Всемирный следопыт, 1927 № 07

ЧУДЕСА РОБЕРТА ГУДЭНА

Колониальный рассказ А. Грефса.　

Рисунки худ. В. Голицына

Жизнь коренных народов Африки и Азии, народов, по большей части, с отсталой культурой — опутана хитрой паутиной колониальной политики империалистических держав. Рассказ «Чудеса Роберта Гудэна» частично разоблачает тайные пружины этой хищнической колониальной политики. В основе рассказа лежит подлинный исторический факт, взятый из закулисной деятельности капиталистического правительства Франции — второй половины XIX столетия.

В стремлении расширить свои колониальные владения и упрочить владычество капитала среди народов Африки и Азии, воинствующие империалистические державы не останавливаются ни перед какими средствами. Наряду с грубой силой оружия и грабительскими методами управления в завоеванных странах, капиталисты применяют и все виды обмана, в том числе мистификацию, и для этой цели в свое время были использованы, между прочим, и такие известные фокусники, как Роберт Гудэн.

При помощи мистификации, конечно, можно на короткое время одурачить доверчивых людей, в среде которых склонность к суеверию поддерживается крайне низким уровнем культуры и всем их общественным укладом. Но рано или поздно угнетенные народы восстают против своих угнетателей. В частности, берберы Марокко — риффы — в недавней войне против владычества буржуазной Франции оказали весьма серьезное сопротивление, несмотря на то, что на стороне европейских завоевателей было преимущество военной техники и численное превосходство. Борьба эта не закончилась и до сих пор, приняв формы упорной партизанской войны[52]).

— Я к вам с секретным поручением, — сказал чиновник министерства иностранных дел.

Роберт Гудэн с изысканной почтительностью провел его в свой кабинет, напоминавший физическую лабораторию, в которую неожиданно вселили хироманта. На столах были расставлены разный физические приборы, зеркала обыкновенные, вогнутые и выпуклые, электромагниты, колбы, весы, а на полу стояла маленькая динамо-машина. Все это находилось в причудливом сочетании с таинственными каббалистическими таблицами и диаграммами. Тут же лежали бычачьи пузыри, несколько экземпляров корана, гипсовый слепок человеческой руки и еще какие-то предметы, назначение которых было совершенно непонятно человеку, не посвященному в тайны магии.

Гудэн, невыразимо сверкая туго накрахмаленной манишкой, остановился посреди кабинета, почтительно склонив голову, и заученным театральным жестом предложил гостю занять место на диване. Затянутый в мундир чиновник, на которого эта необычайная обстановка, повидимому, произвела сильное впечатление, как-то нерешительно присел на диван, с любопытством поглядывая кругом. А Гудэн уселся немного поодаль, в углу, обитом черным крепом, и заиграл радугами бриллиантовых запонок.

— Мсье Гудэн! — начал чиновник. — Министерство иностранных дел разделяет мнение французской прессы о вашем исключительном таланте. В мире нет фокусника, равного вам! Вы — гений, мсье Гудэн!

Гудэн развел руками, как бы протестуя против такого неумеренного восхваления его таланта.

А чиновник начал с пафосом декламировать длинные отрывки из статей парижских газет, рекламировавших знаменитого фокусника. Когда это упражнение в ораторском искусстве было окончено, перешли к делу. А дело было вот в чем: министерство иностранных дел предлагало фокуснику Гудэну взять на себя выполнение важной государственной миссии во французских колониях в Африке.

Гудэн выразил согласие и получил приглашение явиться к министру.

Министр принял его у себя на квартире.

— Мсье Гудэн, вы можете оказать неоценимую услугу французской нации!

Фокусник изобразил на своем лице беззаветную преданность интересам французской нации и заявил, что для блага отечества он готов решительно на все.

— Нам необходимо во что бы то ни стало уничтожить влияние марабутов.

— Марабутов?

— Да! Они возбуждают берберов против Франции! Агитация этих безумных фанатиков угрожает культуре. Они хотят, свергнувши владычество Франции, вернуть Алжир к состоянию варварства.

