Все проклятые королевы

Мне требуется несколько секунд, чтобы подняться. Хотя мои раны почти зажили, они всё ещё причиняют неудобства.

— Конечно, — говорю я им.

Я кланяюсь, что окончательно приводит Онну в трепет, смешанный с восторгом и смущением. Затем разворачиваюсь, стараясь не смотреть на непроницаемое выражение лица Одетты. Её серьёзный взгляд остаётся неизменным.

Девочка тихо смеётся, и я успеваю заметить, как Одетта слегка улыбается на её смех.

Через час она прощается с девочкой, чтобы отправиться к Галерее Змеи.

Мы должны двигаться быстро. Граница обширна, и согласно последним данным, поблизости нет солдат, но это не исключает того, что Львы могли найти след, который приведёт их к нам. Если они обнаружат нас, пока мы будем пересекать Галерею, мы станем лёгкой мишенью.

Одетта ждёт молча, не задавая вопросов, не обращая внимания на взгляды солдат. Все уверены, что маленькая группа сопровождает Королеву Королей далеко отсюда, в колонне, которая привлекает меньше внимания. Никто не знает, кто она.

Однако, я не думаю, что их взгляды вызваны только любопытством. Цвет её волос и глаз, прекрасные очертания её губ… Как и в той таверне в Изартеги, где я впервые её увидел, почти никто не может удержать взгляд от неё.

— Это важно, — говорю я всем, кто, кажется, забыл о моём присутствии. — Её жизнь на первом месте. Запомните это.

Я слышу несколько приглушённых ответов, вижу кивки. Одетта поднимает подбородок и отворачивает голову, явно раздражённая.

Мне всё равно. Я знаю, что она думает, но если единственная цена за то, чтобы все поняли важность её защиты, — это обида, я готов заплатить.

Дерик, стоящий немного впереди, оборачивается, чтобы взглянуть на нас за мгновение до того, как Нирида отдаёт приказ двигаться. На этот раз он обходит стороной комментарии, просто передавая командам указания командира.

Мы не спешиваемся, пока не достигаем подножия Проклятой горы.

— Мы не будем останавливаться, но пройдём осторожно, — говорит Нирида всем, возглавляя колонну. — Пещеры опасны, там много тоннелей, и легко потеряться. Не отходите. Не задерживайтесь. Не пытайтесь срезать путь. — Она делает паузу. — Не будьте идиотами.

Раздаются сдержанные смешки.

Дерик повторяет приказ более кратко. В молчании мы выстраиваемся в колонну, готовясь войти в туннель.

Пещера, погружённая в темноту, приносит с собой холодный шёпот призрачного ветра. Цикады поют всё громче, и звуки усиливаются, отражаясь от каменных стен.

— Это Фолке, — объявляет Нирида. — Он страж Проклятой горы и будет нашим проводником. Слушайтесь его. Не теряйте его из виду.

— Вы будете входить парами, — добавляет он, повышая голос, чтобы его услышали даже в последних рядах. — Перед тем, как войти, старейшины деревни проведут обряд очищения. Поблагодарите их и следуйте за мной.

Нирида и Фолке первыми входят в пещеру. По обе стороны от входа стоят двое старейшин, мужчина и женщина, с небольшими чашами, в которых что-то, что я отсюда не могу разобрать. Они опускают в них пальцы, разбрызгивают содержимое и читают молитвы на языке магии, прежде чем пропустить их внутрь.

Темнота, несмотря на зажжённые внутри фонари, напоминает огромную пасть, которая проглатывает нас по двое.

Подойдя ближе, я понимаю, что в чашах соль, смешанная с травами и растениями.

Мы с Одеттой склоняем головы и шёпотом благодарим старейшин за защиту, прежде чем погружаемся в молчаливую темноту.

Никто не осмеливается говорить. В течение нескольких метров вся колонна движется в полной темноте, изредка разрываемой оранжевыми бликами фонарей, которые держат солдаты. Так продолжается, пока Фолке не поднимает голос, объявляя, что здесь путь безопаснее, и позволяет нам снова сесть на лошадей. Все подчиняются.

Мы не останавливаемся весь день, даже на еду. Перекусываем прямо на лошадях, в тех местах, которые Фолке считает безопасными. Галереи кажутся бесконечными, огромным коридором, где можно легко заблудиться без карт. Но проводнику они не нужны, и это немного тревожит меня: мы полностью зависим от его слова, чтобы добраться до другой стороны.

Мы снова спешиваемся, когда проходим мимо обрыва — узкого ущелья с вертикальным падением, которое теряется в абсолютной пустоте. Единственный звук в пещере — наши шаги и лёгкое постукивание камешков, которые осыпаются под нашими ногами и исчезают в бездне.

Я занимаюсь перевязкой ран, тоже не останавливаясь. Исполняю указания деревенских врачей, снимаю китель и расстёгиваю жилет, а затем рубашку, чтобы получить доступ к ране.

Рана пересекает мою грудь по диагонали, разрывая нижнюю часть татуировки, где сплетённые цветочные узоры и племенные мотивы окружают рычащего волка. Если бы воин, поразивший меня, был чуть сильнее, его клинок прошёл бы глубже, и рана оказалась бы смертельной. Мне повезло, что я не истёк кровью до того, как меня нашли и доставили во дворец.

Всё, что произошло после, включая встречу с Одеттой, тоже помогло… хотя я до сих пор не понимаю, как именно. И у меня такое чувство, что она тоже.

Я замечаю, что она смотрит на меня украдкой, но сразу отводит взгляд, когда ловит мой.

— Всё лучше, — говорю я в темноте. Последний солдат с фонарём находится на приличном расстоянии, и я едва различаю её силуэт в полумраке. — После той ночи, после кошмара… всё зажило быстрее.

Одетта отводит взгляд и смотрит вперёд.

Я не отступаю.

— Это произошло после того, как ты прикоснулась ко мне.

Она резко поворачивается ко мне. В её взгляде читается недвусмысленное предупреждение.

— Я не существо, как думает Нирида. Я не разбивала фонари и не залечивала твои раны.

Я пожимаю плечами.

— Я просто говорю, что в тот момент, как ты прикоснулась ко мне, боль ушла, а раны, которые были открытыми, почти полностью зажили.

Одетта не отвечает. Через несколько секунд я сдаюсь.

— Как твои? — осмеливаюсь спросить.

— Не такие серьёзные, как у тебя, — отвечает она, смотря вперёд.

— Покажешь?

Всё ещё помню, как кинжал торчал из её груди, звук её падения, мраморный пол тронного зала, залитый её кровью…

— Нет, — отрезает она без раздумий и пришпоривает лошадь, чтобы уйти на несколько шагов вперёд.

Я хмурюсь.

— То, что нас ждёт на другой стороне, будет непросто. Пересечь границу — самое лёгкое в нашем пути. Ты знаешь, зачем мы всё это делаем. Понимаешь, насколько всё срочно. Ты не можешь вечно злиться.

Одетта поворачивается ко мне. Даже при слабом свете фонарей она выглядит невероятно красивой с этим надменным и абсолютно равнодушным выражением.

— О, конечно, могу. Посмотри, как я это делаю.

Я рычу.

— Упрямая, надменная… — Одетта сверкает глазами, но ничего не отвечает. — Я знаю, ты злишься. Думаешь, мы тебя предали… — я сжимаю зубы, проглатывая проклятие. Нет, нельзя продолжать, это слишком опасная территория. — Мы оба совершили ужасные поступки ради своих идеалов, и я знаю, что, возможно, тебе трудно…

— О, нет, — перебивает она с пренебрежительным жестом, словно стряхивая с себя мои слова. — Я делала вещи похуже ради своих идеалов, — говорит она, нарочито сладким, почти певучим голосом. — Например, дважды чуть не убила тебя из-за них.

Я приподнимаю брови.

— Ты врёшь от злости.

Она тихо, но жестоко смеётся. Спешивается, когда Фолке, находящийся впереди, подаёт сигнал остановиться, и солдаты перед нами следуют его примеру.

— Отравление, — шепчет она, уже стоя на земле. — А потом неприятное падение с лошади, которое я плохо спланировала.

— Ты говоришь это несерьёзно.

Выражение её лица, дикое и пугающее, заставляет меня слегка усомниться в её словах.

— Теперь мы никогда не узнаем, смогла бы я, да?

Чёрт. Она абсолютно безумна. И это тревожно, насколько сильно мне это нравится.

Может, Нирида права насчёт решений, которые принимает определённая часть меня.

Она идёт рядом, крепко держа поводья своей лошади.

— Кто знает. Может, скоро у тебя появится ещё одна возможность.

Похоже, моя самая очаровательная, отработанная до идеала улыбка застала её врасплох, но это не заставляет её отступить.

— Я буду наготове.

— Края обрывов в этих галереях скользкие, — предупреждаю я.

— Не хотелось бы, чтобы твоя лошадь пострадала, — спокойно добавляет она, поглаживая морду своего коня.

Я с трудом сдерживаю смешок, наклоняюсь ближе к её уху и тихо говорю:

— Может, ты предпочитаешь старые методы? Меня не смущает то, что происходило до или после того, как ты приставила кинжал к моему горлу.

Первый раз, когда я встретил её — прямо перед поцелуем, который уже тогда показался необычным. И второй, когда я спросил её настоящее имя после нескольких поцелуев, которые могли перерасти во что-то, что трудно остановить.

Мне кажется, я замечаю слабый румянец на её щеках, но он быстро исчезает.

— Смерть — не та тема, над которой стоит шутить, капитан, — строго отчитывает она меня. — Особенно когда она была настолько реальной возможностью.

В этот раз в её голосе нет ни намёка на шутку. Наоборот, в нём звучит что-то горькое и тяжёлое.

— Я шучу, потому что знаю: в момент истины ты бы не смогла.

Одетта хмурит брови.

— Кто там говорил про высокомерие и упрямство?

— Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять: если бы ты действительно хотела моей смерти, мы бы сейчас не разговаривали.

Она молчит секунду, две, три…

— Но я об этом думала, — наконец признаётся она, тяжело вздыхая. — Нирида права, что не доверяет мне.

В её голосе больше нет злости. Это просто утверждение факта. И всё же я вижу, что её задело, когда Нирида встала, между нами, думая, что она собирается причинить мне вред.

— Это было твоим долгом. Я понимаю.

Одетта открывает рот, чтобы ответить, но передумывает. На мгновение мне кажется, что между нами появился крошечный лучик надежды, но я так и не узнаю, что она хотела сказать.

— Мы почти на месте! — раздаётся голос Фолке.

Действительно, впереди мелькает слабый свет, на который я раньше не обратил внимания. Все ускоряют шаг, жадно стремясь к выходу. Мы знаем, что ещё не будем полностью в безопасности, но Львы не осмелятся так легко вторгнуться на территорию Сулеги.

Моим глазам требуется время, чтобы привыкнуть к свету, как и глазам Одетты, которая прикрывает их ладонью.

Один из наших солдат вдруг разражается аплодисментами и радостными возгласами. К нему присоединяются другие, кто-то свистит в честь Фолке, которого уже похлопывают по спине.

Я замечаю лёгкую улыбку на лице Одетты и замираю, пока она не замечает этого и не стирает её.

Нирида молча отдаёт приказ Дерику, и тот громко объявляет:

— Отлично! Отдых! Мы это заслужили.

Ещё немного аплодисментов, и все тут же принимаются за дело: привязывают лошадей к деревьям, кто-то опускается на землю, растягивается, а пара воинов берётся за мечи, чтобы размять мышцы.

Одетта садится на камень у самого выхода из пещеры.

Я замечаю, как некоторые солдаты подходят к ней, но держусь на расстоянии, решив дать ей немного пространства, пока сам направляюсь к Нириде.

Она всё ещё напряжена, внимательно следит за всеми, включая Дерика, с рукой на рукояти меча. Я кладу ей руку на плечо.

— Ты хорошо справляешься, командир.

Она бросает на меня пронзительный взгляд.

— Я знаю. И мне не нужно, чтобы ты мне это говорил.

Я невольно смеюсь.

— Это правда, это правда… Но ты действительно молодец.

Нирида что-то ворчит себе под нос, и я не решаюсь сказать ей, что чувствую вину за то, что не могу сделать больше.

Я беру флягу, которую она мне протягивает, делаю глоток и направляюсь к Одетте.

Когда я подхожу, она как раз рассказывает девушке солдату, что она — лучшая воительница в нашей армии, с вызывающим тоном утверждая, что мы с Ниридой умоляли её пойти с нами.

Я прочищаю горло, чтобы привлечь внимание, и, хотя сама Одетта никак не реагирует, солдаты по привычке вскакивают.

— Это правда, капитан? — осмеливается спросить один из самых молодых.

Одетта бросает на меня взгляд, полный вызова. Попробуй возразить, говорит её выражение лица.

— Она даже смогла прогнать хиру в одиночку, — отвечаю я, чуть приподняв уголки губ.

Солдатка смеётся, а парень восхищённо свистит.

Они отходят чуть в сторону, догадываясь, что я пришёл поговорить с Одеттой.

— Тебя прислали следить за мной? — спрашивает она холодно.

— Нирида? Нет. — Я протягиваю ей флягу. — Пей.

Она берёт её и делает несколько жадных глотков, но я замечаю блеск в её глазах, который предвещает продолжение.

— На самом деле это вам не помогло бы.

— О чём ты?

— Следить за мной. Я могу сбежать в любой момент. Ты это понимаешь, да?

Я хмурюсь, а она указывает подбородком на девушку солдата, с которым мы только что разговаривали. Та весело болтает с другим парнем, который всё ещё смеётся над какой-то шуткой.

— Мне было бы ужасно легко принять любую из их форм, оседлать лошадь и просто уйти.

— Я бы заметил, — бросаю ей вызов.

В её глазах, таких красивых и острых, вспыхивает нечто, похожее на сталь.

— Возможно, скоро мы это проверим, капитан, — с вызовом отвечает она.

Я держу её взгляд, словно в этом огне невозможно не сгореть, и какая-то безрассудная часть меня, стремящаяся к боли, поднимает руку. Я едва касаюсь её щеки двумя пальцами, лишь на мгновение проводя по ней лёгким движением, от которого только сильнее хочется большего контакта, прежде чем убрать руку.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я не успеваю услышать, потому что воздух разрезает пронзительный свист.

Это похоже на звук стрелы, только больше и быстрее, и все вокруг моментально напрягаются. Смех затихает, а солдаты начинают искать источник звука.

Мы все видим это одновременно.

Громоподобный шум заставляет нас поднять головы, но времени на реакцию не остаётся.

