Все потерянные дочери

Заметив меня, он замедляет шаг и направляется прямиком ко мне, останавливаясь напротив.

— Красивое зрелище, — тихо говорит он.

— Да, очень, — соглашаюсь, поднимая взгляд к мерцающим огонькам и фонарикам, которые я удерживаю вокруг дворца.

Эта же невидимая завеса тянется и дальше, за пределы дворца и леса, словно плотина, удерживающая магию внутри, чтобы hiru не смогли её унюхать.

— Тебе не тяжело? — спрашивает он. — Это не отнимает у тебя силы?

— Почему ты решил, что это я?

— А не ты?

Я улыбаюсь — и этого ему достаточно. Он немного перемещается, будто бы делает неуверенный шаг вперёд, и, когда я замечаю, куда упал его взгляд — глаза широко распахнуты, полны ожидания, — я отодвигаюсь в сторону и хлопаю по ступени рядом.

Он не колеблется, но я вижу, как он сглатывает, усаживаясь как можно дальше. Правда, ступеньки здесь узкие, и, несмотря на старание держать колени плотно сомкнутыми, между нами остаётся всего несколько пальцев пространства.

— Ты запускал сегодня фонарик? — спрашиваю я.

— В память о родителях, — отвечаю. — А ты?

Он кивает. Он тоже запускал — в память о них.

Он не знает, что должен был бы запустить ещё один. В память о сестре.

Меня пронзает острая волна вины, насквозь. Но я закрываю глаза и силой изгоняю это чувство прочь.

Что бы я ни думала, что бы ни чувствовала, Арлан не должен знать. Это слишком опасно, и в этом деле честь и честность не имеют значения.

Кириян появляется среди группы солдат, выходящих из одного из залов. Он смеётся, и даже на таком расстоянии он красив: открытое лицо, выразительная линия челюсти, скулы раскраснелись от жары…

— Тебе стоит держаться от него подальше, — вдруг говорит Арлан.

Я не могу не обернуться к нему.

— Думала, вы с капитаном старые друзья, — осторожно бросаю я.

— Так и есть, — отвечает он, не меняя выражения лица. Но под моим внимательным взглядом он отводит глаза и чешет затылок. — Моя сестра и он… между ними кое-что есть, — произносит он наконец с тяжёлым вздохом.

Я несколько секунд не могу осознать, о чём он.

— О… Вот как, — выдыхаю я.

— Я не для того это говорю, чтобы тебя задеть, — спешит добавить он, оживлённо жестикулируя.

— Знаю. — Я пытаюсь улыбнуться, хотя внутри не отпускает мысль, как мне теперь выбираться из этой бури. — Я в курсе истории между твоей сестрой и Кирияном, но это осталось в прошлом.

Арлан хмурится, а я внутренне напрягаюсь, отчаянно вспоминая, не было ли между мной и Кирияном в облике Лиры чего-то лишнего… Слово? Прикосновение? Взгляд?

— Снова повторю: я не хочу тебя задеть. Но по тому, как Кириян смотрит на неё… это ещё не закончилось.

Улыбка срывается с моих губ помимо воли, и Арлан смотрит на меня с тревогой. Несмотря на сходство с сестрой, в его лице есть нечто более мягкое, искреннее.

— Не беспокойся, — быстро говорю я. — Это под контролем.

Арлан кивает, хоть и не выглядит особенно уверенным. Он уже сказал, что хотел, и не станет настаивать. Снова смотрит вперёд, в молчании — и именно тогда до меня доходит: он вовсе не защищает свою сестру от моей связи с Кирияном. Он предупреждает меня.

— Спасибо, — добавляю я, ловя его взгляд. — Спасибо, что беспокоишься.

Он собирается ответить. Я вижу, как он перебирает слова, открывает рот и снова закрывает… и как только мне кажется, что он вот-вот решится сказать что-то ещё, на дорожке, которую мы частично загородили, появляется кто-то ещё.

Кажется, мы оба одновременно оборачиваемся — с намерением встать, извиниться, уступить место… но до этого не доходит.

Я вижу по выражению лица Арлана, по тому, как расширяются его зрачки и приоткрываются губы, что он знает этого мужчину.

— Эмбер, — шепчет он, и я замечаю, как удивление в его лице медленно сменяется улыбкой.

— Арлан! — восклицает мужчина с куда большим воодушевлением и заключает его в объятия, такие крепкие, что Арлану перехватывает дыхание.

Он откашливается, не в силах прийти в себя, пока тот его не отпускает.

Эмбер продолжает держать его за плечи, отстраняясь, чтобы рассмотреть как следует. Он смеётся. Радуется. По-настоящему счастлив.

— Это точно ты? Я едва тебя узнал в этой форме и с… — Он вдруг замирает, всматриваясь в лицо Арлана, будто ошеломлён. — Тебе идёт, когда волосы убраны.

Арлан краснеет, но не отходит, не делает и шага назад.

Я вижу, как он сглатывает. И в течение нескольких секунд между ними повисает неловкое, неуверенное молчание, которое говорит больше любых слов.

Затем Эмбер неожиданно отпускает его и поворачивается ко мне.

— Извините. Эмоции, — говорит он с улыбкой. — Я Эмбер, из Нумы.

Он старше Арлана. Примерно моего возраста.

— Одетт, — отвечаю и протягиваю руку. Сомневаюсь, стоит ли говорить, что я из Илуна — ведь место, о котором я ничего не помню, не может быть по-настоящему моим. — Отсюда, — добавляю с лёгкой улыбкой.

— Ведьма. Я слышал о тебе.

Эмбер высокий. Крепкого, но подтянутого телосложения. Волосы светло-каштановые, очень короткие. Глаза — синие, кожа — бледная.

— А вот я, к сожалению, не могу сказать того же о тебе, — замечаю.

Эмбер беззаботно смеётся, прикладывает руку к груди и чуть поворачивается к Арлану.

— Извини ещё раз. Я друг Арлана. Происхожу из семьи воинов при дворе короля Нумы. Арлан жил с моими родителями какое-то время.

— Король Девин приютил меня у себя, когда я бежал из Сирии, — объясняет Арлан и чуть улыбается. Насколько я помню, этого короля называли Принцем Скандала. Видимо, именно это он и имеет в виду, когда говорит о шумном дворе. — Его родители тогда были при дворе, они решили, что мне пойдёт на пользу спокойное место, и забрали меня с собой. С тех пор я под их защитой. Его мать… относилась ко мне, как к родному. А отец тренировал меня так же, как и своих сыновей.

Он не отрывает от него взгляда, пока говорит это.

— Я обязан его семье всем.

Эмбер снова смеётся, будто это преувеличение, и непринуждённо обнимает Арлана за плечи, отчего тот снова краснеет и немного напрягается.

— Глупости. Мама просто обожала возможность баловать вежливого, послушного парня, который не доставлял ей таких хлопот, как мы с братьями, — усмехается он. — А отец бы сказал, что наконец-то вырастил настоящего воина.

— Значит, вы как семья, — замечаю я.

— Нет, — отвечает Арлан.

— Да, — одновременно говорит Эмбер и смеётся, глядя на него. — Что-то вроде.

Арлан всё ещё выглядит немного смущённым, щёки пылают, плечи напряжены.

— А… Что ты здесь делаешь, Эмбер?

Именно с этим вопросом всё меняется. Эмбер отходит на шаг и чуть приглаживает одежду. На нём белая рубашка, небрежно расстёгнутая, жилет с изящной серебристой отделкой — ничего военного, кроме меча, висящего у пояса.

— Я прибыл по поручению Девина. Он хочет, чтобы я сопроводил вас в Илу́н.

Я нахмуриваюсь. Арлан тоже выглядит озадаченным.

— Я думал, у нас ещё есть время.

— Я тоже, — поддакиваю.

— Есть ещё новости? Он уже ждёт нас там? — Арлан с тревогой смотрит на меня. — Разве король Девин не знал, что мы должны помогать в восстановлении Эреи?

— Знал, — кивает Эмбер. — В письмах Лире он писал, что у нас есть ещё несколько недель.

— Может, мы что-то неправильно поняли?

Эмбер переводит взгляд с одного на другого, затем проводит рукой по волосам и с виноватой улыбкой произносит:

— Простите… Наверное, мне стоило уточнить, что я прибыл с разрешения Девина, а не по его приказу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я узнал, что после войны ты не вернёшься в Нуму, — поясняет он. — И услышал, что в конце лета вы отправитесь в Илу́н… И, ну… Я попросил у Девина позволения присоединиться к вам.

Арлан хмурится, но, кажется, я понимаю быстрее него.

— Почему? — спрашиваю.

Эмбер пожимает плечами.

— Подумал, тебе не помешает помощь.

Он просто хотел быть рядом.

Я внимательно смотрю на Арлана, но на его лице — ни тени догадки.

— Зачем? — повторяет он, и в его голосе — почти упрёк.

— Помощь никогда не бывает лишней.

— Я уже бывал в Илу́не, — возражает Арлан. — Я знаю дорогу.

— Я в курсе.

— Да, путь длинный и опасный, но мои люди подготовлены. И я — тоже, — настаивает он, мрачнея.

— Знаю, — спокойно отвечает Эмбер.