— Это ужасно! — сказал Гудэн. — Но позвольте вас спросить: кто они такие — эти марабуты?

— Это очень длинная история, мсье Гудэн!.. Марабуты — секта, возникшая в северной Африке в середине XI века. Основателем ее был Абдаллах ибн-Ясин, который объединил вокруг себя берберов Марокко и одного из своих учеников — Абу-Бакра провозгласил вождем. Этот король Марокко и явился основателем фанатического государства «аль-марабутов», сильно расширил свои владения и, между прочим, присоединил к Марокко часть Алжирии. В XII в. эта династия была свергнута, но последователи секты марабутов существуют до сих пор. Берберы считают их святыми и думают, что марабуты могут творить чудеса. И вот эти фанатики, пользуясь своим влиянием, возбуждают население Алжира против Франции.

— Чем же я могу быть полезным? — спросил фокусник.

— Вы, мсье Гудэн, величайший чудотворец! И вы можете доказать всему населению Алжира, что в области чудотворения марабуты, в сравнении с вами— жалкие щенки!

Гудэн вежливо улыбнулся и сказал:

— Я думаю, что марабуты будут посрамлены.

Когда аудиенция окончилась, Гудэн обратился к министру с просьбой — пожаловать на открытие «Кабачка Смерти».

— «Кабачок Смерти»?.. Это что такое?

— Это предприятие организовано при моем ближайшем участии, — ответил Гудэн.

— Когда же открытие?

— Сегодня. Если вам угодно, я буду вашим гидом[53]).

— Ну, что же, поедем!

— Вот — здесь! — сказал Гудэн, когда они очутились у дверей небольшого дома на Монмартре, ничем не отличающегося от соседних домов. Не было даже ни одного плаката. Вместо вывески — на дверях изображение черепа.

Позвонили. Дверь раскрылась, и они вошли в темный коридор.

— Что это значит, мсье Гудэн? Здесь нет пола! И очень темно!..

— Да, здесь такой порядок…

— Надо быть… осторожным! — сказал министр, проваливаясь в какую-то яму. — Чорт побери, здесь какие-то мокрицы! Фу, какая гадость!.. Куда вы меня завели?

Из бокового коридора выбежали могильщики с факелами, и один из них спросил:

— Прикажете вас похоронить, мсье?

— Подождите я еще не умер! — рассердился министр.

Могильщики приподняли с земли надгробную плиту и предложили им спуститься в склеп.

В колеблющемся пламени дымящих факелов зеленые лица могильщиков были зверски угрожающими.

Министр остановился в нерешительности.

— Не бойтесь! — сказал Гудэн. — Пойдем, там вы увидите кое-что интересное!

Могильщики дали им два факела и, когда они вошли в склеп, закрыли вход каменной плитой. Спустившись по небольшой лесенке, они вошли в длинную катакомбу. У стен стояли гробы, а возле них — могильные плиты и памятники, приспособленные для сиденья. В каждой нише горели факелы.

Распорядитель похоронной процессии— с белым галстуком, в цилиндре, обтянутом крепом — встретил их печальным поклоном. Поднявши к глазам носовой платок, он сказал голосом, в котором слышалось сдавленное рыдание:

— Садитесь за гроб… Выбирайте — какой вам по душе…

Министр уселся на памятник, Гудэн примостился на могильной плите.

Земля на потолке и стенах была очень сырая, — по капелькам просачивалась вода. В нишах было много паутины. Вверху, уцепившись лапками за потолок, висела летучая мышь. У стен валялись старые могильные решетки, сломанные кресты, полусгнившие гробовые доски. По углам возвышались горы надгробных венков. Всюду лежали лопаты и человеческие кости. Кое-где висели скелеты.

Распорядитель похоронной процессии, исполнявший обязанность метрдотеля, тяжело вздохнул, с грустью посмотрел на пришедших и спросил:

— Чем же вы желаете отравиться?

Гудэн заказал кофе и ликер.

Похоронный метрдотель подозвал стоявшего вблизи молодого могильщика и сокрушенно сказал:

— Гарсон, ты слышал?.. Они хотят отравиться! Принеси им то, что они хотят.