На мгновение я вижу это, и до того, как мой разум успевает понять, что это реально, огромная тень обрушивается на нас.

Оглушительный удар сопровождается волной, которая швыряет меня на землю. Всё вокруг заволакивает пыль и земля.

На какое-то время наступает странная, неестественная тишина, а затем — крики. И я вижу ее.

Огромная, чудовищная. Голова такого размера, что я бы не смог закрыть хотя бы один ее глаз ладонью.

Ужас очищает моё сознание от тумана, и я начинаю различать детали.

Чешуя блестит мягким серебристо-голубым светом, бивни огромных размеров виднеются из её пасти, а жёлтые глаза, с вертикальными зрачками, сверкают пугающим сиянием.

И там, под одной из её лап, я вижу то, что осталось от головы солдата, только что стоявшего с нами. Размозжённая, в крови, с лицом, искажённым от ужаса.

Меня тянет в обморок, в сладкую пустоту бессознательности, но тогда я вспоминаю.

Одетта.

Я заставляю себя подняться, стараясь не смотреть слишком долго на чудовищную голову, не позволять панике захлестнуть меня при виде этих когтей и огромного тела. За правой лапой виднеется ещё один кусок разорванного тела.

— Одетта! Ты в порядке? Ты ранена?

Её тело неподвижно, руки упёрты в землю, взгляд прикован к зверю.

Есть кровь. На её щеке, на правом боку рубашки.

Я смотрю вокруг и замечаю пятно крови на стене, где она была опёрта.

И тогда я вижу это.

Дракон освобождает лапу, и из-под неё показывается искалеченное тело ещё одного солдата.

— О боги… — вырывается у меня.

Это Эренсуге. Тот самый дракон из сказок и легенд, о котором рассказывала моя мать. Дракон, заставлявший деревенских жителей приносить жертвы, дракон, погубивший бесчисленных рыцарей, тщетно пытавшихся его одолеть.

Крики усиливаются. Нирида кричит приказы, которых я не слышу сквозь рев зверя и шум разрушения.

Я хватаю Одетту за запястье, и нам не нужно договариваться — мы оба бежим.

— Кириан! — кричит она, дёргая меня за руку и сбрасывая на землю.

Секунда — и взмах крыла размазал бы меня по скале.

Я с трудом перевожу дыхание.

Поднимаю голову, видя, как чудовище разворачивается к оставшимся солдатам, его хвост с ужасающей силой сметает всё на своём пути.

Мы бежим.

Я хватаю Одетт за предплечье слишком сильно, но отпустить не могу. Мы углубляемся в пещеру, успевая лишь увидеть, как часть тела Эренсуге и его хвост обрушиваются на вход.

Камни и земля падают, с грохотом, сотрясая всё.

Взрывом нас погружает в полумрак, отрезая путь назад.

Глава 6

Одетт

Мои уши наполняет громкий звон. Я чувствую, как пульсирует кровь во всем теле. Вокруг темно, и вдруг слева загорается свет. Девушка солдат дрожащими руками держит один из фонарей. Кто-то еще поворачивается к ней. Еще один Волк с трудом встает. Фолке — третий. На него упало несколько камней, но, отодвинув их, он поднимается на ноги, будто ничего не произошло.

А Кириан…

Я замечаю его рядом, все еще на земле, стряхивающего с себя пыль.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я не знала, как сильно мне нужно было услышать его голос, пока он не заговорил.

— Да. А ты?

Кириан кивает и с усилием встает на ноги.

— Что это было? — спрашивает солдатка. — Это… это было…?

— Эренсуге, — отвечает Фолке.

Он тяжело дышит и с тревогой оглядывается. Несмотря на его спокойный голос, в нем нет той твердости, которая присуща Кириану.

Все подходим к завалу, к стене, которая теперь отделяет нас от внешнего мира. По ту сторону все еще слышны голоса, но они кажутся слишком приглушенными, чтобы быть рядом.

Вдруг снова сотрясаются стены, и мы все замираем. К счастью, толчок прекращается до того, как еще один обвал похоронит нас заживо.

Я вздыхаю с облегчением.

— Нужно отсюда уходить, — говорит Кириан.

— Придется идти обратно и выбрать другой путь, чтобы попасть в Сулеги. Думаю, я знаю, как туда добраться, — предлагает Фолке.

Мы не долго раздумываем. Понимаем, что другого выбора у нас нет. Солдатка поднимает фонарь и идет рядом с Фолке впереди, а мы пробиваем себе путь через пещеру.

Только когда сердце перестает биться в бешеном ритме, я решаюсь заговорить.

— С ними все будет хорошо, не так ли? — спрашиваю.

— Нирида, — отвечает он. — Она уже увела всех в безопасное место и теперь, наверняка, ждет нас по ту сторону стены, чтобы как следует отругать за то, что заставили ее ждать.

Он пытается улыбнуться, но его улыбка не доходит до глаз, и я цепляюсь за его слова.

Мне все еще трудно поверить в то, что мы видели. Я даже не знала, что он жив… Я знала, что он существовал, или по крайней мере так думали смертные, которые писали о нем легенды. Но последнее его появление было так давно, что Вороны считали его лишь языческим мифом.

— Я даже не знала, что он живет здесь, в Сулеги, — шепчу я, голос немного хриплый. — Это был тот, о ком говорили ваши легенды, Эренсуге? Это существо, которое обитает на Проклятой?

Фолке вздрагивает.

— Нет. Это не он. Мы никогда его не видели, по крайней мере, наше поколение, ни предыдущее, ни позапрошлое… — Он делает паузу, как будто у него пересохло в горле. — Думаю, он мог спать в Галерее.

От этих слов у меня по спине пробегает холод. Я представляю, что мы могли пройти рядом с ним, повернуть за угол и встретиться с ним лицом к лицу, с его когтями и могучими челюстями, прямо здесь, в этом месте, без пути к отступлению.

— Галерея Змеи, — прошептала я вслух.

Фолке кивнул.

— Говорят, сотни лет назад огромный змей забрался в эту гору и заснул. Поэтому её так и назвали.

— Вы забыли упомянуть эту часть, когда отговаривали нас подниматься на Проклятую, — проворчал Кириан.

— Я думал, вам неинтересны наши легенды, капитан. Хотя я уверен в правдивости рассказов о горе, мне казалось, что смутная сказка о гигантской змее, дремлющей уже несколько столетий, вряд ли окажется реальностью. Я ведь предупреждал вас: нам запрещено входить в глубины горы, мы предпочитаем не тревожить её покой. Возможно, наши предки знали больше о том, почему нельзя нарушать её тишину.

Вероятно, часть этого предупреждения со временем утратилась, подавленная страхом перед древними существами Проклятой.

— Тогда выведи нас отсюда, пока не узнаем, вернулся ли Эренсуге, чтобы устроиться на очередной сон, — буркнула девушка солдат.

Мы все последовали за Фолке с должной поспешностью, стараясь не выдавать своего беспокойства, когда он на мгновение замер у развилки.

До этого, ведя нас, он не останавливался, но никто из четверых не упомянул об этом.

Мы шли за ним, как казалось, целую вечность. Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем появился другой свет. Все ускорили шаг, почти бегом преодолевая последние метры, поднимаясь по крутому склону, пока не достигли выхода.

На этот раз солнечный свет не был таким слепящим. Глаза привыкли к нему быстрее, потому что он стал тускнее. Солнце уже не светило с прежней силой, а ветви деревьев вокруг ещё больше смягчали его.

Солдатка похлопала Фолке по спине. Тот, пыхтел так что, казалось, надолго задерживал дыхание. Она тихо засмеялась, а Кириан с облегчением выдохнул.

— Где мы сейчас? — спросил он, оглядываясь.

Казалось, здесь было темнее, чем у другого выхода. Трудно было понять, в чём причина. Возможно, дело в сумеречном свете, более густых деревьях или холодном ветре, струившемся из галерей, но что-то определённо было… иначе.

— Мы, вероятно, севернее, — предположил Фолке, направляясь вперёд. — Если продолжим идти, то выйдем на тропу, где нас ждёт командир с людьми.

— Наконец-то, — выдохнула воительница.

Мы сразу двинулись за ним, спускаясь по тропе, что слегка углублялась между деревьями.

Внезапно мы оказались на участке, где землю покрывали каменные ступени. Мох полностью овладел их углами. Цветов не было, только деревья, что склонились над нами, скрывая горизонт.

Мы продолжали спускаться по лестнице, следуя по каменному пути, пока у меня не появилось тяжелое предчувствие, осознавая, что остальные чувствовали то же.

— Мы спускаемся слишком долго?

Вопрос был адресован Фолке, опытному следопыту, но он не ответил. Лишь ускорил шаг, словно мои слова подстегнули его.

Кириан бросил на меня осторожный взгляд, ясно показывая, что он думает так же.

Если мы так долго спускаемся, значит, раньше, двигаясь по галереям, мы поднимались. И поднимались мы довольно высоко.

— Фолке! — окликнул его Кириан, но тот не отреагировал. — Фолке! — повторил он, голосом, полным напряжения.

Следопыт остановился в нескольких метрах от нас, на лестнице, обрамлённой низкими ветвями деревьев. Они образовывали зловещий коридор в тёмном лесу. Однако он остановился не из-за голоса Кириана.

Двое мужчин преградили ему путь.

Реакция остальных была одинаковой, но только не у Фолке. Кириан мгновенно потянулся к мечу, воительница Волков выхватила своё оружие с яростным блеском в глазах, а следопыт обнажил два длинные кинжалы, готовясь к бою.

Я тоже потянулась к рукояти меча, сомневаясь, позволят ли мои раны его поднять, и, не будучи уверенной, скользнул пальцами к ножу, что висел у меня на поясе. Лучше быть готовой.

Однако мужчины перед нами, похоже, не были вооружены.

Фолке, вероятно, тоже заметил это, потому что не стал готовиться к атаке. Он просто стоял неподвижно, словно застыв, пока двое новоприбывших оценивающе разглядывали его.

Оба были высокими — гораздо выше, чем Кириан. Один из них был блондином с длинными распущенными волосами, которые нежно касались его бронзовых плеч. Другой, рыжий, с волосами чуть короче, аккуратно уложенные вокруг лица.

И их лица… Они были невероятно красивыми. Настолько, что казались неестественными. Квадратная челюсть, прямой аристократичный нос, скулы, будто вырезанные из мрамора… Эти лица завораживали и пугали одновременно.

— Давненько вы не заходили сюда, — протянул блондин. Его голос… Он был и даром, и проклятием: холодными осколками льда, скрежетом стекла, раскалённым железом.

Меня охватила дрожь, но я не могла отвести взгляд.

— Скажи, что скрывается внутри тебя, — шепчет другой, рыжий, приближаясь к нему. — Ах, уже вижу… — Его слова струятся, как бархат.

Как только он это произносит, из его горла вырывается звенящий смех, а затем он делает шаг вперёд, потом ещё, и мы видим, как его внушительный рост становится ещё больше, как его плечи изгибаются, а рубашка исчезает. Мощные мускулы превращаются в груду голой, уродливой, но всё ещё сильной плоти, приобретая неестественные, зверинные формы. Его тело извивается, ноги удлиняются и становятся тоньше, кожа приобретает болезненно-зелёный оттенок.

Прекрасные черты исчезают, уступая место лицу с глазами без век, круглыми, как монеты, с крошечными зрачками в глубоких впадинах. Нос исчезает, рот растягивается в чудовищной усмешке, полной неровных, острых и искривлённых зубов, словно я проваливаюсь в кошмар.

Существо возвышается над следопытом, но тот не кричит, пока чудовище не хватается за его голову своей костлявой рукой с длинными, острыми когтями на кончиках пальцев. Лишь тогда он кричит, и его крик становится ещё громче, когда эта рука поднимает его за голову, словно он ничего не весит.

Фолке начинает биться в её хватке, и эти вопли пронзают меня насквозь, затрагивая что-то глубоко во мне, что-то первобытное, что шепчет: «Беги, беги, беги…» Но всё моё тело парализовано, и я не могу сделать ничего, кроме как смотреть, как его поднимают, подводят к этой ухмыляющейся пасти, и начинают сжимать.

Хруст.

Я слышу треск, ужасный звук ломаемого черепа, но чудовище не останавливается. Оно продолжает давить, одной когтистой лапой, улыбаясь, изучая выражение ужаса, мелькающее между пальцами, пока, наконец, с последним хрустом Фолке замолкает, и его голова раздавливается, словно перезрелый фрукт.

Череп трескается, разрывается и полностью разрушается, превращаясь в кровавую массу, которая стекает между пальцев существа, пока оно не разжимает руку, и остальное тело не падает на пол.

— Что произошло? — шипит оно, пристально глядя на труп.

— Придурок, — рычит второй… нет, не человек, но существо, всё ещё сохраняющее облик человека. — Ты его убил. Смертные такие хрупкие.

Внезапно оба поднимают головы в нашу сторону. Движение быстрое, звериное: глаза распахнуты, тела напряжены.

Солдат издаёт удушливый звук.

И тогда я понимаю.

Он пошевелился, выдал себя — и они выбрали новую жертву.

— Этот мой, — мурлычет существо, чья красота кажется невозможной, делая шаг к нам, а потом ещё один. — Скажи мне, какие ужасы скрываются внутри тебя?

Его полные губы изгибаются в улыбке, которая за одно мгновение начинает меняться.

— То, что ты видел, достаточно тебя напугало, не так ли? — Его голос мягкий, как приторный мёд. Его улыбка неестественно искривляется вверх. — О, но в этой вкусной душе есть столько боли, гораздо больше боли…

Он делает шаг вверх по лестнице, затем ещё один. С каждым шагом он становится больше: плечи, ноги, торс… А улыбка, та самая улыбка, так похожая на улыбку другого существа, продолжает растягиваться, пока уголки его рта не разрываются, и из ран не начинает сочиться кровь.

Его шея выгибается под странным углом, руки увеличиваются до чудовищных размеров, а колени становятся острыми, костлявыми. Он приближается, шаг за шагом…

— Я вырву твои глаза… и съем их, пока ты будешь жив, — прошептал он, продолжая приближаться.

— Беги! — прохрипел Кириан.

Я была настолько потрясена, что не сразу поняла, чей это голос, шепчущий вновь:

— Беги.

Я обернулась к Кириану, но он на меня не смотрел. Его взгляд был прикован к чудовищу. Его меч уже покинул ножны, пальцы впивались в рукоять, словно она была последней опорой перед лицом приближающегося кошмара.

— Одeтт, — его голос был почти не слышен, словно слабый шелест листвы. — Беги.

И только тогда я смогла пошевелиться.

