За границей льдов (ЛП)

30

Доктор Патрик Брамбелл прожевал половинку батончика «Марс» и задумчиво уставился на раздавленный шар, который раньше был батискафом по имени «Пол», а сейчас лежал на брезенте внутри ангара. Непосредственная зона работы была оцеплена желтыми ширмами. Два инженера и еще пара рабочих с трудом притащили необычный аппарат для демонтажа батискафа, намереваясь таким способом извлечь из обломков останки Лиспенард. Инструмент, который они использовали, сильно напоминал устрашающие гидравлические челюсти.

За происходящим молча наблюдал Глинн.

Рабочие позиционировали свои «челюсти» с двух сторон раздавленного батискафа так, чтобы отделить куски сморщенного, деформированного металла титановой сферы друг от друга. В двух местах были закреплены специальные огромные болты, и теперь машина была готова раздвинуть сплющенный металл, как если бы кто-то разворачивал простой скомканный лист бумаги.

Брамбелл повернулся к своему помощнику Рохелио, стоявшему рядом с каталкой из полированной нержавеющей стали. Именно на нее планировалось поместить тело после извлечения. То, что им предстояло увидеть, не сильно беспокоило Брамбелла — за свою жизнь ему приходилось видеть вещи и похуже, но он беспокоился о своем помощнике, который еще, как говорится, не нюхал пороху.

— Мы должны извлечь каждый… ох… кусочек, независимо от того, насколько он будет мал, — сказал Брамбелл рабочим. Безмолвное присутствие Глинна заставляло его нервничать. Он чувствовал себя учеником, каждое действие которого тщательно — пусть и без слов — контролировал директор. Глинн ему никогда не нравился: он был слишком холодным, отстраненным и скрытным. Не говоря уже о том, что этот человек в значительной степени был ответственен за то, что случилось с «Ролваагом».

Помощник слабо кивнул.

«Челюсти» были прикреплены к болтам, и, когда машина принялась вгрызаться в металл, раздался оглушительный скрежет, сопровождавшийся летящими во все стороны кусками титана. С треском и скрипом по смятому шару пошел разлом, и из него полилась вода.

— Стоп! — закричал Брамбелл, и машина сразу остановилась. Рохелио подкатил каталку и приготовил большие пинцеты с прорезиненными наконечниками. С их помощью Брамбелл и его ассистент начали собирать куски мяса и раздробленные кости, смешанные с обрывками одежды, и последовательно выкладывать их на каталку.

Через несколько минут доктор обратился к помощнику.

— Рохелио, как ты?

— В порядке, — ответил тот сдавленным голосом.

— Молодец.

Потребовалось еще около десяти минут, чтобы извлечь из трещины каждый доступный кусок плоти. Затем они отступили и попросили инженеров продолжать.

Процедура длилась еще несколько часов. Куски металла откреплялись от сферы один за другим, и приходилось делать остановки, необходимые, чтобы изъять останки. Иногда их требовалось высматривать с помощью лупы со встроенным фонарем. По крайней мере, с погодой сегодня повезло: температура внутри ангара составляла порядка шестидесяти градусов[29], что, по разумению Брамбелла, было весьма неплохо для сохранности человеческих останков. К тому же большая часть из них оказалась вполне пригодной для работы, хотя Брамбелл опасался, что труп будет больше походить на томатную пасту.

Мало-помалу тело на каталке начало обретать форму — в своем гротескно измененном состоянии. Брамбелл и его помощник сумели идентифицировать почти все фрагменты по сочетанию их положения на обломках, а также по фрагментам костей и обрывкам одежды. Оказалось, они начали восстанавливать тело снизу вверх, и Брамбелл уже готовился к тому, что их ожидает самая сложная часть — восстановление головы.

Работая, Брамбелл был искренне поражен огромной силой, которая сумела сотворить с батискафом — и особенно с самой прочной его частью, титановой сферой — такое. В некоторых местах давление, видимо, было настолько сильным и интенсивным, что создавалось впечатление, что оно размягчило и почти расплавило металл.

Это была неприятная работа, но Рохелио довольно хорошо с ней справлялся, умудрившись ни разу не вывернуть наизнанку собственный желудок, чего так опасался Брамбелл. А вот инженеры и рабочие, управлявшие «челюстями» для вскрытия титановой сферы — другое дело: несколько раз они отбегали, и их рвало после взгляда на жуткие останки. Это зрелище было для них слишком жутким и отвратительным, поэтому Брамбеллу периодически приходилось рявкать на них, чтобы они взяли себя в руки и не растянули процедуру изъятия на весь день.