Через несколько минут гарсон поставил на гроб заплесневелую бутылку, на ярлыке которой было изображение черепа и надпись: «яд». Кофе было подано в чашках, сделанных из черепа ребенка, ложки тоже были из человеческих костей. Вообще вся посуда, которая здесь подавалась, представляла искусно приспособленные для еды кости человека.

Кофе оказалось очень вкусным, ликер тоже был самой высшей марки.

Придя в себя после всех этих ошеломляющих неожиданностей, министр заметил на стенах катакомбы картины.

— Мсье, Гудэн, смотрите!.. Какая прелесть!

И он в восторге стал рассматривать недурно написанную красавицу. Все картины — в ярких, жизнерадостных тонах— изображали сценки весьма легкомысленные, — они находились в резком контрасте с обстановкой катакомбы.

С каждой минутой в катакомбу входили новые посетители, и вскоре все гроба были заняты.

Вдруг факелы с шипеньем и треском стали гаснуть, и катакомба погрузилась во тьму. Постепенно в темноте стали обрисовываться очертания висевших на стенах картин, но теперь освещенных изнутри.

В полутьме послышались тревожные вскрики. Министр взглянул на ту картину, которую он только что рассматривал, и… не верил своим глазам: вместо красавицы, он увидел разлагающийся труп! И на всех картинах было такое же превращение… Вместо юношей и девушек— прижавшиеся друг к другу скелеты и трупы…

Раздался женский визг и крики, — с какой-то посетительницей случилась истерика. И в это мгновение снова запылали факелы, исчезли скелеты и трупы— и все стало попрежнему.

Тогда выступил похоронный метрдотель и предложил всем присутствующим следовать за ним. Посетители спустились по каменной лестнице в склеп, откуда несло сыростью и плесенью. При свете факелов они увидели свеже-вырытую могилу и около нее — новый гроб.

— Может быть, кому-нибудь угодно лечь в этот гроб? — сказал метрдотель.

Наступило молчание. Желающих не было.

Но когда метрдотель повторил свое предложение, к яме подошел прилично одетый молодой человек.

— Вы хотите лечь в гроб?

— Да. Снимите крышку.

Метрдотель открыл гроб, и молодой человек улегся в нем, поправляя фалды своего фрака. Пригладивши волосы с безукоризненным пробором, он сложил руки— и крышка гроба захлопнулась. Когда через несколько минут гроб снова был открыт, — вместо живого человека лежал труп, который начал разлагаться на глазах зрителей, постепенно превратился в бесформенную массу, она, в свою очередь, расползлась — и остался скелет. Тогда метрдотель закрыл гроб. Через минуту он снова снял крышку — и из гроба, весело ухмыляясь, поднялся молодой человек. Многие стали его ощупывать, чтобы убедиться в его существовании. Сомнений не было — молодой человек во фраке был совершенно жив и чувствовал себя прекрасно.

Сеанс окончился.

Выйдя из кабачка, министр обратился к Гудэну:

— Скажите, — что же это такое?

— Вы хотите знать секрет превращений этого молодого человека?

— Да.

— Это очень просто. Это — иллюзия. Здесь действует система оптических зеркал, при помощи которой на лежащего в гробу проектируются самые разнообразные световые эффекты. Кроме того, здесь работает скрытый от зрителей кинематограф.

— А все эти кости?..

— Чистейший фарфор!.. По особому заказу!

— А это подземелье?.. Там нет никаких подпорок. Почему же не осыпается земля?

Гудэн рассмеялся.

— Там работали лучшие декораторы! Техника изумительная! Ни в одном театре вы не найдете бутафории такого высокого качества и таких декораций! В это предприятие вложен немалый капитал.

По требованию министерства, надо было ускорить отъезд, и через несколько дней Гудэн был уже в Марселе и грузил на пароход сундуки со своей аппаратурой.

Когда пароход вышел в море, Гудэн устроил в своей каюте совещание, в котором приняли участие его помощник и представитель министерства иностранных дел. Гудэн наметил план предстоящей работы в Алжирии, а представитель министерства познакомил его с нравом и бытом туземцев.

