ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Генри припарковался именно там, где обещал. Я запрыгиваю в пикап, все еще улыбаясь.

— Хороший был день? — спрашивает он.

— Неплохой. Вернул свой телефон.

— Без драки?

— Без большой.

Он подозрительно смотрит на меня.

— Даже не знаю, хочу ли я знать, что это означает?

— Наверное, нет.

— Твои руки как-то проявлялись?

— Нет, — вру я. — А как у тебя день прошел?

Он едет по дорожке вокруг школы.

— Хорошо. После того, как я тебя высадил, полтора часа ехал в Коламбус.

— Почему в Коламбус?

— Там большие банки. Я не хотел вызвать подозрение, запрашивая перевод большей суммы, чем имеется во всем городке.

Я киваю.

— Умно.

Он выруливает на дорогу.

— Ну, ты назовешь мне ее имя?

— А? — спрашиваю я.

— Для такой смешной улыбки, как у тебя, должна быть причина. Самой убедительной причиной была бы девушка.

— Как ты догадался?

— Джон, друг мой, на Лориен твой старый Чепан был завзятым бабником.

— Брось, — говорю я. — На Лориен бабников не бывает.

Он одобрительно кивает.

— Ты наблюдательный.

Лориенцы моногамны. Если мы влюбляемся, то на всю жизнь. Женитьба происходит примерно в двадцать пять лет, плюс-минус, и не связана ни с какими формальностями. Больше, чем на чем-либо еще, она основана на обещании и обязательстве. До того как покинуть планету со мной, Генри был женат двадцать лет. Прошло десять лет, но я знаю, что он скучает по жене и вспоминает ее каждый день.

— Так кто она? — спрашивает он.

— Ее зовут Сара Харт. Она дочь агента по недвижимости, от которой ты получил наш дом. У нас совпадают два урока. Она в одиннадцатом классе.

Он кивает.

— Симпатичная?

— Не то слово. И умная.

— Да-а, — протяжно произносит он. — Я давно этого ждал. Но только имей в виду, что мы можем сорваться отсюда в любой момент.

— Я знаю, — отвечаю я, и потом до самого дома мы едем молча.


Дома я вижу, что Лориенский Ларец стоит на кухонном столе. Он размером с микроволновку, почти точный куб, сорок пять сантиметров на сорок пять. Меня охватывает волнение. Я подхожу к нему и берусь за замок.

— По-моему, мне больше хочется узнать, как он открывается, чем даже что у него внутри, — говорю я.

— Правда? Ладно, я покажу, как он отпирается, потом мы его запрем и не станем смотреть, что там внутри.

Я улыбаюсь ему.

— Не придирайся к словам. Ну, так что внутри?

— Там твое Наследство.

— Что значит мое Наследство?

— Это то, что дается каждому Гвардейцу при рождении и должно использоваться его или ее Хранителем, когда Гвардеец обретает свое Наследие.

Я в волнении киваю.

— Ну, и что же там?

— Твое Наследство.

Его уклончивые ответы меня расстраивают. Я берусь за замок и с усилием пытаюсь его открыть, как всегда это делал. Разумеется, он даже не шевельнулся.

— Ты не можешь его открыть без меня, а я — без тебя, — говорит Генри.

— Ладно, и как мы его откроем? Здесь нет замочной скважины.

— Волей.

— Ну, перестань, Генри. Хватит секретов.

Он убирает с замка мои руки.

— Замок открывается, только когда мы вместе и только после того, как появляется твое первое Наследие.

Он идет к входной двери, высовывается, потом закрывает и запирает ее. Затем возвращается.

— Прижми ладонь к замку, — говорит он, и я прижимаю.

— Он теплый, — говорю я.

— Хорошо. Это значит, что ты готов.

— Что теперь?

Он прижимает свою ладонь к другой стороне замка и сплетает свои пальцы с моими. Проходит секунда. Дужка замка отскакивает.

— Чудеса! — говорю я.

— Он защищен лориенским заклинанием, как и ты. Его нельзя сломать. Можно проехать по нему на паровозе, и на нем не останется ни царапины. Только мы вместе можем его открыть. Пока я не умру. Тогда ты сможешь его открыть один.

— Ну, — говорю я, — я надеюсь, этого не случится.

Я пытаюсь поднять крышку ящика, но Генри останавливает меня.

— Подожди, — говорит он. — Там есть вещи, которые ты еще не готов увидеть. Иди сядь на диван.

