Закон Мерфи в СССР

Глава 9, в которой на ум приходят слова классика

Ехать в поезде без девочек — это было… Привычно! Почему не самолетом? Потому что на вокзале в Туапсе ждал человек с «Комсомольской правдой» в руках, чтобы забрать передачку для инквизиции — то есть, для Службы Активных Мероприятий, конечно. А ехать из Анакопии в Туапсе, чтобы оттуда возвращаться в аэропорт Сочи… Всё одно — день терять. Лучше уж в поезде чаю попить и книжечку почитать — благо, купил томик Александра Грина в букинистическом, еще в Анакопии!

Человек оказался молодым подтянутым милиционером, и номер «Комсомолки» у него был свежим. Он козырнул, принял у меня из рук коробку с кассетами от диктофона и моими записками сумасшедшего, а потом вдруг наклонился слегка, и негромко сказал:

— Товарищ Белозор?

— Да-да?

— Спасибо вам за пацанов. У меня два одноклассника вернулись из Афгана, после ваших… Ну, этих… Когда вы на руку смотрите…

— А… — я, честно говоря, растерялся. — Хорошо, что вернулись. Пусть все вернутся живыми! Газеткой не поделитесь?

— А вы не читали? Держите, конечно! Там про переговоры в Кабуле… Может, кончится война — и у нас жизнь меняться начнет!

Переговоры в Кабуле? Однако! Задумавшись о глобальном, я рассеянно попрощался с милиционером, совершенно упустив тот момент, что этот старший лейтенант — гладко выбритый, в отутюженной форме — говорил со мной о переменах как о чем-то само собой разумеющемся, уже решенном! Вообще, если задуматься — об этом говорили все.

Даже старики на Анакопийской набережной, пациенты санатория во время процедур и работники столовой на раздаче:

— Машеров это голова! — тряс бородой один.

— Я б Романову палец в рот не положил! — качал головой второй.

— Выведут ли войска из Афганистана? — задавался вопросом третий.

— Посадят ли Алиева? — обсуждали поварихи.

— Удержится ли Рашидов? — трепались шахматисты на лавочке под деревом.

Как будто у людей прорвало клапан, и стало можно то, что давно было нельзя: например, обсуждать высокую и местную власть вслух. Конечно, свои рассуждения и диванные прогнозы они выстраивали, основываясь на имеющихся источниках информации — то есть официальных газетах, радио, телевидении. Других-то не было!

Как у классика: «Если вы заботитесь о своём пищеварении — мой добрый совет: не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет. — Гм… Да ведь других нет!..»

Вот и читали. И говорили — о медицине меньше, о большевизме — больше. И на пищеварение не жаловались… Возможно — усилиями одного адепта гонзо-журналистики советские газеты перестали вызывать пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетенное состояние духа? Ну, не все, конечно — «Правда» оставалось «Правдой», например. Но вот незабвенный «Маяк» или та же «Комсомолка» — они задавали новый тон…

И тем более влиятельными становились фигуры журналистов, которые не боялись светить свою физиономию и ставить настоящую фамилию под материалами. И не стеснялись высказывать своё мнение — пусть и причесанное в некотором, хотя бы примерном соответствии с генеральной линией… Нет, полесский доморощенный спецкор-оппортунист был не единственным в этом плане. И в Белорусской ССР после перевода газет на хозрасчет, и в других республиках Союза появились свои акулы пера, которые пытались поднимать острые темы, асфальтоукладчиком проходясь по местным «боярам». Конечно — после отмашки сверху. Но и это было уже великолепно!

На самом деле я думал о всяком-разном, вокруг прессы и ее влияния на развитие общества, и делал пометки — нужно же было что-то говорить юным журналистам на семинаре? Вот об этом и порассуждаем — о роли личности в журналистике. Черчилль, например, тоже был корреспондентом в свое время. И Муссолини… Не художниками, как говорится, едиными!

Я сидел в купе, пил чай с лимоном из граненого стакана в подстаканнике, смотрел на фотографию Машерова и Масуда в центре Кабула, которые пожимают друг другу руки — на первой полосе «Комсомолки», и на моей роже расцветала дурацкая улыбка: всё-таки они встретились!

Поезд стучал колесами, отмеряя километры на север, и с каждым часом становилось всё холоднее — мягкий климат Восточного Причерноморья сменился сначала промозглыми степными ветрами, а потом — холодными лесистыми просторами Среднерусской возвышенности. Москва была всё ближе.