Я бросилась вверх по лестнице, молясь, чтобы не поскользнуться на мхе, покрывавшем старые камни. Деревья, стоявшие вдоль тропы, теперь казались чудовищами, склонившимися надо мной, их густые ветви угрожали задушить меня в своих объятиях, словно сжимающаяся тьма.

Все рассказы о Проклятой оказались правдой. Фолке был прав… А теперь его больше нет. Меня затошнило от одной этой мысли.

Что это были за существа? Их облик был человеческим, даже голос и слова. Но под этим маскарадом пряталось что-то невообразимо тёмное, извращённое и жестокое. Эта тьма становилась осязаемой, стоило им сбросить человеческий облик.

Неужели эти создания древнее наших богов? Древнее Гауэко, Тартало, Мари?..

Я бегу, озираясь по сторонам. Это не может быть одним из выходов из пещеры в Сулеги. Фолке, должно быть, ошибся. Это вершина горы, а не спасение. Если мы не найдём путь к свободе, нас ждёт та же участь.

Шум моего дыхания заглушал всё вокруг, пока вдруг не прорезался звук далёких криков. Звон стали, приказы капитана.

Они сражались. Как-то им удалось вырваться из цепкого ужаса.

А я?..

В одной руке я по-прежнему сжимала кинжал. Она дрожала. Я просто бежала. Оставила их там и бежала.

Но Кириан… он не побежит. Никогда. Он не бросит тех солдат, а они не смогут бежать. Эти твари не позволят.

Может, мне удастся найти вход в Галерею, вернуться тем же путём, что мы пришли. Я помню, где были повороты, развилки. Я могла бы позвать на помощь. Нирида, возможно, ещё поблизости.

Я остановилась.

Стоя прямо посреди тропы. Бой внизу уже не был слышен. Вместо этого до моего слуха донёсся стрекот цикад — их неумолимый, настойчивый звук, который я почему-то не замечала раньше.

Что я делаю? Я не могу оставить их там.

Лёгкий ветер прошелестел листвой. Ветки склонились ниже, осыпая тропу тяжёлыми кистями листьев.

Я повернула назад.

Шаг за шагом я спускалась вниз, медленнее, чем взбиралась, но решительно. Я снова бежала. Вниз, туда, где остались они. Туда, где Кириан.

Скорость увеличивалась, хотя всё во мне кричало остановиться. Я не замедлилась, пока не увидела их.

Человеческая фигура — блондин — стоял, словно ожидая. Другая тварь, уже утратившая человеческий облик, была почти черной тенью с чудовищными зубами. Она склонилась на колени, сжимая в руках кровавую конечность. Белый фрагмент между рваными краями был костью.

На земле, у её ног, лежал солдат. Его тело слабо дёргалось в последних конвульсиях.

— Ах, — тварь цокнула языком, выронив руку. — Этот тоже умирает. Теперь он больше ничего не чувствует.

Она выпрямилась, и на миг вновь обрела обманчиво человеческий облик: совершенные мускулы, мраморная красота.

— Ах, смотри, кто вернулся, — голос блондина зазвенел, будто насмешка.

— Подарок, — пробормотала тварь.

А где Кириан? Где девушка-воин? Они должны быть здесь! Я не сворачивала с пути. Где же они?..

— Эта тоже моя, — лениво проговорил блондин, голос его ласкал слух, как бархат. — Ты уже достаточно повеселился.

Протест второго существа был глухим, едва уловимым рыком. Моё внимание привлекло движение справа.

Я обернулась. Сквозь густую листву увидела ноги, покрытые дорожной пылью сапоги… сердце моё на миг оборвалось. А затем я увидела лицо, каштановые волосы. Это был не Кириан. И облегчение, как кинжал, пронзило меня.

Но ненадолго.

— Что у тебя внутри? — улыбаясь кровавыми губами, спросила тварь.

Я знала, что будет дальше. И не собиралась оставаться, чтобы это увидеть.

Развернувшись, я бросилась бежать. На этот раз быстрее, чем когда-либо в жизни. Я не смотрела под ноги, едва различая очертания ступеней перед собой. Мышцы ног каменели от напряжения, лёгкие горели огнём… Но я всё бежала, пока внезапный рывок за волосы не пронзил моё тело болью.

Крик вырвался из моего горла, но тут же оборвался, когда воздух вырвался из лёгких, а я рухнула на землю. Кинжал выскользнул из моей руки.

Но я была свободна.

Позади раздался тихий смех.

— М-м… Это мне нравится, — промурлыкало чудовище, словно мягко играя со звуками.

Я не оглянулась. Не схватила кинжал. Мне было всё равно, что он может просто забавляться со мной.

Я вскочила на ноги и рванула прочь с каменной лестницы, туда, где тропа была шире. В лесу, среди деревьев, я могла бы попытаться скрыться.

Я пробивалась через густую поросль, ветви хлестали меня по лицу и рукам, оставляя царапины. Я пригибалась, проскальзывая под низкими кронами деревьев.

Но за мной всё ещё звучал этот проклятый смех.

— Куда ты бежишь, создание?

Я спотыкаюсь, едва не врезаясь в дерево, но не останавливаюсь. Разворачиваюсь и начинаю спускаться. Если я продолжу подниматься, только увеличу расстояние между собой и выходом.

— Покажи мне, что ещё ты скрываешь, — раздаётся его голос, тягучий и медленный.

Слишком близко. Звук донёсся слишком близко.

И тут я натыкаюсь на преграду. Нет, не на стену. Это он. Его грудь. Эта тварь, принявшая человеческую форму, смотрит на меня сверху вниз, пока я отступаю на шаг.

Его лицо залито кровью, вся челюсть окрашена в тёмно-красный цвет, а на губах играет улыбка — насмешливая, ждущая.

— О, теперь я вижу…

Я знаю, что нужно двигаться, но ноги не слушаются.

Существо начинает меняться. Его рост уменьшается, плечи становятся менее широкими, но всё ещё внушительными. Лицо… острые скулы, короткие светлые волосы, аккуратно зачёсанные набок, и на голове — корона из золота и рубинов.

Моё горло пересыхает.

Прежде чем я успеваю среагировать, его рука взмывает вверх и обхватывает мою шею.

— Этого ты боишься? — мурлычет он.

Я хватаюсь за его руку, пытаясь разжать пальцы, но они не двигаются. Его хватка становится сильнее, и боль пронизывает моё тело, вырывая слабый стон.

Он толкает меня назад, и моя спина ударяется о кору дерева.

Это он. О, тёмные боги, это точная копия Эриса. Даже его холодный, серый взгляд — такой же пустой. Жестокая усмешка, извращённая улыбка…

— Ничего, я могу и так, — говорит он с ленивой усмешкой.

Его свободная рука скользит вдоль моей талии. Волнение пронзает меня, а за ним — паника. Меня затягивает в воспоминания о другом месте, другой комнате, где Эрис обещал взять меня, заставить подчиниться. Там, где мой долг — молча сжать кулаки, подавить рвущийся наружу крик и подчиниться каждому его желанию.

Смех существа возвращает меня в настоящее. Его рука медленно поднимается от талии к груди, а я вдруг понимаю, что происходит.

Нельзя позволить ему видеть мои мысли.

Фолке видел монстра, порождённого его страхом. Эта тварь превращается в то, чего боится её жертва. Её сила — в знании.

И я боюсь Эриса. Я до сих пор боюсь того, что он мог бы сделать, того, что он сделал с Алией.

Я пытаюсь опустошить себя, выбросить мысли о нём. Никаких воспоминаний о Воронах, их мерзких ритуалах, обязанностях, которые они возлагали.

— Что ты делаешь? — шипит существо, его дыхание обжигает моё лицо.

Я думаю о костре. О тепле и спокойствии огня, защищающего от зимнего холода. Концентрируюсь на мерцающих языках пламени. Когда в памяти всплывают тела, валяющиеся как мусор, я отгоняю эти образы. Только огонь. Только его уют.

Он рычит и сжимает шею сильнее.

— Ты можешь обманывать себя, но не меня, — ухмыляется он, наклоняя голову к моему горлу.

Его язык, тёплый и влажный от крови, касается моей кожи. Я теряю контроль. Весь страх, который я пыталась подавить, захлёстывает меня.

— Вот так… Гораздо лучше, — бормочет он.

Его рука резко распахивает мою рубашку, ломая шнурки и застёжки. Она замирает на едва затянувшемся шраме на моей груди.

— Кто сделал это? — голос его звенит любопытством. — Давай, покажи мне, чтобы я мог вернуть тебе это.

Я пытаюсь вырваться, но он прижимает меня к дереву. Его тело полностью лишает меня свободы движений.

Я чувствую, как его зубы, больше не человеческие, пробираются к моей коже. Они вонзаются в рану, пронзая меня болью, от которой я кричу.

— Ты удивительна, — говорит он, вытирая губы, окровавленные моей жизнью. — А теперь покажи мне больше. Пожалуйста, Лира.

Мои глаза широко распахиваются; в его взгляде появляется понимание.

Он словно находит тёмную, изломанную и острую нить. Хватает её и тянет, и я чувствую, как что-то рвётся внутри меня, в самом ядре моей сущности, там, где поселились страх и ужас. Его когти вонзаются глубже, разрывая другие, более крепкие нити, пока не остаётся только та, что он держит в своих пальцах. Одним резким рывком он доходит до конца.

Его тело снова начинает меняться. С ужасом я наблюдаю, как светлые волосы темнеют, становятся чёрными, удлиняются и падают по обе стороны лица. Лицо тоже меняется — оно становится более тёмным, смуглым, с высокими скулами, словно поцелованными солнцем, с прямым носом и красивыми губами, несмотря на пятна крови. Его глаза — такие же синие, как моря на севере, — внезапно становятся жуткими, леденящими душу, и я больше не могу верить, что это принадлежит ему, Кириану.

— Лира… — произносит он, смакуя имя, которое мне навязали десять лет назад. — Во что мы теперь будем играть?

— Убирайся! — беспомощно кричу я, но он лишь улыбается лицом капитана.

— В тебе нет ничего особенного, — шипит он. — Ничего нового, ничего прекрасного. Ты — пустая копия, бесчувственная глина, лишённая человечности. Ты — инструмент. Хотя нет, ты даже не это, потому что в тебе нет ничего полезного. Ничего, что стоило бы спасти.

Я знаю, что он пытается сделать, потому что сама показала ему это. Я пытаюсь подавить комок в горле.

— И это всё, на что ты способен? — удаётся мне сказать.

Существо смеётся.

Одна его рука отпускает меня, только чтобы снова сжать мою шею. Я кричу, разъярённая своей беспомощностью.

— Сейчас это кажется тебе лишь отголоском реальности, правда? — насмешливо говорит он. — Но не волнуйся, у нас есть время. Через несколько дней, месяцев, а может, лет… ты сломаешься. И тогда твой разум станет моим, чтобы я мог делать с ним всё, что захочу. Ты больше не будешь знать, что реально, а что нет. Я пожру всё и оставлю только крошечный осколок сознания, чтобы ты наблюдала за своей медленной, болезненной смертью в жизни.

Я снова пытаюсь двигаться, теперь, когда одна моя рука свободна. Хватаюсь за его руку, с отчаянием царапаю её, кричу, но он только смеётся.

— Нам будет весело, Лира.

Его высокомерная улыбка, полная крови и острых зубов, медленно исчезает. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять причину — из его груди торчит клинок.

Меч выходит обратно, пронзая тело насквозь, когда настоящий Кирьян с усилием вытаскивает его.

Его одежда вся в крови, но ещё больше меня пугает кровь, заливающая его лицо. Она покрывает почти всю его половину — лоб, скулу, щёку, стекает до самых губ.

Существо отпускает меня, с рычанием поворачивается, но прежде, чем успевает что-то сделать, клинок снова опускается. Удар разрезает шею существа, и голова падает на землю, за ней — неподвижное тело.

— Дай руку! — кричит Кирьян, делает шаг ко мне и хватает за запястье. В следующее мгновение он тянет меня за собой. — Оно поднимется, — говорит он, заметив, что я оглядываюсь назад. — Через секунду оно снова будет преследовать нас.

Я не спорю. Времени нет.

Мы бежим сквозь лес, и я почти не осознаю, куда направляемся. Путь становится всё темнее, а солнце, кажется, уходит с горы, оставляя нас одних.

Глава 7

Одетт

Мы бежим, снова и снова, а я позволяю ему вести себя сквозь деревья. Каменные ступени остаются позади, и мы выходим к другому месту, где возвышаются иные скалы, уложенные с такой тщательностью, словно человеческой рукой.

Это ещё одна лестница, меньшая, чем та, что встретила нас в горах. Она поднимается по камню, окружённая ветвями глициний. Тяжёлые гроздья цветов нависают над нами, погружая в приглушённый полумрак. Это первые цветы, которые я вижу здесь, и они восхитительны. Сотни лиловых кистей склоняются, словно желая украсть у нас поцелуй.

— Что это? — спрашиваю я. — Похоже…

— На людскую, — заканчивает за меня Кириан.

Его голос словно щекочет мне шею. Он прав. Эта постройка действительно выглядит построенной человеком. Лестница ведёт к коридору, вдоль которого продолжают расти глицинии. Камни, вырезанные в разных формах, выстроены друг рядом с другом, словно надгробия кладбища.

— Легенды о Фолке оказались правдой, — бормочет он. — Здесь жили люди.

Фолке… Я сдерживаю дрожь, но не позволяю воспоминаниям захватить меня. Не сейчас, когда я знаю, как охотятся эти существа. Я не могу поддаться им.

Кириан кладёт руку мне на спину, словно понимая, о чём я думаю, и мягко толкает вперёд.

— Если в этом храме сокрыта божественная магия, возможно, она защитит нас.

Я киваю, с трудом проглатывая ком в горле. Это лишь догадка, но у нас больше ничего нет.

В конце коридора из камня пробивается источник. Вода стекает в чашу, вырезанную в скале, разделяется на два потока и уходит куда-то за пределы маленького зала. Похоже, эти потоки питают глицинии вокруг.

Кириан подходит к источнику, складывает ладони и набирает воду, чтобы смыть кровь с лица. Он повторяет это ещё дважды, пока кровь не остаётся лишь смутным воспоминанием на его виске.

Он всё ещё тяжело дышит, а его глаза, потемневшие, словно в тон этому месту, устремляются на меня. Я вижу, как он колеблется, делает шаг вперёд, но останавливается, будто с трудом удерживая себя.

— Что оно с тобой сделало? — наконец спрашивает он, и я понимаю, почему он так напряжён.

