Второе дно

Глава 22. О подлинном везении утопленников

Домашние туфельки быстро показали свою полную несостоятельность. Мягкая подошва почти не защищала от острых пневматофоров, притаившихся под слоем грязи, матерчатый верх промок и теперь только натирал распаренную кожу. Если бы Тао знал болотные тропы, то давно оторвался бы от меня, а то и сумел нагнать Ламаи; поначалу он явно так и собирался поступить — но пару раз провалился по пояс и чуть не пропахал физиономией полянку дыхательных корней, и теперь, наученный горьким опытом, терпеливо держался вровень со мной.

Мы уходили все дальше от домика и сердца рощи, начав забирать к востоку, и я хмурилась все сильнее с каждым шагом. Мало того, что мы удалялись от мест, которые придавали мне сил — так колдун еще и зачем-то вел Ламаи к самой непролазной части зарослей, куда точно не пробралась бы лодка, а человек вряд ли прошел бы невредимым. Вдобавок грязь под ногами стала совсем жидкой, и о пути певицы приходилось догадываться по косвенным признакам, что еще больше замедляло продвижение.

— А откуда колдун знает все эти тропы? — не выдержал Тао. — Он бывал здесь?

Я мрачно покачала головой, кусая губы.

— Здесь я сама не бывала. Но ведьма с годами начинает чувствовать то место, где живет, как часть себя. Колдун… не знаю, возможно, тоже. Никогда не приходилось иметь с ними дела, — призналась я и поднырнула под ровную дугу ходульного корня.

— Тогда откуда ты про них столько знаешь? — логично поинтересовался Тао, преодолевая тот же корень по верху.

Я пожала плечами, не оборачиваясь. Надломленные ветви и листочки, лишенные кристалликов соли, образовывали узкий коридор, ведущий к заливу, и меня тянуло туда, как магнитом. Тао покорно двигался следом.

— Родителям приходилось, — вздохнула я. — Мама рассказывала о колдуне из Кастл Вейна. Мне было тринадцать, когда его сожгли. Повезло, что в тот же год мы были вынуждены переехать к Мангроув-парку. Меня угораздило выбрать себе самого неудобного фамилиара из всех возможных, и рука не поднялась держать дикую птицу в клетке.

Альциона протяжно и крайне самодовольно свистнула, заложив круг над головой Тао. Ее в свое время переезд обрадовал чрезвычайно. Это не ей предстояло строить дом и спешно доучивать дочь, которой было суждено оставаться в Ньямаранге, пока не войдет в силу нерожденная еще внучка.

Что ж, по крайней мере, отца для нее я, кажется, уже встретила. Тао, взмыленный и перемазанный в грязи, отчего-то выглядел куда интереснее, чем в привычном образе идеально вышколенного слуги из хорошего дома, и я с трудом сдерживалась, чтобы не начать коситься на прилипшую к его телу рубашку.

А он старательно смотрел строго на альциону, ни разу не позволив себе повернуть голову в мою сторону. Уши у него по-прежнему горели, и лоск лучшего вайтонского воспитания, какое только могли дать сыну ньямарангской служанки, окружал его непроницаемым защитным коконом. Непробиваемо.

— Вы ей нравитесь. Альционе, — вздохнула я и умолкла, отвлеченная самым зловещим звуком из всех возможных.

— Чрезвычайно польщен, — пробормотал Тао и тоже прислушался.

Шумели волны. Лениво, неспешно — совсем близко. Пронзенные общим дурным предчувствием, мы с Тао переглянулись и, не сговариваясь, бросились на звук.

Мангры тянули беспокойные ветви и изогнутые ходульные корни, делая продвижение практически невозможным. Деревья первой линии рощи, защищающие более слабых и нежных сородичей от приливной волны, росли почти сплошной стеной — но я видела узкий проход в сплетениях растительности, достаточный, чтобы по нему пробралась хрупкая тонкокостная ньямарангка. Мне было несколько сложнее, а Тао вовсе прорывался следом, с треском обламывая ветви и проваливаясь в ил. Потому к моменту, когда передо мной наконец разомкнулись переплетения причудливо изогнутых стволов и корней, открывая взгляду бескрайний водный простор, камердинер отставал уже на добрый десяток шагов.

А в какой-то сотне метров впереди брела, безвольно свесив голову, тонкая фигурка в белом, будто светящаяся на фоне темного залива. Вода доходила ей до груди, и свободная шелковая комбинация пузырем вздувалась на спине с каждой волной и тотчас опадала, словно парус на неустойчивом ветру.

Ламаи шла прочь от берега, не оборачиваясь и даже не пытаясь выпрямиться. Там, где нормальный человек давно бы уже вытянул шею, спасая лицо от кусачей соленой воды, певица держала голову склоненной, словно ходила во сне.

Впрочем, в какой-то степени так оно и было.

— Ламаи! — закричала я, рванувшись вперед… и тут же взвизгнула, уйдя в воду по пояс и намочив полы пиджака.

На ноги тотчас намоталось что-то мягкое и гибкое, заставив вздрогнуть и с шумом шарахнуться назад, наткнувшись на Тао. Камердинер машинально схватил меня за плечи, не давая упасть. Его взгляд был прикован к темноволосой голове в сотне метров впереди. Гребешки волн уже разбивались о лицо Ламаи, но она по-прежнему не просыпалась — и равнодушно двигалась вперед, к глубине.

Мы не успевали вытащить ее. Никак.

— Зови альциону, — вдруг приказал Тао — таким ровным, уверенным голосом, что я сначала высвистела привычную мелодию, которую альциона почитала за свое имя, и только потом спохватилась.

— Зачем?