Арлан внимательно смотрит на него, всё более раздражённо. Эмбер — всё более нервно.

Я прокашливаюсь.

— Любая помощь кстати, — произношу я с нажимом. — Особенно если путь будет трудным.

Эмбер с заметным облегчением кивает. Арлан выпрямляется, но всё ещё обижен в самое самолюбие.

Бедняга.

— Я устал с дороги, — говорит наконец Эмбер. — Нужно немного устроиться.

— Конечно. Увидимся позже.

— Да, увидимся. — Он поворачивается ко мне. — Приятно было познакомиться, Одетт.

Тон, каким он произносит моё имя, заставляет меня напрячься на секунду. Но его лицо такое доброжелательное, улыбка — безмятежная… наверное, мне просто показалось.

— Мне тоже, Эмбер.

Он прощается с нами и растворяется в толпе, направляющейся ко дворцу, вновь оставляя меня с Арланом наедине.

— Король Девин и правда такой, каким его описывают в слухах? — спрашиваю я.

Арлан понимает, что я имею в виду, даже без пояснений.

— Хуже, — усмехается он, почесывая затылок с выражением лёгкого смущения. — Но он хороший человек. Он устраивает множество праздников, турниров, всяких состязаний, и кажется, будто весь его двор — это одна бесконечная вечеринка… Но он помог мне, когда я нуждался в этом, и я точно знаю, что помогал и другим, не требуя ничего взамен. — Он делает паузу, его взгляд упирается в какую-то точку в темноте. — Он потратил уйму времени, чтобы убедиться, что со мной всё будет хорошо, когда я впервые прибыл ко двору. Время, которое король не должен тратить на кого-то вроде меня.

В его голосе звучит восхищение, перемешанное с чем-то вроде сожаления. Я решаю не настаивать. Просто киваю, погружённая в размышления, и думаю, как подступиться к вопросу, который действительно меня волнует, не вызвав у него шока. Я не знаю, насколько глубоко в нём укоренилась вина или запреты, посеянные Лирами и Львиным Орденом.

— Ты и Эмбер… вы очень близки?

Арлан тут же напрягается, будто его кольнули иглой.

— Да, — отвечает он быстро. — Ну… нет. Не знаю. Просто друзья.

— Понятно.

Он чувствует себя неуютно… теперь ясно.

Я указываю в сторону дворца — на фонарики, музыку и огни.

— Хочешь вернуться? — спрашиваю. Арлан долго смотрит на меня. — Или, может, прогуляемся? — предлагаю я.

— Здесь, на улице, хорошо.

Я улыбаюсь.

Мы остаёмся здесь и продолжаем говорить.

Глава 8

Кириан

С тех пор как я вернулся, мне всё чаще снится один и тот же сон.

Одетт стоит где-то, смотрит на меня тем самым взглядом, который я бы узнал где угодно, и улыбается мне. Но я знаю, что-то не так. Понимаю это задолго до того, как замечает она — до того, как сама атмосфера начинает отражать мои чувства и сгустившийся мрак окутывает сцену. В этом сне из темноты появляются костлявые руки, обтянутые клочьями почерневшей кожи и сухожилий, и медленно тянутся к плечам Одетт сзади, пока она ничего не подозревает. Я кричу. Или, по крайней мере, пытаюсь.

Открываю рот, кажется, будто вонзаюсь в сам воздух лёгкими, а в ответ — тишина. Абсолютная, звенящая тишина.

И тогда я срываюсь с места, бегу к ней, но те костлявые руки уже сомкнулись у неё на плечах. Я не успеваю добежать — слишком поздно. Она кричит. Её голос слышен — в отличие от моего. Его слышно до боли. До самого сердца.

И он остаётся там, даже когда я просыпаюсь. Потому что он становится всё громче в тот момент, когда из теней выходит фигура — сгорбленная, закутанная в лохмотья, с пустым черепом и чудовищными рогами, словно с венцом тьмы. Она обнимает Одетт своими мертвенными руками.

И прежде чем я успеваю проснуться, эти пустые глаза вгрызаются в меня из самой глубины кошмара. И голос, сотканный из самой сути мира, произносит:

«Ты просил, чтобы я забрал тебя вместо неё. А потом сбежал».

Я просыпаюсь с рывком, с именем Эрио на губах. На губах, готовых вымолвить мольбу, которую теперь уже никто не услышит.

Проходит несколько мгновений, прежде чем я снова узнаю пространство — простыни под телом, воздух с лёгким ароматом очага и свежих лилий, кровать, в которую я рухнул вчера ночью, обессилевший после того, как любил её.

Одетт лежит на животе, закутанная в одеяло. Её обнажённая спина медленно поднимается и опускается с каждым вдохом. Два тёмных браслета обвивают её руки. Мне кажется — или, может быть, я действительно это вижу, — будто чернильные узоры на её коже слегка движутся. Как будто линии сплетаются между собой, скользят по загорелой от эрейского солнца коже. Будто эта магия, пульсирующая внутри неё, тоже дышит. Как живое существо. Ритмично. Неумолимо. Без сна и покоя.

Интересно, не это ли — тревожность, боль, страх — проявление нашей связи? Когда она зажгла в небе те фонари, я почувствовал вспышку, какой-то зов, как будто она ждёт меня по ту сторону моста, и её магия — тёплая, зовущая. Если раньше я любил магию, что была в ней, то теперь, после того как между нами появился этот узел, чувство стало ещё ярче. Наверное, так же, как и страх её потерять.

Она прекрасна, пока спит. И она здесь. В безопасности. В этих покоях, где мы вместе с той самой ночи, когда я ослушался Эрио.

— У меня не было выбора, — шепчу я, будто он всё ещё может меня услышать.

Одетт издаёт тихий звук и слегка ворочается, сильнее прижимаясь к подушке, которую обнимает. Один глаз приоткрывается, она лениво смотрит на меня и одаривает меня сонной, мягкой улыбкой, прежде чем снова закрывает глаза.

Что-то тёплое разливается в груди, сметая остатки кошмара. Я тянусь и провожу рукой по её спине. Она мурлычет в ответ, как кошка.

— Ты что-то сказал? — спрашивает она хрипловато.

— Доброе утро, — отвечаю.

У неё тёплая и мягкая кожа. Простыни прилипли к её телу, обнажённая спина, та самая нежная улыбка на губах, которые я целовал до изнеможения… Всё это — дар для чувств, подарок, которого я не достоин.

Одетт поворачивается ко мне, ничуть не заботясь о том, чтобы прикрыться.

— Доброе, — бормочет она.

Её руки тянутся ко мне, обвивают мою шею и тянут вниз, ближе. Я пытаюсь удержаться, упираюсь ладонями по обе стороны от её тела… но не могу. И падаю, оказываясь на ней — грудь к груди, дыхание к дыханию.

Она дарит мне поцелуй — мягкий, тёплый, как вечер у костра. А мои губы отвечают ещё до того, как я принимаю решение: поцелуй становится глубже, сильнее, длиннее. Я чувствую, как она тает подо мной.

Её руки скользят по моей талии, по спине. Пальцы запутываются в моих волосах, удерживают моё лицо, чтобы целовать меня, и её ноги обвивают мои бёдра, прижимаясь крепче.

Это происходит почти невольно, будто между нами нет ни одного лишнего движения, ни одной мысли. Просто было: поцелуй. А потом — уже нечто большее.

Я чувствую, как всё внутри меня вспыхивает, горит под кожей, словно ток в венах. И я не могу оторваться. Я не хочу.

И тогда — окончательно — холодная тень Эрио исчезает.

Когда мне наконец удаётся подняться с постели, я сразу же принимаюсь за дело.

Завтра мы отправляемся в Илун. Мы решили идти налегке. Нам не нужна армия, чтобы прикрывать нас — она нужна Эрее. Мы предполагаем, что войска Львов отступили в Ликаон, где они всё ещё сильны на территории Волков, поэтому наша армия останется охранять границу. Мы также отправили отряды на стыки с Лиобе и Бельцибаем — на всякий случай. Обстановка какое-то время будет напряжённой.

В этот вечер я жду перед временным госпиталем, пока не появляется Аврора. Эдит выбрала старое капище для его обустройства. Не знаю, какому богу оно было посвящено до того, как его заняли Моргана и Аарон; теперь от него остались только каменные плиты, в каждую из которых высечен герб с головой льва.

С поля перед зданием я наблюдаю, как раненые с ожесточением разрушают эти эмблемы. Молодой солдат с рукой на перевязи изо всех сил лупит по камню второй рукой, женщина с повязкой на левом глазу работает чем-то вроде зубила, старательно обезображивая львиное лицо.

Моя сестра замечает меня сразу, как выходит. Она вытирает руки о подол жёлтого платья. — Интересный выбор цвета для работы в госпитале, — замечаю я, хотя на ней и правда нет ни пятнышка крови. — Пока я не принимаю тяжёлых раненых, — отвечает она и с лёгким вздохом опускается рядом со мной в траву. Прикрывает глаза от солнца, положив руку на лоб. — С трудом в это верится. Она улыбается и поворачивает голову ко мне. — Вы уезжаете завтра. — Это не вопрос. — Война не окончена, — говорю я. — Надо подготовиться к последнему бою. — Почему ты так уверен, что он будет последним? Я задумываюсь. — Потому что я хочу в это верить.

