Злые сумерки невозможного мира

10

Большой, по случаю жары, плескался в бассейне под оглушительные вопли группы «Георг». Завидев приближающихся компаньонов, приглашающе махнул рукой. Они не заставили себя долго упрашивать и присоединились к нему.

— Ловите момент, парни, — сказал им Большой. — В Аду не раз вспомянете.

Артём бросил взгляд в сторону искусственного ручья. Разноса с закусками нигде не было видно.

— Как тут насчет обеда? — спросил проникновенно.

— Никак, — любезно сказал Большой. — Обедов до благополучного возвращения больше не будет. Плотный завтрак после пробуждения, легкий ужин перед отходом ко сну — это все. Там, куда мы идем, я и лишнего часа не намерен задерживаться. Главный девиз Орфея: меньше спать, реже жрать, авось и вернешься.

Андрей, шумно вздохнув, надолго ушел под воду.

— Вернуться мало, — сказал он, вынырнув и отфыркавшись. — Без Маринки — какой смысл?

— Бог даст — найдем, — утешил его Большой. — Мне платят не за прогулки — за результат.

Долгий, суматошный день постепенно сходил на нет. Оглушенные музыкой, с побелевшими от длительных ванн пальцами, гости вслед за хозяином отправились в его кабинет. В каминном зале чинный и чистенький Тигр смотрел телевизор, что-то прихлебывая из маленькой, наперсточной чашечки.

— Подождите здесь, — сказал Большой, остановив их у порога. — Входите, — донеслось из кабинета минуту спустя.

Они вошли и увидели хозяина возле узкого проема, образованного раздвинувшимися стеллажами. Проем соединял кабинет с небольшим тамбуром, в котором стояли три стула с аккуратно развешанной одеждой.

— Оболокайтесь, — предложил им Большой.

Одежда состояла из двух комплектов сеточной пары — брюк и рубашек с капюшонами, с длинными рукавами, плотно облегающими запястья. Нижняя сетка оказалась крупноячеистой и довольно толстой. Верхняя — мелкой, тонковолокнистой, но прочной.

— Для БАМа готовили, — пояснил Большой. — Не жарко, и ни один москит не прокусывает. Нам с вами — самое то.

Артём натянул на ногу высокий брезентовый башмак на толстой пробковой подошве, застегнул на лодыжке узкий кожаный ремешок, полюбовался обувкой.

— А что? — спросил он, вращая ступней. — В Аду тоже мошкара водится?

— Там всего хватает, — усмехнулся Большой. — Все пакости, какие способно изобрести больное воображение пьяного параноика. И все они обрушатся на наши с вами ни в чем не повинные головы. Возьмите рюкзаки.

— Солидно! — вздохнул Андрей, с трудом приподнимая здоровенный вещмешок, определенно смахивающий на туго накачанный гигантский баскетбольный мяч.

— На всю неделю, — насмешливо прокомментировал хозяин поместья. — Дней через пять еще пожалеешь, что больше не взял.

— А что тут? — спросил Артём.

— Вода, сухари, концентраты, носовые платки, спиртовка, кружка и ложка. Ножи выдам утром. Прошу в спальню.

Они вошли в низенькую прочную дверь и угодили в большую комнату, облицованную серым невзрачным камнем. Ноги тут же погрузились в теплый рыхлый песок почти по щиколотку. Комната была едва освещена, воздух оказался совершенно неподвижным с привкусом затхлости.

— Спать будете здесь, — сказал Большой, — прямо в песке. Такова ваша суровая доля. Тяжело в ученье, легко в бою. Рацион на нынешний вечер — два сухаря и по банке тушенки. Можете сварганить по кружке кофейку, но не советую: в шесть разбужу.

Он залез в карман брюк и подал Артёму две сигареты.

— Дневная норма, коллега. Бывайте здоровы.

— Бывай здоров, — ответил Артём.

Дверь закрылась, потом приоткрылась вновь.

— Будут разные звуки, — предупредил Большой. — Не обращайте внимания — так надо. И постарайтесь как следует изучить, а главное — запомнить каждый камушек в комнатухе. Спокойной ночи.

— Что бы все это могло означать? — озадаченно спросил Андрей, когда дверь захлопнулась и послышался легкий щелчок сдвинувшихся стеллажей.

Артём уже развязывал тесьму своего фирменного «сидора».

— Полагаю — обычный тренинг, — отозвался с равнодушием бывалого экстремальщика. — Выработка навыков заурядного оборотня-волкодлака.

Он аккуратно извлек из мешка плоскую керамическую пластинку с небольшим углублением, установил углублением вверх и вложил в него таблетку сухого спирта; а спички у Большого были хоть куда: толщиной в четверть мизинца и с головками величиной с велосипедный колпачок.

— Давай ужинать, — предложил Андрею, вскрывая тушенку и устанавливая банку на огонек.