Он не решается подойти ближе, потому что я уже несколько дней не позволяю ему этого.

Я касаюсь рукой груди, пульсирующей раны, и тоже решаю смыть кровь, прежде чем взглянуть на неё.

— Всё в порядке, — отвечаю я. — Только болит немного.

Осторожно убираю кровь, и под изорванной рубашкой становится видно след от зубов, что вонзились в кожу, разорвав швы. Это похоже на укус голодного зверя.

— Ты думаешь, то, что сказал Фолке, правда? Они старше наших богов? — спрашиваю я, пытаясь избавиться от его встревоженного взгляда.

Кириан отводит глаза от раны, но тревога всё ещё горит в них, когда он смотрит мне в лицо.

— Не знаю. Всё остальное оказалось правдой, так что, возможно, и это тоже. Одно я точно знаю — их нельзя убить. По крайней мере, не нашими оружием.

Мы замолкаем. Между нами повисает напряжённое, неловкое молчание, нарушаемое только звуком текущей воды.

— Одетт. — То, как он произносит моё имя, мрачная, тяжёлая интонация, заставляет что-то дрогнуть внутри меня.

— Я в порядке, Кириан, — отвечаю я, и продолжаю идти по каменному коридору.

Здесь нет крыши, но стены высокие, и они защищают нас от ветра, который качает глицинии над нашими головами.

— Одетт, — настаивает он.

Я останавливаюсь и глубоко вздыхаю.

Его лицо остаётся холодным и абсолютно серьёзным, когда он задаёт вопрос:

— Ты расскажешь мне, почему я пронзил себя мечом?

У меня перехватывает дыхание. Я должна перестать смотреть на него, должна отвести взгляд от этих полных скорби, тяжёлых глаз, которые не дают мне ни секунды передышки.

Я сосредотачиваюсь на гроздях лиловых цветов, что свисают прямо передо мной.

— Эти существа проникают в сознание, — говорю я, не оборачиваясь. — Тот, кто был со мной, сделал это. Он даже узнал имя Лиры, видел Эриса и… тебя.

— Я понимаю, почему он видел Эрис, понимаю, почему он узнал имя Лиры, — его голос стихает, слова звучат почти шёпотом. — Но почему он видел меня?

Он остаётся на месте. Хотя, между нами, всего пара шагов, он не преодолевает это расстояние, не требует ответов. И что-то внутри меня сжимается, потому что я понимаю, почему.

Он сравнивает себя. Видит себя в том же месте, где я храню Эрис — в мрачном, тёмном уголке, куда я стараюсь не возвращаться. И он даже не догадывается, насколько ошибается.

— Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вреда, Кириан, — обещаю я, наконец взглянув ему в глаза.

— Правда? Ты это знаешь? — переспрашивает он.

Я осознаю, что нервно тереблю пальцы, и хватаю цветы, чтобы прекратить, чтобы не показывать больше волнения и не дать ему повода думать то, чего нет.

— Я тебя не боюсь, — уверяю его. — Никогда не боялась, даже несмотря на то, что мы враги.

Кириан кривит губы.

— Мы не враги. Никогда ими не были, — отвечает он резко. Затем, словно вспомнив что-то, закрывает глаза, делает глубокий вдох, и я вижу, как его грудь тяжело поднимается. — Демоны… Эти диабру принимают облик твоих самых глубоких страхов, чтобы причинить боль. А тот, что держал тебя за шею, выглядел, как я, Одетт. Я хочу знать почему.

Я сглатываю, оставляю цветы, которые всё ещё покачиваются рядом с моим лицом.

— Дело не в твоём облике, Кириан, — признаюсь я. — Он хотел испугать меня твоими словами.

Он хмурится.

— Что он тебе сказал?

Я немного приподнимаюсь, беспокойная.

— Думаю, дама вправе оставить свои самые глубокие страхи при себе, капитан, — говорю я, стараясь не выдать волнения в голосе.

Он глубоко вдыхает, но я знаю, что он не ответит, когда закрывает глаза и кивает.

Это его убивает. То, как он видел эту тварь с своим лицом, угрожающим мне, мучает его так, как я, возможно, не в силах до конца понять. Может, именно поэтому я делаю шаг вперёд, затем ещё один, и касаюсь его красивой щеки, скользя по тёплой, бархатной коже.

Кириан вздрагивает от прикосновения, и, как будто этого ждал, наклоняет голову к моей ладони, не открывая глаз, чтобы продлить прикосновение.

Я ощущаю его дыхание — крепкое и сильное, оно обжигает мою кожу. Когда, наконец, он открывает глаза, он берёт мою руку в свою и слегка наклоняет голову, чтобы поцеловать ладонь.

Я вздрагиваю, и, наверное, он это замечает, потому что снова целует меня — сначала внутреннюю сторону запястья, а затем предплечье.

Вдруг его другая рука оказывается на моей спине, как тяжёлый и уверенный груз, который удерживает меня на месте, возвращает в реальность. Большая и утешительная, она движется мягко, медленно, согревая меня и заставляя кожу дрожать.

Он не говорит ни слова, и я тоже молчу.

Почти не осознавая, я скольжу рукой по его груди, по шее, постепенно поднимаясь и вонзая пальцы в его тёмные, шелковистые волосы. Он глубоко вдыхает как буд-то до этого ему не хватало воздуха

Я чуть тяну его за волосы, откидываясь назад, пока моя спина не сталкивается с холодной каменной стеной. Я хватаю его за шею, за плечи, притягиваю к себе, чтобы его тело заключило меня в объятия, чтобы его руки зажали меня в этом углу.

Я знаю, что это неправильно. Даже если я понимаю, что он делает, даже если я осознаю, почему он хранит свои секреты, это не отменяет лжи, обмана, предательства, которые скрывает тот браслет, что всё ещё прилип к моей коже и костям.

Но я этого хочу. Всей душой: я нуждаюсь в этом сейчас.

Встаю на носки, тяну его за шею, но прежде, чем мои губы коснутся его, всего на сантиметр от поцелуя, он тихо шепчет:

— Ты меня простила?

Я, наверное, слишком потрясена, чтобы сразу понять, что он сказал.

— Что?

— Ты сказала, что ещё не простила меня, — уточняет он. Я чувствую его дыхание на себе. — Ты уже меня простила?

— Ты скажешь мне, как избавиться от проклятия? — спрашиваю я, ощущая, как бешено колотится сердце. Он только качает головой с тоской.

Мгновения тянутся, между нами, превращая молчание в ответ, и боль начинает поглощать всё остальное.

Кириан немного отстраняется, отпускает меня, и я чувствую, как пространство, которое возникает, между нами, становится огромной, холодной, страшной пустотой. Я сразу пытаюсь заполнить его. Провожу рукой по его шее, притягиваю к себе, и он закрывает глаза, расстроенный.

— Одетта… — предупреждает он.

— Кириан, — настаиваю я.

Он сглатывает, и я слышу, как тяжело ему даются слова.

— Я не буду этого делать. Не так. Я простил тебя. За всё: за ложь, за смерть Лиры, за всё…

— Ты меня не простил, — отвечаю я, с трудом сдерживая ком в горле. — Ты хочешь простить, но не можешь. Я тоже не могу и не сделаю этого, пока я связана с вами. Но это не изменяет того, что я чувствую.

Он моргает, и вдруг я вижу, как он потерян, как уязвим…

— И что ты чувствуешь?

— Поцелуй меня, Кириан. Поцелуй меня так, чтобы я забыла, почему чувствую себя преданной.

Он качает головой и сжимает губы, словно мучаясь. Однако я думаю, что знаю, какое решение он принял, ещё до того, как он сам его осознает.

Он делает шаг и за одно мгновение сокращает расстояние, между нами, снова берёт моё лицо в свои руки и жадно целует меня, будто не мог больше ждать. Я скольжу руками по его груди, цепляясь за него. Мне нужно, чтобы он был рядом, намного ближе, и когда я обвиваю его шею руками и притягиваю, его бедра прижимаются к моим, и я чувствую, как сильно он этого хочет.

Кириан вонзает сильную руку в мои волосы и слегка тянет их, углубляя поцелуй. В каждом его жесте, в каждом напряжённом мускуле чувствуется сдержанность. Я ощущаю это в напряжении его предплечья, когда он проводит рукой по моей коже, и в том, как его губы, теперь свободные от всяких ограничений, поглощают меня с неистовой страстью.

Мне трудно думать, пока я таю в его руках. Он даже не касается меня так, как хотелось бы, но его поцелуи — это сладкое и медленное наказание.

Я пытаюсь двигаться, провожу руками по его шее, по плечам, и когда из его груди вырывается хриплый звук, я скольжу вниз по его телу, от живота до пояса и задерживаюсь на ремне.

— Кириан… — отрываюсь от него, и мой голос почти молящийся. — Ты нужен мне.

Его взгляд полон соблазна и обещаний, которые не оставляют места для сомнений. Но, как бы ни горели его голубые глаза, и как бы не касались его губ моих, он возвращает контроль и произносит:

— Нет.

Я отстраняюсь и отпускаю его.

— Ты не хочешь?

У него вырывается хриплый, гортанный смешок, но в нём нет ни тени веселья.

— Не хочу заниматься любовью с тобой здесь, — говорит он.

Я сдерживаю слабый, жалобный звук, который, вероятно, заставит меня позже почувствовать стыд.

Кириан снова издаёт тихий, низкий смех, который скользит между моими плечами и окутывает всю спину. Затем он прижимает губы к моему уху, и его слова становятся чистой провокацией.

— Когда выберемся отсюда, если ты всё ещё захочешь, я сделаю это. Отнесу тебя в первую попавшуюся постель и буду заниматься любовью с тобой всю ночь.

Возбуждение накатывает на меня медленными волнами, как пульсация, настойчивая и угрожающая поглотить всё вокруг. И Кириан так близко, чертовски близко… Я понимаю, что его дыхание — тяжёлое, сбивчивое. Его щеки залиты краской, а темный взгляд затуманен.

Он тоже на грани потери контроля. Мне кажется, что не придётся долго просить его, чтобы он забыл о всех своих благих намерениях и просто сорвался.

Но я не прошу.

Я отступаю на шаг назад и пытаюсь взять себя в руки. Щёки горят от смущения, я проглатываю тяжёлую слюну, на мгновение закрываю глаза и спрашиваю с той спокойной уверенностью, какую только могу собрать:

— Что ты хочешь сейчас? — Голос хриплый, я немного покашливаю, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце. Тогда я осознаю кое-что. — Твои раны… Как ты?

— Было и лучше, но я выдержу, — отвечает он искренне, и в его взгляде вспыхивает что-то — искорка, мгновенный блеск, который он пытается скрыть, когда понижает голос. — Ты доверяешь мне?

Я наклоняю голову, напряжённая.

Кириан улыбается, хотя его губы не могут скрыть ту печаль, которая продолжает жить в его глазах. Затем он медленно приближается.

— Скажи «да», — шепчет он, словно мурчащий кот.

Я смотрю на него, настороженная, но всё же заинтригованная.

— Что ты задумал?

Он делает ещё шаг ко мне, снова находясь слишком близко, и моё сердце ускоряется. О, Марии… это не может быть нормальным.

Кириан расстёгивает ремни на своём жилете, а затем открывает первые пуговицы рубашки, обнажая повязки. Затем он достаёт нож — я не понимаю, откуда, — и, быстрым движением, рвёт бинты.

— Что ты делаешь?

Он берёт мои руки, обе, и направляет их, кладя по обе стороны от ран.

— Попробуй.

Я вижу в его взгляде надежду, странную, безумную, и вдруг всё становится понятно, хотя я немного сердита.

— Я уже говорила, что у меня нет магии, кроме той, что позволяет мне менять форму.

Я пытаюсь отдернуть руки, но Кириан крепко удерживает меня за запястья.

— Что мы теряем, если попробуем? Если ничего не произойдёт, я буду просто дураком, и ты сможешь посмеяться надо мной. А если мои раны снова заживут, как в ту ночь, я буду лучше сражаться против этих тварей. Так или иначе, мы выигрываем.

Я знаю, что происходит, когда он улыбается своей лучшей улыбкой.

Лукавой, похотливой.

Медленно, почти нехотя, я снова кладу свои руки на его раны. Это правда — они гораздо лучше, чем я ожидала, почти зажили, чистые, хотя, должно быть, ещё болят. И татуировка, эти великолепные линии с цветами, лозами и лицом Гауэко, повреждены в нижней части.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — шепчу я, едва слышно.

— Было бы хорошо, если бы ты повторила то, что сделала той ночью, когда нас атаковал Ингума.

Я облизну губы.

— А что я сделала?

— Что ты чувствовала?

— Ужас, — отвечаю я искренне. — Ингума заставил меня чувствовать ужас. Я видела, как тебя вот-вот съедят, а я не могла добраться до тебя. Ты умирал, и я снова теряла тебя.

Я слышу, как он вдохнул, но не решаюсь поднять взгляд, чтобы встретиться с его глазами.

— Я видел то же самое, — признаётся он. — Так что ты хотела меня спасти, да? Ты была готова рискнуть ради меня.

Я киваю.

— А ты бы снова это сделала? Снова исцелила бы мои раны, если могла бы?

— Конечно, — отвечаю я, с полной искренностью. — Если бы это зависело от меня, они бы полностью зажили.

Это происходит без предупреждения. Вдруг тёплая волна охватывает мою грудь, мои руки. Это ощущение похоже на глоток воздуха после того, как побывал под водой, только я не знала, что не дышала. Я чувствую, как мои лёгкие наполняются воздухом, как наполняются мои вены. Что-то расширяется внутри, заполняя пустоту, о существовании которой я не подозревала, и тогда я замечаю, как тело Кириана начинает меняться: сначала открытые участки кожи, затем порванные ткани, и, наконец, покрасневшие края. Всё заживает, волокно за волокном, пока на его груди не остаётся лишь тёмный след татуировки, который пересекая её, уходит по диагонали.

Я медленно отстраняюсь, не веря своим глазам, не осмеливаясь встретиться с его взглядом.

— Это правда, — шепчет он, и искорка в его голосе заставляет меня поднять глаза.

В его взгляде нет удивления, ни страха, ни неуверенности. Есть что-то другое — нечто между гордостью и восхищением, что я сейчас не могу себе позволить почувствовать.

— Я верил в то, что видел, — с удовлетворением говорит он. — Может быть, это и есть то, чтобы быть дочерью Мари. Может, ты не только можешь менять свою форму, но и тела других. Может, твой дар — это исцеление.