Она едва заметно кивает и приподнимается, становясь вдруг серьёзной. — Одетт едет с тобой? — Да. — Хорошо, — кивает она, будто сама себе. — Ты ведь справишься? — спрашиваю. — У тебя нет мысли последовать за нами?

Аврора поднимает тёмные брови и ухмыляется. — Аврора, — говорю строже. — Скажи мне прямо.

Она вздыхает. — Нет. Я не собираюсь за вами. — Заметив, как облегчённо я выдыхаю, она кривит губы. — Но, может, передумаю завтра. Или послезавтра. Или… Я толкаю её в плечо — не сильно, но достаточно, чтобы она потеряла равновесие и завалилась обратно в траву. Она смеётся, озорно замахивается на меня, но я успеваю вскочить на ноги и отойти. — Мы всё-таки возле госпиталя, Аврора. Пожалуйста. Она одаривает меня убийственным взглядом, делает шаг вперёд… и замирает. Её лицо смягчается.

— Береги себя, — тихо говорит она. — Если я снова тебя потеряю… — Ты меня не теряла.

Меня накрывает воспоминание — костёр в ночи. Запах горящего мяса. Звук крови, тающей в бледном снегу.

— Ты был мёртв, Кириан, — говорит она, и ветер играет складками её платья. — Трое целителей подтвердили, что у тебя нет пульса. Нирида оттирала кровь с твоего лица. Твои люди принесли сотни монет к твоему погребальному алтарю. А когда нам сообщили… когда Эдит разрыдалась, я подумала, что в тот день потеряю ещё одну сестру.

Я с трудом сглатываю. Я понимаю, как это больно. — Прости, что заставил вас пройти через это. — Это было ужасно, — признаётся она, кладя ладонь на горло. — Ты не можешь себе представить. Что-то в ней сломалось. Ломкий щелчок — как у ветки под сапогом. Я видела это в её глазах, Кириан. — Она смотрит прямо на меня. — Если мы потеряем тебя снова, я потеряю и её. И останусь одна. — Этого не случится. — Случится, — отвечает она уверенно. Она действительно в это верит. И от этого у меня всё сжимается внутри. — Так что не умирай. — Я не умру.

Она улыбается печально, потому что знает: я не могу пообещать такого. Знает, почему я сражался тогда — и почему сделаю это снова. Понимает: моя жизнь зависит от меня самого, от умения владеть мечом, от верности моих людей, от рассудительности. Но ещё — от удачи. Оттого, кто окажется моим противником. Оттого, кто встанет у меня за спиной — чтобы прикрыть… или нет.

Аврора преодолевает расстояние между нами и заключает меня в объятия. Она меньше меня, и я легко обнимаю её в ответ — словно ту самую девочку, которую когда-то чуть не сожрал Азери. Я глажу её по волосам.

— Не отходи от неё, ладно? — шепчет она, прижавшись ко мне. Я знаю, о ком она говорит. — Не отойду. — Не знаю, что ты такого сделал, чтобы она была готова ради тебя спуститься в ад… но продолжай в том же духе.

Я не удерживаюсь от смеха. — Вообще-то… — О, только не надо! — отрезает она с гримасой отвращения и больно шлёпает меня по груди. — Мне не надо этого знать. — Я не собирался… — Да-да. На всякий случай.

Она отходит в сторону, улыбается — и я вдруг понимаю кое-что.

— Ты уже заканчиваешь в госпитале? — спрашиваю и достаю из кармана что-то. Аврора с интересом смотрит на кулон с эгузкилоре, который я подарил Одетт.

— Почти. Могу уйти, когда захочу. А что? Что это? — Подарок для Одетт. Я хочу… немного переделать его, но для этого нужно кое-что из города. Не хочешь пойти со мной?

— Хочу, — отвечает она без колебаний.

Эта прямота у Авроры может ранить, но в ней есть и что-то трогательное.

— Тогда жду тебя. Она кивает, просит пару минут и убегает обратно в госпиталь.

Этот вечер — как золотой осколок, будто вырванный из прошлого. Или, может, из настоящего, которого у нас никогда не будет: брат и сестра, гуляющие по городу, пробующие уличную еду до тех пор, пока уже не могут дышать, шепчущиеся о заговоре, чтобы удивить мою любимую. Одетт.

Она помогает мне, когда мы возвращаемся, прячемся и начинаем плавить серебро, которое я купил. Им я покрываю кулон с эгузкилоре. Это не гарантирует, что Одетт сможет снова его носить, но… может быть, если закрыть оригинал…

Сегодня я не успеваю закончить. Нужно будет доработать, отполировать, чтобы не выглядело грубо. Я займусь этим в пути — когда она не будет смотреть.

— Хотелось бы, чтобы таких дней было больше, — признаётся Аврора, когда мы прощаемся.

Я подумываю сказать ей, что они ещё будут — когда всё закончится. Но не знаю, правда ли это.

Поэтому просто отвечаю: —Мне тоже.

Прощания проходят быстро, как и должно быть, если веришь, что это не навсегда.

Я ясно помню слова Авроры, когда обнимаю Эдит слишком сильно, и она недовольно фыркает, называет меня грубияном и пытается оттолкнуть. Я знаю, что с ней сделала смерть Тристана, и могу представить, как на неё повлияла моя собственная — пусть даже и всего на несколько часов.

Но я стараюсь не думать об этом слишком долго. Не хочу думать и о нём, и о собственной боли. Это почти кажется оскорблением — после всего, что мы пережили, после того, что произошло, после дара, который мне сделала Одетт.

Сейчас мы уже два дня в пути, и это первый раз, когда мы сбавляем темп.

Высокая трава покрыта каплями росы. Копыта наших лошадей неспешно рассекают их, пока мы пересекаем леса Эреи в направлении Сулеги. Нам вновь придётся углубиться в эти земли, и путь наш пройдёт через Нуму, прежде чем мы достигнем Илун.

Армия осталась в Эрее, ожидая дальнейших указаний. С нами едет лишь скромный отряд солдат — люди Арлана и воина из Нумы, Эмбера. Нирида привела с собой несколько наших бойцов, тех, кто оплакивал мою смерть и до сих пор смотрит на меня с недоверием.

Когда мы находим место у ручья, спешиваемся, чтобы дать отдых лошадям. Лето в Эрее длинное, и жара до сих пор изматывающая, хоть осень уже не за горами. Лошади изнывают от жажды.

Арлан с Одетт уединяются в стороне, подальше от шума солдат. Я вижу, как они скрываются в зарослях, пока крик не заставляет меня обернуться на Нириду — она спорит с Евой.

Я вижу, как Дочь Мари улыбается ей, нагло, вызывающе, и исчезает в чаще прежде, чем рассерженная командорша направляется ко мне.

— Проблемы с дисциплиной в отряде?

— Чтобы были проблемы с дисциплиной, она сначала должна быть, — отвечает она раздражённо. — Я всего лишь велела ей сменить носки, чтобы не натёрла себе ноги.

— Ага…

Нирида бросает на меня укоризненный взгляд, приподнимая бровь.

— Что?

— Просто представляю, как ты это сказала.

— Как? — спрашивает она, нахмурившись.

— В том тоне, который Ева просто обожает, когда ей дают советы.

Нирида фыркает, упрямая, немного смущённая, но всё ещё раздражённая.

— А разве мы не для того здесь, чтобы давать им советы? Пока они не наломают дров? — Она морщит лоб. — Кстати, Одетт кажется очень близка с Арланом.

Я делаю ей знак следовать за мной и иду прочь, подальше от любопытных ушей.

— Я тоже заметил. Думаю, она чувствует вину.

Нирида замирает, всё ещё слишком близко к нашему импровизированному лагерю.

— Она не может ему рассказать.

— И не расскажет, — уверяю я. — Она знает, что не может.

Мы снова двигаемся, пробираясь через заросли папоротника и высокую траву. Приятно размять ноги после стольких часов в седле.

— Думаешь, Эгеон окажется разумным? — наконец спрашивает она.

— Должен бы. Если он откажется сражаться, отношения между территориями Земель Волков изменятся навсегда.

— Если он откажется, — добавляет Нирида, — Девин тоже не станет вмешиваться. А если Нума останется в стороне… Сулеги тоже.

— Эреа останется одна, — понимаю я. — И снова падёт под натиском Львов.

— Мы этого не допустим, — заявляет Нирида, сжав пальцы на рукояти меча.

Мы видим, как Арлан возвращается сквозь заросли. Он кивает нам обоим с уважением и идёт дальше. Он всё ещё остаётся серьёзным юношей, но я часто видел, как он смеётся рядом с Одетт. И с Эмбером тоже.

Мы почти бессознательно идём по тропе, с которой только что вернулся Арлан.

— Если Земли Волков не смогут договориться… — начинаю я.

— Я знаю, — перебивает Нирида. — Я знаю, что тогда произойдёт. — Она слегка сжимает челюсть, и мы оба замираем, когда замечаем Одетт, сидящую неподалёку, со скрещёнными ногами на высоком камне. — Эреа падёт, но на этот раз Львы не удовлетворятся только этим: они сотрут с лица земли каждый след магии, вырежут семьи Волков, уничтожат города… Потом они нападут на Сулеги, затем на Нуму. И в конце концов от Земель Волков останется лишь воспоминание о месте, которое когда-то было свободным.