— Да ладно тебе, Генри.

— Доверься мне, — говорит он.

Я качаю головой и сажусь. Он открывает ящик и достает камень длиной примерно пятнадцать и толщиной пять сантиметров. Он запирает ящик и подходит с камнем ко мне. Он безупречно гладкий и прямоугольный, прозрачный по краям, но мутный в середине.

— Что это? — спрашиваю я.

— Лориенский кристалл.

— Для чего он нужен?

— Держи, — говорит Генри, передавая его мне. В ту секунду, когда я его касаюсь, на обеих моих ладонях загорается свет. Они светятся даже ярче, чем за день до этого. Камень становится теплее. Я поднимаю его, чтобы получше рассмотреть. Мутная масса посередине движется волнами, как водоворот. Я также чувствую, что становится горячим кулон у меня на шее. От всего происходящего меня охватывает трепет. Вся моя жизнь прошла в нетерпеливом ожидании того, когда проявятся мои способности. Вообще-то бывали времена, когда я надеялся, что они вовсе не проявятся, в основном в расчете на то, что мы, в конце концов, сможем где-нибудь осесть и жить обычной жизнью. Но сейчас, когда я держу кристалл, в центре которого словно клубится дым, и знаю, что мои руки невосприимчивы к жару и огню и что на подходе новые способности, а за ними придет и главная (способность, которая позволит мне сражаться) — это, прямо скажем, довольно круто и возбуждает. Мое лицо невольно расплывается в улыбке.

— Что с ним происходит?

— Он связан с твоим Наследием. От твоего прикосновения он активируется. Если бы у тебя не проявился Люмен, то кристалл сам бы засветился, как у тебя светятся руки. Но теперь все наоборот.

Я уставился на кристалл, глядя, как в нем клубится и светится дым.

— Начнем? — спрашивает Генри.

Я быстро киваю.

— Черт, конечно.


Стало холодно. В доме тихо, только иногда от порывов ветра дребезжат стекла в окнах. Я лежу на спине на деревянном кофейном столике. Руки свисают вниз. В какой-то момент Генри зажжет под ними огонь. Дыхание у меня медленное и ровное, как и инструктировал Генри.

— Ты должен держать глаза закрытыми, — говорит он. — Просто слушай ветер. У тебя может появиться ощущение легкого жжения в руках, когда я буду проводить по ним кристаллом. Постарайся этого не замечать.

Я слушаю, как ветер шумит в деревьях. Я каким-то образом чувствую, как они качаются и гнутся.

Генри начинает с моей правой руки. Он прижимает кристалл к тыльной стороне ладони, потом двигает его вверх по запястью и руке. Как он и предсказывал, жжение есть, но не настолько сильное, чтобы я отдергивал руку.

— Дай волю своим мыслям, Джон. Иди туда, куда тебе нужно.

Я не знаю, что он имеет в виду, но пытаюсь очистить свой ум и дышать медленно. Вдруг я чувствую, что меня куда-то уносит. Я ощущаю на лице солнечное тепло и ветер, куда более теплый, чем тот, который дует за нашими стенами. Когда я открываю глаза, я уже не в Огайо.

Я нахожусь над обширными лесами, это джунгли, насколько я могу судить. Голубое небо, яркое солнце — солнце, которое почти вдвое больше, чем на Земле. Теплый мягкий ветер развевает мои волосы. Внизу по глубоким долинам, прорезающим зеленые леса, текут реки. Я парю над одной из них. Животные разного вида и размера — есть длинные и стройные, есть с короткими лапами и крепкими телами, есть покрытые шерстью, есть с темной кожей, которая на вид кажется жесткой, — пьют на берегу прохладную воду. Вдалеке виден изгиб горизонта, и я понимаю, что я на Лориен. Эта планета в десять раз меньше Земли, и с достаточно большого расстояния можно увидеть, как закругляется ее поверхность.

Каким-то образом я могу летать. Я взмываю вверх и кручусь в воздухе, потом торпедой падаю вниз и несусь над гладью реки. Животные поднимают головы и смотрят на меня с любопытством, но не страхом. Планета Лориен в своем первозданном виде, с обильной растительностью, населенная животными. Должно быть, миллионы лет назад так же выглядела Земля, когда она правила жизнью своих созданий, до того, как пришли люди и начали править ею. Первозданная Лориен; я знаю, что сегодня она больше так не выглядит. Должно быть, я проживаю память. Но ведь не свою?