Удрученный, но голодный Андрей проделал ту же операцию. Через некоторое время слышался только стук ложек да хруст крепчайших ржаных сухарей. А на спиртовках меж тем, невзирая на предупреждение Большого, разогревались обычные эмалированные кружки с водой, нацеженной из больших пластиковых баклаг, составлявших основное содержание вещмешков.

— Ах, хорошо! — воскликнул Артём, отхлебнув крепчайшего, но несколько более сладкого, чем хотелось бы, кофейку, и развалился на песке, опершись спиной на упругую плоть рюкзака. — Что еще, в сущности, и нужно-то человеку? Банка тушенки, сухарь по зубам да кружечка кофе с доброй сигаркой…

В ту же самую секунду откуда-то сбоку донеслось едва слышное, но отчетливое шипение и скользящий шорох. Оба «путешественника» так и подскочили, шаря взглядами по песку. Кто его знает, этого Большого! Предупреждения предупреждениями, а все-таки и остеречься не грех! Песок был — как песок: рыхлый, сыпучий, аккуратно разровненный. Ничего угрожающего определенно не наблюдалось.

Усилием воли умерив бешеное биение сердца, Артём медленно опустился на прежнее место. Андрей, поозиравшись еще с минутку, последовал его примеру.

— Ты думаешь, все это действительно возможно? — спросил он.

— Что именно?

— Существование Ада. Лично я представлял его несколько иначе.

— Я тоже, — сказал Артём. — Но в последнее время два совершенно разных человека рассказывают мне об одном и том же явлении практически в одних и тех же словах. Не захочешь, да поверишь! Сколько времени на твоих?

— Девять без двух. А что?

— Да так — маленькая хитрость принципиального двоечника, — улыбнулся Артём, осторожно притрагиваясь вытянутыми в трубочку губами к горячему краю кружки.

— Вот скажи мне, — продолжал Андрей, — почему так получается? Со мной и раньше случались разные странные вещи, но я на них — ноль внимания. Мне бы задуматься, а я через час забываю. Лет десяти-одиннадцати оставили меня одного в квартире. Пацан я был шустрый, на всякую там чертовщину плевать хотел с высокой колокольни. С радости, что смотреть за мной некому, до полуночи по улицам шлындал; домой пришел только после того, как родители последнего приятеля под крышу загнали. Ну, попил чайку, да и — на боковую… И вот, веришь ли, слышу — ходит кто-то в гостиной. Медленно так — топ, топ… Шаги, знаешь, тяжелые, грузные… Сначала думал — сосед сверху. Он часто ночами по комнате разгуливал… А потом как вспомнил, что вся их семья в Полтаву к родственникам укатила, тут-то меня и зазнобило всего. Это что же выходит? Соседа нет, а звуки откуда? Окна во двор смотрят. За гостиной — кухня, ближе к лестнице — прихожая. Но шаги-то в гостиной! Не в прихожей, не в кухне — в гостиной! А вдруг ворюга какой забрался? Потихонечку, не дыша, выкарабкался из постели, сцапал самодельный деревянный автомат за дуло — прикладом вперед… Распахнул дверь, воздуха полную грудь набрав для крику… А в гостиной-то никого… Никого! Представляешь? И, стоило порог переступить, шаги — будто обрезало. Волосы дыбом! Обшарил всю квартиру — пусто. Взял нож из кухонного стола, побродил, а спать-то хочется… Только лег — снова топот. Я в гостиную с ножом наперевес — тишина. Да глухая такая — словно подушками на уши. Сердчишко, знаешь — тук-тук, зубарики — чок-чок, волосы на руках — свиная щетина, вздыбились. Постоял, послушал — полная глухота! Опять в постель, ножик под одеялом в кулачонке держу, уши торчком. Снова шаги… у самых дверей половицы скрипят… — Андрей с силой выдохнул воздух из легких, обжигаясь, хватанул кофе. — Не знаю, чем бы закончилась вся эта катавасия. Может, уснул бы, намаявшись, может, свихнулся б… или — как Маринка моя… Только когда шаги к дверям подобрались, вдруг проснулся наш котяра Марсик. Он на подоконнике дрых, а тут, смотрю, вскочил на все четыре, зыркнул в сторону гостиной, выгнулся весь и — ко мне на грудь. Лег, подобрался, задние лапы спружинил, глазищами в дверь вперился. И давай урчать… давай урчать. Слышу: шаги все дальше от спальни. Марсик похрипывает, шаги отступают, да и мне как-то полегче стало. Минут пять или шесть все это продолжалось, а потом вдруг все утихло. Топот исчез, и Марсик мой на пол спрыгнул, подцепил дверь когтями и — в гостиную. Минуты не прошло — уснул я, как в пропасть ухнул.

