Выбор Наместницы

XCV

Рассвет подступил к первому рубежу — сквозь темноту пробились фиолетовые прожилки, чуть светлее черного ночного фона. Звезды, попавшие в эту сеть, казались особенно яркими — они отчаянно мерцали, словно пытаясь оттянуть момент, когда солнечные лучи прогонят их с небосвода. Квейг стоял, запрокинув голову, и смотрел на звезды. Он казался себе маленьким и ничтожным по сравнению с бесконечным небом. Одиночество… никогда раньше он не понимал подлинного значения этого слова. Опустошенность чернильным пятном разливалась в его душе. Он судорожно сцепил пальцы в замок, не понимая — откуда возникло это отчаянье, эта пустота?

— Скажите, граф, вы верите в богов? — Спросил магистр Дейкар; взгляд белой ведьмы был полон сочувствия.

Ланлосс пожал плечами — порой люди ведут себя так, словно нет богов в небесных чертогах, не ждет в посмертии расплата за грехи, словно не ведают ни совести, ни страха. Но даже эти люди знают, что Семеро создали мир по воле Творца. Как может человек не верить в богов? Можно ли отрицать, что вода — мокрая, а земля — твердая? Недаром и в Кавдне, и в Ландии, и на островах, и в империи, и в землях варваров почитают одних и тех же богов.

— Все люди верят в богов, магистр. И я тоже верю.

Именно пустота, не страх — страх знаком каждому живому существу, с ним можно бороться, можно преодолеть, пересилить себя. Но что противопоставить выжигающей нутро пустоте, жадно запустившей щупальца в каждую мысль, каждое воспоминание, в мечты и надежды, в любовь и ненависть, горечь и радость? Пустоте все равно, что пожирать. Небо изогнулось в немыслимую петлю, казалось, оно сейчас рухнет вниз, сдавит его кольцом, раздавит, сокрушит, поглотит. И даже земля утратила надежность — она то подкидывала его вверх, навстречу небесной петле, то уходила из-под ног, затягивая в бездонную яму.

— Тот, кто верит в Семерых, должен верить и в Восьмого.

— Закономерное предположение. Разумеется, я верю в существование Ареда Проклятого, Восставшего, Проигравшего и Заточенного.

— Тогда вы должны верить в предсказания священных книг. Проклятый возвращается, генерал Айрэ, и в этом мире осталось слишком мало магов, чтобы встретить его. Тысячелетиями мы тратили свою силу на борьбу друг с другом, на противостояние богам, на пустопорожнее хвастовство. И теперь, на самой грани бытия — нас осталось слишком мало…

— Я не понимаю вас, госпожа магистр. — Он действительно не понимал. При чем тут Аред и магия, когда под воротами королевского замка стоит с войском Квейг Эльотоно, герцог Квэ-Эро?

— Предсказания в священных книгах верны по сути, но никто не знает подробностей. Вернее, никто не знал. Орден Дейкар получил силу от Семерых, чтобы бороться с Проклятым. Уже при жизни нынешнего поколения он вернется — и только Звездный Провидец сможет остановить его.

— Я по-прежнему не понимаю, о чем речь.

— О вашей дочери, граф, о Саломэ. Согласно предсказанию, она должна стать последней наместницей и второй королевой. А еще — матерью Звездного Провидца. Если этим утром герцог Квэ-Эро осуществит свои планы, то предсказание не сбудется. Ваша девочка сочетает в себе магическую силу обоих родителей. Она могла бы стать магистром ордена Алеон, не будь ей предначертана иная судьба. Сам король Элиан избрал ее своей королевой.

— Вы предлагаете спасать мир на основании детских мечтаний? Каждая девочка хочет стать королевой!

— И только одна — станет. Не лишайте свою дочь предначертания. Она будет несчастлива, случись ей из-за вашего неверия прожить чужую судьбу — не говоря уже о том, что именно маги встанут на пути Проклятого, даже если Звездный Провидец не сможет нам помочь.

