Завод-4: назад в СССР (СИ)

Глава 19

Крылов действовал по старой проверенной схеме — если не можешь уничтожить человека сразу, то выбивай у него опору из-под ног по камешку.

Я был для него крепким орешком, но Рома…

Рому можно было убрать.

Для этого достаточно было сломать его авторитет перед рабочими, подставить под удар, а затем вынудить уйти самого или сделать так, чтобы его просто сняли приказом сверху.

Первый шаг Крылов сделал аккуратно.

В заводской курилке, где обычно обсуждали последние новости, начались странные разговоры.

— Слышал, что Романа-то Викторовича вот-вот уберут?

— Да ладно? За что?

— Да там сверху уже решили, говорят, что он провалил всю работу по подготовке к проверке.

— А кто вместо него?

— Да есть человек, хороший специалист…

Я не удивился. Такой метод стар как мир: запусти слухи, дай им разойтись, и вскоре они начнут жить собственной жизнью.

Но меня интересовало другое — через кого идут такие вбросы.

Ведь наверняка кто-то из рабочих получает распоряжение распространять их вслух.

Я прислушивался, наблюдал. Разговоры появлялись не просто так, они явно поддерживались искусственно. Кто-то подбрасывал новые детали, кто-то вовремя задавал «невинные» вопросы.

Я мысленно отметил несколько человек.

Значит, Крылов поставил своих людей даже здесь.

Что ж, он надеялся, что это подорвёт доверие к Роме? Значит, пора было сыграть на опережение.

Крылов действовал грязно, но он, конечно, не сам бегал по цехам и шептал рабочим в уши. Значит, у него были люди, кто работал изнутри.

И мне нужно было узнать, кто именно.

Я решил не суетиться. Если кто-то занимался вбросами информации, значит, он не остановится даже после провала проверки. Я просто стал слушать, наблюдать, выжидать. И вскоре появились первые намёки. В курилке снова шептались.

— А ты думаешь, этот мастер надолго?

— Да кто его знает. Поставили, конечно, но в таких случаях всегда кого-то убирают.

— Да, да… и вообще, этот Егор… как-то он слишком… ну, ты понимаешь.

Я не вмешивался. Просто отметил, кто говорил громче всех. Первым был Витька, слесарь с пятого участка. Болтун, любивший обсуждать всё подряд. Вторым — наш кладовщик. Третьим — Димка, молодой рабочий, который часто ошивался возле начальников смен.

Три имени.

Витька был самым простым вариантом. Он и так любил трепаться, стоило его немного подтолкнуть. Я подошёл к нему в обеденный перерыв, когда он тянул чай из гранёного стакана.

— Чего нового, Вить? — спросил я дружелюбно.

Он подскочил, не ожидая, что я обращусь к нему прямо.

— Да ничего… а чё?

— Слышал, что меня тут обсуждают. Говорят даже, что надолго я тут не задержусь.

Он сглотнул, глаза забегали.

— Да ну, бред это всё, Егор!

— Правда? — я слегка наклонился вперёд. — А мне говорили, что ты как раз в курсе всех новостей.

Витька занервничал, вжался в спинку стула.

— Да это… ну, в курилке же болтают.

— Болтают, — кивнул я. — А кто первый начал?

Он замялся.

— Да, знаешь, я так даже и не вспомню…

Я молчал и смотрел ему в глаза.

Секунда. Другая. И он не выдержал.

— Ладно, ладно! Говорили, что это Семёныч чего-то там слышал от начальников… ну, и я подхватил.

Этот был опытнее. Старый заводской лис, который просто так ничего не скажет. Я не стал идти напрямую. Просто подождал, пока он сам ко мне придёт. А пришёл он вечером, перед концом смены, когда все расходились.

— Слушай, Егор, — протянул он, опершись на косяк двери. — Говорят, ты ищешь, кто слухи пускал.

— Говорят, — согласился я, не поднимая глаз от бумаг.

— И ты, значит, решил, что это я?

Я отложил ручку, посмотрел на него.

— Я решил, что ты знаешь больше, чем говоришь.

Он хмыкнул.

— Может, знаю. А может, нет.

— Семёныч, — я спокойно сложил руки на столе. — Ты умный человек. И ты понимаешь, тот, кто продолжает мутить воду, рискует в ней же и утонуть.

Он вздохнул, потёр переносицу.

— Ладно, — пробормотал он. — Я тебе скажу, но ты это от меня не слышал.

— Разумеется.

— Димка.

— Я так и думал.

Этот щегол слишком часто крутился возле Крылова, таскал ему бумаги, подслушивал разговоры. Теперь, видимо, хочет выслужиться перед кем-то ещё. Молодой, амбициозный, но без собственного мнения. Просто пешка, которую использовали.

