Закон Мерфи в СССР

Глава 18, в которой внедрение происходит само собой

Когда я по обозначенным Поводом приметам нашел ту самую подпольную качалку, то некоторое время стоял как столб, пытаясь осознать уровень собственной интеллектуальной деградации. Улица Седых! На самой границе Зеленого Луга! «Воук не палюе, там, дзе жыве!» Вот почему они не буянили в нашем районе — тут было их логово! И название группировки — от названия улицы, очень оригинально, ёлки-моталки! «Седые» — потому что на улице Седых. Потрясающе.

Вот вам, пожалуйста: доказательство того что ум и разум это разные природные явления. Если ум это что-то типа эрудиции, объема данных в голове, может быть — аналитических или каких иных способностей, то разум — это умение всем этим распорядиться и эффективно использовать. Я может быть и был умным, но разумным… Нет, это не про меня. Разумной в нашей команде была Тася, это точно. Но Тасю с собой таскаться по подворотням я не взял. Я вообще попросил их пожить на даче какое-то время, во избежание… Благо, машина на ходу, в садик и школу девчат закинуть можно с совершенно не советским шиком, до Раубич — близко, ноябрь не такой и холодный — электрические обогреватели и печное отопление вполне с обогревом дома справятся.

Конечно, Таисия не обрадовалась и пообещала убить меня, если меня убьют. Так и сказала:

— Гера, если тебя убьют… Я тебя убью!

А я решил, что женюсь на ней сразу, как только всё это закончится. В ЗАГС я занес уже пятую бутылку коньяка и килограмма три шоколада, и между делом договорился с ними сделать материальчик про редкие имена, какие выбирают минчане для своих детишек, так что тут всё было схвачено. И вообще — я вроде как всё продумал, подготовился, «подстелил соломки», как выразился тот, англоговорящий одноглазый Белозор из будущего.

Но всё равно — открывать железную дверь, коряво выкрашенную красной краской, с намалеванной поперек надписью «Седых 24 Бэ» было довольно стремно. Не «Б», а «Бэ» — ну надо же!

— Здрасте! — сказал я в полумрак подвала. — Тут качалка есть? Мне пацаны сказали…

У меня с собой была сумка со спортивной одеждой и обувью, и сам я одет был нейтрально: никаких «белозоровых штанов» и кроссинговых ботинок, всё очень средненько, дабы не привлекать внимания. И легенда у меня имелась: такая, в меру интеллигентная, в меру криминальная, как раз та, которую я мог обосновать на высокопрофессиональном уровне.

— Забор покрасьте! — откликнулся молодой голос. — Проходите, раз пришли, дядя!

Дядя? Я спустился по лестнице в подвал и оказался в чем-то вроде тамбура и раздевалки одновременно. Там меня встречали настороженные взгляды трех пар глаз. Два белобрысых юноши в трениках, кедах и одинаковых кофтах, и молодой человек постарше, лет двадцати пяти, с легкой рыжеватой щетиной, равномерно покрывающей круглую голову. Одет он был в в сланцы на босу ногу, спортивные штаны с лампасами и тельняшку.

— Так вы по какой надобности, дядя? — спросил он, хотя в дядья я ему явно не годился, максимум — в старшие братья.

— Да позаниматься хотел. Сказали ребятки, что тут у вас всё по-простому, без понтов… Я сам не местный, только-только переехал, из Дубровицы, ничего особо тут не знаю. Живу недалеко — вот и подумал… — я делал нерешительный вид. — Не, если у вас для своих, то я пойму, может — в центре что-то подыщу…

— Без понтов, ага, — усмехнулся мой собеседник. — На самом деле нет проблем, пришел — переодевайся, занимайся. Только смотри — часа через полтора тут будет полно народу. Хлопцы разные, всяко может быть. Это вот с утра тут пусто, а после обеда набегают. Осмотрись, если всё устроит — приходи лучше утречком. И вот, гля…

Он ткнул пальцем в угол, где на табуретке стояла картонная обувная коробка с прорезью в крышке и надписью «для пожертвАваний» на боку.

— Понял, не дурак, — сказал я, пошарил в кармане, достал рубль и, дождавшись одобрительного кивка, сунул его в копилку.

Рубль — это было много. Но для первого раза — приемлемо. Пройдя по скрипучему полу и отворив толстую кондовую дверь, оказался в качалке.

— Ого! — сказал я. — Сурово тут у вас всё!

— А ты чего ожидал? Бродвея? — усмехнулся парень в тельняшке.