— А дальше? — спросил заинтересованный историей Артём. — Проверку, надеюсь, устроил?

Андрей кивнул и спрятал лицо за донышком кружки.

— Не было наверху никого, — сказал многозначительно. — Соседи только через неделю вернулись.

— Может, кого за квартирой приглядывать оставили?

— Говорю же — не было никого! — огрызнулся Андрей. — Вот случай подвернулся, казалось бы — думай, дурак! Нет! Было — да прошло, а стало быть — и не было! Так, выходит?

Артём бережно стряхнул столбик белесого пепла, подальше выдвинул руку — чтоб и пылинки на себя не уронить.

— Не ты один такой глупый, — утешил он своего компаньона. — Над подобными казусами считанные единицы голову себе ломали, да и то больше для смеху, для занимательности. Это сейчас экстрасенсов гуще осота развелось. А лет десять назад на все вопросы ответ был один: иллюзия.

— Большой тоже иллюзиями зовет…

— Сущностными иллюзиями, — поправил Артём. — Разница кардинальная. Следуя его теории, то, что с тобой приключилось, вполне объяснимо. Я тебе больше скажу: в сыщики я подался в результате чего-то подобного. После девятого класса ходили мы со школой в многодневный турпоход. Сейчас уж не помню, где это происходило: не то под Азовом, не то под Шунутом. Экспедицию на гору мы совершали налегке, оставив рюкзаки в какой-то деревне. Идти оказалось далековато, и назад шлепали, уже изрядно понурившись. Вдруг смотрим — на дороге «ГАЗ» цвета хаки. Из-под брезента на обочину автоматчики, как горох, сыплются. Двое с овчарками. Ну, мы сразу смекнули, что пришел конец нашим мытарствам. Наша руководительница — географичка только глазенками в шофера стрельнула, и он уже задний борт порысил откидывать, чтоб залезать удобнее было. Ох и телка была — первоклашки и те заглядывались! Но смышленая. Чтоб от домогательств благодетеля нашего удобней обороняться, меня с собой в кабину посадила. Я в пятнадцать лет иному взрослому мог хорошей трепки задать, так что охрана ей была обеспечена, и она могла всласть пофлиртовать безо всякой опаски. У водилы с той памятной поездки косина наверное на всю жизнь сохранилась: одним глазом за дорогой приглядывает, другим географичку нашу оглаживает. — Артём хохотнул и несколько длинных секунд рассеянно пускал дым в потолок, чему-то сладостно улыбаясь. — Она перед ним хвост распушила: то прическу обеими руками поправит, да так, что шерстяное трико на груди затрещит, то с коленки соринки сошкрябывать примется, то еще чего… этакий конкурс красоты для ограниченного круга лиц. А он, бедолага, соловьем заливается, чтобы интерес к себе вызвать, защемить хотя б струнку любопытства на худой случай. Вот так и узнал я, чем солдаты в лесу заняты.

В той деревеньке, где мы рюкзаки побросали, жил-поживал ослепший старичок — божий одуванчик. Отчего ослеп — ни один глазник определить не сумел. Старыми дорогими деньгами не одну тыщу на обследование ухлопали, к самому Федорову возили. Все без толку. По всем приметам, должен видеть, а он — ни в какую, слепее куриной слепоты. Вот тебе пример, Андрюха, пример способности мыслить задним умом: когда врачи отступились, когда уйму деньжищ на них угробили, так сразу вспомнили примету старую. Нет, не примету, а старый способ излечения слепоты. На той горе, куда мы экскурсию совершали, бьет «громовой ключ». Молния ударила в склон горы, и на этом месте отворился родник. Водичка ледяная, чистая, как первый снежок, сладкая, как сахар. И, по преданию, человек в течение семи лет умывающийся в подобном ключе, стопроцентно возвращает утерянное зрение. При условии, что ходит к нему на своих двоих.

Делать нечего, принялся старичок к горе той похаживать. Сначала в сопровождении сыновей, а на шестой год и в одиночку отважился, потому что стал уже отдельные предметы различать. После шестого года зрение практически восстановилось, осталось лишь эффект закрепить. Ну вот, за три дня до нашего появления отправился бывший слепец в свой последний поход. И исчез. Сперва родственники забеспокоились, потом вся деревня на уши встала. На четырех машинах рванули к роднику. А там пусто. Прочесали окрестности — нет никого. Что делать? Привлекли к делу участкового, тот — угрозыск. Наехали криминалисты, навезли розыскных собак, да все без толку: по следу вернулись в деревню, ни одна псина по дороге даже не побеспокоилась… Это что получается? Ну, пришел. Ну, умылся. А потом-то куда подевался? Следов — нет как нет. Пригнали солдат, вторые сутки все окрестные леса прочесывают — ни следов, ни дедули…

Вот такая история, Андрюха. Сильно она меня задела. До такой степени зацепила, что после того, как школу закончил, сразу подал на юрфак. С тех пор и рыскаю, будто гончая, выискивая дела позаковыристей, вроде твоего.