Долго его искать, конечно, было не нужно. Димка стоял у проходной, нервно курил. Я подошёл сзади.

— Что, совесть гложет?

Он вздрогнул, резко развернулся.

— Егор?.. я…

— Поговорим?

Он сглотнул, втянул голову в плечи. Мы отошли в сторону.

— Дим, давай без лишних слов, — сказал я. — Ты работал на Крылова?

Он замялся, огляделся, будто бы удостоверяясь, что нас никто не подслушивает, и вперил в меня взгляд своих бегающих глаз.

— Ну… я просто передавал информацию… иногда…

— Допустим. Кому сейчас передаёшь?

— Никому! — выпалил он. — Клянусь!

Я молчал. Он заёрзал, потом сдался, понимая, что просто так я от него не отстану.

— Хорошо, ладно… Мне говорили, что надо просто «держать людей в тонусе». Подкидывать разговоры, намекать.

— Кто говорил?

Он замялся, но, видя мой взгляд, быстро ответил:

— Помощник нашего директора, Владлен Степанович!

Вот оно что… я задумался. Впрочем, долго ждать не стал, отпустил языкастого парня, которому аж на месте не стоялось, будто земля подошвы жгла.

— Ты мне больше не нужен, Дим. Но если я ещё раз узнаю, что ты где-то что-то болтаешь…

— Понял, я так-то понятливый, Егор.

Я развернулся и ушёл. Теперь всё было ясно.

И слова про «человека директора» вскоре стали звучать всё чаще. Нового начальника цеха не называли прямо, но все уже догадывались, кто это — некий Николай Титов, из так называемого управленческого резерва. Таких всегда держат в запасе на «всякий случай». Как управленцы они так себе, на производстве их тем более никто не знает, но лишних вопросов обычно не задают и охотно делают все по указке свыше. Такой управленческий резерв лично я называл болотом, в котором тонули, по сути, талантливые ребята — вот только с напрочь отбитой инициативой. Тот же Титов последние пару лет ходил в замах начальника одного из цехов, а до этого работал замом целом корпуса.

И вот про этого невзрачного кадра стали говорить, что он «жёсткий управленец» и «приведёт цех в порядок». Но самым популярным утверждением было вот какое: он «разгонит всех этих мечтателей, что решили, будто завод для них — место экспериментов».

Когда новость дошла до Ромы, он пришёл в комнату мастеров с лицом человека, которому только что ударили под дых.

— Егор, они хотят меня снять, — сказал он сдавленно.

— Знаю, — спокойно ответил я.

— Они уже подписали приказ, осталось только его утвердить.

— А рабочие что говорят?

Рома замолчал.

Он понимал, что всё решалось не только в кабинетах. Если рабочие согласятся, если все примут нового начальника, то сопротивляться будет бессмысленно.

Но если они встанут на сторону Ромы…

— Я не знаю, — выдохнул он.

— Тогда узнаем, — сказал я.

В обеденный перерыв, когда все рабочие собирались в столовой и в курилке (те, кто по нашей договорённости уже в столовой побывал), мы с Ромой прошлись по цеху и поговорили с работягами.

Разговор был коротким и по существу.

— Вы уже слышали, что хотят поставить нового начальника?

Кто-то молчал, кто-то кивал, кто-то уходил от темы. Заговорил Андреич, его голос разнёсся по цеху:

— Да нам без разницы! Главное, чтобы работать давали нормально!

Это была первая реакция — вроде бы, нейтральная, но не в пользу Ромы.

Я хмыкнул.

— А если работать нормально не дадут?

Мужики переглянулись.

— Это как?

— Да так, — я поднял руки. — Допустим, приходит новый начальник. И первым делом начинает резать сверхурочные. Потом наводит «жёсткую дисциплину» — а это означает штрафы за всё подряд, как это уже делалось в других цехах. А потом, когда люди начнут уходить, объясняет, что это просто плохие работники были, что виноваты в этом сами рабочие. Я извиняюсь, Андрей, отлить ведь будете ходить по расписанию.

Повисло молчание. И первым его нарушил тот же Андреич:

— Что, серьёзно так будет?

— Так уже было, — спокойно напомнил я. — В третьем цехе. И в пятом.

А вот теперь люди начали действительно задумываться. Смена начальства всегда была чувствительной темой.

— Ладно, — проворчал кто-то. — Чего делать-то?

Рома посмотрел на меня, словно ждал подсказки и не знал, дождётся ли, но я уже знал, что сказать.

— Просто говорите, что вы не согласны.

— Да кому? — уточнил Андреич.

— А всем, кто спросит, — отрезал я.

Мы вернулись в кабинет начальника цеха. Рома, развалившись на стуле, скрестил руки на груди. По нему было видно, что он доволен, хоть и старается этого не показывать.