Мы оба смотрим на Одетт.

Она жуёт горсть орехов, поднимает свободную руку и слегка шевелит пальцами, сжимая цветок. Стебель вытягивается, распускается, лепестки раскрываются, становясь пышными и яркими. Через мгновение он снова закрывается, увядает, сжимается — и всё повторяется снова.

— Эгеон согласится на союз, — шепчу я.

— Исторически Илун всегда держался в стороне от соглашений с другими Волками, — продолжает Нирида, и мы вновь трогаемся с места, но не отдаляемся далеко от Одетт, которая продолжает отрабатывать магические трюки. — Когда нужно было выбрать семью, которая будет править остальными, вести их в случае войны, именно их династию обсуждали.

Я всё ещё помню уроки истории в поместье в Армире. Война с Львиным Домом оборвала их слишком рано, но мать продолжала учить меня истории ещё долго — вплоть до своей смерти.

Эгеон тогда ещё не правил. Он относительно новый король, как и Девин в Нуме, и Юма в Сулеги — все они молодые принцы, только-только принявшие власть над своими королевствами. Дети, которым предстоит сражаться в самой страшной войне современности.

И Лира должна будет вести их.

Я сглатываю.

— Мы подготовимся, — предлагаю. — Используем путешествие, чтобы обдумать, как всё преподнести, чтобы эго короля Илуна не затмило его разум.

Нирида кивает.

Я вижу, что она собирается что-то добавить, когда поднимаю взгляд с земли и замечаю, как она раскрывает рот. Но я так и не слышу, что она говорит, потому что то, что я вижу за её спиной, рушит весь логический строй мысли.

Одетт всё ещё сидит на камне. Она уже доела орехи и теперь полностью сосредоточена на цветке, которому дарит и отнимает жизнь одним только намерением.

За её спиной, в тени леса, начинают проявляться очертания кошмара.

Сначала я вижу тьму — ненормально чёрную, вытекающую из-за деревьев позади неё. Ещё остаётся несколько часов до заката, но этот чернота будто появляется из ниоткуда. Она сужается до одного участка — к пространству прямо за её спиной, как чёрное полотно, перед которым она спокойно сидит.

Её фиолетовая юбка, белый корсет, рыжие волосы и вечно порозовевшие щёки — словно мазок краски на фоне этого мрака.

Но тьма не неподвижна. Она шевелится, принимает форму, клубится — и всё это, пока она ничего не замечает.

Я не знаю, видит ли это Нирида. Не знаю, остановилась ли она по инерции или наблюдает то же, что и я.

Вдруг из мрака появляется белая фигура, прямо за Одетт, и я замираю, пока разум пытается соотнести кадры кошмара с реальностью.

Я вижу невозможные по длине лапы, мех белый, как первый снег. Мощную спину, крепкую шею, острые уши, вытянутую морду — и глаза, цвета свежей крови.

Это волк.

Огромный, чудовищный волк.

И, как в моём сне, слова застревают в горле, ноги становятся ватными, а руки — свинцовыми. Я чувствую, как Нирида дрожит рядом, пальцы судорожно сжаты на рукояти меча.

Но я знаю — это не сон. Это происходит наяву. В самой глубине души я чувствую это и заставляю себя вырваться из оцепенения. Заставляю себя двинуться, преодолевая самый примитивный, животный страх, требующий от меня только одного — бежать. Я делаю шаг вперёд.

— Одетт! — кричу, охваченный ужасом.

Она поднимает голову в ту же секунду, что и… волк. Одновременно. Как в зеркальном отражении.

Я почти теряю сознание.

Я срываюсь с места, борясь со страхом. Образы сливаются в одно, искажаются, расплываются в беге, и сквозь туман ужаса и неверия я вижу, как тьма превращается в тень, а белый волк отступает. Один шаг. Второй. И исчезает в лесу.

Когда я добегаю с обнажённым мечом, а Нирида останавливается рядом, Одетт смотрит на нас в полном изумлении — широко распахнутые зелёные глаза, настороженность и готовность защищаться от опасности, о которой она даже не подозревала.

— Что случилось? — осмеливается спросить она.

Я смотрю ей за спину, в лес, где теперь только деревья, кустарники и камни. Лёгкий ветерок колышет нижние ветки папоротников, будто нашёптывая предостережение.

Я бросаю взгляд на Нириду, которая тоже всматривается в темноту.

— Ты тоже это видела? — спрашиваю, цепляясь за последнюю крупицу надежды.

— Да, — отвечает она бледная, как смерть.

Это было по-настоящему.

— Уходим, — приказываю Одетт.

Она встаёт, но не двигается с места. Наверное, по выражению моего лица она уже поняла, насколько это срочно.

— Кириан…

Я беру её за запястье.

— Пошли, — настаиваю. — Сейчас же. Мы выдвигаемся.

Я смотрю на Нириду — она всё ещё стоит, бледная, как привидение.

— Да. Отдых окончен, — соглашается она.

Мы втроём пересекаем лес шагом гораздо более стремительным, чем тот, с которым пришли сюда. Почти бегом — настолько, что спотыкаемся, задеваем ветки, сбиваемся с ритма, но не останавливаемся ни на миг.

— Кириан, — говорит Одетт. — Нирида… Что вы делаете?

Я останавливаюсь, когда мы достигаем лагеря. За деревьями наши люди спокойно отдыхают, не имея ни малейшего представления о том, что прячется в лесу.

— Ты… ничего не почувствовала?

— Почувствовала? Что ты имеешь в виду?

У меня пересохло в горле, будто я глотнул горячего песка.

Я склоняюсь к ней.

— Это был Гауэко.

Одетт замирает.

— Гауэко был здесь, — повторяю я.

Одетт медленно переводит взгляд с меня на Нириду.

— Ты его не боишься? — спрашивает та, расправляя плечи. — Почему тебе не страшно?

Одетт почти не мигает.

— Я — Дитя Гауэко, — говорит просто, как будто этим всё объясняется.

Я вижу, как Нирида едва сдерживает проклятие.

— И что это вообще значит?

— Я не до конца понимаю, — Одетт хмурится. — Но мне не мешает, что он меня охраняет.

— Охраняет?! — Глаза Нириды расширяются. Она бросает на меня внимательный взгляд. — Тебе это показалось похожим на то, будто он её охраняет?

Я не знаю, что ответить. Честно говоря, я сам не понимаю, что чувствую.

Я всё ещё держу Одетт за руку. Её большой палец начал медленно, утешающе поглаживать мою кожу.

— Наверное, нам стоит двигаться дальше, — предлагаю, стараясь не обращать внимания на тревогу в голосе подруги. — Мы почти у подножия гор. Возможно, успеем найти хорошее место для стоянки до наступления темноты.

Нирида щурится, разглядывая меня.

— Возможно, — произносит она и идёт мимо нас, с шумным фырканьем, столь же деликатным, как булыжник в лицо. Потом, не теряя ни секунды, громко приказывает всем готовиться к выходу — отдых окончен.

Я смотрю на Одетт, колеблясь — сказать ли ей что-то ещё? Но она опережает меня, просто поворачиваясь и спокойно направляясь вперёд.

Позади нас, в глубине теней, клочья кошмара сливаются с реальностью. Там, где я видел волчью пасть, начинает вырисовываться костлявая кисть руки. В темноте, где прежде горели глаза цвета крови, я воображаю пустые глазницы, устремлённые на меня… и на Одетт.

Посторонний шум вырывает меня из особенно тревожного сна. Я приподнимаюсь, сердце бешено колотится, дыхание сбилось.

Обрывки кошмара, который я не в силах вспомнить, всё ещё цепко опутывают меня, как надоедливые паутины.

Хотя ночь выдалась тёплой, ещё до заката небо заволокло густыми тёмными тучами, и сегодня мы решили разбить палатки. Одетт спала вместе со мной, но теперь её рядом нет.

Новый звук заставляет меня выйти наружу, где я сталкиваюсь с Ниридой, возвращающейся к своей палатке. Она стоит, наклонившись перед входом, и одной рукой собирается откинуть полог.

Отблеск огня наших часовых освещает лицо в тени — и на нём почти удивлённая улыбка.

— Привет, — пропевает она.

— Откуда ты? — спрашиваю, голос хрипит.

— Размяться вышла, — отвечает. — А ты куда?

— Одетт нет. — Нирида склоняет голову, любопытствуя. — Пойду её искать.

— Я с тобой, — тут же говорит она, отпуская ткань и выпрямляясь.

Когда она делает шаг ко мне, её тень отходит от входа, и в воздухе что-то меняется — свет выхватывает из темноты силуэт внутри.

Кажется, кто-то ворочается во сне.

— Кто у тебя там? — спрашиваю.

Нирида вскидывает брови, но, не отвечая, прикладывает палец к губам, давая понять, чтобы я говорил тише. Мы двигаемся между палатками бесшумно.

— Это секрет.

— Это Ева? — уточняю.

