Звезда заводской многотиражки

Глава двадцать третья. Анна

Мишка сунул руки в карманы, зашел в редакцию и остановился в центре комнаты. Я деловито устроился в кресле главного редактора, включил селектор и чуть прикрутил громкость. В динамике забормотал директор.

— Слушай, Иван... — смущненно начал Мишка.

— Если ты опять про фотокарточки, то забей, меня просто фотоаппараты не любят, — сказал я.

— Да нет, я про другое хотел спросить, — Мишка насупился и полез за пазуху. Достал оттуда пачку тоненькую пачку фотографий и положил на стол передо мной. — У меня друг из Москвы недавно приехал. Был там во время олимпиады. Вот эту девушку ты же знаешь?

Я всмотрелся в фотографии. На первой было три человека — я, белозубый дядька очень заграничного вида и девушка. Цвет волос на черно-белом фото был непонятен, а вот лицо... Знакомое лицо. И почему-то сразу вспомнился смех. И запах жареной курицы...

На второй фото снова был я и эта девушка, но теперь рядом с нами стояли трое высоких чернокожих парней в спортивной форме. На третьей фотке мы с девушкой стояли сбоку от группы смеющихся товарищей, голова к голове, что-то рассматривали в блокноте.

И так весь десяток фотографий. Герои менялись, но наша парочка оставалась неизменной. Так вот, значит, какая ты — Анна Метельева. Лицо ее мне казалось знакомым. Смутно. Я даже не мог понять, из какой именно жизни. Не то из застрявших где-то между нейронами этого тела воспоминаний Ивана Мельникова, не то я сам, Жан Колокольников, ее откуда-то знал, но подзабыл. Неудивительно, в общем-то. По роду деятельности я общался с таким количеством народа, что мне теперь едва ли не все встреченные лица кажутся знакомыми...

— Ты же ее знаешь, да? — потормошил меня Мишка. — Вы вроде вместе работали, да? На фотографиях часто рядом стоите.

— Дда, — я медленно кивнул. — Это Аня Метельева.

— А у тебя с ней... что-то есть? — осторожно спросил Мишка, глядя в сторону немного стеклянным взглядом. Ах, какое знакомое выражение лица! У него всегда такое было, когда он на девушку западал.

— Да нет, ничего такого, — как можно более равнодушно сказал я.

— Можешь нас познакомить? — бухнул Мишка и замер. Как будто сжался весь, в ожидании атаки или... В общем, мне кажется, я точно так же выгляжу, когда делаю что-то такое, для чего требуется собрать всю волю в кулак.

— Конечно, о чем разговор? — совершенно не подумав, сказал я. Прислушиваясь к тому, что происходило на селекторном совещании. Ничего важного, просто «держал руку на пульсе», а уже потом сообразил, что именно брякнул... — Только я ее контакты потерял, но это ерунда, сейчас восстановим.

Я снял трубку с телефона и набрал ноль-девять. Диск послушно прожужжал дважды, потом раздались длинные гудки.

— Алло, милая барышня, мне нужен телефон Анны Метельевой, адрес... улица Макаренко, дом шестнадцать, — как ни в чем не бывало, сказал я. Номер квартиры честно не помнил. Хотя... Десятый подъезд, девятый этаж, по четыре квартиры на этаже... — Да-да, квартира триста восемнадцать.

— Алла Метельева, вы хотели сказать? — уточнила девушка на том конце провода.

— Ох, ну да, конечно же! — живо согласился я.

— Записывайте! — скомандовала она и продиктовала мне последовательность из пяти цифр.

Я записал телефон карандашом на клочке бумаги, подмигнул Мишке и нажал на кнопку отбоя. Прислушался опять к селектору. Показалось, что там зашла речь про новый цех. Не показалось, но тему эту директор моментально свернул и перевел ее на доклад планового отдела. Опять понеслись какие-то проценты, ударники и неинтересные цифры статистики, которые вполне можно было и не записывать. Эти сводки можно было взять в том же плановом отделе в печатном виде.

Я посмотрел на записанный телефонный номер и внезапно почувствовал азарт.

А чего я, собственно, опасаюсь? Что на той стороне телефона узнают, что я жив, и поспешат завершить начатое? Да лааадно!