Я смотрю на свои пальцы, шокированная, и кладу их на грудь, с тем же намерением. Как только я этого хочу, снова ощущаю ту искру силы, ликование, полноту… Но в мгновение ока эта же вспышка энергии становится чем-то более тяжёлым и плотным, как будто что-то тянет меня, вырывает что-то изнутри… Я сразу останавливаюсь.

— Не получается, — говорю я, растерянно. — Не могу сделать это с собой.

— Может быть, только с другими, — отвечает он.

— Может быть, — шепчу я, всё ещё потрясённая. — Я не знала, — говорю я, поднимая взгляд к нему. — Ты мне веришь?

Кириан не колеблется.

— Конечно, верю.

Пальцы всё ещё покалывает, когда я их сгибаю и снова расправляю, пытаясь понять, могут ли все вороны делать то же самое, и осознаю, что Орден, вероятно, в курсе.

Что-то внутри меня подсказывает, что да.

— Я с нетерпением жду, когда ты начнёшь исследовать эти силы, — вдруг говорит он.

Я не хочу, думаю я. Но есть что-то во мне, что противится этой мысли. Это ощущается как тяжёлые удары по стене, которую я сама воздвигла вокруг себя, вокруг своей сущности, вокруг самого тёмного уголка своей души…

Тёмный камень трещит, и удары чего-то огромного заставляют его шататься.

Что на самом деле задумал Орден?

Пам. Пам.

Откуда мы, все эти вороны?

Пам. Пам.

Кем я являюсь?

Пам…

Тяжёлое ощущение сжимает мою грудь, заполняет пространство между рёбрами, поднимается по трахее и обвивает её.

— Одетт?

Кириан, должно быть, замечает перемены, что происходят внутри меня, потому что его взгляд полон беспокойства. Я вижу своё отражение в его глазах и понимаю, что сейчас не могу позволить себе думать об этом.

Я откладываю в сторону ту часть себя, которая хочет погрузиться в силу, что скрыта внутри, не дождавшись ответов, и также прячусь от другой части меня, которая испытывает ужас. Я прячу всё это под замком, за тяжёлой, неподвижной стеной, и делаю глубокий вдох.

— Нам нужно выбраться отсюда живыми, — говорю я.

Кириан кивает.

— Как я это вижу, у нас есть два варианта. Мы можем попытаться пережить ночь здесь или попробовать выйти сейчас.

Я поднимаю взгляд на тусклый свет, который пробивается сквозь деревья.

— Правда, если мы попробуем сейчас, ночь может наступить раньше, чем мы выберемся, и мы не знаем, сколько здесь этих существ. Но мы так же не знаем, безопасен ли этот храм.

— Я тоже не люблю ждать, — отвечает он.

Я киваю. Мы согласны. Пора идти.

Мы проверяем оружие, оба готовимся и одновременно спускаемся по каменным ступеням.

— Как только выйдем, сразу бежим, — шепчет он.

Я отвечаю «да» и делаю глубокий вдох, готовая. Однако Кириан останавливает меня.

— Одетт, — зовет он меня.

Я знаю, что он хочет, о чём переживает, и мне ясно, что на это нет времени.

— Не сейчас, — шепчу я, с болью, которую с трудом удаётся игнорировать.

Он не согласен. Он действительно хочет говорить, хочет тратить наше драгоценное время на это, время, которое может быть слишком ценным, но он понимает и уважает меня, и в глубине души знает, что я права. Ничего не будет иметь значения, если мы не выберемся отсюда живыми.

Так что мы оба смотрим вперёд, сосредотачиваемся на сплошной дороге вниз и бросаемся в бегство.

Звук моего дыхания эхом отдаётся над нашими шагами. Я бегу изо всех сил, и всё же знаю, что Кириан сдерживается. Он ждёт меня, снова и снова, следит, чтобы мы двигались в одном ритме.

Мы избегаем деревьев и камней. Обходим неровности на земле, продолжаем спускаться вдоль каменной лестницы, осторожно, на безопасном расстоянии друг от друга, но я слежу за ним, чтобы мы не сбились с пути и не теряли времени.

Прошло всего несколько минут, когда мои бедра начинают гореть, и ноги отдают болью, предупреждая меня. Но я не сдаюсь.

Я бегу и спотыкаюсь, пытаясь ускориться, чтобы не замедлить Кириана. Сумерки всё ещё дарят последние бледные лучи света, но лес темнеет. Он всё больше замкнут, и мы изворачиваемся между стволами и ветками. Мы бежим вниз по горе, не останавливаясь, пока я не замечаю тень среди деревьев.

Сердце замирает.

Мои ноги останавливаются. Останавливается и Кириан.

Он там. Прямо перед нами.

Он принял свою исходную форму, или, по крайней мере, ту, которая выглядит более человеческой. На его немного расстёгнутой белой рубашке, виден след от удара мечом, оставивший алое пятно, и кровь теперь высыхает на шее, которая снова плотно соединена с головой. Светлые волосы легли на плечи, растрепанные лёгким ветерком.

Из-за деревьев слева появляется вторая тварь, тоже в своей первоначальной форме, покрытая кровью. Чёрный туман, густой и зловещий, закручивается в завитки вокруг них. Здесь есть магия; магия, что несёт в себе зло. Я не могу точно сказать, почему, но она отличается от магии Гаурги, Гальцагорри или даже той, что создаёт Ламия. Она тёмная и жестокая, и не имеет ничего общего с землёй.

— Мы вас разрушим, — улыбается тварь с золотистыми волосами.

Пальцы Кириана сжимаются вокруг моих и сдавливают с такой силой, что я ощущаю его решимость.

— На этот раз назад не пойдём, — рычит он и кладёт руку мне на спину, подтолкнув меня, отодвигая от них, от него… — Беги. Беги вниз по горе. Нам не так уж много осталось.

— Нет! — отказываюсь я.

Клянусь, что, глядя в его глаза, я вижу в них страх, более сильный, чем тот, который он ощущал, когда та тварь раздавила череп Фолке.

— Одетт, нет времени, чёрт возьми!

Я думаю, что, когда он это говорит, он ещё не осознаёт, насколько реальные его слова, потому что в следующую секунду обе твари разрывают тишину и мчатся к нам.

Кириан выставляет плечи, становится в боевую позу, а я выхватываю меч обеими руками, уже не замечая боли в груди, и готовлюсь к худшему.

Рыжеволосая тварь оказывается быстрее. Она приближается к Кириану с удивительной скоростью, и когда тот поднимает оружие, чтобы атаковать, она поднимает мощную руку и останавливает его удар, поймав лезвие.

Она не получает ранений. На этот раз лезвие луны не пробивает её.

Она издаёт низкий, гортанный смех, и её пальцы превращаются в острые когти, которые мнут металл. С невероятной лёгкостью она отбрасывает Кириана в сторону и, когда тот оказывается на земле, поднимает ногу, чтобы ударить его в лицо, поворачивая голову.

Кириан издаёт стон, сдавленный кашель, и из его губ капает кровь.

Вторая тварь улыбается и, прежде чем начать изменять форму, шепчет:

— Да, правда, твоя кровь пахнет Гаэуко.

Холодная дрожь скользит по моему телу, но у меня нет времени испугаться. Она приближается, приняв форму, которая потеряла всякое подобие человека: тёмное пятно, скользящее вокруг длинных, непропорциональных конечностей, шеи, что вертится под странным углом, и двух огромных, голодных глаз без век.

Гаэуко, — думаю я.

Неважно. Нет времени думать об этом.

Я направляю меч в его сторону, проверяя свою силу. Я не выдержу многих ударов, не в моём состоянии.

— Что ты ждёшь? — вырывается у меня.

Монстр останавливается, его лицо искажается в недоумении.

— Ты не побежишь? — он делает осторожный шаг ко мне, его когти впиваются в землю.

Дикий вопль боли заставляет меня повернуться. Кириан кричит на земле, пытаясь добраться до меча, который они отбросили далеко от него.

— Смотри на меня! — голос, не принадлежащий этому миру, разрывает воздух, нарушая его тишину, и я вынуждена повернуться к существу. — Смотри на меня!

Каждый волосок на теле встаёт дыбом.

— Я не побегу, — говорю я.

Я знаю, что произошло раньше, я понимаю, что они пытаются сделать, и я не собираюсь ничего им отдавать. Я очищаю разум, снова думаю о пламени, сильном, гипнотическом… и пустею, пока не остаётся ни одной мысли, кроме одной:

Я должна убить этих существ.

Тварь шипит.

— Дай мне увидеть, что у тебя внутри. Скажи мне, что заставит тебя стать на колени…

Я замечаю, что существо, сражающееся с Кирианом, уже изменило свою форму: ужасную, жуткую, юольшую. Теперь оно ходит на четырёх лапах. Оно подкрадывается к Кириану, который стоит на коленях, пытаясь встать, как зверь, готовый прыгнуть на него. Это монстр, вырвавшийся из самых страшных легенд, с гигантской головой и пастью, полной зубов, таких больших, как мой кулак.

Другая тварь кричит. Это пронзительный, неприятный звук, от которого я хочу бросить меч и закрыть уши, но не делаю этого.

— Хорошо. Если тебя беспокоит смертный, я убью его первым, а потом мы займёмся тобой. Можешь остаться и посмотреть, — улыбается она.

— Ты не тронешь его, — отвечаю я, позволяя ярости охватить меня.

Чем сильнее я злюсь, чем ярче пламя внутри меня, тем меньше пространства остаётся для ужаса, что они жаждут, и боли, что их питает.

— Как ты сказала? — произносит она, явно не ожидая такого ответа.

Это существо останавливается. Кажется, оно развлеклось.

— Говорю, что убью тебя.

Моё сердце учащённо бьётся, когда я понимаю, что у меня будет лишь один шанс, и, возможно, этого будет недостаточно. Кириан смог ранить одно из этих существ, но только потому, что оно было отвлечено мной.

Может быть, если я поспешу…

Тварь смеётся, и её смех заполняет всё, пока я осознаю ситуацию: тёмный лес, каменные лестницы, покрытые мхом, существо, что подкрадывается ко мне, другое, что подкрадывается к Кириану, и он… ползёт по земле, ослабленный и тяжело раненный, но решительный выиграть для меня время.

Мои пальцы скользят по рукояти.

Монстр делает ещё шаг ко мне.

Я вонзаю каблуки в землю.

Он вытягивает руки.

— Попробуй, дочь Гаэуко… — провоцирует он меня. — Попробуй пронзить меня с…

Я не думаю. Не позволяю себе колебаться. Поднимаю меч изо всех сил и вонзаю его в это чудовищное тело, пронзаю плоть и кости. Засаживаю его до самой рукояти и смотрю в глаза этому существу снизу, готовая к удару когтей, которые пробьют меня, бросят на землю и обрекут… но удара нет.

Он расширяет глаза и смотрит не на меня, а на свой живот.

Я отскакиваю, вытаскиваю меч и в ужасе наблюдаю, как он со страхом смотрит на рану.

Из неё вытекает густая жидкость. Это не кровь, как раньше, а нечто гораздо более плотное, издающее отвратительный запах гнили. И это существо шокированно.

Я не думаю.

С криком я направляю меч прямо в его шею и перерезаю её, разрезая от края до края. У меня нет силы, чтобы отсечь голову, но рана огромная, и из неё снова брызжет та же жидкость, которая вдруг… вдруг загорается.

Деабру

Когда некоторые из малых богов были ещё молоды, они пробуждают существа, чуждые всему, что нам знакомо. Эти твари спали веками, но голод и жажда воскрешают их, и мы вскоре осознаём, что они древнее и примитивнее нас. Даже не скажешь, что у них есть магия, ведь их сила исходит из чего-то иного; чего-то гниющего и порочного, что не имеет ничего общего ни с жизнью, ни смертью. В самой сущности тех, кого люди называют деабру, «демонами», живёт насилие и ужас — чистый ужас, твёрдый, первобытный.

Деабру пожирают землю, её животных и людей, что обитают на ней. Но мы не обращаем на это внимания, пока однажды демоны не обнаруживают, что могут питаться и богами. И тогда они съедают некоторых из нас. Только после этого мы начинаем действовать. Большинство богов вступают в бой, хотя Мари нет, а Эренсуге продолжает спать. Многих мы можем уничтожить, и уничтожаем их навсегда. Другие же обладают магией, слишком схожей с нашей, потому что они поглотили богов, и их мы не в силах убить.

Именно Азери, что на языке магии означает «лисица», понимает, что мы должны заточить их там, где они не смогут вырваться, и для надежности решает заключить их в место, где будет страж. Мы отвозим их в горы, на Суґебиде, в Галерею Змеи, и именно моя тёмная магия запечатывает гору, которую с тех пор люди начнут называть Проклятой.

Глава 8

Кириан

Демон, этот монстр, не атакует меня, и я вскоре понимаю, почему.

Одетт… Одетт… она…

Уже на земле, я успеваю повернуться и вижу, как она отрывает меч от своей груди и вновь взмахивает им в воздухе. Клянусь, что он излучает особое сияние, алый всполох, который описывает дугу в воздухе перед тем, как перерезать монстру горло.

Из ран вырывается густая жидкость. Это не кровь, не та красная жидкость, что я всегда считал знаком ранений. Эта кровь гораздо более вязкая, и её запах, отвратительный и насыщенный, доходит до меня, едва ли не заставляя задохнуться.

Одетт делает шаг назад, и вдруг та жидкость, что покрывает её, вспыхивает.

Она горит.

Над горой раздаётся звериный вопль, и она падает на землю, охваченная пламенем. Крик, замолкает почти сразу, когда тело теряет свою форму и валится на бок, начав медленно превращаться в угли.

Я смотрю на Одетт в полном недоумении, но на её лице не нахожу ничего, кроме растерянности, которая вскоре сменяется на более жестокий взгляд, решительный и даже беспощадный. Она смотрит на другого демона.

— Отпусти нас, и я пощажу тебя, — говорит она тем же прекрасным голосом, который несёт в себе одновременно и сладость, и остроту, — или сразись со мной и сгоришь, как он.

Тварь выпускает предупреждающее рычание. Она смотрит на того, кто всё ещё горит без объяснимой причины на земле.

— Ты нас обманула, — шипит тварь, — значит, у тебя есть его сила.

Одетт крепче сжимает оружие. Я понимаю, что она готовится к следующему удару, и спрашиваю себя, сможет ли она повторить свой подвиг, пока я пытаюсь встать. В этот момент тварь поворачивается и… убегает.

Одетт тяжело вздыхает, её белые костяшки рук сжаты вокруг рукояти меча, её тёмная одежда в пятнах крови и земли. Зелёные глаза теряются в лесной тени, насторожённо следя за любой угрозой. Её щеки обагрены напряжением.