По прибытии в Алжир, фокусник немедленно получил аудиенцию у губернатора, который дал ему инструкции и сообщил свой взгляд на задачи колониальной политики Франции.

— Для нас совершенно не подходит голландская система колониальной политики, — говорил губернатор. — Эта система, введенная генералом Фан-ден-Бошем[54]) на острове Яве, в настоящее время устарела. Для поднятия культуры Алжирии, необходимы меры культурного воздействия на туземцев. Но, конечно, всякая попытка восстания должна подавляться беспощадно. Вы, мсье Гудэн, как представитель французской культуры, должны способствовать разрушению фанатических предрассудков туземцев, задерживающих их развитие. Распространителями дикого фанатизма являются, как вам известно, марабуты, — и необходимо во что бы то ни стало развенчать их авторитет и, таким образом, лишить их влияния на туземцев.

После аудиенции у губернатора Гудэн, сделавши несколько визитов представителям французской колонии в Алжире, уединился и начал изучать туземные языки. Через два месяца он имел некоторый запас слов и фраз, необходимых для его выступления, и, закончивши приготовления к путешествию, отправился со своими спутниками в глубь страны.

Прибыв в селение Мейбуз, Гудэн пригласил к себе старшину и предложил ему созвать джемоа — общинное собрание— и сообщить населению о приезде знаменитого французского колдуна, который творит чудеса — более замечательные, чем чудеса марабутов.

Помощник Гудэна — Тибо вместе с двумя солдатами, прибывшими с ними из Алжира, стали сооружать громадную палатку, в каких дают представления бродячие цирки. К палатке пристроили небольшой деревянный сарайчик, который должен был служить лабораторией «чудес». К вечеру оборудование цирка было вчерне закончено.

На следующий день Гудэн встал очень рано — на восходе солнца. Утренний ветерок веял горьковатым запахом поросших полынью горных полей Атласа. Направляясь к цирку, Гудэн увидел группы берберов, собиравшихся из окрестных селений в Мейбуз., — весть о приезде французского колдуна уже распространилась по всей округе.

Все утро ушло на оборудование лаборатории. Когда приготовления были закончены, Гудэн попросил старшину, в доме которого он поселился, оповестить всех о начале представления — и через полчаса все места в цирке были заняты.

Гудэн вышел на арену.

— Я вижу здесь жителей окрестных селений. Они вышли из дому на рассвете и в дороге, наверно, проголодались. Я хотел бы их угостить. Я могу сто человек накормить одним куриным яйцом.

Берберы дружно захохотали.

Гудэн хлопнул в ладоши, и солдаты внесли на арену корзину с яйцами.

— Из этих яиц я сделаю одно большое яйцо. Может быть, вы думаете, что это не настоящие яйца?.. Осмотрите их!

Берберы осмотрели, — в корзине лежало около сотни обыкновенных куриных яиц.

Тибо поставил на стол большую кастрюлю, и Гудэн стал над нею разбивать яйца. Потом он размешал эту яичницу волшебной палочкой и поставил кастрюлю на жаровню. Через несколько минут он вынул из кастрюли гигантское куриное яйцо, сваренное вкрутую.

Гудэн предложил одному берберу разрезать яйцо. Тибо на большом блюде понес разрезанное яйцо в публику, предлагая всем желающим отведать. Берберы с недоверием брали и, посыпавши солью, ели.

Яйцо как яйцо! Никакого обмана!

Берберы с изумлением смотрели на фокусника.

— Я слышал, что марабуты могут творить чудеса, — сказал Гудэн. — Но я хотел бы знать, есть ли среди них сильные люди… Кто считает себя силачом, пусть подойдет ко мне.

Весь в белом, на арену вышел рослый марабут и с самоуверенной улыбкой приблизился к Гудэну. Фокусник внимательно оглядел его с головы до пят и спросил:

— Ты считаешь себя сильным человеком?

Марабут презрительно усмехнулся и, обнажив руку, показал свой железный бицепс.

— А ты уверен в том, что через пять минут ты будешь так же силен, как сейчас.