А потом день быстро скатывается в темноту. Где-то вдалеке начинается грандиозный фейерверк, огни взмывают высоко в небо, рассыпаясь в форме животных и деревьев, а темное небо, луны и мириады звезд служат великолепным фоном.

— Я чувствую их отчаяние, — слышу я. Я оборачиваюсь и осматриваюсь вокруг. Никого. — Они знают, где находится одна из других, но заклинание еще действует. Они не могут ее тронуть, пока не убили тебя. Но они продолжают идти по ее следу.

Я взлетаю вверх, потом опускаюсь в поисках источника этого голоса. Откуда же он исходит?

— Сейчас мы должны быть особенно осторожны. Сейчас мы должны их опережать.

Я лечу в направлении фейерверка. Голос заставляет меня нервничать. Может, грохот фейерверка заглушит его.

— Они надеялись убить всех нас задолго до того, как ты обретешь свое Наследие. Но мы прятались. Мы должны оставаться спокойными. Трое первых запаниковали. Трое первых мертвы. Мы должны быть умными и осторожными. Когда мы паникуем, мы совершаем ошибки. Они знают, что им будет тем труднее, чем сильнее разовьются те из вас, кто остался. А когда вы разовьетесь до конца, начнется война. Мы нанесем ответный удар и свершим возмездие, и они это знают.

Я вижу, как с многокилометровой высоты на поверхность Лориен падают бомбы. Взрывы сотрясают землю и воздух, ветер доносит крики, огненные вспышки покрывают землю и деревья. Лес горит. Целые сотни самолетов прилетают и садятся на Лориен. Из них выскакивают могадорские солдаты с оружием и гранатами, гораздо более мощными, чем те, которые используются в войнах здесь. Они выше нас, но все-таки похожи, если не считать лиц. У них нет зрачков, а радужная оболочка глаз темно-пурпурная, иногда черная. Вокруг глаз у них тяжелые темные круги, а кожа какой-то особой бледности — она почти бесцветная, синюшная. Между губами, которые всегда открыты, сверкают такие ненатурально острые зубы, что кажется, будто они заточены.

Чудовища с Могадора выгружаются из самолетов совсем близко, глаза у всех одинаково холодные. Некоторые из чудовищ величиной с дом, бритвенно острые зубы и рык такой громкий, что оглушает.

— Мы были беспечны, Джон. И вот почему нам с такой легкостью нанесли поражение, — говорит Генри. Теперь я знаю, что голос, который я слышу, принадлежит ему. Но я его не вижу и не могу оторвать глаз от творимых подо мной убийств и разрушений, чтобы посмотреть, где он. Везде бегут и вступают в бой люди. Убивают так же много могадорцев, как и лориенцев. Но лориенцы проигрывают битву чудовищам, которые за раз убивают наших десятками, изрыгая огонь, скрежеща зубами, злобно размахивая руками и хвостами. Время ускоряется и идет гораздо быстрее, чем обычно. Сколько прошло? Час? Два?

Во главе битвы стоят Гвардейцы, их Наследие задействовано в полную силу. Одни летают, другие способны бежать так быстро, что их силуэты вытягиваются, третьи становятся невидимыми. Их руки стреляют лазерами, тела охватывает пламя, над теми, кто способен контролировать погоду, собираются грозовые тучи и дует резкий ветер. Но они все равно проигрывают. Враг превосходит их по численности — пятьсот к одному. Их способностей недостаточно.

— У нас провалилась защита. Могадорцы все хорошо спланировали и выбрали для нападения тот момент, когда мы были больше всего уязвимы, потому что с нами не было наших Старейшин. Питтакус Лор, величайший из них и их предводитель, перед нападением собрал их. Никто не знает, что с ними случилось, куда они ушли и живы ли они вообще. Возможно, могадорцы сначала захватили их и потом, когда Старейшины уже не стояли у них на пути, напали. Единственное, что доподлинно известно, так это то, что в тот день, когда собрались Старейшины, далеко в небо, насколько хватало глаз, взметнулся столб мерцающего света. Он простоял весь день, а потом исчез. Мы, народ, должны были догадаться, что это знак приближающейся беды, но не догадались. В том, что произошло, мы можем винить только самих себя. Нам еще повезло, что мы сумели кого-то отправить с планеты, особенно девятерых юных Гвардейцев, которые, может быть, когда-нибудь продолжат сражаться и сохранят нашу расу.