Она прекрасна и совершенно дика.

Она — победоносная воительница… нет, она — королева, способная склонить на колени целые армии.

Она оборачивается, и тогда эта воительница, эта королева, произносит моё имя.

— Кириан, — шепчет она едва слышно, — Кириан, нам нужно уходить.

Я на мгновение задерживаю дыхание, выходя из транса, но подчиняюсь. Я встаю, глотая боль в уставших от борьбы мышцах, от новых ран и ударов, от пульсирующей боли в висках, и мы начинаем спускаться.

Мы больше не разговариваем, пока не видим на горизонте очищенную тропу и не выходим за пределы Проклятой.

***

Нам предстоит пройти ещё немного, чтобы добраться до пещеры, через которую мы вышли раньше, и я уже не нахожу ни следов Эренсуге, ни тел. Это заставляет меня задуматься: есть только два возможных объяснения — их похоронили или чудовище их поглотило.

Одетт находит могилы в лесу.

Семь. Семь погибших. А мы потеряли ещё троих на горе.

Записка Нириды, кусок бумаги, проткнутый кинжалом и привязанный к коре дерева, лишь гласит:

«Ты знаешь, где нас найти. Мы должны уйти, чтобы позаботиться о раненых. Не задерживайся».

Нирида доверяет мне, как и я ей. Она знает, что я жив. Она знает, что и Одетт жива. Но когда я смотрю на неё, не могу не думать, как близки мы были к тому, чтобы не спуститься с этой горы.

Я был уверен, что увижу, как Одетт разорвут на части, прежде чем меня убьют. Хотя я понимал, что поддаваться страху — значит кормить их, я был уверен, что мы умрём. И я ненавидел её за то, что она не побежала.

Но теперь Одетт шагает рядом, её шаг медленен, но уверенный, она движется через тьму, и я знаю, что никогда не забуду её образ, держащей меч, её глаза, горящие огнём, и решимость в голосе, когда она пообещала смерть.

— Как ты это сделала? — наконец спрашиваю я.

Мы не обсуждали это. Мы не говорили о том, что, если бы не Одетт, мы бы были съедены этими чудовищами.

Мой меч не причинил им вреда, обдумываю я.

— Не знаю, — отвечает она, и выражение её лица становится более твёрдым. — Я уже не жду, что ты мне поверишь. Я бы сама не поверила.

— Я верю, — отвечаю я, и в её глазах вспыхивает удивление. В этих глазах ещё что-то, что можно принять за вызов. — Так ты сражалась с хиру, верно? Ты защищалась и ранила его.

— Это было иначе, — отвечает она. — Но тогда я тоже не знала, что делаю. Я просто хотела, чтобы он ушёл. А сегодня, перед этими… я просто хотела убить эту тварь, так же как раньше я хотела тебя вылечить.

Я замечаю колебание в её голосе, то как она не решается на меня взглянуть, когда говорит об этом, и решаю осторожно продолжить.

— Тебя называли Дочерью Гауэко?

Тогда она действительно поворачивается. В её глазах — настоящий ужас.

— Я думаю, что эти твари тоже не понимают, кто я. Дочь Мари. Дочь Гауэко… Каждая из них видит во мне что-то своё. — Она качает головой. — Но они не знают. Эти существа, наверное, почувствовали мою магию, так же как её чувствовали Тартало или Ламия. Может, они встречали Гауэко, может, это он их туда заточил, и они не знают о других богах, или уже забыли их… и вот, они связали мой запах с ним.

Я обдумываю её слова.

— Как бы то ни было, ясно, что у тебя есть магия, и она не только позволяет тебе исцелять или изменять форму. Она также позволяет убивать.

Одетт резко останавливается. В её глазах — едва заметное свечение в темноте леса.

— Тебя это пугает?

— Нет, — отвечаю я без раздумий.

Она выглядит удивлённой. Думаю, не столько от моего ответа, сколько от моей уверенности, от спокойствия, с которым я это говорю.

— Почему? — шепчет она.

Я пытаюсь слишком сильно не улыбаться, потому что знаю, что это её разозлит.

— Потому что мне интересно, что ты можешь ещё.

И потому что ты прекрасна и великолепна, но это я не говорю вслух.

Рядом ухает сова, и я замечаю, как Одетт обвивает себя руками, возможно, чтобы согреться, а может, чтобы избавиться от воспоминаний.

Между деревьями мерцают огоньки ближайшей деревни. Мы подходим к входу в Лиоте, одно из первых поселений на юге от Сулеги.

— Я не одна из тёмных существ Гауэко, я — человек, — вдруг говорит она, после долгой паузы. — Но да, во мне есть магия, та самая, из-за которой, вероятно, мои родители продали меня Ордену, и та, по которой бог Львов проклял меня в момент моего рождения.

Я не могу удержаться, и, возможно, мой вопрос звучит слишком испуганно.

— Твои родители продали тебя?

Одетт глубоко вздыхает.

Я не знаю ничего о ней, кто она, откуда. И она, наверное, это понимает, потому что кусает нижнюю губу перед тем, как сказать:

— Я расскажу тебе. Когда-нибудь, — добавляет она, и я сдерживаюсь, чтобы не продолжать расспросы.

— Ты веришь в их бога? — осторожно спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она, и её рука скользит к виску. — Думаю, я перестала верить ещё до того, как попала в Эрею или даже во дворец Львов. Я отказываюсь верить, что мои друзья теперь в Аду, только потому что родились с магией. Я отказываюсь. Кроме того, теперь я знаю, что нас обманывали в многих других вещах.

Мы оба молчим. Есть нечто, что заставляет меня продолжать задавать вопросы, но я видел страх в её глазах, и сегодня… на сегодня нам и так хватит.

— Почему мы стоим здесь? — спрашивает она.

Я провожу рукой по волосам. Моё сердце ускоряет свой ритм.

— Если мы продолжим этот путь, через пару часов доберёмся до Виллы Трёх Песен. Там нас уже ждут.

— А чего мы ждём? — спрашивает она.

Я немного двигаю ногами, нервничаю, надеясь, что она не заметит, как меня пугает то, что я собираюсь сказать.

— Если мы пойдем этим путем, то доберёмся до деревни с тавернами… и с кроватями.

Её брови слегка поднимаются, и я вижу, как в её глазах появляется понимание того, что я предлагаю. Она удерживает мой взгляд, не отводя глаз, и в тот момент я готов был отказаться, но мои ноги остаются на месте, а её взгляд не отпускает.

Я думаю, она собирается назвать меня придурком, и её молчание тянется так долго, что я начинаю сомневаться в себе. В конце концов, вернуться к тому, что было, — это опасно, когда предательство и ложь всё ещё нависают, между нами, но каждая клетка моего тела требует быть рядом с ней.

Должно быть, в ней есть нечто подобное. Возможно, это то, о чём она говорила, когда сказала, что её чувства ко мне не изменятся, несмотря на всё, потому что она чуть поворачивается и идёт дальше, через лес, по тропе, ведущей к светящимся огонькам деревни.

Я следую за ней, не задавая больше вопросов.

***

Отрывки воспоминаний другой ночи всплывают в моей памяти, той, когда мы вместе переступили порог другой таверны с похожими планами.

Но сегодня всё иначе. Теперь я знаю, кто она, или, по крайней мере, пытаюсь это понять.

Пара монет обеспечивает нам комнату в единственной гостинице деревушки. Дома здесь такие же, как в том последнем селении перед границей, а трехэтажное здание гостиницы полностью построено из дерева. Хозяин говорит, что может принести нам чистую одежду и предложить воспользоваться общими банями, чтобы привести себя в порядок. Возможно, он заметил кровь. Я благодарю его и добавляю третью монету — за молчание, за то, чтобы он не задавал вопросов.

Я отказываюсь от его предложения проводить нас, сам беру ключ и поднимаюсь по узкой лестнице. Одетт идет впереди. Я слышу её дыхание — мягкое, чуть учащённое. Интересно, это усталость или всё же напряжение? Возможно, она тоже нервничает, несмотря на всё, что мы уже сделали.

Когда мы достигаем последней ступеньки, я кладу руку на её поясницу. Чувствую, как она сначала напрягается, а затем постепенно расслабляется, прежде чем мы вместе продолжаем путь к нашей комнате.

Войдя внутрь, я не осматриваю комнату. Просто жду, пока она не войдёт следом, не закроет дверь за собой и не облокотится на неё с ленивой грацией. Всё моё тело охвачено желанным ожиданием, когда она откидывает голову назад, полуприкрывает свои невероятно красивые зелёные глаза и долго смотрит на меня.

— Что ты собирался сделать? — спрашивает она, голос её чуть хрипловат.

Горло пересыхает. Этого достаточно. Всё, что нужно, чтобы показать, насколько неуместны мои мысли о ней, насколько непристойны все те желания, которые я испытываю… которые я собираюсь воплотить.

Я делаю шаг вперед и целую её, прижимая своё тело к её. Чувствую, как её мягкая грудь касается моей груди. Она глубоко вздыхает, словно этот поцелуй вырвал у неё воздух, и я притягиваю её ещё ближе. Пальцы сжимаются на её талии, и вдруг я осознаю, насколько большими кажутся мои руки на её теле, таком миниатюрном, хрупком… Но нет, не хрупком. Она уже доказала это.

Именно Одетт углубляет поцелуй, двигает бёдрами так, что они идеально соприкасаются с моими. Её тихий, сладкий стон отзывается вибрацией на моих губах и эхом в моей груди, когда она ощущает вставший член на своем животе.

Я не знаю, откуда нахожу в себе силы немного отстраниться, остановить поцелуй и встретиться с её взглядом — ясным, и прекрасным.

— Это ещё больше всё не усложнит?

Всё было бы проще, если бы она решила остаться. Если бы я рассказал ей, что она не обязана помогать нам, и она, несмотря на это, стала бы Королевой Королей, в которой так нуждаются Волки.

— Давай забудем обо всём на несколько мгновений. Я устала так себя чувствовать.

— Так?

— Злость. Грусть. Пустота. — Она качает головой. — Я останусь, я помогу вам, а потом разрушу договор с Тартало. А пока… я не хочу быть больше одна.

Чувство вины пронизывает меня насквозь, когда я понимаю, что это будет не так просто. Даже если мы оба переживем эту войну, даже если Волки победят, я не знаю, как освободить её от этого договора.

Я должен был ей сказать. Признаться прямо сейчас, рискуя потерять её. Но если она уйдёт… если она покинет нас… Я потеряю не только её. Это было бы меньшее из зол. Да, это сломало бы меня, но это был бы её выбор, и я смог бы с этим смириться. Но главное — другое: восстание останется без королевы, война в Эреа лишится поддержки, Волки навсегда окажутся под гнетом Львов, репрессии, пытки и истребление магии продолжатся.

Я проглатываю правду, оставляя эту занозу где-то между рёбрами, потому что Нирида права: я не могу рисковать и позволить ей уйти.

Часть меня, более достойная, знает, что я должен сказать правду, но другая… другая хочет затащить её в постель, стать на колени и поглотить её полностью. И сегодня я позволяю этой части взять верх. Почти слышу насмешливый голос Нириды: «Твоя похоть принимает самые ужасные решения».

Я касаюсь ее лица.

— Ты уверена?

— Поцелуй меня, Кириан, — приказывает она, её голос звучит твёрдо. — Не нарушай своих обещаний.

По телу пробегает сладкая волна удовольствия, вызванная её обжигающим взглядом и губами, которые так явно манят к запретному. Её руки скользят по моей шее, запутываются в волосах на затылке и тянут меня к себе, но я не поддаюсь, не даю ей этого поцелуя.

Схватив её за талию, я резко поворачиваю её так, что она оказывается прижатой к двери, а её бёдра теперь там, где я хочу. Её тихий вздох срывается с губ, она упирается предплечьями в дверь. Я склоняюсь, пальцами убираю волосы с её шеи и оставляю там долгий, горячий поцелуй.

Нет время для размышлений, для выбора между теми сладостными извращениями, о которых я столько раз мечтал. Я просто действую. Моя рука скользит вниз, к её внутренней стороне бедра, и Одетт выгибается навстречу моим прикосновениям, даже несмотря на то, что, между нами, всё ещё слишком много одежды.

Слишком много.

Из груди вырывается почти бессознательное рычание, и я расстёгиваю её штаны, не давая ей возможности двигаться, прижав её к двери. Я чувствую насколько она влажная на моих пальцах, и тёмная, первобытная похоть проходит сквозь меня, шепчет: больше, больше, больше…

Я ласкаю её так, как уже узнал, как ей нравится. Наблюдаю, как она изгибается под моими пальцами, отвечает на прикосновения. Одним пальцем рисую круги. Ещё один. Моя другая рука поднимается к её груди, сжимает её, пока мои пальцы погружаются внутрь неё.

Одетт откидывает голову назад, и её стон, полный наслаждения, пробуждает во мне что-то дикое, заставляет каждый нерв в теле петь. Я прижимаюсь к ней бедрами, не осознавая, что делаю, — теряю контроль, утрачиваю всякое чувство меры.

Не знаю, как мне удаётся сохранить хоть каплю ясности, чтобы наклониться к её уху и, не останавливая движения пальцев, прошептать:

— Я обещал, что буду заниматься любовью с тобой на кровати, но не могу сдержать обещание.

— Кириан… — шепчет она, её голос — нежный, мягкий, как сон, который я ждал слишком долго. Это лишает меня последней капли разума.

— Я возьму тебя здесь, — говорю я, шепча прямо в её ухо, вынимая пальцы, чтобы стянуть с неё штаны, расстегнуть свои… — Прямо у этой двери. Если ты позволишь. Если ты захочешь.

Я не обращаю внимания на ремни, на оружие, всё ещё болтающееся у нас на поясе. Времени нет. Я направляю член к её входу и жду.

Её тихий, почти болезненный стон вырывается из груди.

— Кириан, будь ты проклят… Давай уже.

И когда она откидывается назад, выгибается, приглашая меня продолжить, я мягко, осторожно вхожу в неё. Это словно прикосновение к небесам.

Одетт стонет, и напряжение в тот момент, когда я почти полностью выхожу из неё, а затем снова погружаюсь, настолько невыносимо сладкое, что мне приходится на мгновение остановиться.

— Чёрт… — срывается у меня с губ.

— Кириан, не останавливайся, — мурлычет она, и её голос, её шёпот моего имени вынуждает меня вцепиться пальцами в её бёдра, чтобы удержать яростное, требовательное желание.

— Дай мне секунду. — Я упираюсь лбом в её шею и пытаюсь досчитать до трёх. Один, два…

— Кириан… — умоляет она.