Пальцы сами потянулись к диску. Семь-два-пять...

— Да, вас слушают! — раздался с той стороны трубки неприятный голос. Бинго! Привет, существо-тумбочка! Скорее всего, ты и есть Алла Метельева. Сестра? Мама? Тетя?

— Доброе утро, — жизнерадостным голосом диктора с первой программы радио сказал я. — А могу я поговорить с Аней?

— Спит она еще вроде, — сказали на том конце трубки. Недовольно. Причем, недовольство было адресовано скорее не мне, а засоне-Анечке. — Это срочно? Разбудить что ли?

— Очень срочно! — заверил я. — Вопрос жизни и смерти!

— Хорошо, ожидайте, — сказала телефонная трубка. Раздался глухой стук, потом скрип половиц и приглушенный голос человека-тумбочки. — Нюта, хорош дрыхнуть! Тебе тут уже названивают с утра пораньше!

Я еще раз подмигнул побледневшему и взволнованному Мишке. На той стороне трубки слышалась какая-то возня и неразборчивые пререкания. Потом, наконец, снова раздался голос.

— Алло? — недовольный сонный голос. — Это кто?

— Анечка? — нежно пропел я. — Это некто Иван Мельников тебя беспокоит. Есть минутка?

С той стороны трубки ахнули. Потом снова раздался грохот, будто пластмассовый корпус резко стал скользким и выпал из ослабевших пальцев.

— Это что, розыгрыш какой-то? — тихо и уже совсем не сонно проговорила Аня.

— Анечка, о чем ты? — с деланным недоумением спросил я. — Какой еще розыгрыш, у меня же никакого чувства юмора нет в такое время! Дорогая, как ты смотришь на то, чтобы попить вечерком молочных коктейлей? Или может чего-нибудь более горячего или горячительного, а то погоды стоят не самые теплые...

— Вы кто? — почти шепотом спросила Аня, громко дыша в трубку.

— Иван Алексеевич Мельников, год рождения — пятьдесят восьмой, журналист, не был, не был, не состоял, — отчеканил я. — Аня, у меня к тебе чертовски важное дело, давай встретимся. Например, сегодня в семь в «Петушке». Это рядом с кинотеатром «Россия», там еще...

— Я знаю, где «Петушок», — зло перебила меня Аня.

— Тогда буду ждать тебя там сегодня в семь, — сказал я, заполняя возникшую паузу. — В пальто, в печали и в... А, нет, это не из этой оперы. Анечка, ну что с тобой? Или ты не веришь, что это на самом деле я? Тогда приходи, и сама все увидишь.

В трубке раздался не то всхлип, не то вскрик. Потом запищали короткие гудки.

— Не знаю, какая муха ее укусила с утра пораньше, но я сделал все, что мог, — я развел руками и вернул трубку на ее законное место. — Все слышал? Сегодня в семь идем в «Петушок». Навстречу, так сказать, твоей судьбе.

— Вообще-то у меня были планы, хотя... — Мишка вынул руки из карманов. Потом засунул обратно. Потоптался на месте. Потом мотнул головой, будто с чем-то внутри своей головы или категорически согласился, или категорически же не согласился. — А, черт с ними! Встречаемся на проходной?

— Заметано! — я поднялся и протянул лучшему другу руку.

День был суматошный, конечно. Причем, я сам же его таким и сделал. Сначала на летучке нахватал на себя обязательств по собственной же инициативе, потом сбегал в профком, чтобы показать лишний раз лицо квелому баклажану его возглавляющему. И показать секретарю профкома свой профсоюзный билет. Она мне попеняла, что я уже три месяца не плачу взносы, я клятвенно пообещал сегодня же исправиться. Вызнал у ее, где искать комсорга Галю и помчался дальше наматывать круги по длинным коридорам административного корпуса.

Галя мне обрадовалсь, как родному. Особенно когда я ей сообщил, что я активист и энтузиаст и мечтаю приносить пользу родному заводу и родному государству. И вот прямо сейчас могу помочь нарисовать этот плакат или подписать эти открытки. Да, конечно же, я приду на собрание! О нет, петь и плясать не буду, но могу взять на себя половину конферанса. Вот уж что-что, а трепать языком я умею.

