка по району новостроек тебя не очень напрягает. Но на улице было примерно минус пятнадцать и дул легкий ветерок. А после рабочего дня, скорее всего, еще похолодает.

Потом я посмотрел на трубку телефона в своей руке.

— Ничего, если я еще чуть-чуть воспользуюсь служебным телефоном в личных целях? — я обвел всех заговорщическим взглядом.

Даша как раз села за свой стол и принялась подпиливать ногти. «Серый» перестал делать вид, что чем-то жутко занят и разгадывал кроссворд. Вера Андреевна читала книжку. Эдик курил и листал свежий номер «Крокодила». В общем, коллеги всем своим видом показали, что они не против, и я принялся терзать телефон на дальнейшее получение информации.

Через час отфутболиваний, «мужчина, мы такой информации не даем», «позвоните по такому-то телефону, добавочный триста пятнадцать» и вы не туда попали, я наконец выбил бинго.

— Как-как вы говорите фамилия? — усталым но вполне доброжелательным голосом спросила женщина с той стороны телефонной трубки.

— Мельников, Иван Алексеевич, — с готовностью отозвался я.

— И какие документы?

— Комсомольский билет, профсоюзный билет... — начал перечислять я и сделал паузу. Понятия не имею, что там еще могли быть за документы.

— Да, есть такие, — сказала женщина. — Приезжайте до девятнадцати ноль-ноль.

— Сударыня, вы не представляете, как я счастлив это услышать! — я на радостях от успеха после долгих стараний аж подпрыгнул. — Скажите, вы любите шоколад или мороженое?

— Такие вопросы я в рабочее время не обсуждаю, — отозвалась женщина, но было слышно, что она улыбается.

— Тогда скажите, как вас зовут, чтобы я оставил в вас в книге отзывов восторженную оду, — сказал я. — Могу даже в трех частях с прологом и эпилогом.

— Наталья Сидорова, — ответила трубка.

— Я вас обожаю, Наталья Сидорова! До скорой встречи!

Я плюхнул трубку обратно на аппарат и вытер воображаемый пот со лба.

— Так ты после работы едешь на Закорский тракт? — спросла Даша. — Может меня проводишь тогда? А я тебе покажу, где там райотдел.

— Я так счастлив, Дашенька, что готов тебя дотуда на руках донести! — я вернулся на свой подоконник и снова взялся за свою заметку. — Ты в тех краях живешь?

— Нет, мне по делам, — как-то подчеркнуто равнодушно сказала она. — Только мне одной немного боязно. В шесть уже темно, а там стройки сплошные.

— Я уже сказал, что провожу, я покивал и снова погрузился в свой текст.