Снова её голос, её манера произносить моё имя с такой желанной, опасной интонацией — мелодия, способная разрушить любой самоконтроль.

— К чёрту всех тёмных тварей, Одетт, — рычу я, скользя рукой между её ног.

На этот раз уже она срывается на проклятие, а я снова прикасаюсь к ней, сильнее, упорнее, борясь с инстинктами и желаниями, чтобы хоть немного сдержаться, вернуть крошечную часть утраченной ясности.

Мои пальцы рисуют круги, и я чувствую, как она начинает двигаться в ответ, превращаясь в соблазн, перед которым я больше не могу устоять. Когда контроль возвращается хотя бы на мгновение, я позволяю себе поддаться.

Одной рукой я удерживаю её бедра, другой продолжаю ласкать, проникая в неё вновь, на этот раз глубже, настойчивее. Её тихие, прерывистые слова звучат словно молитва или проклятье.

Я продолжаю, и, будучи уверен, что ей не больно, больше не сдерживаюсь. С силой вхожу в нее, подстраиваясь под ритм её тела, её дыхания, её стонов. Я беру её здесь, у этой двери, пока она не растворяется в моих руках, а я теряюсь вместе с ней.

Медленно я чувствую, как её тело напрягается под моими пальцами, как она выгибается ради меня. Её дыхание становится всё тяжелее, а стоны — всё громче, даже несмотря на то, что она прикусывает нижнюю губу, пытаясь их заглушить. Этот взгляд, останется со мной, ещё долго преследуя мои сны.

Я отвечаю ей, вонзая зубы ей в шею, захваченный желанием и полностью потерянный в этом моменте. И тогда я чувствую: её оргазм.

Она шепчет моё имя, когда достигает вершины, и это становится последней искрой для меня. Я прижимаюсь сильнее к ней, двигаясь в последних, резких и необузданных толчках, пока не кончаю сам.

Прежде чем отстраниться, я оставляю мягкий, нежный поцелуй на её шее и улыбаюсь, слыша её тяжёлое, сбившееся дыхание, её тихие вдохи и выдохи.

— Прости, что не сдержал обещания, — шепчу я.

Она издаёт звук, наполовину вздох, наполовину короткий смех, и я думаю, что в этом мире нет ничего прекраснее, чем её смех.

Глава 9

Одетт

Я теряю счёт времени, которое провела здесь, в этом месте.

Гостиница имеет частные ванные комнаты, природные термы, которые обогревают бассейны, вырытые в камне, и в это время здесь никого нет.

К счастью, Кириана тоже здесь нет. Мужские и женские купальни разделены, и я благодарна за эти минуты тишины, которые позволяют мне прийти в себя.

Его голос, эта улыбка, полная обещаний, или просто его проклятое присутствие — достаточно, чтобы я теряла всякое ощущение реальности, контроля и приличий.

Чёрт возьми… мне даже становится стыдно, когда я думаю о том, что мы только что сделали.

Секс не был для меня чем-то новым до встречи с ним. Я была с другими парнями и думала, что испытала почти всё, но это…

Кириан занимается сексом по-другому. Никогда прежде я не чувствовала ни к кому такого, этого огненного желания в жилах, этой острой потребности, которая сжимает мои нервы, как боль в ребрах, заставляя меня тянуться к нему и шепчет, что этого никогда не будет достаточно.

А его руки, эти искусные, грешные пальцы — настоящая пытка, и он это знает. Этот мерзавец прекрасно понимает, как ко мне прикоснуться, чтобы я потеряла голову.

Я сглатываю.

Отгоняю эти мысли от себя и погружаюсь в воду, позволяя тёплому покалыванию расслабить напряжение в груди.

Осторожно провожу рукой по ране и внимательнее осматриваю следы этих чудовищных зубов. Не все вошли с одинаковой силой; некоторые оставили лишь фиолетовые пятна. Более острые, в свою очередь, пробили кожу глубже, и мне нужно будет обратиться к целителю, чтобы он снова наложил швы. Хотя…

Я снова пытаюсь то же, что и с ранами Кириана, снова чувствую этот толчок, энергию, которая исходит откуда-то из глубины меня. Но снова это ощущение становится неприятным, и мне приходится остановиться.

Возвращаются те же вопросы, что кружат в голове, как тяжёлые создания, которые сталкиваются с углами и сшибают стенки своими острыми крыльями:

«Почему я могу лечить других?»

«Почему Орден скрывал это от нас?»

«Почему меня называют дочерью Мари?»

И вот я думаю о Элиане. Думаю о его смерти, такой глупой и несправедливой. Думаю о том, как его оставили умирать, потому что если бы ампутировали ногу, это не принесло бы пользы Ордену, и меня бросает в дрожь.

Если бы я знала это, если бы я осознавала силу, которая скрыта в моих руках…

Я сжимаю их так сильно, что чувствую боль в ладонях, и снова закрываю глаза, позволяя всему вернуться ко мне: ненависть, злость, вопросы, беспомощность и вина.

Заканчиваю с ванной, надеваю тунику, которую принес хозяин, и, возвращаясь, замечаю, что Кириан уже пришёл и проявил предусмотрительность, зажёг свечи, о чём мы не подумали раньше.

Комната явно не стоит тех двух серебряных монет, которые Кириан заплатил за неё, но она большая, возможно, самая большая в этом месте, судя по узким лестницам и коридорам.

Здесь есть гораздо более скромная уборная, чем в главных термах, и балкон, с которого открывается вид на огоньки всей деревни. В центре — маленький столик для чая, два кресла, которые смотрят в сторону кровати, которая, безусловно, была бы удобнее двери… хотя, возможно, не так интересна.

Я качаю головой, чтобы избавиться от этих мыслей, и подхожу к балкону, где Кириан сидит на краю, опираясь грудью на одну из деревянных балок, а ноги свисают вниз.

Он тоже в тунике, не совсем застёгнутой, так что её края открывают грудь, на которой теперь осталась только шрам, прочерчивающие его татуировки.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — отвечаю я.

Я останавливаюсь на секунду.

— Ты голодна? — нарушает молчание он. — Я заказал ужин.

Он указывает на поднос, который я не заметила. Там рис, какое-то мясо, тушёное с овощами, фрукты и что-то, что я не могу разглядеть отсюда.

Мой живот урчит от одного только вида, и я сажусь рядом с ним. Мне не хочется считать это ужином; скорее, это ранний завтрак. Должно быть, уже поздно, очень поздно.

В деревне почти нет света; горят только несколько фонарей на улицах и красивые сады Сулеги. Остальное — тьма и звезды.

— Ешь, — говорит он, сдвигая поднос так, чтобы он оказался, между нами. Я тоже подхожу к балкону. — Пересечь гору было сложно, но, возможно, мы ещё не дошли до самой трудной части. Тебе придётся снова стать ею. Тебе нужно будет сыграть роль, и, возможно, от тебя потребуют…

У меня скручивает в животе.

— Молчи, — прошу я. Кириан замолкает, я провожу рукой по вискам. — Я понимаю. Сейчас я просто хочу… хочу…

— Хорошо, — быстро отвечает он. — Ешь. Тушёное мясо не ахти, но оно ещё тёплое, и тебя насытит.

Он улыбается мне, этой простой и очаровательной улыбкой. Я хочу ухватиться за неё, и именно это я и делаю. Я сосредотачиваюсь на еде и молча разделяю её с ним, пока не доходим до десерта, и Кириан притворяется, что ему не нравится вареник с персиковым джемом, хотя он на самом деле вкусный, и он оставляет его мне.

— Расскажи, кто ты, Одетт, — просит он, в полумраке балкона.

— Ты же знаешь, кто я, — отвечаю я.

Кириан качает головой. Тёмный локон, не заплетенный в хвост, касается его щеки, когда он двигает головой.

— Скажи, где ты родилась, где выросла. Расскажи, кто купил тебя у твоих родителей. Расскажи, каким был Элиан.

Элиан.

Упоминание его имени причиняет мне острую боль в сердце.

— Ты помнишь его, — удивляюсь я.

— Ты говорила о нём, когда ведьмы наложили на тебя проклятие в Лиобе.

И он не забыл. После всего, что случилось в тот день, после всего, что мы сделали, он запомнил это имя… потому что слушал.

— Он был моим лучшим другом, — тихо признаюсь я. — Он тоже был частью той же организации, которая послала меня заменять Лиру. Нас называют Воронами, а организацию — Орденом.

Это имя, это упоминание заставляют его глаза заблестеть от любопытства.

Я никогда не говорила об этом никому, кроме тех, кто был внутри. Я не думала, что когда-то буду это делать. Меня тренировали так, чтобы я предпочла смерть предательству, и мне даже в голову не приходило, что я добровольно раскрою их секреты. Но то, что я сказала ему раньше, правда: я устала быть злой, одинокой и грустной.

Вороны не заслуживают моей преданности, теперь я это знаю. И хотя Нирида и Кириан не рассказали мне всей правды, хотя я связана с ними, я всегда была хороша в оценке серых оттенков, и я понимаю: они слишком многое ставят на карту, доверяя мне. В конце концов, убив Лиру, я взяла на себя обязательства, о которых даже Орден не знал.

А теперь я снова одна.

— Орден, — повторяет Кириан, когда я слишком долго молчу. Возможно, он боится, что я раскаиваюсь.

Но я должна кому-то довериться.

Мне нужно во что-то верить.

— Я выросла там, с тех пор как себя помню. Орден принимает детей, обладающих даром перевоплощаться, и обучает их заменять важные личности в мире Львов: влиятельных дворян, политиков, священников, воинов… Потом мы исполняем приказы.

— Какие приказы выполняла ты?

Глотка пересыхает.

— Я помогала торговцу тканями, который благодаря мне заключил сделки с короной, и я добилась, чтобы выбрали старшего священника для управления Адорарием Галерей.

Кириан слегка хмурит брови.

— Это всё?

Я сжимаю кулаки.

— Да. Наверное, мне не хватило времени на что-то более важное.

— Почему вы это делаете?

— Заменять Львов? Чтобы делать добро.

— Что такое делать добро? — спрашивает он.

Я понимаю, что он не пытается меня задеть. Отодвигаю поднос в сторону, втягиваю ноги на балкон и прижимаю колени к груди, опираясь спиной на ограждение, смотрю в темноту деревни.

— Честно говоря, я не знаю, — отвечаю. — Это то, чему меня учили всю жизнь, что мне сказали делать. Выбирают несколько людей с похожим телосложением, чтобы заменить одну и ту же личность, готовят их годами, чтобы те забыли свою собственную личность и стали тем, кого должны заменить. Потом выбирают лучшего, чтобы выполнить задание. Остальных перераспределяют на более мелкие миссии.

— А тебя выбрали стать Лирой.

Я киваю.

— Из двадцати одной кандидатки.

Кириан поднимает брови, но я вижу, как он пытается скрыть удивление.

— Почему тебя?

— Потому что я была лучшей в своей группе, — отвечаю без малейшей гордости. — Потому что я была готова пойти на большее.

— Как именно?

— Нас постоянно проверяли. Все наши задания проходили через экзамены, но время от времени нас подвергали более строгим проверкам, где оценивался наш результат. Хотя первое место было оспариваемым, я набрала наибольшее количество баллов на финальном экзамене, и выбрали меня.

Я уже знаю, что он спросит, прежде чем открывает рот.

— Что тебе пришлось делать?

И я не уверена, готова ли я ответить на этот вопрос.

Вспоминаю липкую жару лета, смех молодежи. Цикад и шёпот ветра в разгар ночи. Два робких пальца, осторожно касающиеся кожи моей руки с нежной застенчивостью…

— Это длинная история, капитан, а ты устал.

— Не настолько, чтобы не захотеть её услышать.

— Этой ночью нет, — отвечаю спокойно.

Кириан слегка наклоняет голову. Он тоже подтягивает ноги и прислоняется к стене прямо напротив меня. Он улыбается слегка, с интересом, и я понимаю, что если он будет настойчив, если спросит хотя бы ещё раз, я расскажу ему всё.

Но он не спрашивает.

— А какие другие истории можно предложить этой ночи?

Я тереблю руки, которые, несмотря на всё ещё сохраняющееся тепло от терм, начинают холодеть.

— Что хочешь узнать?

— Я же говорил, — отвечает он просто. — Всё.

Я игнорирую дрожь, которая пробегает по моей спине, и ту сладкую теплоту, что осталась между лопатками.

— Я не знаю, где родилась, — отвечаю, возвращаясь к его первому вопросу. — Наверное, это было где-то рядом с Островом Воронов. Там и находится Орден. Родители тех, кто рождается с этим проклятием, продают детей или оставляют их, если они достаточно напуганы. Некоторые умерли, но большинство… это просто люди, которые боятся разгневать Бога и не имеют смелости убить собственных детей.

— А твои родители… они?

— Я так и не узнала. Не хочу знать, — отвечаю искренне, и какое-то болезненное чувство заставляет меня сменить тему как можно быстрее. — Я изучала тебя в свой первый год обучения.

Кириан поднимает брови.

— Что ты узнала?

— Немного, как ты мог заметить. — Вздыхаю. — Знала, что ты был украденным ребёнком, думала, что ты сражаешься за Львов, и больше ничего, ведь никто не знал о твоей связи с Лирой.

— Она очень позаботилась о том, чтобы так было, — отвечает он усталой улыбкой, и я понимаю, что теперь мы наступили на скользкую почву для него.

— Истории на сегодня закончены, капитан. Думаю, нам обоим стоит поспать.

Он вздыхает и кидает на меня ленивый взгляд, но не возражает, и это единственное доказательство того, насколько он действительно устал.

Он забирает поднос и оставляет его на столике, прежде чем закрыть раздвижные двери, ведущие на большой балкон. Тепло внутри сразу же снова окутывает меня.

Он гасит все огоньки, оставляя только одну на том же столике, и стоит у изножья кровати.

— Дашь мне взглянуть на рану на груди? — спрашивает он очень тихо, почти шепотом.

Это не первый раз, когда он об этом просит, и, хотя я не понимаю, почему он так интересуется, это хотя бы я могу ему позволить.

Я сажусь на колени на кровати и позволяю ему подойти, садясь рядом на матрас, прежде чем спустить тунику с плеча, чтобы показать швы.

Его пальцы останавливаются на мгновение, как будто он готов их прикоснуться, и на его лице появляется гримаса.

— Правда, ты заживаешь быстро, — замечает он, и я замечаю, что он что-то держит в себе, то, что не решается сказать. — Если повезёт, укус тоже заживёт с такой же скоростью.