Глинн все также стоял поодаль, демонстрируя поразительное спокойствие. Его эмоции невозможно было прочесть. С такой же миной он мог наблюдать за соревнованиями по гольфу. Никто, кроме инженеров, управлявших «челюстями», не произносил ни звука, да и те всего лишь бросали краткие фразы, связанные с работой оборудования.

Наконец, они полностью разделили сферу на части, разложив обломки на заранее подготовленный для этих целей брезент. Когда они раздвинули последние два больших куска, показалась верхняя часть изломанного торса, а также шея и раздавленная голова.

Брамбелл взглянул на Рохелио и испугался, заметив, что его помощник сильно побледнел. Инженеры и рабочие даже не потрудились скрыть свой ужас и свое отвращение. Один из инженеров отвернулся, и его снова стошнило. Невозмутимым выглядел только Глинн.

— Хорошо, давайте заканчивать, — сказал Брамбелл, быстро орудуя пинцетом с прорезиненными кончиками, и принявшись собирать обломки челюсти, зубы, кожу и все остальные оставшиеся части плоти. Все это он методично складывал на каталку. Один кусок мяса следовал за другим… осколок кости шел за лоскутом кожи… и так далее, и тому подобное…

Само лицо практически уцелело. Помялось, но уцелело, его не сплющило в кашу, как ожидалось. Рохелио работал на противоположной стороне каталки — сосредоточенно и методично. В ангаре царила жутковатая тишина. По мере того, как они продолжали, Брамбелл начал ощущать растущее беспокойство. Это был даже не страх — просто ощущение, что что-то неправильно. Но он предпочел ничего не говорить, чтобы не сойти за чудака, или того хуже, чтобы не вызвать панику.

Когда демонтаж подошел к концу, титановая сфера стала представлять собой скопление отдельных кусков, расположенных по порядку и пронумерованных для надежности. Все они, будучи уже на брезенте, были повторно тщательно обследованы Брамбеллом и Рохелио. Останки же тела Алекс Лиспенард, все до единого, были помещены на каталку. Наконец, склонившись над ними, Брамбелл попытался выровнять кусочки тела, словно собирая головоломку, и в этот самый момент уловил за своей спиной чье-то явное присутствие. Это был Глинн.

— Вы извлекли все останки? — спросил он.

Брамбелл ответил не сразу — несколько секунд ему потребовалось на то, чтобы сформулировать в голове подходящий ответ. Наконец, он сказал:

— Мы узнаем точно, когда взвесим останки, но на первый взгляд все значимые части тела присутствуют в наличии. Разумеется, нам нужно будет учесть потерю крови и попадание в ткани некоторого количества соленой воды… — он сглотнул.

— Конечно, — кивнул Глинн.

Один из инженеров, немного оправившись от шока, спросил:

— Почему, черт возьми, это существо раздавило батискаф? Это была его защитная реакция?

— Это случилось после того, как Лиспенард включила свою ацетиленовую горелку, — сказал Глинн, — поэтому я бы сказал, да, это была самозащита. Существо почувствовало боль и отреагировало.

Брамбелл ничего не сказал.

— Я думаю, что это был страх, — включился в разговор второй инженер. — Эта тварь испугалась.

Снова повисла тишина, затем Глинн обратился к Брамбеллу.

— Доктор, вы не согласны?

Чертов Глинн, — подумал Брамбелл.

— Если бы это было просто оборонительное действие, зачем существо проглотило сферу?

— Возможно, такова была его защитная реакция.

— Но Лиспенард не пыталась атаковать — она пыталась убежать. А тварь буквально засосала ее. Она не боялась.

— Что вы хотите сказать? — спросил Глинн.

Ну что ж, ты сам напросился.

— Подумайте, как выглядел батискаф, когда это существо исторгло его, — покачал головой Брамбелл. — Все оказалось сжато до размера шара.

— И?

Брамбелл раздраженно вздохнул.

— В детстве я гулял по Национальному Лесу Килларни с моим братом Симмонсом — упокой Господь его душу. И как два потенциальных натуралиста, мы собирали скелеты мышей и землероек. Мы знали, где их лучше всего добыть: недалеко от гнезд сов.

— Могу я спросить, к чему это лирическое отступление?

— Это гранула, — наконец, сказал Брамбелл.

— Что?

— Гранула. Как совиная. Боже, неужели вам требуются еще более прямолинейное разъяснение? — он махнул рукой, как будто сдаваясь, и пояснил максимально доходчиво для всех: — Это дерьмо.