Почему он вспомнил нью-йоркскую улицу мюзиклов — понятия не имею. Но смутить меня утюгами вместо гантелей, наваренными на трубы радиаторами батарей отопления в качестве штанг и спортивными скамьями из дубовых ошкуренных досок было невозможно.

Главное — на каждом снаряде белой краской был указан вес, так что я принялся за разминку и потихоньку-потихоньку перешел к силовым. Турник, стойки, брусья, нехитрые приспособы для упражнений со свободными весами — тот необходимый минимум, который я постоянно использовал занимаясь… Сейчас это называлось атлетизмом, в наше время — бодибилдингом, кроссфитом, пауэрлифтингом — как угодно. Я не зацикливался на чем-то одном, суть тренировок для меня никогда не заключалась в том чтобы заменить собой подъемный кран или стать похожим на человека-ветчину. Дело всегда было в нормальном функционировании организма, росту выносливости, силовых показателей…

— Эй, погоди, погоди парень, — не выдержал я. — Спину сломаешь! Ты ее не в ту сторону выгибаешь, надо прогнуться, а ты горбишься. Так можно себя травмировать! И вес возьми в два раза меньше, и делай вот так: сначала тянешь спиной, потом уже бицепсом дотягиваешь… Ага, понял? Пошло дело, почувствовал?

— Ага! — удивился один из тех белобрысых пацанов. — Слушай, Серый, так на самом деле тяжелее! Попробуй, а? Дядя дело говорит!

В общем за те полтора часа, что я находился в зале, я фактически провел с ребятками классическую такую тренировку спина-трицепс, еще и пресс сделали, и замялись.

— Так ты что — разбираешься? Тренер что ли? — лысый всё это время ходил туда-сюда по залу, передвигал снаряды, посматривал на нас, иногда перебрасывался парой слов с пацанами. — Мне покажешь?

— Ну хочешь — завтра зайду? Возьми тетрадку, карандаш, составим программу в зависимости от потребностей, план питания…

— Шо? — удивился лысый.

Подтянулись и хлопчики, слушая и внимая.

— Ну, если хотите там быть сухими и жилистыми — это одна история. Если хотите поправиться, массу набрать, чтобы мышцы были как у Юрия Власова — это другая песня… Но, хлопцы, это дело многих месяцев тренировок, режима, питания.

— Так что, может расскажешь, дядя? — заинтересовались ребятки.

— Может и расскажу. Но сегодня пора мне, еще не спето столько песен! — хорошего понемножку, пора было и честь знать.

— А завтра придешь? — вдруг остановил меня лысый.

— Почему не прийти, если зовете? — пожал плечами я.

— Зовём! Да, хлопцы? — он был вполне уверен в своих словах.

— Да, Лысый, зовем! А звать-то тебя как, дядя? Фамилие какое? — поинтересовался один из белобрысых парней.

— Шлиман! — ухмыльнулся я, поминая своего археологического кумира студенческих времен.

— Еврей, что ли? А рожа-то полесская! — подозрительно прищурился старшой.

— Почему сразу еврей? Немец! — отмахнулся я. — Генрих Людвигович!

— А, немец… Тогда нормально. Приходи завтра, немец. Меня, кстати, Лысым зовут, а это — Серый и Белый, — по очереди Лысый показал на пацанов.

— Два гуся, что ли? — не удержался я.

— Хо-хо!

— Ха-ха!

Кажется, лёд тронулся. На квартиру я шел в настроении даже несколько приподнятом.

По пути домой решил зайти в гастроном, купить пельменей: в одиночестве готовить что-то сложное не хотелось, некому было эти изыски оценить. Стоя в очереди я размышлял на тему «не дурак ли я, и на что я вообще рассчитываю, связываясь с крупной бандой беспредельщиков, и не надоело ли мне жить?»

Очередь двигалась медленно. Бабуля в серой шали и бардовом пальто раз за разом пересчитывала монетки в ладошке, два затрапезного вида мужичка с придыханием, вполголоса обсуждали «полбутылки в одно горло». Хмурый мужчина в пыжиковой шапке и куртке на рыбьем меху держал за руку мальчика лет пяти-семи. Мальчик постоянно пытался второй рукой поправить вязаную шапочку с помпончиком, и икал. Икал самозабвенно, громко, явно наслаждаясь процессом.