Меня приняли как раз в тот момент, когда я по своей привычке стоял и рассматривал главный фасад Казанского вокзала. Этот шедевр модерновой индустриальной архитектуры, выстроенный аж в девятнадцатом веке по проекту Алексея Щусева уже претерпел некие изменения — годы эдак в пятидесятые здесь достроили зал пригородного сообщения. Но в целом — внешний вид Казанского очень отдаленно напоминал привычный москвичам и гостям столицы экстерьер площади трёх вокзалов… Масштабные работы тут будут развернуты еще нескоро — лет через семь…

Темнело, любоваться вокзалом мне оставалось недолго, и я решился пройти вдоль фасада, но увы! Меня ждало настоящее досадное недоразумение, если выражаться цензурно: воспользовавшись архитектурным трансом, ко мне подкрались и крепко ухватили за руки какие-то коренастые плотные мужчинки в одинаковых цивильных куртках.

— Секундочку! — сказал я и выдернул свои предплечья из их цепких лап. — Например, можно представиться, а то ведь я и драться с вами начну!

Не то чтобы я совсем не испугался… Испугался, конечно! И разозлился — не без того. Я ведь ждал чего-то подобного, но рассчитывал, что навалятся на меня вернее всего в гостинице, и поглазеть на московскую суету и сравнить ее с той же суетой, только на букву «х» и происходящей на сорок лет позже, я всё-таки успею. А фигушки! Хватают, понимаете ли, волочь куда-то пытаются…

— Вам, мужики, чтобы меня утащить, нужно было или пыльным мешком по голове бить изо всех сил, или еще четверых позвать, — глумился я. — Представьтесь пожалуйста, а то ведь милицию позову! Вон, глядите, постовой на нас косо смотрит! Может вы — уголовники?

— Товарищ Белозор, ну что же вы так? — странным тоном проговорил один из плотных мужчинок. — Вы же всё понимаете! Пройдемте в машину.

Он даже сделал широкий жест в сторону какого-то автомобиля. Ладонь у него была широкая, с короткими толстыми пальцами, а сам этот товарищ всей своей личностью и фигурой походил на Сэма Гэмджи из кинотрилогии «Властелин Колец». И, кажется, Сэм Гэмджи тут играл первую скрипку — в отличие от фильма.

— Шутите? — мои брови взлетели вверх. — Представьтесь пожалуйста, предъявите удостоверения… Вы не в форме, хватаете меня, пытаетесь усадить в автотранспорт. Я сейчас с перепугу начну биться в припадке и непроизвольно дергать руками и ногами, могу кого-то травмировать ненароком, у меня ж сотрясение мозга было, если вы не знаете!

— Какое-такое сотрясение? — неуверенно проговорил второй. — В каком-таком припадке?

— Это медикам виднее, какое там сотрясение. Грузовик меня сбил, с картошкой, — разглагольствовал я, не сдвигаясь с места. — Вот, в санатории лечился. Реабилитацию проходил после травмы. Вы что, хотите чтобы вся реабилитация пошла на смарку?

— Та-а-а-к… — тот, который был похож на Сэма, потер переносицу. — И что нам делать?

— Как — что? Представиться, показать мне удостоверения, сообщить причину задержания, потом — доставить меня… — я снова и снова повторял прописные истины. — Куда там обычно доставляют? В полицейский участок?

— Попрошу без оскорблений, гражданин Белозор! — нахмурился второй. — Доставляют у нас в отделение милиции!

Вот я и гражданином стал вместо товарища.

Второй — видимо, подчиненный — на хоббита не походил. Лицо у него было более смуглое, мясистое и свирепое, и мой мозг мигом примерил на него маску урук-хая. В целом — сходство определенно прослеживалось, даже прикус такой же, неправильный… А вот представились бы — сразу перестали бы быть хобгоблинами, не пришлось бы моему подсознанию примерять на них роли фантастических тварей.

— Капитан Семен Федоров! — всё-таки полез за удостоверением старший, как будто прочитав мои мысли.

Я едва не хрюкнул: значит — угадал? Сэм?

— Старший лейтенант Амаяк Сарумян! — тут же подхватил второй и один Бог знает каких невероятных усилий мне стоило, чтобы не заржать в голос.

Сарумян? Серьезно? Такая фамилия бывает? Дурной приступ веселья был прерван удостоверением, сунутым мне в самое лицо: транспортная милиция! Что ж, резонно — я, всё-таки, только что слез с поезда. Но к чему тогда автомобиль? Так или иначе — фамилии их я запомнил, убить меня не убьют — не идиоты же они. Так что еще пободаемся!

— Ничего-ничего, гражданин Белозор. Посмотрим, кто будет смеяться последним! — сказал Сэмуайс Федоров и открыл передо мной дверь авто. — Присаживайтесь. Рюкзачок с собой можете взять, в салон. В багажнике он без надобности!