— Я считаю этот вопрос неразумным, — сказал марабут.

— Напрасно!.. Ты ошибаешься!.. Стоит мне захотеть — и ты в один миг сделаешься слабее грудного ребенка.

Марабут засмеялся.

Гудэн отошел в сторону и, указывая на небольшой металлический сундучок, спросил:

— Ты можешь поднять этот ящик?

На крышке ящика была петля. Марабут просунул в эту петлю мизинец и поднял ящик над головой.

— И это все? — презрительно спросил он.

В ответ — Гудэн стал произносить заклинания и, медленно шествуя вокруг ящика, размахивал волшебной палочкой.

Потом приблизился к марабуту, протянул руку и, топнув ногой, угрожающе вскрикнул:

— Теперь ты слабее женщины! Тебе легче взлететь к небесам, чем поднять этот ящик хотя бы на один сантиметр от земли!

Марабут — при напряженном молчании всего цирка — подошел к ящику и снова попробовал поднять его одним мизинцем, но это ему теперь не удалось. Тогда он внимательно осмотрел ящик со всех сторон и ухватился обеими руками. Но ящик не трогался с места. Марабут напрягал все свои силы, но ничего не мог сделать, — ящик был неподвижен.

Задыхаясь, обливаясь потом и сгорая от стыда, марабут отошел в сторону. Отдохнувши немного, он взялся за ящик с такой силой, что на подмостках затрещали доски. Он весь побагровел, жилы надулись, дыхание стало прерывистым и тяжелым. И вдруг все тело его конвульсивно вздрогнуло, руки повисли, он упал на колени и завопил диким голосом.

Гудэн подошел к нему и прикоснулся к его плечу волшебной палочкой. Марабут с воплем ужаса вскочил и, расталкивая публику, бросился из цирка.

Берберы были ошеломлены. Не давая им опомниться, Гудэн продолжал:

— Я хотел бы знать, — есть ли здесь марабуты, хорошо знающие коран?

По цирку пронесся ропот, и на подмостки поднялся- медлительный, важный седой старик в зеленой чалме.

— Я сорок лет изучаю коран, — спокойно сказал он, строго посмотрев на фокусника.

Гудэн взял со стола коран и, раскрыв его, обратился к старику:

— Если ты сорок лет изучаешь коран, так скажи мне: какое первое слово стоит в седьмой строке снизу на сто двадцать третьей странице?

— На такой вопрос никто не может ответить, — сказал старик.

— А я могу! — заявил Гудэн.

— Вы видели когда-нибудь такого глупого лжеца? — закричал старик. — Этот вонючий шакал брешет, будто он знает коран лучше меня!

Весь цирк зарокотал, взлетели угрожающие выкрики. Но Гудэн поднял волшебную палочку, и берберы замолкли.

Тогда он надел на голову чалму, взял со стола несколько экземпляров корана и роздал их присутствующим.

— Раскрывайте коран на какой хотите странице, возьмите любую строчку— и я скажу вам, что там написано.

Изумлению берберов не было предела. Они выкрикивали страницы и строчки — и этот европейский колдун ни разу не ошибся, произнося именно те слова, какие стояли в указанных местах корана. Ему завязали глаза, подозревая, что он каким-нибудь способом видит раскрываемые страницы корана. Но и с завязанными глазами колдун ни разу не ошибся.

С возбуждением берберы обсуждали это небывалое событие. В это время вошел Тибо с «Шайтаном» — дрессированной собакой Гудэна. По приказанию хозяина, собака вскочила на небольшой столик и спокойно улеглась.

— Обратите внимание на эту собаку, — сказал Гудэн. — Такой собаки нет нигде в мире, — она говорит по-арабски! Если хотите знать, эта собака была раньше человеком… Этого человека я превратил в собаку силой своего колдовства, и по его просьбе, оставил ему способность человеческой речи.

Гудэн отошел от собаки в сторону на несколько шагов. Умная собака внимательно следила за своим хозяином.