Очередь ползла вперед. Люди хмурились. Мальчик икал. Я разглядывал сомнительное изобилие за стеклом морозильника: в продаже имелись «Сибирские» — вроде как неплохие, свинина с говядиной… Конечно, с теми, что сожрала сволочная коза Маркиза у Пантелеевны — не сравнить, но в целом — более-менее. Запланировал еще томатной пасты взять.

— ХВАТИТ ИКАТЬ!!! — вдруг рявкнул мужчина в пыжиковой шапке.

Он с сыном как раз подходил к кассе. Мальчик вздрогнул, вместе с ним вздрогнула вся очередь. Что и говорить — испуг как средство при икоте подействовал: парнишка и вдохнуть теперь боялся! Зато продавщица — худенькая носатенькая девочка с глазами-бусинками как у того суриката, громко выдала:

— ИК! Ой… — она прижала ладони ко рту и постаралась совладать с собой: — Вам что? ИК!

Это был провал. Мужик быстренько взял полбатона «Любительской» и палку ливерной, ухватил пацаненка за руку и выбежал из магазина. Мы же остались с икающей продавщицей, которая не знала куда деваться от смущения. Напугать и ее, что ли? Но тогда кто будет икать следующий?

Пельмени, звонко грохотавшие в картонной коробке, что свидетельствовало о качественной заморозке, я пожарил дома, на чугунной сковородке, и сожрал всю пачку с томатной пастой. И снова подумал о том, что с этими «пробегами», кажется, переборщил. Никакого «послезнания» или воспоминаний из той самой статейке о столетии ССР по этому поводу не имелось, а подсказки воображаемого Каневского до белоснежного рояля в кустах никак не дотягивали. Это что, я поверел в собственную невхерственность? В великого журналиста-расследователя Геру Белозора?

Будет очень символично: ввязавшись в этот блудняк, получить заточку в печень и подохнуть в смрадной канаве, где-нибудь в районе Сельхозпоселка или на свалке в Шабанах…

Спал я весьма дерьмово, мне снилось, что я пытаюсь догнать того, настоящего Белозора, с которым мы пили в две тысячи двадцать втором году, и попросить поменяться обратно. За мной гнались хлопцы в ватниках и шапках ушанках, желая стереть в порошок. В какой-то момент я вспоминал Тасю и девочек и хотел свернуть куда-то в с торону, но не мог. А Герман Викторович показывал неприличные жесты и кричал по-английски с ужасным акцентом русского мафиози:

— Ду нот дистурб!

Ужас один. Я просыпался в холодном поту раз пять за ночь, открывал глаза, пытаясь осознать выверты подсознания, понимал, что всё это был только сон, засыпал — и снова видел то же самое.

А утром, напившись крепкого чаю и сожрав пачку жирного творога с юбилейным печеньем, я двинул через весь Зеленый Луг — в подпольную тренажерку на улицу Седых.

Кроме давешнего Лысого, Белого и Серого там обреталось еще человек пять юношей вида лихого. Они смотрели настороженно, но заинтересованно. Блин, вот опять я пытаюсь лезть в нынешнюю реальность со своими подходами начала двадцать перового века: это у нас там каждый десятый если не фитнес-тренер то инструктор по йоге или специалист-нутрициолог. А тут с этим делом туговато. Ну да, есть все эти ГОЦОРы и Дворцы легкой атлетики, есть спорт высоких достижений и прочее. А вот тренера, скажем, по бодибилдингу или каратэ, или того же йога-гуру найти — целая беда. Потому они и решили посмотреть на меня и узнать, чего такого удивительного им может предложить этот высоченный и здоровенный дядька.

Ну да, в тренажерке лучшей рекламой для тренера является его внешний вид. Типа — он же накачался? Хотя это и весьма спорное утверждение. Есть ведь генетика, хронические заболевания, режим, и всякие штучки-дрючки в виде волшебных таблеточек и укольчиков, так что зачастую маркетинг в виде литых бицепсов и впечатляющих пластин грудных мышц может ввести неопытного человека в заблуждение относительно способностей качалочных дел мастера наставить на путь истинный.

Белозору с генетикой повезло — он/я был парнем широкомасштабным, и сложенным пропорционально: плюс-минус сто килограмм тугого мяса внушают уважение, в любом случае. Так что ребята внимали и записывали, пока я ходил от одного снаряда к другому и рассказывал про классическую программу тренировок на три дня в неделю, по схеме грудь-бицепс, спина-трицепс, ноги-плечи. Ну да, ну да, к ней есть много вопросов и куча нюансов, но в общем и целом — схема рабочая.