Я поднимаю руку, не прося разрешения, и тянусь к его виску, ища ту рану, из которой раньше текло так много крови. Она скрыта под волосами, маленькая, но всё ещё воспалённая. Мне достаточно одной мысли, одного желания, и рана заживает.

— Одетт, — произносит моё имя медленно, — можно поговорить сейчас?

Я сразу понимаю, о чём он, и всё же отвечаю:

— Мы уже много говорили, Кириан.

— Я хочу рассказать тебе всё. Мне нужно, чтобы ты поняла: я никогда не причинил бы тебе вреда, и Нирида тоже не хотела тебя ранить, и тот договор с…

— Хватит, — перебиваю его, закрывая глаза и поворачиваясь спиной.

— Что так пугает тебя?

— Завтра я снова буду Лира, — отвечаю, не оборачиваясь. — Ты сам сказал: меня ждут испытания посложнее тех, что мы прошли сегодня. Дай мне отдохнуть, Кириан. Сегодня я хочу поспать, не думая ни о чём, кроме того, что я жива. — Ищу край одеяла и тянусь к нему, чтобы забраться в постель. — Ты можешь спать на той стороне кровати, не переходя на мою, или можешь лечь на пол.

Несколько секунд не слышно ничего. Потом я слышу его шаги, медленные, к единственному источнику света на ночном столике, и как он гасит его дыханием. Кровать прогибается под его весом, и тепло его тела наполняет пространство вокруг, создавая невероятное ощущение уюта.

— До завтра, Одетт, — шепчет он.

Я не отвечаю.

***

Некоторое время я не понимаю, где нахожусь. Я чувствую лишь тепло под собой, мягкость на коже и абсолютно успокаивающее ощущение.

Он пересек границу. Конечно, пересек.

Я ощущаю мышцы под руками, твердость под щекой и мягкое дыхание, касающееся лба.

Может быть, это я. Чёрт.

Я пытаюсь медленно отстраниться от него, чтобы не разбудить и встать до того, как он это сделает, когда вдруг чувствую руку на нижней части спины, удерживающую меня на месте.

— Доброе утро, — мурлычет он, касаясь моей головы.

Должно быть, я оказалась на нём, притянутая его теплотой и окружённая его огромными руками, которые теперь держат меня, чтобы я не двигалась.

Под моими руками — его обнажённая кожа, потому что, похоже, он снял тунику. Я пытаюсь отстраниться, теперь уже без всяких колебаний, когда он проснулся, но он сжимает меня сильнее.

— Куда ты собралась?

— Утро настало.

Вздох. Я с трудом сдерживаю свой ответный вздох, не позволяя себе то, что изменит всё, изменит и меня.

Я перестаю бороться, и Кириан это замечает, но не говорит ни слова.

Мы остаёмся так несколько секунд, и я думаю, о чём он может размышлять, когда его рука начинает скользить по моей спине, в какой-то небрежной ласке.

— Ты готова? — шепчет он, и в этом вопросе есть что-то искреннее, как будто отрицательный ответ мог бы что-то изменить.

— Да, — вру я.

Я не должна быть здесь. Не должна обнимать его, не должна позволять себе согреться в этом тепле, которое кажется почти нереальным и манит меня обратно в сон. Не должна прижимать щеку к его плечу и наслаждаться мягким запахом его кожи.

Но я делаю это. Я делаю это каждой клеточкой своего тела.

— Ну… а я нет, — говорит он, решительно.

Я слегка удивляюсь и пытаюсь подняться, чтобы положить конец всему этому, но всё выходит не так, как я планировала.

Кириан поворачивает меня с какой-то оскорбительной лёгкостью, и вот он уже сверху, с руками по обеим сторонам моей головы. Его глаза полузакрыты, волосы растрёпаны, и я никогда бы не подумала, что такая обычная картина может казаться частью такого запретного сна.

— Дело в том, что у меня есть проблема, — говорит он, с легким хрипом в голосе.

Я сглатываю.

— О, да?

— Я человек слова, Одетт, и мне некомфортно уходить отсюда, не выполнив его.

Кровь в венах вскипает от его взгляда, даже прежде, чем я успеваю собрать все мысли в кучу. Потом я вспоминаю, это неприличное предложение, ещё более неприличные поступки, что произошли прошлой ночью, и меня пронзает дрожь.

Не должно быть так. Это ужасная мысль, но тот день, что ждёт меня там, снаружи…

— Так выполните своё слово, капитан. Я не хотела бы, чтобы вы его нарушили из-за меня.

Он не колеблется. Кириан наклоняется ко мне и целует так глубоко и нежно, как будто пробует меня впервые, и я чувствую, как реальность постепенно исчезает.

Лира. Встреча с королевой Сулеги. Вороны. Сделка с Тартало и ведьмы, которые, похоже, ничего не знают…

Я скольжу руками по его плечам, переплетаю пальцы на затылке и отвечаю на поцелуй с такой же отдачей.

Правда, я никогда не делала этого так, с таким полным забытием. С ним это легко, невероятно легко перестать думать, сосредоточиться только на нас двоих, как на центре всего мира…

Нет места для раздумий о том, что мы делаем. Кириан распахивает мою тунику, открывая моё голое тело под своим, и глубоко вдыхает, увидев это.

— Скажи, что тебе нравится, — осмеливается он попросить.

Я сдерживаю правду, что мне нравится всё, что он делает, потому что это наверняка порадует его эго, которое и так не нужно раздувать, и просто отвечаю:

— То, что ты делал до сих пор, мне нравилось.

— Это не ответ, — рычит он.

Я притягиваю его к себе и пытаюсь поцеловать его в губы, но он сопротивляется с озорной улыбкой.

— Мы можем говорить или ты можешь меня целовать, но не то и не другое одновременно, — отвечаю решительно я.

Он смеётся, но не сомневается.

— Целовать, так целовать, — шепчет он, прижимаясь к моим губам, и снова наклоняется, чтобы поцеловать меня долго и медленно, так, что это зажигает меня по-настоящему.

Он занимается со мной любовью на этой кровати, как и обещал, и в его движениях, ласках и поцелуях я чувствую что-то похожее на отчаяние, как будто этого не достаточно. Это не просто желание. Это нечто более интенсивное, более физическое, чего я раньше не испытывала, и что немного пугает. Но я не позволяю себе думать об этом. Я позволяю себе быть увлечённой тем же желанием, что и он, и на несколько мгновений не существует ничего другого в этом мире. Только Кириан с его руками. Кириан с его поцелуями. Кириан с его нечестивыми обещаниями.

Когда мы заканчиваем, он целует меня в лоб, в поцелуе — чистом и нежном, таком кратком, что он проходит, как один миг, и оставляет меня одну, пока спускается в баню умыться перед уходом.

Чуть позже я делаю то же самое и удивляюсь, обнаружив, что, когда я возвращаюсь, он ещё не закончил. Я выглядываю на балкон, опираюсь на ту самую деревянную конструкцию, на которой вчера мы делились тайнами, и смотрю на деревню внизу.

Несмотря на ранний час, на улице уже есть люди: те, кто идут работать в поле, кто открывают маленькие лавки или несут товары на рынок.

Легко было бы принять любую из этих форм, украсть какую-нибудь более неприметную одежду, чем эта, что на мне, и исчезнуть. Я достаточно сильна, чтобы сбежать, не давая возможность Кириану найти меня. Времени будет немного, но я знаю, что смогла бы это сделать…

И по мере того, как проходят минуты, а он не появляется, я всё больше склоняюсь к этой мысли.

Львы, Волки, и если захочу, то и Вороны — все они исчезнут. Я могла бы выбрать любую форму, любой облик, который мне нравится, и начать с чистого листа, пока не найду способ освободиться от сделки с Тартало или пока он не потребует меня, чтобы поглотить. Никто бы меня не узнал, никто бы не смог найти меня.

Но время идёт, и я не перестаю думать, просто думать, не делая ничего, чтобы выйти из этой комнаты, избавиться от этой одежды или этого лица, и Кириан в конце концов приходит с выражением, которое я не уверена, как интерпретировать, между удивлением, потрясением и чем-то трудным для понимания.

— Ты готова? — спрашивает он.

И я снова вру:

— Да.

На этот раз он принимает ложь, и мы отправляемся на Виллу Трёх Песен.

Глава 10

Кириан

Мы увидели стены, которые окружают Виллу, всего через пару часов.

По пути были возведены маленькие храмы, скромные каменные здания, несколько идолов, вырезанных в форме животных, и других с человеческими чертами. На всех них, на головах с потрёпанными краями или на ладонях, повернутых вверх, лежат несколько медных и серебряных монет.

— Нирида сказала мне, что они предназначены для оплаты Эрио, — произносит Одетт.

Я киваю.

— Раньше их оставляли рядом с мёртвыми, но никогда не знаешь, какой путь должна пройти душа. На всякий случай их оставляют и в местах перехода, в любимых местах покойных или в местах, где чувствуется магия.

Она останавливается, когда мы подходим к следующему, последнему перед стеной. Это всего лишь небольшой идол, едва выделяющийся среди серых камней. Но его лицо выражает доброжелательность, а руки открыты, ладонями вверх. Одетт наклоняется, тянет руку, и я останавливаю её, прежде чем она успевает коснуться его.

— Воровать у мёртвых считается непростительным грехом, равным тому, чтобы попросить Гауэко прийти и забрать тебя.

Одетт медленно убирает руку.

— Ты веришь в эти легенды?

Она встаёт и серьёзно смотрит на меня, будто действительно ждёт ответа.

— В каждой легенде есть доля правды, — говорю я. — Лучше не злить Эрио… и не злить Гауэко.

Она оценивает меня несколько секунд, как будто решает, верить ли в это или нет. Затем мы продолжаем путь, чтобы пересечь стены поместья.

Здесь всё так, как я и помнил, а может, даже ещё красивее. Как только мы прошли стены, перед нами открывается просторная, открытая земля, и поля, усыпанные крошечными фиолетовыми цветами, которые выделяются на фоне тёмной зелёной травы. Главная вилла — массивное, но утончённое здание из дерева с железными украшениями — стоит в центре большого комплекса, в котором находятся аналогичные, но меньшие и скромные здания. Главное здание имеет три этажа с высокими, очень высокими потолками. Остальные здания одно- или двухэтажные, гораздо более скромные.

Чёрные крыши, заострённые на концах, спроектированы так, чтобы снег скользил с них, застревая в острых углах, которые изгибаются вверх, образуя изящные орнаменты. Время от времени между зданиями виднеются элегантные сады, где слияние камня и природы выглядит совершенно восхитительно.

С другой стороны, хотя отсюда этого не видно, я знаю, что там. Помню ещё с детства, как меня поражала переменная высота, величественный фасад, видный снизу, и река, словно проходящая через саму основу, в потрясающем инженерном сооружении, которое я не видел в Эреа: десятки притоков, спокойные водоёмы среди висящих садов и озёра, которые усеивали весь южный склон холма.

Вид впечатляющий, даже не оказавшись на той стороне, и я смотрю на Одетт, наслаждаясь тем, как её губы слегка изогнуты, а рот приоткрыт от восхищения.

Мы останавливаемся на несколько секунд: она, чтобы полюбоваться видом, я — чтобы полюбоваться ею. Я надеюсь, быть рядом, когда она поймёт, что означает этот «другой» склон, откуда и взялось имя Виллы.

Она могла уйти. Сегодня утром, после того как мы провели ночь вместе, у неё был новый шанс уйти.

Я не рассказал ей правду. Не мог.

Это была лишь частичная уступка, потому что, если бы она ушла, ей пришлось бы уходить с нетронутым соглашением. И даже так, каждый момент, который она проводила вне гостиницы, был для меня мучительным. Я чувствовал остриё боли, каждый раз, когда кто-то с похожим ростом проходил мимо двери, и я задавался вопросом, не она ли, с другим лицом.

Но её не было.

Когда я вернулся, Одетт всё ещё ждала внутри.

— Одетт, — называю её мягко, не желая нарушать её состояние транса. — Может быть, тебе стоит…

Она понимает без лишних слов. Кивает и начинает менять форму: скулы, губы, глаза, брови… И вот передо мной снова лицо и непреклонное выражение Лиры.

В садах мы встречаем только солдат. Деррик, наверное, постарался разместить их на южной стороне дома. Здесь они, должно быть, разбили лагерь для отряда, которым мне скоро предстоит заняться, теперь, когда мои раны зажили.

Те, кто нас видит, оглядываются на нас, их взгляды устремлены на неё, и я предполагаю, что Нирида уже сообщила им о нашей цели.

Одетт идёт с высоко поднятым подбородком. Я замечаю, что даже её походка — это походка Лиры. Её собственная не такая, не такая строгая, не такая величественная. Её шаги мягче, плавнее. В её движениях есть сила и решимость, но они выражены более мягко, с большей теплотой.

Мы замечаем Нириду, когда она появляется за углом, почти у самой главной постройки.

Прежде чем кто-либо из нас успеет что-то сказать, Нирида хватает меня за руку.

— Где ты был, а? — шипит она и подталкивает меня вперёд, чтобы я не останавливался.

— Мне тоже радостно видеть тебя живой, — отвечаю я, позволяя ей тащить меня.

— Думаешь, я переживала за твою жизнь, болван? — она фыркает. Я замечаю, что Одетт идёт за нами чисто по инерции, ускоряя шаг. — Те, кто сражались с тем чудовищем, остались снаружи. А ты был умнее.

Я дергаю её за руку, и она отпускает, но не останавливается, пока, не услышав от меня.

— Мы нашли тела.

Её взгляд слегка смягчается. Она проводит рукой по затылку.

— Эренсуге, — шепчет она. — Так много людей, проходящих через Галерею, должны были его потревожить. Это было его место, он там жил. Нам повезло, что он был всего лишь в пути. Думаю, он не ожидал нас там увидеть, когда приземлился. Жертвы, тела… Это были солдаты, которым не повезло.

— Рад, что ты в порядке.

Нирида быстро оценивает нас обоих взглядом, проводя его сверху вниз, с прищуром.

— Разве с вами не было ещё двоих, помимо Фолке? — она чуть понижает голос, и в её серых глазах появляется беспокойство. — Я знала, что вы живы, потому что вас видели в пещере, до того, как вход обрушился, — добавляет она.

Тогда я рассказываю ей. Быструю и немного приукрашенную версию ужасов, с которыми мы столкнулись на «Проклятой», когда наш проводник вел нас по пути, который привёл нас прямо туда.

Нирида сдержанно слушает, не торопя меня. Потом выдыхает с ругательством, качает головой и снова идёт, подталкивая нас следовать за ней.