Потом мы с Галей пошли вместе обедать, обсуждая, какие замечательные перспективы ждут комсомольскую ячейку шинного завода вместе с моим приходом, и только тут я заметил, что нас не двое, а трое. За нами увязался тихий паренек немного унылого вида.

— Иван, ты просто не представляешь, как я рада твоему появлению! — глаза Гали воодушевленно сияли. — Мне иногда казалось, что я головой об стенку бьюсь, и это все одной мне надо! Но ведь я же для всех стараюсь! Чтобы жизнь на заводе бурлила, чтобы всем было интересно. А все как будто для галочки на собрания приходят. Только чтобы выговор не заработать.

— Галина, выдыхай! — я рассмеялся и приподнял стакан компота. — Давай выпьем этого компота за наш с тобой успех! Они еще будут бегать, как укушенные в зад змеей энтузиазма, вот увидишь!

Бледный юноша, прибившийся к нам, смотрел на меня взглядом побитой собаки. Потом перевел тоскливый взгляд на Галю. Похоже, тут у нас обитатель френд-зоны... Мда, бедный парень...

— Слушай, Иван, — лицо Гали стало собранным и озабоченным. — Мне нужно кровь из носа до конца следующей недели составить план на будущий год, а у меня конь не валялся...

— Галочка, я уже сказал, что можешь на меня рассчитывать, — заговорщически подмигнул я.

Потом я вернулся в редакцию, составил про запас парочку дайджестов, помог Даше составить список вопросов для интервью с нашим знаменитым на весь союз рационализатором Федором Зиминым. Потом снова забежал в профком, принес секретарше из столовой пару ватрушек. Слышал, как она по телефону сокрушалась, что она не может пойти в столовую. Там пахнет тушеной капустой, а у нее токсикоз, и ее мутит только при одной мысли об этом запахе. В благодарность она легким движением руки нашла мне текст того самого постановления, согласно которому завод обязан был предоставить мне изолированную квартиру. Я несколько раз пробежал глазами, запоминая сухие казенные формулировки. И помчал в отдел кадров, чтобы насесть там на замерзшую у окна Таню, специалиста по молодым специалистам. С очень важным вопросом — когда и как мне заполучить полагающееся мне постановлением от тридцатого июля сего года изолированное жилье. Таня отфутболила меня к какому-то первому заместителю второго секретаря парткома, которого на месте не оказалось, так что я просто пришел в партком. Там меня выслушали, поцокали языком и отправили искать Ивашко Дмитрия Валерьевича, который, кажется, сможет дать мне исчерпывающие объяснения политики партии.

Потом я посмотрел на часы и вернулся в редакцию, чтобы поработать. По-быстрому написал короткий фельетон про очередного дебошира, на которого вчера пришел сигнал из милиции. Составил про запас три дайджеста, а потом, наконец-то выдохнул.

Деятельность я развил не просто так. Когда окрыленный будущей встречей с Аней Мишка ушел, я остался в редакции один. И подумал о такой важной вещи, как планы на будущее. Да, возможно, это все мне снится, и я сейчас подергиваю ножкой в глубокой коме в отделении интенсивной терапии «семиэтажки». Да, очень может быть, что моя советская командировка закончится так же внезапно, как и началась. Вот только что это меняет? На дворе восьмидесятый год. Через два года гроб Леонида Ильича под гудок всех советских заводов опустят в яму у кремлевской стены, а еще через три неспешно до этого покачивавшийся поезд СССР покатится под откос, чтобы разломаться на отдельные вагоны. И у меня есть важное преимущество — я об этом знаю. Но есть и минус — это знание мне ни хрена не дает. Потому что я ни хрена не понимаю в большой экономике, и том, каким образом новоявленные акулы капитализма выгрызали у государства особенно вкусные предприятия. Зато я знаю, что на дворе все еще те благословенные времена, когда если пошевелить жопой, то можно заполучить себе особенно вкусную жилплощадь. А то и две жилплощади. И вовсе даже не за деньги, а вполне законным путем — по профсоюзной, комсомольской и партийной линиям. И у меня на это все есть еще лет пять. Ну ладно, семь. Не так уж и мало, если задуматься. А значит надо увлеченно ввязываться во все мероприятия с пометкой «организовано комитетом комсомола» и «профком рекомендует». И пробиваться наверх, расталкивая других желающих воображаемыми локтями.

