Выбор Наместницы

XL

Вот уже год, как Резиалия Сорель проклинала богов, сотворивших столь несправедливый мир, наместницу, устроившую ее брак, родителей, передавших дочери по наследству все свои недостатки и ни одного достоинства, и даже старшую сестру, вышедшую замуж двумя годами раньше и избежавшую тем самым великой милости наместницы. Но больше всего проклятий доставалось на долю ее законного супруга, Ланлосса Айрэ, графа Инхор. К сожалению, графиня не часто получала возможность высказать мужу все, что она про него думает, тот редко бывал дома, а когда не мог избежать этого — никогда не оставался с супругой наедине. В выстроенной им крепости нашлось достаточно места, чтобы не допускать нежелательных встреч, а прислуга была на стороне Ланлосса — никто никогда не мог дать хозяйке внятного ответа, где находится господин граф и чем он занят. Куда бы графиня ни пришла в поисках мужа — всегда оказывалось, что он только что отсюда ушел в неизвестном направлении и не сказал, когда вернется. Прошлую зиму Резиалия провела в полном одиночестве, Ланлосс остался в городе под предлогом, что снег занес дороги. Предлогу графиня не поверила, но ей не оставалось ничего, кроме терпеливого ожидания, а поскольку терпение не входило в число ее добродетелей, прислуга, несмотря на суровую зиму, в замке не задерживалась. Поздней весной Ланлосс вернулся в свою крепость, но не на брачное ложе. Когда после трех месяцев пренебрежения Резиалия язвительно поинтересовалась, не отморозил ли ее супруг некоторые части тела, она получила четкий и беспощадный ответ, из которого следовало, что на появление наследника она может не рассчитывать, и с тех пор не видела мужа в своей спальне. Сначала она злилась, потом попробовала взять лаской, затем начала угрожать, что пожалуется наместнице — ничего не помогало. Резиалия, исходя из общеизвестных особенностей мужской природы, предположила, что, избегая супружеского ложа, ее муж утоляет свой пыл в другой постели, и окончательно потеряла покой. Счастливой соперницей могла оказаться любая служанка, каждая крестьянка в соседней деревушке, а что если, не приведи боги, он вообще предпочитает мальчиков! Увы, все подозрения Резиалии до сих пор оставались без доказательств. Если Ланлосс и изменял жене, то делал это очень умело. К тому же, попробуй поймай изменника на горячем, если вся прислуга его покрывает!

Резиалия попыталась найти утешение в светской жизни. Если в первый год их пребывания в Инхоре местное дворянство сторонилось нового графа, не зная, чья возьмет, то после показательной казни не-совсем-лорда Артона всякие сомнения пропали. Дамы со всей округи спешили нанести визит госпоже графине, обсудить с ней последние сплетни, поделиться узором вышивки или рецептом удивительно освежающего напитка из кобыльего молока. Почему-то в захудалом Инхоре гораздо лучше были осведомлены, что происходит при дворе, чем у соседа в поместье. Впрочем, это и не удивительно — наместница далеко, и за язык сплетницу не ухватит, а сосед — рядом, может и скандал выйти. Перед своими гостьями Резиалия изображала счастливую в семейной жизни женщину, а вечное отсутствие графа объясняла его занятостью. Дамы верили, или делали вид, что верят, сожалели, что не могут познакомиться со столь прославленным полководцем и продолжали чирикать. Право, даже будь Ланлосс в примерных отношениях с супругой, он как от черной потницы шарахался бы от подобных дамских сборищ. Однажды разговор зашел о супружеских изменах, все жалели несчастную вдову пресловутого Артона. Мало того, что она осталась на старости лет с тремя детьми без всяких средств — все имущество ее супруга отошло в казну графства, Ланлосс оставил вдове самую малость — так и при жизни супруга ей не было покоя. О покойниках злословить не принято, но уж этот хорошего слова не заслужил. Ни одного корсажа пропустить не мог! Из Сурема выписал гулящую девку, здешних ему не хватало! Бедняжка и тогда плохого слова мужу не сказала, все по-хорошему пробовала, лаской да убеждениями. Сколько денег в храм отнесла, страшно сказать, к белой ведьме на поклон ходила, та отказала. Ну а незадолго до того, как все и случилось, и вовсе на последнее дело отважилась: пошла в деревню, купила у колдуна приворотное зелье. Резиалия, до того молча слушавшая печальную историю несчастной женщины, с трудом удерживаясь в рамках созданного образа счастливой супруги, тут не выдержала:

— И что, помогло зелье?

— Да никто не знает, не успели проверить. Умер он, сами же знаете. А иначе бы обязательно подействовало! Это же не просто какое зелье, а самое что ни на есть сильное. В вашей деревне она его и брала, тут у вас на отшибе колдун один живет, говорят, ему уже триста лет. Так он все может, и приворот, и отворот, и чрево затворить, и наоборот, а уж по порче и вовсе мастер. У меня младший мой все болел, так я к колдуну повела, ох, муж ругался! И что вы думаете? — Резиалия слушала, затаив дыхание, даже подалась вперед, — он сразу сказал, сглазили моего мальчика! Искупал его в молоке от черной козы, прядку волос срезал, пошептал что-то, так уже три года прошло, а страшнее простуды хвори не знаем!