— Кстати, ты нашел, кто слух-то пускал? — спросил он, приподняв бровь.

Я кивнул, оперевшись о его стол.

— Димка.

Рома присвистнул.

— Вот же щенок…

— Ага. И не просто так. Работал на Крылова, а потом получал новые инструкции от помощника директора.

Рома покачал головой.

— Димка. Просто Димка? Это же смешно…

— Любая революция начинается с маленьких людей, — заметил я. — Но это не сработает там, где люди понимают, что их судьба — в их руках. Именно для этого и была сделана Октябрьская революция. Чтобы последнее слово оставалось за рабочими. А рабочие свое мнение высказали в твою пользу.

— А… ты чего такой уверенный? — вдруг спросил Рома, разглядывая меня.

— Потому что я видел, как люди могут объединяться. Ты же сам это почувствовал, когда мужики встали за тебя?

Рома вздохнул, но всё-таки с довольной миной.

— Да уж. Никогда бы не подумал, что простые работяги смогут сломать систему, которую пытаются насадить сверху.

— Это не система, — сказал я. — Это чья-то жадность и страх.

Он долго молчал, а потом медленно произнёс:

— Значит, будем биться до конца?

На следующий день, когда из заводоуправления пришёл человек с приказом о назначении Титова, он столкнулся с неожиданной проблемой.

Мужики категорически отказались его принимать.

— Нас наш начальник устраивает! — сплюнул Андреич, закуривая сигарету.

— Мы против! Это нам работать и план выполнять, поэтому с нашим мнением вам придётся считаться.

Человек из заводоуправления не стал спорить (ему-то что, его дело маленькое), а Рома не стал подписывать приказ.

— Не вижу оснований. По собственному желанию я не уйду, а увольнять меня по статье основания нет, все показатели только выросли, — отрезал Рома.

— Я передам вышестоящему руководству, — ответил явно растерявшийся мужичок.

Я думал, у этой эпопеи будет продолжение, когда наверху получат это донесение о бунте, но ни через час, ни в конце рабочего дня никто больше не пришел.

— Ну что, Ром, всё, можно тебя поздравить? — я подмигнул начальнику цеха в конце рабочего дня.

В этот момент на столе Романа зазвонил телефон.

— Слушаю, да, Клименко, — Рома покивал, покосился на меня и, повесив трубку, сказал: — Егор, приехали!

— Кто? — уточнил я.

— Москвичи!

До приезда комиссии из Москвы вообще-то оставалось несколько дней. Я удивился, но виду не подал.

Рома поднялся со стула, походил по кабинету, а затем остановился у кабинета возле окна.

— И когда будут товарищи проверяющие? — спросил я.

— Они уже здесь… — прошептал Рома.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, ломанулись встречать высоких гостей. Видимо, Сергей Васильевич, узнав все новости, решил поднять ставки. Что же, отличный ход, мы-то подошли к приезду комиссии в полной боевой готовности.

Комиссия на самом-то деле выбрала крайне любопытное время — формально рабочий день у всех был закончен, начальство обычно работало до пяти. Большинство рабочих также разошлось по домам, а значит, у москвичей будет отличная возможность поработать в спокойной обстановке и без лишних свидетелей.

Мы выбежали из кабинета начальника, спустились вниз и у ворот встретились с членами комиссии. Важные проверяющие зашли в цех с таким видом, будто прибыли не просто с проверкой на производство, а буквально на передовую.

Четверо мужчин и одна женщина, все в строгих костюмах, с папками и блокнотами наготове. Их взгляды были цепкими, холодными, профессиональными. Люди, которые давно научились видеть ложь, заслоненную красивыми словами и ловко составленными отчётами.

— Александр Павлович Прутков, — представился мужчина лет пятидесяти, с коротко стриженными волосами и сединой, пробивавшейся на висках.

Он показал Роме необходимые документы, и начальник цеха их внимательно изучил. Я видел, что его лицо оставалось каменным, без улыбки, взгляд тяжёлый, словно при каждом разговоре он оценивал собеседника, решая, лжёт тот в данный конкретный момент или говорит правду.

Сопровождала московскую комиссию Ирина Васильевна Шиляева, это и была помощница директора.

Имена троих остальных я не запомнил, хотя они тоже представлялись. Эти больше слушали, чем говорили, но по тому, как они оглядывали завод, было ясно: ни один из них не пропустит ни малейшей ошибки.

— Ну что, начнём? — Прутков говорил спокойно, но в голосе чувствовалась сталь.

Он говорил так даже не для того, чтобы пугать — это была манера, привычная для руководителей самого высокого ранга.

— Все документы подготовлены. Можете проверять, — ответил Рома.