— Шайтан, — эти почтенные люди хотят услышать твой голос. Жаль только, что ты в дороге простудился… Ты, наверно, будешь хрипеть…

Собака кивнула головой, широко разинула пасть и сказала на чистейшем арабском языке:

— Все, что говорит мой хозяин, — истинная правда. — Да, я был человеком— таким же, как и вы. Скажу больше: я был марабутом. Встретившись с великим волшебником Гудэном, я вступил с ним в состязание, которое окончилось для меня позором. Я был превращен в собаку. Нет в мире волшебника более могущественного, чем мой хозяин. Правда, участь моя печальна, но мой хозяин обращается со мной очень хорошо и даже обещал найти мне подходящую жену.

Эта собачья речь вызвала взрыв негодования среди марабутов. Несколько человек бросились на сцену, и один из них схватил собаку за горло и стал ее душить. Гудэн дал тревожный звонок. Прибежали оба солдата и Тибо и с большим трудом освободили несчастную собаку из рук разъяренных фанатиков.

Тогда душитель собаки выхватил из-за пояса пистолет и направил дуло на Гудэна.

— Если ты великий колдун, то тебе ничего не стоит поймать мою пулю на лету, и она не причинит тебе никакого вреда.

— Да, — спокойно ответил Гудэн, — я могу это сделать. — Но я хочу обратиться к присутствующим здесь этим почтенным людям с просьбой: разрешите мне отложить это испытание до завтрашнего утра. Моя собака сильно пострадала, и я должен сделать ей перевязку.

И обратившись к рассвирепевшему марабуту, он добавил:

— Завтра после утреннего намаза я буду здесь и приму твой вызов.

Утром, когда Гудэн вышел на улицу, заливистым тенором звенел муэззин.

Вдали серебряным криком отвечали снеговые вершины Атласа.

На голове фокусника лаковым лоском блестел цилиндр. Галстук, манишка и манжеты сверкали бриллиантами.

Натянувши белые перчатки, Гудэн направился к цирку. Лаковые ботинки ныряли в теплую пыль. Куры с громким кудахтаньем испуганно разбегались в стороны. Толпа полуголых мальчишек бежала за фокусником.

— Белый чорт с кастрюлей на голове!.. — кричали они. — И с двумя хвостами сзади!

Около цирка стояла большая толпа берберов. Увидев фокусника, они бросились занимать места.

Когда Гудэн вышел на сцену, вчерашний марабут был уже здесь. Он подал фокуснику два пистолета старинной системы, заряжавшиеся через дуло. Очевидно, это оружие досталось ему по наследству от предков.

В пистолеты всыпали порох и забили пыжи. Гудэн взял мешочек с пулями, на глазах у всех опустил одну пулю в дуло и шомполом забил второй пыж. Так же зарядили и второй пистолет. Марабут внимательно следил за всеми движениями фокусника.

Гудэн отошел от марабута на расстояние пятнадцати шагов и дал знак начинать эту своеобразную дуэль. Марабут поднял пистолет, старательно прицелился и выстрелил.

Когда дым рассеялся, все увидели, что фокусник как ни в чем не бывало стоит на прежнем месте и, любезно улыбаясь, держит пулю в зубах.

Рассвирепевший марабут схватил было второй пистолет, но Гудэн его остановил.

— Как видишь, ты не причинил мне никакого вреда. Теперь я покажу тебе, что в моих руках пуля опаснее, чем в твоих. Вот смотри на эту деревянную пристройку.

Гудэн выстрелил, и на стене в том месте, куда попала пуля, появилось большое кровавое пятно. Марабут подошел к стене, обмакнул палец в кровь, понюхал, лизнул палец языком и стал в недоумении оглядываться кругом, как бы ища объяснения, но все берберы были так же поражены, как и он.

— Настоящая человеческая кровь!.. — сказал он.

С ужасом глядя на фокусника и больше не сомневаясь в том, что Гудэн действительно великий колдун, марабут попятился задом, потом обернулся и стремительно вышел из цирка.

Тогда фокусник обратился к публике:

— Этот марабут подвергнул меня испытанию пулей и ушел опозоренным. Теперь же я сам подвергну себя более опасным испытаниям, и вы увидите, что даже огонь не может причинить мне никакого вреда.