Вот поэтому я и бегал весь день, как ужаленный в зад той самой змеей энтузиазма. Я пока не знал, как точно это все заполучить. Но был железно уверен, что никто не придет ко мне сам и ничего не даст. Что бы там ни писал классик литературы на эту тему.

За один день я не то, чтобы очень многого достиг. Но успел заметить важное — активность и энтузиазм не очень чтобы в чести. Ну что ж, значит у меня будет меньше конкурентов, когда я разберусь в этой всей системе.

Миша ждал меня на проходной, как мы и договаривались. Он нетерпеливо комкал в руках перчатки, а лицо его выражало то горячую надежду, то вдруг становилось хмурым и опечаленным. Эх, Мишка, всегда ты вот такой был! До поры до времени казался самоуверенной скалой, но как только дело доходило до отношений с девушками, то ты тут же начинал то хамить, то мямлить. Ничему тебя жизнь не учит, Михась!

— Слушай, Иван, я тут подумал, — нерешительно начал он. — Может ты сначала один с ней встретишься и осторожно обо мне поговоришь? Ну, мол, что есть фотограф, которому нужна модель, чтобы сделать несколько портретов... А потом как-нибудь...

— Так, Михась, ты что это, сдал назад уже? — я хлопнул лучшего друга по плечу. — А ну, соберись, тряпка! Это она девушка, существо по определению ветреное и необязательное, и может не прийти. Но ты-то? Ты же мужик, а!

— Да я как-то... у меня на самом деле есть еще одно дело... — Мишка опустил глаза и начал переминаться с ноги на ногу.

— Никаких дел у тебя нет, ты их все отложил, — я легонько взял его под локоток и повлек к выходу. — Ты просто зассал, да, Михась?

— Ничего я не... — Мишка возмущенно покраснел, но прямой взгляд не выдержал и отвел глаза. — Слушай, а почему ты меня так называешь?

— Михась? — переспросил я и пожал плечами. — По привычке, наверное... А что? Не надо?

— Да нет, просто странно, — лицо его стало задумчивым, с легким оттенком ностальгии. — Меня так только дед называет.

В «Петушке» был не то, чтобы аншлаг, но вполне многолюдно. На самом деле, я надеялся, что компания Веника тоже сегодня решит развеяться после работы. По разговору с Анной было понятно, что она была уверена, что позвонить я ей ну никак не мог. А значит была в курсе, что мое бездыханное тело забрала от дома ее родственницы труповозка. Вот только я не был в курсе, насколько она приложила руку к тому, чтобы я стал мертвым. Следовательно, встречу лучше устраивать не в заброшенном доме или, там, на каких-нибудь безлюдных выселках. А в популярном месте. И желательно таком, где меня знают.

Вот только придет ли она на эту встречу, вот в чем вопрос?

Я чмокнул в щеку недовольно насупившуюся при виде меня Лизавету, пожал руки обоим обожателям морковногубой брюнетки, потрепал по плечу Бобра. Полюбопытствовал, где Веник. Мне сообщили, что он на работе сегодня. Так что влезать за их стол я не стал, кивнул Мишке на свободный столик по соседству и направился к предприимчивым дамочкам на раздаче, чтобы разжиться парой молочных коктейлей. Пить сегодня портвейн у меня не было никакого настроения. Хотелось сохранить голову трезвой.

— А если она не придет? — спросил Мишка, в сотый, наверное, раз посмотрев на часы. Время было пять минут восьмого.

— Придет, — уверенно заявил я. А про себя поправился, что я бы точно пришел, если бы вдруг объявился кто-то, кого я считал мертвым. Любопытство бы не позволило проигнорировать такое свидание. А что касается этой Анны...

От двери потянуло холодом — кто-то шагнул на порог. И судя по тому, что лицо Мишки стало похожим на рожу каменного истукана с острова Пасхи, я понял, что мне пора обернуться.