Птица заложила залихватский вираж над Тао и — предательница! — преспокойно уселась ему на плечо. Камердинер даже не вздрогнул.

— Затем, что я не успею доплыть до Ламаи, если ее что-нибудь не задержит, — расчетливо сказал Тао, расстегивая на себе жилет. — Полагаю, птица, вцепившаяся в волосы, колдуна несколько отвлечет.

Альциона задумчиво присвистнула и, не дожидаясь, пока просьбу повторю я, спорхнула с плеча Тао. Он бросил скомканный жилет мне и, не сказав ни слова, красивым прыжком ушел под воду, всплыв только метрах в пяти от меня. Альциона уже кружила над певицей, хватая за волосы и безуспешно пытаясь заставить поднять голову, но Ламаи двигалась вперед рывками, как марионетка. Я смяла в пальцах плотную ткань жилета и прикусила губу, чувствуя, как счет к проклятому колдуну растет ежесекундно.

Ламаи оттолкнулась от дна и замерла. Теперь над волнами виднелся только темный затылок и очертания плеч. Белая комбинация траурным нарядом просвечивала сквозь темную толщу воды. Ламаи больше не двигалась, и прибой равнодушно качал безвольное тело. Альциона со скорбным плачем кружила над самой водой.

Тао двигался длинными мощными гребками, и я беспомощно зашептала какую-то бесполезную молитву, комкая в руках безнадежно испорченный жилет.

Море разволновалось. Усилившийся прибой погнал Ламаи к берегу. Тао поднырнул под накатывающиеся волны — а вынырнул уже с певицей на плече, заставив ее запрокинуть голову. Похлопал по щеке, отчаянно барахтаясь со своей ношей, но признаков жизни не добился и упрямо погреб к берегу, то и дело скрываясь под водой и шумно отфыркиваясь. Едва нащупав ногами дно, тут же поднялся, тяжело дыша и отплевываясь, и понес Ламаи ко мне, прижав к груди, как ребенка.

Только голова певицы по-прежнему была безвольно запрокинута. С длинной шелковой комбинации капала вода. Ламаи не дышала.

— Не успел, — тихо сказал Тао.

Я отбросила бесполезную жилетку и шагнула навстречу, не обращая внимая на путавшиеся в ногах водоросли. Ламаи еще была теплой, но пульса я не нащупала.

— Так, — мрачно сказала я. — Тао, мне нужно, чтобы ты на минутку забыл, что ты джентльмен.

Он нервно хохотнул. Видимо, тоже с трудом представлял себе, как оставаться джентльменом посреди мангрового болота, с трупом беременной женщины на руках, когда другая женщина, одетая исключительно в мужской пиджак, решительно просит забыть о воспитании.

— Она наглоталась воды. Но, если повезет, еще можно… — начала было я, но Тао уже и сам сообразил, что от него требуется.

Через минуту Ламаи уже извергла из себя какое-то чудовищное количество морской воды и, видимо, сочтя, что задолжала заливу еще и проценты, разревелась, цепляясь за рубашку Тао. Растерявшийся камердинер застыл истуканом, неловко похлопывая ее по спине, а певица все никак не могла успокоиться, всхлипывая, икая и давясь плачем.

Я не мешала, сосредоточенно осматривая содрогающуюся от рыданий фигурку. Шелковая комбинация намокла и липла к телу, не оставляя никакого простора фантазии, но в поисках я все равно не преуспела.

— Ламаи, у тебя совершенно точно осталась при себе еще какая-то вещь принца, — твердо сказала я, вклинившись в бессвязный поток рыданий. — Причем зачарованная на его крови, иначе бы он не дотянулся до тебя в моем доме. Нужно срочно избавиться от нее.

Ламаи всхлипнула и обернулась ко мне, раскинув руки в стороны. Фантазия отказала окончательно, поскольку шелковых комбинаций на тонких бретельках принц все-таки однозначно не носил, а больше на певице ничего не было.

— Что?! — истерично выкрикнула Ламаи, содрогнувшись всем телом. — Что еще он мог мне дать?!

Тао сжал пальцами переносицу. Кажется, эта ночь далась ему куда сложнее, чем он старался показать, но здравомыслие ему, в отличие от нас с Ламаи, определенно не отказало:

— Его Высочество мог зачаровать ребенка?

Ламаи замолчала, беспомощно опустив руки. Я тоже.

Любую вещь можно уничтожить. Сжечь, утопить, разломать… но ребенок? Ни у меня, ни у самой Ламаи никогда не поднимется рука. А между тем, как объект для чар на крови ребенок был просто идеален…

— Больной ублюдок, — даже с каким-то невольным уважением произнесла я и тоже сжала пальцами переносицу. — Навесить чары на собственного ребенка…

— Значит… — Ламаи неосознанным жестом прикрыла живот. — Значит, мне нельзя спать?..

— Пока — нельзя, — с сожалением признала я и вскинула взгляд. С изготовлением более-менее толковых оберегов я безнадежно опоздала: на востоке звезды бледнели и исчезали одна за другой, знаменуя стремительный тропический рассвет. — Нужно вернуться домой.

— Но… — Ламаи снова начало потряхивать.

Я взяла ее за руки, машинально отметив разодранные, как и у меня, ладони, и горячо пообещала: (1bd23)

— Мы придумаем что-нибудь. Все будет хорошо.

Тао стоял за спиной Ламаи, сжав губы и до побелевших костяшек сжав кулаки. Он тоже понимал, что придумывать что-нибудь придется в рекордные сроки.

Потому что погнать мать своего нерожденного ребенка топиться Его Высочество мог только в одном случае: если понял, что его план раскрыли и нужно срочно прятать концы в воду.