В самом деле, ведьма — не тот тип женщин, который обычно интересует командира. Обычно их взаимодействие ограничивается насмешками со стороны Евы и сухими приказами в ответ. Но есть нечто в том, как Нирида напрягается при упоминании её имени, как смотрит на неё издалека…

— Это она? — настаиваю, когда она молчит. — Ты с ней переспала? Думаешь, это хорошая идея?

— Было бы нечестно с моей стороны распространяться о тайнах дам, которым посчастливилось… делить со мной палатку.

— Ага.

Не знаю, почему она не хочет говорить. Да и неважно. Сейчас есть кое-что, что волнует меня куда больше.

Мы покидаем наш импровизированный лагерь и углубляемся в лес. Лунного света достаточно, чтобы видеть, куда ступаешь среди травы.

— Ты же была рядом с часовыми, верно? Не видела Одетт?

— Там её точно не было.

Мы продвигаемся, не отходя далеко, прочёсывая окрестности. Наш путь описывает дугу — и вот, в самом сердце леса, я её нахожу.

Она больше не одета, как прежде. На ней платье, почти прозрачное. Контуры её тела вырисовываются на фоне бледного ночного света сквозь воздушную ткань нежно-голубого цвета, собравшуюся у её ног. Я замечаю, что она поднимает руку в сторону пустоты, в сторону тьмы и…

Нет.

Не просто в сторону тьмы.

Кровь стынет в жилах, когда я различаю зловещие рога, изогнутые, как змеи, венчающие голову Эрио.

Я делаю шаг вперёд, готовясь рвануть вперёд, но пятки будто прилипают к земле, лодыжки сводит, ноги не двигаются… Я смотрю вниз — и вижу, как виноградные лозы обвивают мои сапоги, душат колени и сжимают бёдра, не давая сдвинуться с места.

— Нирида, — произношу я, охваченный ужасом. — Вытащи её оттуда.

Она бросает на меня обеспокоенный взгляд, но не двигается.

В ту же секунду понимаю — она тоже не может. Тоже попалась.

Я выхватываю меч и начинаю рубить, но лозы продолжают вырастать из земли, вьются вокруг моих ног, карабкаются вверх по телу. Мне едва удаётся сделать шаг, прежде чем они снова сковывают меня. Но я не сдаюсь. Я продолжаю резать, вырываться.

— Кириан, — зовёт меня Нирида. — Кириан, ты не успеешь.

Её слова парализуют меня в тот момент, когда я поднимаю голову и вижу, как прекрасные пальцы Одетт ложатся на костлявую руку. Жест, будто она вот-вот пригласит его на танец.

— Кириан, — настаивает Нирида. — Ты заключил с ним сделку, не так ли? Если исполнишь свою часть — он отпустит её.

Я вглядываюсь в неё, не задавая вопросов. Может, если бы я не был так напуган. Или если бы у меня было больше времени. Но страх поднимается волнами вдоль позвоночника, и пальцы Одетт всё крепче сжимаются вокруг руки Эрио.

— Ты должен умереть, Кириан, — выдыхает Нирида с ужасом. — Чтобы она жила, ты должен умереть.

Меня выворачивает от этих слов, но она права. Я знаю это в самой глубине своего естества, в той иррациональной части, где живут инстинкты и древние истины: я задолжал Эрио одну жизнь, и если не отдам её добровольно, он возьмёт её сам.

— Сделай это, — прошу я Нириду, сдавленным голосом. — Обнажи меч.

Она качает головой, и мне хочется закричать. Я знаю, что прошу невозможного, знаю, что на её месте меня бы это раздавило. Но времени на сомнения нет.

И она это понимает.

— Нирида! Ты должна убить меня.

— Я не могу, — отвечает она с извиняющейся улыбкой. — Прости, Кириан. Ты не можешь просить меня об этом. Просто не можешь.

Сердце готово взорваться в груди. Беспомощность растёт вместе с ужасом, когда я вижу, как Одетт приближается к Эрио, а тот тянет её за руку, за запястье… и обвивает её талию рукой, скрытой под изношенной мантией.

Точно как танцор, готовящийся вести партнёршу по залу, думаю я.

— Кириан. — Голос Нириды возвращает меня к реальности, но я всё ещё будто снаружи неё, неспособен осмыслить происходящее. — Твой меч. Ты можешь.

Я следую за её взглядом, за её широко распахнутыми серыми глазами, за печальным изломом бровей — и вижу свои собственные костяшки пальцев, побелевшие от сжатия рукояти.

— Времени нет, — настаивает моя подруга.

Я беру меч, кладу его лезвием к груди, к самому сердцу. Чувствую, как страх стягивает мне живот, как неуверенность скребёт рёбра изнутри.

И в ту же секунду, когда я вжимаю сталь в плоть, вьющиеся лозы отпускают мои ноги, словно Эрио одобрил обмен.

— Вот так, — шепчет Нирида. Её голос — тёмный шорох. — Пронзи сердце, капитан.

Я так напуган, что не замечаю интонации. Не слышу ни ритма, ни смысла её слов.

Мои пальцы стискивают рукоять сильнее, я закрываю глаза, готовлюсь и…

— Тише, мой паладин. — Голос, сотканный из мрака морского дна, из клочьев самых жутких кошмаров, из самых извращённых обещаний, останавливает мою руку всего в одном дыхании от того, чтобы вогнать меч в грудь.

Когда я открываю глаза, Нириды передо мной уже нет. Ни следа.

Первый импульс — искать Одетт в темноте, но её тоже нет. Ни её, ни Эрио.

Неужели слишком поздно? Я слишком долго колебался?

Сердце бешено заколачивает, когда я вижу фигуру перед собой — огромные лапы, мощную спину, массивную голову с острыми ушами.

Моя смертная душа узнаёт новый уровень страха.

— Гауэко… — шепчу.

Мой голос звучит ничтожно рядом с его. Рядом с ним я — просто человек, просто смертный…

— Я многое вложил в тебя. Было освобождено великое зло, чтобы ты вернулся, и теперь земля должна заплатить цену. Не испорть всё из-за жалкого сна.

Жалкого сна?

Медленно опускаю меч.

— Что ты хочешь сказать? Где Одетт?

— В своей палатке. Там, где вы оба спали, пока одно из моих созданий не выманило тебя оттуда.

Ярость понемногу рассеивает страх.

— Ингума, — понимаю. — Но Нирида, она…

Это была Ингума. Не Нирида. Не моя лучшая подруга. Она не знала бы, о чём я молился Эрио перед смертью, и в любом случае никогда не посоветовала бы мне убить себя. Никогда бы не сделала этого, даже ради Королевы королев.

Я смотрю на Гауэко.

Он — величественный белый волк. Белее снега, и всё же во всей его сущности кроется что-то тёмное.

— Но Эрио… Я должен ему жизнь. У меня перед ним долг.

Гауэко рычит, как настоящий зверь, и я почти отступаю назад, но сдерживаюсь.

— Ты ему ничем не обязан, — произносит он сурово. — Эрио просто сопровождает души на другую сторону. Он не принимал решения, когда забрал тебя, а не её. Это был ты. Это ты решил пожертвовать собой ради моей дочери.

Моей дочери.

О, все тёмные твари…

— Значит, он не…?

— Это всего лишь твои страхи, — рычит он глухо. — Ингума искажает их и питается отчаянием смертных. Ты должен это знать.

— Это была только Ингума? — шепчу слишком тихо. — Эрио здесь не было?

Мимолётное движение пасти Гауэко можно было бы принять за улыбку… если бы волки умели улыбаться. Скривлённую, опасную, полную белоснежных, как луна, зубов.

Сердце бешено колотится.

— Ингума и Эрио. Оба были здесь этой ночью. — Мне стыдно признаться, но ноги у меня дрожат. — Ингума питается страхом, но… Эрио? Зачем он пришёл, если, как ты говоришь, я ему ничем не обязан?

Волк смотрит на меня, будто раздумывает, не уйти ли без ответа, и в этот миг я почти сожалею, что задал этот вопрос.

Но он остаётся.

— Это не из-за тебя, смертный, — отвечает он низким голосом. — Это меня он хочет задеть.

— Почему?

Хищный блеск в его глазах.

Я сглатываю, но отбрасываю мысль бежать. Думаю, ему бы это не понравилось. Да и шансов на побег всё равно нет.

— Потому что он — тщеславный, несправедливый и капризный бог. И ему не нравится, что у меня есть любимчики.

Я замираю, задержав дыхание. Это значит, теперь у нас есть бог-противник?

Я смотрю в темноту леса. Смотрю на ветви деревьев, на кусты, на камни в земле.

— А теперь возвращайся, — приказывает он.

Я почти хочу поблагодарить его, но слова кажутся банальными, ничтожными… Я разворачиваюсь, но он меня останавливает.

— Не поворачивайся ко мне спиной, паладин, — предупреждает. — Не смей.

Холодок пробегает по позвоночнику, но я подчиняюсь.

Я делаю шаг назад, и ещё один — отдаляясь от волка, от его глаз, алых, как кровь, и от тьмы, что окружает его.

Когда я подхожу к лагерю и заглядываю в палатку Нириды, вижу, что это действительно она спит внутри.