В этот момент Тибо принес небольшой тигель и поставил его на жаровню. Гудэн бросил в тигель несколько кусков олова. Когда все олово расплавилось, фокусник опустил туда руки, зачерпнул в пригоршни жидкого металла и стал обливать им свое лицо. Потом набрал расплавленного олова в рот, прополоскал им горло и выплюнул изо рта в тигель.

— Кто из вас может сделать то же самое?

Берберы молчали.

Тогда Тибо принес небольшой зажженный факел. Гудэн взял огонь факела в рот и выдохнул в публику пламя.

Тибо прошел по рядам берберов с кувшинов воды, проливая ее на землю и показывая всем, и, когда все убедились в том, что это самая обыкновенная вода, он передал кувшин Гудэну. Фокусник налил этой воды в пригоршню, поднес к ладони факел — и вода загорелась. В безукоризненном фраке, сшитом у лучшего парижского портного, он стоял с горящей на ладони водою — перед толпой оцепеневших берберов, и в цирке было так тихо, что слышно было, как кто-то в задних рядах тяжело дышал.

А Тибо уже наполнил водой кастрюлю и поставил ее на огонь. Повидимому, огонь был очень сильный, потому что вода быстро закипела, и над кастрюлей поднялся пар. Фокусник нагнулся и стал пить кипящую воду прямо из кастрюли. Потом он подставил пригоршни, Тибо плеснул кипятком, и Гудэн обмыл этим кипятком свое лицо.

Затем он взял железную палку, положил ее на жаровню и, когда она раскалилась докрасна, стал играть этим раскаленным железом, прижимая его к щеке, вкладывая в рот и проводя им по волосам.

Наконец он надел цилиндр и приготовился к апофеозу. Он должен был взойти на костер.

Фокусник вступил на железный лист, лежавший на сцене. Тибо разложил костер и, поджег. Пламя и дым окутали Гудэна с ног до головы. И вдруг раздался взрыв…

Берберы в ужасе повскакали с мест. Но пламя потухло, дым поднялся кверху — и фокусник, сняв цилиндр, церемонно раскланивался с публикой.

На следующее утро Гудэн со своими спутниками был уже в дороге. Их караван, состоявший из верблюдов и мулов, войдя в долину реки Шелиф, направился к северу — к побережью Средиземного моря. Гудэн сидел на муле. Рядом с ним — тоже на муле — ехал чиновник министерства — Треву, сопровождавший его из Парижа. Треву говорил о событиях вчерашнего дня.

— Ваш фейерверк произвел на берберов потрясающее впечатление. Признаться, я сам любовался вами, когда вы стояли на костре — в этой шумихе бенгальских огней и громе петард. Берберы теперь не сомневаются в том, что вы действительно великий волшебник. Но скажите, пожалуйста, как вы разделались с этим марабутом, который хотел вас застрелить? Мне это кажется непостижимым…

Гудэн вынул изо рта сигару и усмехнулся.

— Да, это был опасный момент… Но я к нему подготовился. Я влил в формочку для пуль немного расплавленного воска, смешанного с сажей, так что он имел цвет свинца, и подержал его в формочке, пока он не застыл, — и у меня получилась пуля, по внешнему виду не отличимая от настоящей. Затем я сделал точно такую же вторую пулю и наполнил ее кровью из своего пальца. Дальнейшая процедура требовала большой ловкости рук, — заряжая пистолеты, я на глазах зрителей подменил пули, и тот пистолет, из которого стрелял марабут, оказался заряженным пустой восковой пулей, а тот, из которого стрелял я, был заряжен пулей с моей кровью.

— Это очень ловко! — восторгался Треву. — Вы по праву заслужили название великого волшебника!.. Но что вы сделали с этим несчастным Геркулесом, который не мог поднять ваш маленький сундучок? Бедняга совсем обалдел и куда-то бесследно исчез, — после такого позора он боится показаться на глаза своим соплеменникам.