— И повыгодней, — с невинным видом проговорил Андрей, но Артём не обиделся.

— Чем сложнее, тем выгодней, — подтвердил охотно. — А как же иначе? Ты не поймешь, Андрюха. Выгода — выгодой, а сыскной кураж — сам по себе.

Откуда-то сбоку донесся обрывок сердитого шепота, сухо и плавно щелкнул автоматный — судя по длительности звука — затвор. Артём, помимо собственной воли, упал набок и, перекатившись, залег сбоку от рюкзака, зажав в кулаке горсть песка. В следующую секунду он уже снова сидел на месте, как ни в чем не бывало, и невозмутимо смахивал с одежды желтые крупинки.

— Условный рефлекс, — объяснил он ухмыляющемуся Андрею. — Сколько там на твоих золотых?

— Двадцать восемь десятого, — ответил тот.

— Соображаешь?

— Более или менее…

Слышал ли их переговоры Большой, или в графике звуковых «пугачей» временной дисбаланс был запрограммирован изначально, но факт остается фактом — бешеный, захлебывающийся от ярости собачий лай застиг их врасплох. Ночь вообще прошла — отвратительней не придумаешь. По первоначалу такой сыпучий, такой пушистый песочек с течением времени слежался в просто-таки бетонную плиту. Невидимые и поначалу неощутимые камешки-голыши пребольно врезались в расслабленное тело. Следом постепенно проникла и мельчайшая песчаная пыль… Да впридачу ко всем неудобствам — еще и подлые проделки Большого! Как оказалось, звуковыми эффектами его тренажер отнюдь не ограничивался. Дважды спящие буквально взмывали над своим некомфортабельным ложем, бесцеремонно разбуженные вспышками багрового света, а напоследок — уже под утро — сильнейшей вибрацией всей обширной поверхности домашней песочницы, сопровождаемой предельно убедительным треском, исходившим от стен и потолка.

— Сволочь! — пробормотал Андрей, и этот эпитет, пожалуй, был наиболее ангельским из тех, каковыми они щедро осыпали отсутствующего «адопроходца».

Большой, тем не менее, прибыл ровно в шесть и бесцеремонно растолкал своих жильцов. Он уже переоделся в походную форму и смотрелся в ней еще внушительней, если такое вообще было возможно.

— Я гляжу, вы тут, как на курорте, расположились! — бросил он, извлекая из своего рюкзачищи «двухконфорочную» спиртовку и деловито вспарывая огромным ножом крышки консервных банок. — Щас, будет вам курорт! Настоящий, альпийский! Как у Суворова! Кофий заварите покруче. Воду не расплескивать, еще понадобиться! Умываться? Еще чего! Об этой роскоши до благополучного возвращения придется забыть! Берешь салфетку, смачиваешь, обтираешь морду, потом руки. Потом куда? На спиртовку: чего добру задарма пропадать?

Завтрак получился стремительным, но плотным, как и было объявлено еще накануне. Слопав банку лосося и полбанки гречневой каши с говядиной, Артём торопливо допил кофе, жгучий, словно хинин, и почувствовал себя почти человеком. Большой, несмотря на свой двойной паек, завтрак закончил раньше Андрея и взглянул на часы.

— У тебя в запасе две с половиной минуты, — сказал ему. — Учись глотать, а не пережевывать. Тём, курить будем по очереди, по пятнадцать затяжек.

Артём кивнул, жадно вдыхая крепкий ароматный дымок сигареты. Большой, покопавшись в «сидоре», вручил компаньонам по крепкому ремню с подвешенными к ним большими широколезвенными ножами.

— Для упражнения психики, — пояснил Большой. — Вооруженный человек смотрит на себя и окрест суровым взором завоевателя. Нам это — как соломинка утопающему: выбраться не поможет, а уверенность придаст. Сегодня домой вернемся к двадцати-ноль-ноль. Привалы: в одиннадцать — на перекур, в шестнадцать — на кофе. Пойдем!

На улице было свежо, с одуряющей силой пахло влажной хвоей и лесными цветами. У Артёма на миг в голове все поплыло: и этот восхитительный запах, и стрекотанье птиц, и робкое скольжение первых солнечных бликов. Все слепилось в радостный и праздничный новогодний игрушечный шар. Хотелось смеяться и петь, и бежать, как в детстве, вприпрыжку. Судя по блаженной — от уха до уха — улыбке Андрея, он тоже испытывал нечто подобное.

— Экие вы впечатлительные! — неодобрительно промолвил Большой. — Еще и Аду не нюхали, а балдеете, как наркоманы! Вперед, салаги! Посмотрим, что через пару часов запоете!