По телу пробегает дрожь — я понимаю, что фигура, которую мне показалось, я видел раньше, тоже была она. Ингума, должно быть, собиралась терзать мою подругу, но, увидев меня, изменила план.

Это не первый раз, когда она появляется. Впервые она явилась Одетт в Лесу Ярости, когда мы шли на север. Я не знаю точно, что тогда произошло, но, насколько мне известно, она показала ей мой образ — как и чуть позже, в Храме Галерей. И ко мне, и к ней она снова явилась в деревне под Проклятой, когда заставила нас поверить, будто другой умирает.

Когда я вхожу в нашу палатку, Одетт всё ещё здесь, спит, как и сказал Гауэко.

Я не удерживаюсь — тяну руку, чтобы коснуться её лица. Я не хотел будить её, но дрожь пальцев меня выдаёт.

Одетт приоткрывает глаз, сонная, и, видимо, что-то в моём лице настораживает её настолько, что она раскрывает и второй.

— Кириан, — бормочет она хриплым голосом. — Что ты делаешь?

Я сжимаю пальцы, всё ещё подрагивающие, и она замечает это; берёт мою руку и прижимает к губам. Касается моих костяшек поцелуем.

— Думаю, мы разозлили богов.

Она моргает, сбитая с толку, но немного расслабляется, не веря, что я говорю всерьёз. Поэтому и улыбается.

— Хорошо.

— Наша прогулка по аду разозлила Эрио. Возможно, и Ингуму тоже. Теперь у нас двое богов против.

Одетт улыбается — и от того, как изгибаются её губы… по Мари и по Гауэко, я не должен думать о поцелуях.

— Это того стоило.

Кажется, она не понимает, насколько серьёзен я сейчас. Но мне всё равно; не в этот момент, когда я могу думать только о её губах и о том, что я жив — чтобы поцеловать их.

Я склоняюсь к ней и целую резко, почти отчаянно, неуклюже — так, что она тихо стонет, и мне это слишком нравится. Её губы раскрываются, впуская меня, как приглашение, и её руки скользят к моей шее, притягивая ближе — она всё ещё наполовину спит, немного растерянная, мягкая… но откликается.

И я делаю то, о чём она молча просит.

Глава 9

Одетт

Мы, должно быть, уже в Сулеги. Судить только по картам трудно: эта горная цепь принадлежит и Эрее, и соседнему королевству, а на вершинах, куда мы поднимаемся, следуя кратчайшей тропой, легко потеряться.

Здесь, наверху, встречаются такие же небольшие алтари мёртвым, какие я осквернила в Эрее: каменные идолы, усыпанные монетами, кое-где настолько древними, что на них пророс мох и пробились грибы.

Ева вот уже несколько часов особенно сварлива. Солнце палит без пощады, тени почти нет, жара становится удушающей. Оно бьёт по нам с такой яростью, что даже некоторые солдаты сняли рубахи и соорудили себе тюрбаны, смочив их в истоке горной речушки. Она же расстегнула рубашку, задрала юбку до бёдер и прихватила её там импровизированным узлом, обнажив ноги.

Она только и делает, что жалуется, хмурится. На дороги, что мы выбираем. На солнце, что не отпускает. На решения, которые принимает Нирида.

— Нам следовало свернуть в том изгибе. — Эта дорога была бы длиннее, — отзывается командир.

Картограф, что идёт с нами, больше не спорит. Не смеет: уже обжёгся.

— Сейчас путь длиннее, потому что под этим солнцем твари еле плетутся, — язвит Ева и добавляет после паузы с кривой усмешкой: — И кони тоже.

— Если ты закончила оскорблять моих людей, знай: обнажённые грудь и ноги не спасут тебя от солнца, — замечает Нирида. — Может, и кажется, что так прохладнее, но обожжёшься.

Нирида закатала рукава. Кожаные штаны тоже мало подходят для такого климата. Даже если они легче привычных доспехов, удобно ей быть не может.

Ева вскидывает подбородок. — Вас что-то смущает, командир?

Нирида смотрит на неё придирчиво, будто всерьёз обдумывает вопрос. Обводит взглядом сверху вниз и задерживается чуть дольше на её ногах, бёдрах. Потом снова обращает взгляд вперёд, не сбавляя шага. — Нет. Вовсе нет.

Я замечаю, как дрогнула челюсть Евы. Наверное, она ждала, что командир даст слабину, как бывало раньше от её провокаций. Но надо отдать должное выдержке Нириды.

— Эта жара просто безумная, — бушует Ева. — Эта зимняя одежда, что мы взяли, такая же безумная. Такие же безумные твои люди и эти кони, что не могут идти быстрее. Надо повернуть обратно и…

Я делаю движение рукой — хотя и не нужно. И в ту же секунду на месте, где стояла Ева, вспыхивает облако мрака. Оно густое, чёрное, как самый глубокий провал: тёмная мазка, обволакивающая её торс посреди пейзажа.

Мрак нелеп, чужероден. Его края плотные, сплошные. Ноги Евы будто свисают из пустоты, не прикреплённые ни к чему.

Ева пугается, ругается и дёргается, а от её резкого движения вздрагивает и лошадь, вставшая на дыбы. Но она успевает перехватить поводья, справляется, хоть и вынуждает животное встать, не понимая, куда его несут.

Другие кони тоже сполошились: ржут, бьют копытами. Солдаты вздёргиваются, и я развеиваю мрак ещё одним ленивым жестом — прошло меньше двух секунд.

— Красота какая, — огрызается Ева, злая.

Но в её взгляде есть нечто большее, чем злость и ненависть. Что-то… похожее на любопытство.

— Я думала, ты обрадуешься, что можно идти без света.

Ева сверкает на меня острым взглядом, но молчит.

Я вздыхаю и вызываю бурю: тяжёлую серую тучу, заслоняющую солнце над всем нашим отрядом и ещё немного дальше.

— Ева права, — говорю остальным. — Мы не можем идти под этим солнцем. Я оставлю облака, пока мы не спустимся с гор или не найдём тенистую дорогу.

— Мы же условились: никакой магии, — напоминает Ева. — Верно, — соглашается Кириан, глядя на меня с осторожностью.

Они оба правы. Мы могли бы облегчить путь: изменить погоду, облегчить ношу или хотя бы избавить всадников от боли в пояснице после бессонных ночей. Но всё это — трата сил, а мы не знаем, когда они нам понадобятся.

Дорога длинная, изнуряющая, а опасности — непредсказуемы. И потому мы решили с Евой беречь силы.

— Только пока солнце не перестанет так палить, — говорю я. — Буду осторожна с магией. Не позволю хиру почуять её. Потом отдохну и восстановлю силы. Если что-то случится раньше — Ева справится.

Я бросаю на неё взгляд — вопросительный. Она изучает меня так, будто взвешивает, и в конце концов кивает. Ищу также подтверждения у Нириды, и она отвечает едва заметным кивком.

Кириан спрыгивает с коня, берёт его под уздцы и подводит к моему, привязывает поводья. Затем просит подвинуться, ухватывается за седло и, двигаясь с отточенной лёгкостью, садится позади. Мы оказываемся так близко, что я чувствую его сердце у себя за спиной.

Я напрягаюсь — глупо и неизбежно, будто мы никогда ещё не были так близки, будто он никогда не касался меня. До тех пор, пока он не обнимает меня одной рукой и его длинные изящные пальцы не ложатся мне на живот.

— Отдыхай. Я поведу, — предлагает он.

Я прижимаюсь к его груди. Устраиваюсь между его рук, склоняю голову в изгиб его шеи. Его тепло, вместо того чтобы душить, удивительно умиротворяет.

Я отдаюсь этим рукам, этому знакомому запаху, и стараюсь не замечать фыркания Евы, когда мы вновь трогаемся в путь под тяжёлой тучей, что заслонила всё небо.

Кириан скользит подбородком по моему виску в мягком, будто случайном жесте, и всё моё тело тает от этого касания. В одном прикосновении я чувствую больше, чем когда-либо с кем-либо. На несколько секунд тело напрягается от накатившего волнения.

Никогда, даже с Алексом — моим первым любовным опытом, — я не испытывала этого. Тогда привязанность была новой и неведомой: полная сомнений и неуверенности, с излишней нежностью и трепетом в животе. Это хуже. Намного сильнее, глубже, первобытнее, непостижимее.

В памяти вспыхивает Кириан, раненный и истекающий кровью у меня на руках, потом — его тело на алтаре, бездыханное… и вместе с этим приходит страх, не похожий ни на один другой.

То, что я к нему чувствую, — настолько глубоко и ново, что пугает меня до дрожи. Но я счастлива, что могу это ощущать. По сравнению с мукой утраты навсегда — это чувство сладкое и желанное.

Кириан, должно быть, догадывается, что со мной что-то происходит, потому что убирает ладонь с моего живота и переплетает пальцы с моими. Его сильное, уверенное пожатие успокаивает.

Я устраиваюсь в его объятиях, чувствуя себя укрытой и защищённой, и полностью доверяюсь его груди, думая, что могла бы остаться здесь навсегда.

Всю дорогу мне всё же приходится пользоваться магией — вплоть до полудня, когда мы достигаем перевала, ведущего к горной деревушке, и решаем сделать привал.