Вдалеке быстро высоко вверх взмывает корабль, за ним тянется голубой шлейф. Я смотрю на него со своей удобной позиции в небе, пока он не пропадает из виду. Что-то в этом корабле кажется знакомым. И тут меня озаряет: ведь на этом корабле я и Генри. Это корабль, который увозит нас на Землю. Должно быть, лориенцы понимали, что они разбиты. Иначе зачем было нас отправлять?

Отвратительная бойня. Так все это видится мне. Я опускаюсь на землю и прохожу через огненный шар. Меня душит ярость. Мужчины и женщины умирают, умирают Гвардейцы и Чепаны и с ними беззащитные дети. Разве это можно вынести? Как должны ожесточиться сердца могадорцев, чтобы творить такое? И почему пощадили меня?

Я бросаюсь на ближайшего солдата, но пролетаю сквозь него и падаю. Все, что я вижу, уже случилось. Я ничего не могу сделать и только наблюдаю за тем, как мы гибли.

Я поворачиваюсь и вижу чудовище — двенадцати метров ростом, с широкими плечами, красными глазами и шестиметровыми рогами. С его длинных острых зубов текут слюни. Оно испускает рык и прыгает.

Оно проходит сквозь меня, но хватает десятки лориенцев вокруг меня. И вот всех их нет. А чудовище идет дальше, хватая других лориенцев.

Сквозь сцены уничтожения я слышу скребущий звук, не связанный с побоищем на Лориен. Я уплываю или приплываю назад. Две руки давят мне на плечи. Мои глаза разом открываются, и я снова оказываюсь в нашем доме в Огайо. Мои руки свешиваются с кофейного столика. В нескольких сантиметрах под ними стоят два котелка с огнем, и обе мои ладони и запястья полностью погружены в пламя. Я совершенно его не чувствую. Надо мной встает Генри. Поскребывание, которое я слышал минуту назад, доносится с веранды.

— Что это? — шепчу я, садясь.

— Я не знаю, — отвечает он.

Мы молчим и напряженно вслушиваемся. Еще три скребка за дверью. Генри сверху смотрит на меня.

— Там кто-то есть, — говорит он.

Я смотрю на часы на стене. Прошел почти час. Я весь в поту, мне не хватает воздуха, я выбит из колеи сценами резни, которые только что наблюдал. Впервые в жизни я по-настоящему понял, что случилось на Лориен. До сегодняшнего дня все это казалось просто частью истории, не очень-то отличающейся от многих других, о которых я читал в книгах. Но теперь я увидел кровь, слезы, мертвых. Я увидел уничтожение. Это часть меня, часть того, кто я есть.

Снаружи уже стемнело. Еще три скребка, низкое рычание. Мы оба вскакиваем. Я тут же вспоминаю о низком рычании, исходившем от чудовищ.

Генри бросается на кухню и хватает нож из стола рядом с раковиной.

— Спрячься за диваном.

— Что? Почему?

— Потому что я так сказал.

— Ты думаешь, что таким ножиком можно завалить могадорца?

— Можно, если я ударю его точно в сердце. Ну, слезай.

Я сползаю с кофейного столика и скрючиваюсь за диваном. В котелках все еще горит огонь, а в голове у меня проносятся расплывчатые видения Лориен. Из-за входной двери доносится нетерпеливое рычание. Совершенно точно, там кто-то или что-то есть. У меня колотится сердце.

— Пригнись, — говорит Генри.

Я поднимаю голову, чтобы видеть поверх дивана. Сколько крови, думаю я. Конечно, они знали, что проиграли. Но они все равно дрались до конца, умирали, спасая друг друга, умирали, спасая Лориен. Генри крепко держит нож. Он медленно протягивает руку к латунной ручке на двери. Во мне вскипает злость. Я надеюсь, это один из них. Пусть войдет могадорец. Пусть войдет и встретит свою участь.

Я никак не могу оставаться за кушеткой. Я тянусь, беру один из котелков, запускаю в него руку и достаю из него кусок горящего дерева с острым концом. Он холодный на ощупь, но горит, и пламя облизывает мою руку. Я держу эту деревяшку как кинжал. «Пусть идут, — думаю я. — Никакого бегства больше не будет». Генри бросает на меня взгляд, глубоко вздыхает и рывком распахивает дверь.

Загрузка...