— Ну, это несложно… Там под ящиком был помещен сильный электромагнит. Этот механизм находился в распоряжении моего лаборанта, мсье Тибо, который, кстати сказать, очень ученый человек. Он, между прочим, прекрасно знает арабский и другие туземные языки. Благодаря его помощи, я так удачно провел номер с чтением корана. Вы помните, что перед началом этого номера я надел на голову чалму?.. Под этой чалмой около уха у меня оказалась телефонная трубка. Два провода шли под одеждой и оканчивались тонкими металлическими пластинками на подошвах ботинок. А на полу сцены в щелях было заранее уложено несколько пар проволок, шедших в пристройку, где помещался Тибо. Эти проволоки оканчивались микрофоном с элементом. Таким образом, когда я, расхаживая по сцене, прикасался подошвой к проводам, получалась замкнутая телефонная сеть. Перед микрофоном сидел Тибо, а на столе перед ним лежало несколько экземпляров корана, в которых поля были обрезаны лестницей, так что вся нумерация страниц была перед глазами, и любое место в книге можно было открыть очень быстро. Тибо хорошо слышал все, что делалось за деревянной стеной, и, когда выкрикивали страницы и строчки корана, он сейчас же находил указанное место и, прочитав, говорил в микрофон. На все это требовалось несколько секунд, во время которых я как будто бы вспоминал то, что написано в коране.

Треву засмеялся.

— А ваша собака… Где она научилась арабскому языку?

— Ну, я думаю, вы догадались, что она сидела на граммофонном ящике. Она так выдрессирована, что раскрывает пасть, когда я сделаю ей знак. А пусковой механизм граммофона, связанный с небольшим электромагнитом, приводится в действие нажатием кнопки.

— А как вы умывались расплавленным оловом? — допытывался Треву.

— Этот тигель — с двойным дном, и олово проваливается вниз, а из скрытых щелей тигеля выливается ртуть, дающая полную иллюзию расплавленного олова.

— А факел?

— Факел пропитан эфиром. На один момент его совершенно безопасно можно взять в рот, — влага рта предохраняет от болевого воздействия. Пламя же, выходящее изо рта, объясняется горением паров эфира, горит оно очень недолго и потому не приносит вреда. Но, конечно, для всех этих фокусов нужна тренировка.

— А как вы зажгли воду?

— Я незаметно налил на ладонь немного эфира. Когда же Тибо налил мне воды, эфир всплыл наверх, так как он легче воды, — и, когда его зажгли, получилась иллюзия горящей воды.

— Ну, а как вы не обожглись кипятком?

— Кипятка вовсе не было. Когда вода была поставлена на огонь, я бросил в нее щепотку соды с виннокаменной кислотой… Отсюда эти пузырьки воздуха, шипение и пары, которые создали иллюзию кипящей воды. А раскаленная железная палка, которую я брал в руки, была вовсе не железная… Это — стеклянная трубка, выкрашенная под цвет железа, внутри ее находятся электрические лампочки, как в карманном фонарике.

— Еще один вопрос, — сказал Треву— и мое любопытство будет удовлетворено до конца.

— Вас интересует фокус с яйцом?

— Да.

— Это кропотливая процедура… Моя кастрюля — с двойным дном. На нижнее дно проваливаются все разбитые яйца. На один момент, если вы заметили, я прикрыл кастрюлю покрывалом и в этот момент вынул из-под стола уже готовое гигантское яйцо и положил его в кастрюлю.

— А как же вы сделали это яйцо?

— Я взял бычачий пузырь, наполнил его одними желтками и, туго завязавши отверстие, опустил в кипяток, затем осторожно разрезал пузырь и вынул круто сваренный желток. Потом я взял крепкую шелковую нить, привязал ее к толстой булавке и эту булавку загнал внутрь желтка. И, наконец, я взял еще один бычачий пузырь по размеру больше первого, вылил туда белки, осторожно опустил туда сваренный желток, подвесив его так, чтобы он был как раз посередине этого пузыря, и снова опустил в кипяток.

— Да, вы — великий волшебник! — воскликнул восхищенный Треву.

- Я отдал всю свою жизнь искусству фокусов, — самодовольно ответил Гудэн…