Но сто́ит нам подняться выше, солнце исчезает, и небо разрывают тяжёлые тучи. Срывается буря — дождь и ветер обрушиваются на нас с такой яростью, словно Аиде, дух бурь, оскорбился моим дерзким вмешательством. Почти насмешка: кони едва двигаются.

Тропа раскисает, превращается в грязь. Ветер вырывает кусты и ветки, и в конце концов мне приходится прикрыть отряд чарами, пока Нирида не решает свернуть с пути.

Только когда сквозь пелену бури показываются домики, я прекращаю магию. Они будто вросли в склоны, у подножия одного из самых крутых пиков. Издали кажутся плотным узлом, но вблизи видно, что многие стоят обособленно по склону: аккуратные, одинокие, с затопленными садами и янтарными огоньками в каменных фонарях.

Дождь стихает, когда мы добираемся до площади — небольшой террасы на отвесном склоне. Двое верховых подъезжают навстречу. Нирида вступает в переговоры и добывает нам ночлег — переждать бурю.

Стоит это лишь часа моего времени: я принимаю всех, кто отваживается доверить здоровье колдовству. Несколько простуд, кашель, ноющая спина… и чудо, что завтра приведёт новых больных: хромая нога, сломанная много лет назад, снова держит хозяина. Он уходит сам — и в слезах.

Лечу я, чтобы сберечь силы Евы; никто не упоминает, что и она владеет магией.

Нас размещают в старом доме семьи бургомистра: просторная вилла в несколько этажей, красивая, на другом берегу реки. Но переправа опасна — буря вздула поток, и под мостом бурлящие воды грозят унести ноги. Лошадей приходится оставить в сельских конюшнях: заставить их перейти мост невозможно.

Как и в деревнях под Маледиктой, и в самой Ведьминой Столице, дома отличаются от тех, что в сердце Эреи. Крыша почти плоская, а четыре угла выгнуты вверх, венчая статуи драконов — Эренсуге.

Я невольно думаю, где он сейчас. Вернулся ли в сон после того, как мы потревожили его в Галерее Змеи и он едва не убил нас… кажется, случайно.

Окон нет. Всё состоит из раздвижных панелей, которые мы распахнули, едва устроившись внутри. Дом пустовал несколько месяцев; запах пыли и сырости заметен, хоть и видно, что за ним ухаживали.

Нам приносят одеяла, подушки, еду и сухую одежду. Отдают всё, что есть, лишь бы мы задержались подольше. Но Нирида предупреждает: мы вскоре продолжим путь в Илун.

Мы собираемся все вместе на первом этаже, в бывшей столовой. Выходим на веранду — деревянный настил вдоль дома, залитый дождём. Часть солдат дежурит, часть уже отдыхает. Верхние комнаты займут немногие, остальные разместятся в саду в палатках. Когда еда съедена и в палатках начинают гаснуть огни, на ногах остаёмся только мы: Кириан, Нирида, Ева, Арлан, Эмбер и я.

Сад, несмотря на запустение, ухожен: зелёная трава, кусты, маленькие деревца, цветы у пруда. Статуя с ладонями чашей хранит монеты, оставленные мёртвым.

Нирида поднимается первой, показывая пример. Мы все провожаем её ленивыми взглядами, когда она берёт в руки сапоги и кивает нам. — В доме почти не осталось кроватей, — объявляет она. — Кириан, ты со мной. Ева, ты с Одетт. А вы…

— Ну же, командир, — мурлычет Ева, закинув ногу и облокотившись на колено. — Пусть голубки спят вместе. А я буду с вами.

Смущение Нириды так стремительно сменяется неловкостью, что я едва успеваю заметить, как золотистый тон её щёк становится пунцовым. Она явно не ждала возражений. Смотрит на Кириана, не находя слов, и он лишь пожимает плечами, обнимая меня за талию. — Пусть голубки спят вместе, — повторяет он, забавляясь.

Она ничего не говорит. Думаю, просто не может. Разворачивается, всё ещё растерянная, и Кириан идёт за ней, чтобы сам поискать другую комнату. Ева встаёт с тяжёлым вздохом, собираясь последовать. Я перехватываю её за запястье.

— Ты уверена?

Ева отвечает приподнятой бровью — кошачьим взглядом, полным холодной стальной насмешки.

— В чём именно?

Мне не нужно уточнять.

— Я всего лишь позволяю тебе повеселиться, пташка, — мурлычет она с напускной нежностью. — Ты сегодня хорошо потрудилась, заслужила.

Я бросаю взгляд на Эмбер и Арлана: они были свидетелями разговора, пока тот не ушёл в слишком личное русло. Теперь же Эмбер доверительно говорит что-то принцу Эреи, глядя в сторону сада, будто намеренно даря нам уединение.

— Ты тоже чувствуешь связь биотц, правда? Это притяжение, искру в конце заклинания, электричество…

Кошачий прищур исчезает.

— Были великие ведьмы, связанные этим узлом, и они оставались только подругами, — возражает она. — Камилла учила нас этому.

— О да. Вот только я сомневаюсь, что какая-нибудь из них мечтала переспать со своей «подругой» ещё до того, как связь закрепилась.

Еву на миг заносит, она почти бросается ударить меня, но я слишком хорошо её знаю и успеваю отшатнуться.

Она сверкает убийственным взглядом, потом бросает его на Арлана и Эмбер, всё ещё занятых какой-то собственной шуткой. И, убедившись, что нас никто не слушает, её глаза чуть смягчаются.

— Думаешь… это из-за этого? То, что я чувствую? Эта жажда… её усиливает связь?

— Может быть. Логично же? Камилла говорила: узел ничего нового не создаёт, он только усиливает то, что уже есть.

Ева вновь падает в кресло напротив, откидывает голову с тяжёлым вздохом.

— Я не знаю, что делать, — признаётся она. — Я этого не хочу, Одетт.

Я поднимаю брови. — Чего именно ты не хочешь?

Она рычит, будто зверь.

— Не хочу ловить себя на том, что смотрю на неё украдкой. Не хочу жаждать её внимания каждую секунду. Не хочу просыпаться с мыслями о ней. Не хочу терять контроль.

Мне с трудом удаётся сдержать смех; я прикусываю губу, но Ева замечает.

— Ничего тут смешного, пташка. — Она отводит глаза. — Я не влюблена. И не хочу быть. Никогда больше. И не хочу причинить ей боль.

Я тоже перестаю улыбаться.

— Мы ведь так и не говорили об Амите, — напоминаю я.

Ева резко качает головой, и её чёрные волосы, в сырости чуть подкрученные на концах, взлетают.

— И не будем. Всё уже сказано. Не нужно бередить рану.

— Чтобы залечить заражённую рану, её нужно вскрыть.

— Она не заражена. Это шрамы. Глубокие, неизгладимые, испортившие орган навсегда. — Она снова качает головой. — Я связана с Ниридой навсегда, но дать ей больше, чем немного развлечения, не смогу. Не выйдет.

— Ты у неё спрашивала?

Снова эта высокомерная улыбка и изогнутая бровь.

— Я такие вещи не спрашиваю.

— Попробуй тогда.

Ева бросает взгляд на дверь, в которую Нирида с Кирианом ушли уже давно, и вновь качает головой.

— Нет. Я не могу. А вдруг это не то, чего она хочет? Вдруг потом мы не сможем забыть и вернуться к прежнему?

— Понимаю. — Я делаю паузу, но она молчит. — Хочешь спать со мной?

Тогда она улыбается впервые искренне.

— Нет. Не волнуйся. Я умею вести себя прилично. А если нет — знаю, как уложить Нириду так, чтобы она проспала всю ночь без просыпу.

— Ты бы не стала использовать магию против неё, — притворно ужасаюсь я.

Ева встаёт, вновь с насмешливым и лукавым выражением.

— Смотри на меня.

Но в глубине этой ухмылки живёт тень. Тёмная, отравляющая её собственные шрамы.

Я не говорю ничего. Позволяю ей уйти.

Оставшись одна, оборачиваюсь к ребятам. Смотрю на Арлана.

— Думаю, и я пойду. Я вымоталась.

— Это естественно, после всего, что ты сделала, — искренне отвечает он, и в его зелёных глазах горит уважение.

— У вас всё есть? Одеяла, футон… Вы ведь можете не делить кровать, если не хотите.

— Не беспокойся. Мы уже спали вместе, — вставляет Эмбер.

Но невинность, с которой она это говорит, не мешает Арлану окраситься всеми оттенками красного.

— На вечеринках, что затянулись, на охоте на хиру, в учениях в лесу… — бормочет он, оправдываясь.

Эмбер, даже если замечает его смущение, умело делает вид, что нет.

— Ясно. — Я улыбаюсь и поворачиваюсь к двери, чтобы снять напряжение. — Спокойной ночи, ребята.

— Спокойной ночи, — отвечает Эмбер.

Кириан остановился в комнате рядом с Ниридой. Я киваю девушкам, оставившим двери настежь — возможно, Ева всё же хотела хоть как-то притормозить то, что сама же и запустила, — и закрываю наши. Кириан уже внутри, возится с постелью: раскладывает подушки и одеяла.

