Розмари Вонг привыкла работать в лабораториях со законченными придурками, однако Протеро качественно от них отличался. Хотя он и был ослом, но ослом блестящим! И не просто гением, а настоящим креативным ученым — такой кадр — большая редкость в науке. Пожалуй, такая же редкость, как по-настоящему качественная музыка или литература. Он был человеком, мышление которого было способно выходить за привычные рамки действительности, чей ум создавал потрясающе тонкие связи между, казалось бы, не сочетаемыми категориями, и связи эти буквально расщепляли реальность на составляющие, чтобы найти припрятанное сокровище. Многие из его интеллектуальных задумок были настоящим сумасшествием, но далеко не все. До того, как Розмари начала работать с ним два года назад, он успел сменить целый ряд ассистентов — одного за другим, потому что никто не мог выдержать рядом с ним больше нескольких месяцев. Вонг же решила, что каким бы адом ни оказалось это сотрудничество, она уживется с этим человеком, потому что считала его одним из самых великих и самых необычных ученых из когда-либо существовавших, и только это было ей важно. Она знала, что когда-нибудь он совершит нечто по-настоящему великое, и, когда этот день настанет, она будет рядом с ним.
И в этом она была впечатляюще права. Эта секретная миссия в Южной Атлантике давала Вонг возможность заниматься наукой, которая простиралась далеко за пределы ее самых смелых мечтаний. Подумать только! Она сумела стать частью команды, которая первая среди всего человечества вступит в контакт с иной, внеземной формой жизни. Если говорить по-простому, то это взрывало мозг! И если это означало, что ей придется ежедневно мириться с ослом мирового уровня, с грубостью и придирчивыми истериками подростка — что ж, эту цену она готова была платить. Ее отношения с Протеро выросли в некий саркастический защитный панцирь, и этим самым она, казалось, сумела заработать толику его уважения, что заставляло его хоть немного сдерживать свой склочный характер. Она также осознавала, что та вульгарщина, которую Протеро частенько демонстрировал, тоже была одной из форм уважения — на его личный манер, конечно. Таков уж был Протеро, он демонстрировал ей, что не собирается относиться к ней красиво и нежно, но лишь потому, что считал ее равной себе.
— Вонг, где, черт возьми, моя шапка?
Протеро вышел из-за угла и появился в ее рабочем отсеке, держа в одной руке отвертку, а в другой — материнскую плату.
— Она у тебя на голове.
Протеро похлопал себя по голове — своей непокрытой голове — и поморщился.
— Ха-ха. Очень смешно. Так, где она?
— Возможно, в ванной, где ты ее всегда оставляешь.
Протеро вышел за дверь и вернулся через минуту в своей хипстерской шапке.
— Вот, о чем я тут думал: нам надо перевести тот китовый сигнал.
— Перевести? То есть… расшифровать язык кита?
— Именно, — он подтянул к себе стул и сел. — И я знаю, как это сделать. У меня самая большая в мире коллекция вокализаций синих китов, и она прямо здесь, в этой лаборатории. Все что нам нужно, это переконструировать наш сигнал.
— Значит, ты думаешь, что Баобаб пытается поговорить с нами?
— Эта штука сидела на морском дне сколько? Пять лет? Она слушала. И что она слышала? На глубине двух мил нет звуков. Единственные звуки, которые могли бы достичь такой глубины — это звуки, которые издают киты. Эти твари голосят чертовски громко, их голоса разносятся на сотню миль. Ты следишь за мыслью?
— Да.
— Отлично. Итак, Баобаб слушал, слушал и слушал… и, возможно, начал понимать, что говорят киты. И теперь он пытается общаться с нами на китовом языке — единственном, который он знает.
И это был он, один из тех самых безумных прорывов Протеро.
— И что же он говорит? — спросила Вонг.
— Я с удовольствием заплачу вам во вторник за гамбургер, который съем сегодня, — сказал Протеро и рассмеялся над собственной тупой шуткой.
— Вот, что я думаю, — сказала она, когда Протеро перестал хрипеть от смеха, но он тут же перебил ее.
— Ты же знаешь, что мне плевать, что ты думаешь. Но все равно скажи.
— Баобаб просто передал случайное сочетание звуков. Они ничего не значат.
Протеро покачал головой.
— Черта с два! Эта штуковина умная, и я сумею расшифровать ее послание. Бьюсь об заклад, оно посылает нам сообщение.
— Хорошо. Тогда как именно ты будешь его переводить?
— Ты хочешь сказать, как ты будешь его переводить. Ты, Вонг, именно ты будешь искать ближайшее цифровое совпадение между звуками Баобаба и вокализами синих китов в моей базе данных. Затем мы узнаем, что делал синий кит, когда был записан его голос, и это даст нам представление о значении сообщения. Был ли это кит, преследующий добычу? Или мать, зовущая свое дитя? Или это был трахающийся кит? — Протеро снова засмеялся.
Вонг покачала головой.
— Если он пытается общаться, почему бы ему не попробовать другие способы, кроме языка китов?
— Видимо, потому что он крайне восприимчив к звукам. Вообще, звук — лучшее средство коммуникации под водой. Электромагнитные поля рассеиваются, свет не проникает более чем на четыреста-пятьсот футов. А эта штука эволюционировала так, чтобы адаптироваться к темным глубинам водного мира. Она выработала сонароустойчивую кожу и даже использовала сонар, чтобы «посмотреть» на Гидеона Кру, когда он был там, внизу, собирая обломки «Пола». Разумеется, она использует звук, чтобы общаться. А все, что она до этого слышала — это крики китов.
— Цифровой звук. Значит ли это, что Баобаб — машина? Биологические системы неспособны эволюционировать так, чтобы производить цифровой сигнал.
— Вонг, Вонг, Вонг, — протянул Протеро, качая головой. — Может быть, он машина, может, биосистема, а может — их комбинация. Как бы то ни было, он говорит с нами. А теперь — заставь уже свою задницу работать, и скоро ты узнаешь, о чем он с нами говорит.