Ну, без надобности — значит без надобности. Плотные милиционеры сжали меня своими телами с двух сторон и набычились. Я крякнул, распрямил плечи и бесчеловечно вдавил Сэма и Сарумяна в стены автомобиля. Хорошо быть Белозором!

— Ыть! — сказал Сарумян.

— Ты чего, сильно здоровый? — уточнил Сэм, он же — Семен Федоров.

— А как же! В Анакопии в санатории был, — продолжал гнать я. — Всесоюзная здравница! Подлечили меня на «пять», вот что я вам скажу… Поправил здоровье!

Машина ехала по Москве, а я дивился на чистые полупустые улицы, отсутствие рекламы, практически свободные тротуары — по меркам будущего, конечно. Ситуация меня напрягала постольку, поскольку я мог не успеть завтра прибыть в редакцию, а послезавтра — встретить Тасю. Всё остальное я уже проходил и результат в целом тоже мне был известен.

Конечно, существовала вероятность, что того милиционера с вокзала Туапсе перехватили, и… И всё равно — это ничего не меняло. Исаков знал, куда и когда я приеду, и знал про фрукты — и он совершенно точно позвонит Ваксбергу, уточнить, объявлялся ли я у него… Короче — если меня не расчленят и не закопают под кустиками в Сокольниках, или не переправят куда-нибудь в Кампучию — дубровицкая мафия меня найдет. Если еще не нашли. Они теперь высоко сидят, далеко глядят…

Это ощущение «крыши» здорово понижало уровень адреналина в крови.

Кажется, это был район Павелецкого вокзала, рассмотреть точнее я не сумел: машина нырнула в одну из бесчисленных московских улочек, мимо интересного дома — углового, с колоннами на треугольном крыльце.

— Давай, выходи! — капитан Сэмуайс Федоров не скрывал своего раздражения.

Его можно было понять: впрягли товарища транспортного милиционера в явный блудняк, и шишки собирать придется ему, а не дядям в шикарных погонах и удобных кабинетах. Удостоверение-то я видел, и имя-отчество запомнил намертво!

Когда я вылез, Амаяк Сарумян тоже подступился ко мне, с другого бока, но руками не трогал. Даже рюкзак у меня они не забрали! Это настраивало на оптимистичный лад, и я, повинуясь жестам своих сопровождающих (или конвоиров?) бодро прошел под арку, в темноту открытой двери. Осмотреться времени не было — вверх, вверх по лестнице, в какую-то то ли клетушку, то ли квартирку…

Милиционеры завели меня в темную комнату и усадили на стул — обычный, фанерный. Кроме стула тут были какие-то шкафы с книгами и письменный стол. Сарумян обошел его, включил настольную лампу и направил мне ее в самое лицо:

— Ждите!

И вышел из комнаты. Федоров — тоже.

Ждать и смотреть на горящую лампу? Это что вообще за идея? Никто меня не связывал, так что я развернул стул спинкой к источнику света, сел на него и достал недочитанную «Комсомолку». Там как раз что-то про строительство городов нового типа в Приморском крае писали — вроде как намечалась новая Всесоюзная молодежная стройка? Это явно был выверт уже этой, новой реальности — ни о каких городах нового типа в Приморье я и понятия не имел. Или всё-таки…

…На краю сознания замелькали строчки из какой-то смутно знакомой статьи, явно распечатанной на принтере, с пометками корректоров. И заголовок — «100 лет Союзу Советских Республик», и подписана она моей… МОЕЙ настоящей фамилией! Я, кажется, даже начал различать внутренним взором первые строчки — как обычно лид (первый жирный абзац под заголовком) представлял собой обычную вводную часть о вековой истории, противоречивом этапе становления и роста, великой Победе, послевоенном восстановлении народного хозяйства… А дальше, дальше?..

— Виктор Васильевич, проходите, — произнес за моей спиной голос капитана Федорова. А потом его интонация стала удивленной и злой: — Какого хрена, Белозор?! Ты совсем берега потерял?! А ну, повернись сюда, паяц!

— А на кой хрен? — парировал я. — Ясно же, что вся эта история с темнотой и лампой для того, чтобы я не видел лицо Виктора Васильевича. Так давайте я лучше спиной посижу, зачем мне слепиться? За углом вы меня, как я понял, расстреливать не будете, мне с этими глазами еще жить…

— Черт с ним, пусть сидит! — произнес сердитый усталый голос, наверное, Виктора Васильевича. — Пойдите там с товарищем Сарумяном кофе на кухне попейте, у нас разговор конфиденциальный.