Так, в спортивно-педагогической идиллии прошло что-то около часа, и я как раз пошел в тамбур-раздевалку, взять еще одну бутылку водички из сумки, когда входная дверь скрипнула и в помещении стало тесновато: подтянулись те, кто постарше.

— Та-а-ак, — раздался мужественный голос с хрипотцой. — А этот чудила что тут делает?

Кур-р-р-ва, Сережа-прости-Господи! А этот тут каким боком? Неужели — самым непосредственным?

— Вот и свиделись, мажорчик, — ухмыльнулся навязчивый сосед, тот самый «плидулок в олиймпийке». — И никуда ты теперь не денешься!

Под слегка удивленными взглядами своих товарищей, этот тип прошествовал к входной двери и повесил на нее засов, мерзко улыбаясь. А я распрямился, не вынимая из сумки руку. Он думает, это меня тут с ними заперли? Не-е-ет, это их со мной тут заперли! Я ведь не совсем идиот, переться в бандитское логово, хотя бы мало-мальски не подстраховавшись. Не подстелив соломки…

— Пацаны, тут этого борзого научить манерам надо… Он деваху у меня увел, гад! — глянул на своих товарищей Сережа, ища поддержки и взаимопонимания.

А когда снова повернулся ко мне, то в одно мгновенье его глаза наполнились ужасом. А как иначе? Холодный сверкающий хайбер у подбородка кого угодно ввергнет в отчаяние! Помпезно, пафосно? Иногда словосочетание «подстелить соломки» обозначает огроменный афганский тесак в ножнах на дне сумки, замотанный в полотенце. А что — мне нужно было тащить с собой двустволку?

— Во-первых эта «деваха» — моя невеста. Во-вторых, ты, Сережа, оскорбил ее и назвал неразборчивой в связях с мужчинами, и даже более того — продажной. И до сих пор не извинился. Неужели тут в этом замечательном месте я вижу перед собой мужчин, которые позволяют оскорблять своих женщин и оставляют это без последствий? — внутри меня от страха всё дрожало, но виду я не подавал. — Что бы сделал каждый из вас, если бы вернувшись после долгой и опасной отлучки обнаружил, что какой-то хрен подкатывает бейцы к вашей невесте, а потом называет ее проб*ядью? А получив леща, теперь пытается прикрыться товарищами, которые понятия не имеют о сути конфликта? Что я должен сделать?!

Рука у меня дернулась, и острие хайбера едва-едва задело кожу на плохо выбритом подбородке шебутного соседа, оставив царапину. По клинку стекла крохотная капелька крови, Сережа шумно сглотнул.

— Что я должен сделать, чтобы не потерять лицо, чтобы остаться в своих собственных глазах достойным человеком и мужчиной? А?

Эти шестеро опасных молодых мужчин, смотрели на происходящее широко открытыми глазами: незнакомый мужик, ведущий пафосные речи, настоящий меч, драма и мексиканские страсти — они вдруг оказались в неком невиданном ими доселе мире, и сами понятия не имели, что делать дальше.

— Немец! Эй, как тебя там? Шкипер! — послышался голос Лысого. — Ты это… Давай, опускай железяку. Никто тебя тут не тронет. Слышите, пацаны? Это Шкипер, он тут по утрам нас тренирует, умный дядя, атлетизмом занимается. Я его пригласил. Нехорошо с гостями так!

Великовозрастные пацаны загалдели, Серега на острие клинка вращал глазами, а я пытался понять, каким таким волшебным образом стал вдруг Шкипером. По всему выходило — Генрих Людвигович Шлиман для Лысого было чем-то очень сложным. А прочитанные книжки про капитанов и пиратов, наверное, навеяли ассоциацию…

— Давай, Шкипер, хорош Серегу терзать… Ну не хошь — не клади железяку, оставайся с ней, только парня отпусти. А потом мы сядем рядком да поговорим ладком, и поймем кто прав, а кто нет, — вышел вперед самый старший из них, с оч-чень характерными синими узорами на руках.

— Ну-ну, — откликнулся я. — Давайте поговорим. Но если кто-то метнется к двери — уж поверьте, я располосую троих или четверых прежде, чем вы меня завалите.

И убрал хайбер от Сережиного подбородка. И никто на меня не кинулся — «седые» прошли в тренажерку, я — следом. Серегу усадили в одном углу зала, меня — в другом, и Лысый после короткого кивка того, с зоновскими наколками, проговорил:

— Давай, Шкипер. Расскажи, откуда ты такой интересный взялся. Нам всем интересно!

Пришлось рассказывать.