Вслед за этим разговор сам собой перешел на детские болезни и способы лечения, все советовали настаивать яблочный сок на имбире и пить его горячим при больном горле и сомневались, действительно ли от насморка помогает луковый сок, или просто всякая простуда сама по себе проходит за две недели, лечишь ты ее или нет. Резиалия уже не слушала, она мучительно раздумывала, где взять деньги на приворотное зелье — наверняка же колдун берет безбожно, если его снадобья такие действенные, а уж с графини и вовсе три шкуры сдерет — одну за зелье, вторую за испуг, третью за молчание.

Ланлосс не ставил себе цели держать супругу в черном теле, но не мог оплачивать все ее прихоти. Дела графства немного поправились, но недостаточно, чтобы купаться в роскоши, кроме того, над генералом Айрэ висел долг герцогу Суэрсен. И, хотя тот не торопил с выплатой, Ланлосс знал, что не успокоится, пока не вернет все до последнего гроша. Он ведь понимал, в чем причина герцогского великодушия — Иннуону приятно знать, что генерал Айрэ, три года командовавший гордым герцогом, теперь сам у него в долгу.

Резиалия не знала о денежных обстоятельствах мужа, тот не посвящал ее в свои дела, ограничившись подробным счетом, в котором расписал с точностью до монеты, на что ушло ее приданое, но она не сомневалась, что не получит ни гроша, если не объяснит, зачем ей нужны эти деньги. Веди она сама хозяйство, было бы проще, при некоторой сноровке из домашних денег всегда можно выгадать, но хозяйством в крепости ведал прошедший с Ланлоссом всю войну сухопарый кастелян, обладавший поистине непоколебимым спокойствием, позволявшим ему находить общий язык даже с Резиалией. Быть может, колдун согласится взять в уплату что-нибудь из ее скромных драгоценностей? Ланлосс все равно понятия не имеет, что там у Резиалии в ларце, да и потом, всегда можно сказать, что потеряла кольцо или подвеску. Для начала нужно было узнать, где живет этот колдун, не может же она ходить по деревне и стучаться в каждую лачугу. Да и не спросишь -вдруг узнают графиню и донесут Ланлоссу. На следующий день Резиалия поднялась еще до рассвета и отправилась на кухню подкарауливать молочницу. В крепости не было возможности содержать коров, поэтому молоко на продажу приносили из деревни. Она подождала, пока женщина перенесет тяжелые крынки, и грозно поинтересовалась у молочницы:

— Ты что же это, милочка, совсем стыд потеряла? Молоко вчера кислое было!

— Да что вы, ваша светлость, — перепугано зачастила крестьянка, — как же кислое-то! Сразу из-под коровы, парное, вот, как сегодня, так и вчера! Это на кухне, должно быть, не уследили!

— Ты тут не придумывай, мои кухарки свое дело знают!

Бедная молочница запричитала, призывая всех богов в свидетели, что ее молоко свежее родниковой воды и она знать не знает, что могло приключиться. Но грозная графиня продолжала стоять на своем, угрожая суровыми карами. Окончательно запугав несчастную крестьянку, Резиалия сменила гнев на милость:

— А может, и впрямь не ты виновата, что молоко скисло.

— Да свежее оно было!

— И все же странно. У тебя — свежее, на кухне — кислое. Уж не сглазил тебя кто часом? Я слышала, колдуну достаточно на закрытую крынку с молоком глянуть — и оно скисает.

По лицу молочницы было видно, что она с радостью бы обвинила колдуна, да страшно — вдруг узнает? Но и графиня над душой стоит, ох и попала же она между жерновами с этим молоком! А что делать, если только в замок продать и можно, в деревне-то у всех или молоко свое, или ни гроша нет. Она вздохнула:

— Он, может, и сглазил бы, да где ему мое молоко углядеть? Он же на самом отшибе живет, у родника, и сам никуда не ходит, к нему все бегают. На кухне проглядели, вот и закисло, — она обречено вздохнула.

— Хорошо. Можешь идти. Если с этим молоком все будет в порядке — значит, твоя правда. А если скиснет — мало не покажется.

Молочницу как ветром сдуло, она даже вчерашние крынки забрать позабыла.

Резиалия, довольная, вернулась к себе. Теперь она знала, где живет колдун, и можно отправляться на разведку, только лучше подождать до полудня, когда все крестьяне уже точно на работы уйдут. Сейчас как раз сбор урожая, самая горячая пора. А вот колдун будет дома, он-то на поле не горбатится, и без того хорошо живет. Графиня перебрала свои немногочисленные драгоценности: скромные, еще девичьи нитки речного жемчуга, тонкие золотые колечки, несколько агатовых брошек, не нашла ничего подходящего и открыла второй ларец. Там лежали свадебные подарки: жемчужное колье от родителей, тяжелые рубиновые серьги в виде виноградных гроздьев от наместницы, массивный золотой перстень от старшей сестры. Вот его-то Резиалия и опустила в кошелек, все равно он был слишком тяжел даже для ее руки, а самое главное, если другие драгоценности Ланлосс мог случайно запомнить, то это кольцо Резиалия никогда не надевала. Определившись с оплатой, графиня позвала служанку и задала ей уже ставший привычным вопрос:

— Господин граф в замке?

— Нет, ваша светлость, как рассвело — уехал, вот совсем недавно, я видела — солдаты ворота открывали. Конь у него рыжий, приметный, другого такого в наших краях нет.

Прекрасно, Ланлосса нет в замке, а прислуга уж точно не станет беспокоиться, что хозяйки нет. Этим лентяям лишь бы ничего не делать: не стоит графиня над душой, не проверяет, как начищены подсвечники и вымыт пол — и ладно. Она успеет вернуться прежде, чем кто-нибудь обеспокоится.