Конфиденциальный? Вона как? Милиционеры тоже были явно раздражены: по крайней мере дверь хлопнула именно с таким настроением.

— Послушайте, Герман Викторович, я очень занятой человек. Но был вынужден сорваться с работы, ехать на встречу с вами… Знаете почему?

— Потому что я мальчик, который тыкает палкой в осиное гнездо, — сказал я. — Осы, конечно, могут очень больно покусать мальчика, даже, теоретически, прикончить его — но гнездо от этого целым не станет.

— Ну вот, приятно иметь дело с умным человеком! — Виктор Васильевич хлопнул ладонями по столу. — Возможно, нам удастся договориться.

Договориться… Кем бы ни был этот Виктор Васильевич — человеком из Мосплодоовощторга, Мосгорсовета или Горкома, или может — еще кто-то, важный и влиятельный, по большому счету нам с ним говорить было не о чем. Только он этого еще не осознал.

— Так, Белозор… Мне нашептали, что у тебя новое расследование в сфере торговли. Сверху нашептали. Советовали приготовиться…

— И вы решили украсть меня с вокзала?

— Пригласить на разговор, Герман Викторович… Торговля — дело тонкое, можно дров наломать…

— Это вы говорите мальчику, который осознанно тыкает палкой в осиное гнездо? — усмехнулся я.

— Мальчики ведь не только тыкать палками в гнезда любят…

— Варенья — десять банок! Печенья — двадцать пачек! Халвы ореховой — полтора килограмма! А сгущённого молока — по двадцать четыре банки в сутки! — немедленно выдвинул я свои требования. — Виктор Васильевич, мы с вами водим какие-то непонятные хороводы друг вокруг друга. Скажите прямо — чего хотите?

— Та-а-ак. Ладно. Белозор, я хочу чтобы вы сказали — под кого копаете? Давайте договоримся как разумные люди: я понимаю, работа у вас такая — бороться за чистоту рядов и подсвечивать перегибы на местах, и вы не по своей инициативе это всё делаете… Но можно ведь найти компромиссы: новоявленный Великий Инквизитор получит свою жертву для аутодафе, вы получите свое расследование и расположение влиятельных людей, и благодарность от меня лично.

— А! Так вы хотите предложить мне козла отпущения? — история Постолаки и его коллеги — директора из «Елизарьевского» внезапно заиграла новыми красками.

— Ну зачем же сразу — «козел»? Преступник, взяточник, нечистый на руку руководитель — найдем подходящего! А может вы и сами его нашли, просто скажите — кто именно, и все вопросы можно будет решить! Будет вам борьба за чистоту рядов!

— Нет, — ответил я.

— То есть как это? — удивился Виктор Васильевич. — В каком смысле — нет?

— Ну вот так вот. Не буду я с вами дела иметь.

— А не боитесь? — голос моего невидимого визави стал угрожающим. — Вы ведь всего лишь человек, Белозор! У всех есть слабости!

— О-о-о, у меня их предостаточно, — взмахнул рукой я. — Проблема в том, что вам нечего мне предложить.

Послышался тяжкий вздох и Виктор Васильевич с каким-то облегчением проговорил:

— Говорите — сколько? Чего вы хотите? Квартиру в Москве? Загранкомандировки? Хотите — редакцию пушкинского «Маяка»? Там вакансия как раз, я организую вас на место главреда. Можно — место в Моссовете, но это через пару лет только.

— У-у-у-у, как всё плохо, — я не мог поверить что так сильно допек их! — Давайте я лучше пойду?

Понять бы еще, кого это — «их»?

— Упрямствуете? Черт с вами, Белозор. Но ходите с оглядкой теперь.

— Угрожаете? — в тон ему проговорил я. — Не боитесь, что я сейчас обернусь и набью вам морду?

— Ну вас к черту! Федоров! Заберите этого чурбана и высадите около Павелецкого, пусть сам добирается куда ему там надо… Значит — война, Белозор? Ну-ну, смотрите. До Бога высоко, до царя далеко!

Запахло табаком — Виктор Васильевич в темном углу закурил. Федоров и Сарумян вывели меня из подъезда.

— Ты это, Белозор… — вдруг неуверенно начал этот двойник известного хоббита. — Не особенно там…

— Да понятно всё, мужики. Работа такая. Может до Белорусского вокзала добросите, ну что вам стоит?

— Не, ну ты берега не путай? Совсем охренел. На метро доедешь!

Черт, не прокатило! Да и ладно. Я и так лимит удачи на сегодня явно исчерпал…