— Вы с самого начала были против восстания, граф, помогите остановить кровопролитие, пока еще не поздно. Помогите нам сейчас — и ваша дочь станет моей преемницей, — слова наместницы отливали медью похоронных труб.

Все рушилось, осыпалось в бездну, прекращало существовать, и только одно оставалось незыблемым, неизменным, непоколебимым — королевский замок, накрывший землю каменными крыльями, удерживающий небо на вершинах своих шпилей. Там ласковым теплом светились окна, там, он знал это точно, все находилось на своих местах. И его место было в этих стенах; сейчас только стремление оказаться там оставалось в душе Квейга нетронутым — все прочее растворилось в кислоте пустоты… Он не помнил, что это за замок, он и собственного имени уже не мог вспомнить, не мог понять, где он и что его привело сюда, к этим стенам. Единственное, что он знал — за ними отступит пустота.

— Как вам без сомнения известно, граф, существует множество разнообразных магических артефактов. Некоторые из них могут использовать простые люди, без капли магического дара в крови, другие — оживают только в руках жрецов и магов, а самые редкие и мощные — в руках своих создателей. Вы обладаете магической силой, пусть неосознанной, но от того не менее могущественной. Сила Лаара, бога войны, по природе своей разрушает и подчиняет, преодолевает и захватывает. Неважно, что именно — вражескую страну, чужое войско, непокорную женщину, упрямого ребенка или несогласного друга. При правильном использовании эта сила всегда одерживает победу, если только ей не противопоставляют еще большую магическую силу.

«Несогласного друга» — Ланлосс уже знал, что хочет сказать ему Илана, и устало вслушивался в себя, пытаясь понять, почему не вскипает волной возмущение, не нарастает гнев, почему он с готовностью слушает ее, и не находит, да и не ищет возражений. Саломэ — королева, Саломэ — мать Звездного Провидца, Боги и Маги, Аред и Конец Времен — все такое огромное, необхватное, слишком большое для одного человека, даже для непобедимого Ланлосса Айрэ. А белая ведьма продолжала говорить:

— Но герцог Квэ-Эро — не маг. Сила огня выжжет его стремление сопротивляться, сила Эарнира усугубит отвращение к смертоубийству, сила Лаара соединит оба воздействия и сплетет сеть подчинения. Боя не будет — герцог сдастся сам. И только вы можете вложить силу Лаара в артефакт, только вас герцог подпустит достаточно близко, чтобы этот артефакт использовать.

— Зачем же так сложно? Он меня подпустит достаточно близко и для обыкновенного убийства, — с горечью заметил Ланлосс.

— Убийство вызовет всеобщее возмущение. Добровольное раскаянье — усмирит бурю. Я обещаю, что отнесусь к герцогу Квэ-Эро со всем возможным снисхождением, — но в холодном голосе наместницы не было и намека на снисхождение.

Смутное ощущение неправильности происходящего отступало, безнадежно проигрывая всепоглощающему противнику. Рубеж за рубежом обрушивались бастионы: детский смех, улыбка на загорелом лице, персиковый цвет, насмешливый взгляд серых глаз с едва заметными голубоватыми прожилками, расходящимися от зрачка. Дольше всех продержался парус, вызолоченный рассветным солнцем, выгнувшийся в попытке обогнать задиристый ветер. Но и он рассыпался в мелкую пыль.

Он стоял в круге силы, чувствовал, как странное покалывающее тепло пронизывает все тело, слышал, как сливаются в песню без слов голоса магистров, и слышал свой голос, вплетающийся в бессловесную паутину, видел, как «ничто» превращалось в «нечто», как из слова и жеста, песни и силы рождался заколдованный металл. А потом он протянул руку, и серебряный пояс послушно скользнул к нему, обхватил талию, с голодным лязгом защелкнул пряжку.

И герцог пошел к замку — медленно, отвоевывая каждый шаг у земли и неба, у пустоты и отчаянья. И когда у высоких ворот его подхватили чьи-то руки, пустота отступила, уступив место бархатной тьме.