— А где предыдущий проверяющий? — спросил Прутков у Шиляевой.

Шиляева замялась, бросила быстрый взгляд на Крылова, который стоял неподалёку, и ответила:

— Он… в отъезде.

Прутков хмыкнул, но ничего не сказал. Он раскрыл свою папку, вытащил несколько документов и жестом подозвал к себе двоих членов комиссии.

— Начнём, — сказал он спокойно, но в его голосе чувствовалась холодная сосредоточенность.

Члены комиссии быстро распределились по цеху. Один отправился изучать бухгалтерские отчёты, второй — проверять списания материалов, третий — инспектировать условия труда и соблюдение норм безопасности.

— Мы начнём с документации, — пояснил Прутков. — Затем проведём осмотр склада, проверим соответствие заявленных данных реальности.

Он откинул страницу в своей папке, пробежался глазами по тексту и добавил:

— Все бумаги должны быть предоставлены немедленно, без отлагательств.

Комиссия действовала чётко, без суеты. Эти люди не бегали по цеху в поисках недочётов, они методично изучали данные, сверяя цифры, поднимая старые отчёты, требуя пояснений. Работали молча, слаженно. Ни одного лишнего жест, ни одного случайного вопроса. Такой чёткостью можно было даже залюбоваться — особенно когда знаешь, что беспокоиться тебе не за что.

Крылов стоял в стороне, скрестив руки и постукивая ботинком, ожидая момента, когда всплывёт первая ошибка.

Но этот момент так и не наступал.

Я видел, как хмурился Прутков, перелистывая страницы. Как Ирина Васильевна отмечала что-то в блокноте, но затем молча кивала, соглашаясь с данными.

Проверяли долго, дотошно. Крылов, который в начале всего действа выглядел уверенно, начал нервничать.

Он то потирал руки, то бросал взгляды на каждого из членов комиссии, словно надеясь, что кто-то из них, наконец, скажет: «Ага! Вот оно!»

Но этого не случилось. Члены комиссии кивали друг дружке и иногда бросали короткие замечания — абсолютно спокойные. Наконец, Прутков закрыл папку.

— Всё чисто. Документы оформлены верно, бухгалтерия сходится, отчёты по браку соответствуют нормативам.

Ирина Васильевна посмотрела на меня.

Один из проверяющих перелистал бумаги, пробежался взглядом по отчетам и неожиданно хмыкнул.

— Интересно, — протянул он, поднимая голову. — У вас в накладных совпадают все цифры, даже при сверке с неофициальными журналами.

Я чуть улыбнулся.

— Да, так и есть.

Прутков кивнул:

— А теперь объясните мне, почему у нас тут две версии одного и того же отчёта?

Он развернул лист бумаги, вручил Шиляевой.

— Вот этот — из цехового архива. Все цифры совпадают, даже по неофициальным журналам, как вы успели убедиться. Но вот этот, — он положил рядом второй лист, — из отчета по результатам проверки товарища Крылова. И здесь данные совсем другие.

Крылов, все это время державшийся в стороне, моментально взял ситуацию в свои руки.

— Всё просто, коллеги. Вас, как людей опытных, не проведёшь. Но они пытаются! — он ткнул пальцем в сторону меня и Ромы. — Этот цех подал ложные данные. Очевидно, что недостача была, и теперь они пытаются скрыть её.

Прутков и здесь не изменил своей обстоятельности, не отреагировал сразу. Он просмотрел обе версии документа.

— Интересно, — наконец, сказал он.

Он был опытным человеком и не привык принимать решения на эмоциях. В его мире бумага была не апогеем деятельности, а лишь инструментом.

— Запроси общезаводской архив, — сухо сказал он одному из своих помощников.

Я не стал показывать эмоций, но внутренне усмехнулся. Крылов сам себя загнал в ловушку. Вернее, клюнул на крючок, который я ему подготовил. Архив уже был «скорректирован» нужным образом.

… Некоторое время назад.

— Хочешь отработать свой долг? — спросил я того ушлого незнакомца, которого раньше поймал на попытке украсть документы.

Я объяснил, что в таком случае раз и навсегда забуду его оплошность, как и то, что он был вооружен и намеревался на меня напасть. В том числе тогда, когда вопросом займётся милиция — а она займется.

— Претензий ко мне больше не будет?

— Руку пожму.

Он кивнул, даже не задавая лишних вопросов. Я объяснил ему, что нужно сделать. Всего-то подменить несколько документов в общезаводском архиве на «скорректированные» версии, но не в нашу пользу.

Мне нужно было истинное положение дел.

— Сейчас свяжемся с архивом, Александр Павлович, — проговорил кто-то из младших коллег Пруткова.

И я спокойно кивнул.