Двери, выходящие в сад, распахнуты. Здесь нет каменных фонарей, только пара огней в дальних светильниках, что освещают двор. За садом без ограды шумит река, которую мы недавно переходили: вода ревёт, пенится, с силой пробиваясь сквозь камни.

Кириан поворачивается ко мне, когда я вхожу. — Думаешь, они доживут до утра? — Очень может быть, что Нирида умрёт от стыда из-за провокаций Евы, — отвечаю я, и он улыбается.

Я задерживаюсь у окна, смотрю на ливень. Капли падают яростно, коверкают траву. Дальше, в лесу, дома на склоне светятся шафрановым светом, будто блуждающие огоньки в темноте. — Красиво, — шепчу я.

Кириан смотрит секунду, а потом решается. Подтаскивает низкую кровать к открытым панелям и садится. Кивает: мол, иди сюда.

Я опускаюсь рядом, лицом к буре. Его рука — в сантиметре от моей. Его колено — прижато к моему. Его губы — всего в дыхании от моих.

— Через несколько дней мы будем в Илуне, — шепчет он, глядя в ночь. — Там всё другое, но, думаю, тебе понравится. — Ты бывал там? Он кивает. — Маленьким. Всего раз. До того, как мои родители… — замолкает. — Лиры тогда не было. Так что тебе и не полагается помнить.

Вот о чём он хотел сказать. Поэтому говорит об Илуне. Поэтому смотрит так осторожно.

— Всё получится, — уверяю я. — Мы убедим его. — А потом выиграем войну, — твёрдо произносит он.

У меня перехватывает горло. — Это будет как осада Эреи? — понижаю голос. — Настолько же ужасно?

Кириан смотрит с печалью и почти с сожалением. — Скорее всего, хуже.

Он прав. Если сойдутся все территории, если Львы бросят всю силу… это будет длиннее, кровавее. Больше солдат, больше смертей. Больше ведьм, если шабаши Илуна решат сражаться на нашей стороне. Больше магии, больше разрушений, больше потерь.

Так уже случалось. В Лесу Ярости. Силы Львов хватило, чтобы разбить их всех, обратить в бегство… и оставить десятки детей сиротами. Детей, которых потом похитили. Еву. Меня. Алекса. Леона. Элиана…

— Тебе не нужно идти, — шепчет он, склоняясь ближе. — Когда король Эгеон согласится, когда Земля Волков присоединится, а Лира выполнит свою часть… ты сможешь уйти. Сделаешь всё, что задумала с Воронами. Или просто подождёшь конца войны. Я помогу.

Я всматриваюсь в него. Он так близко, что улавливаю его запах. Чувствую мягкость кожи под доспехами, землю на сапогах, дождь за окнами… Если закрыть глаза — я снова вижу его там, в галереях. Вижу, как он умирает у меня на руках. Я слышу кровь. Чувствую его тело, безжизненное, тяжёлое.

— Мы будем сражаться вместе. Теперь и всегда.

Он улыбается. Нежно, немного растерянно. Его пальцы переплетаются с моими поверх одеяла. Кажется, он хочет что-то сказать, но не может. Его губы чуть приоткрыты, уголки рта дрожат в осторожной улыбке.

Я тоже не нахожу слов. Поэтому целую его.

Тянусь вперёд, пока наши губы не встречаются — тёплые, мягкие, в контрасте с холодным ветром снаружи. Его приоткрытые уста просят разрешения — и я его даю. Глухой звук вырывается из его груди и пробегает мурашками по моей коже.

Поцелуй длится вечность и миг. Кириан обнимает за талию и, не разрываясь, сажает меня к себе на колени. Я обвиваю его шею руками, прижимаюсь, и его ладони держат меня крепко. Я углубляю поцелуй, чувствую, как сильно это нравится ему — наверное, так же, как и мне, но всё равно мало. Мне нужно больше. Нужны слова. Нужно произнести то, что я шептала над его безжизненным телом, когда думала, что потеряла его навсегда.

Я отстраняюсь чуть-чуть. — Кириан… — выдыхаю.

Голос дрожит, и он замечает, потому что тоже отодвигается, кладёт ладонь меж моих лопаток — большая, надёжная. — Что?

Я не могу. Не решаюсь. Никому этого не говорила. И понимаю: может, и не нужно. Наверное, он чувствует то же. Я вижу это в том, как он держит меня, как смотрит. Но…

— О, не прерывайтесь ради меня.

Рука Кириана сжимает меня сильнее. Его тело само реагирует, напрягается под моим. Но он не отпускает. Не смеет — потому что уже понял, кому принадлежит этот голос… и что именно оно означает.

Я поворачиваю голову медленно. И вижу её.

Высокий, широкоплечий, с рубахой, расстёгнутой на груди, словно сам по себе вне времени, вне бури, вне самой ночи. Его длинные прямые волосы оставались сухими, несмотря на ливень снаружи. Вода, замечаю я, стекала с него, даже не касаясь.

Я узнаю эти прекрасные глаза, гордый подбородок, прямой нос, крупные и безупречные черты… Хоть я и не встречала именно его, я сразу понимаю, что он такое.

— Деабру, — шепчу. — Нет. Этого не может быть. Гауэко заточил вас в Маледикте. Вы не можете выйти оттуда.

Существо растягивает губы в широкой, ослепительной улыбке. Прекрасной и злой. Затем делает глубокий вдох. Оно… принюхивается к нам.

— Ах… действительно пахнешь им. Но в этом доме есть и другие, как ты, верно? Скажи, создание, кто из вас убил одного из моих братьев? — Улыбка становится оскаленной, сверкающей всеми зубами. — Я хочу её увидеть.

По моей спине пробегает ледяной холод.

— Убирайся, — резко бросает Кириан, прижимая меня к себе крепче. — Уходи. Сегодня тебе здесь нечего делать.

Я моргаю, сбитая с толку. Деабру тоже смотрит на него с приподнятыми бровями.

— Прочь. Сегодня ты меня не одурачишь.

«Прочь»? Что ты несёшь, Кириан? У меня кружится голова.

— Одурачить меня? — переспрашивает демон, склонив голову набок. — Думаете, мы в этом заинтересованы? О, нет, дитя. Я не собираюсь обманывать тебя. Я покажу тебе правду. А потом буду питаться вами. Вашим ужасом и вашей плотью. — Он оглядывается вверх и по сторонам. — Мне нравится этот дом. Думаю, я останусь тут ненадолго. С вами. С тобой, — добавляет, впившись в меня взглядом.

В его глазах пылает нечто извращённое, любопытное.

Кириан рычит: — Исчезни. Я знаю, что ты не настоящий. Сегодня у тебя не выйдет.

И тут до меня доходит.

— Кириан, — говорю я, пытаясь спуститься с его колен. — Это не сон.

Когда? Когда Ингума напала на него? И почему он мне ничего не сказал?

Кириан смотрит прямо в меня, будто решая, верить или нет. Но я уже была там. Я видела, что Ингума способна сотворить — настолько реально, что невозможно отличить от яви. Настолько осязаемо, что не знаешь, где кончается сон и начинается кошмар.

— Беги за Евой, — прошу я, поднимая руку к демону. — Быстро.

— Я не оставлю тебя.

В его синих глазах я вижу: страх уже пробирается внутрь. Реальность медленно рушит иллюзию сна. Но кошмар это или нет — он не намерен бросать меня.

— Кириан. Нам нужна Ева, — говорю я настойчиво, надеясь, что он поймёт.

Он бросает взгляд на деабру, тот всё так же улыбается, будто забавляется происходящим. Потом снова смотрит на меня.

— Я вернусь, — обещает он.

Я киваю и, не опуская руки, встаю. Позади слышу, как распахиваются двери, и Кириан выбегает наружу за Евой.

Я остаюсь наедине с демоном. Смотрю прямо, без страха, зная, с чем имею дело. Помню тот ужас, те чудовищные образы, которые они умеют навевать… и знаю: им нельзя ничего отдавать. Ни капли страха.

— Если ты слышал обо мне, то знаешь: последний из вас, кто встал против меня, обернулся пеплом.

Его улыбка — сладкая и страшная — дрогнула, будто он едва сдерживает смех. Он проводит языком по нижней губе.

— Ах, значит, это ты. Какая удача. Я — самый счастливый из всех моих братьев.

Я замираю. — Твои братья… здесь?

— Несколько любопытных, как я. Другим всё равно, кто или что убил одного из нас. Некоторые просто были голодны и решили поохотиться.

Холод сковывает мои вены.

Если это правда… если так… значит, стражи Маледикты сломлены? Демоны снова бродят по миру свободно? Нет. Этого не может быть. Гауэко их заточил. Его магия держит их там.

Существо вновь глубоко вдыхает. И выдыхает сладострастно, словно ребёнок, упивающийся запахом только что испечённого пирога.

— Так что? Покажешь мне, как ты прикончила моих братьев, Дочь Гауэко?

ВОР ВРЕМЕНИ

Девушка застала свою командиршу за тем, что та готовила постель.

В комнате горела всего одна лампа — свеча на тумбочке в углу. Её мягкое пламя дрожало, когда Ева вошла и закрыла за собой дверь.

Она не издала ни звука. Но командирша уже научилась улавливать её приближение — знала, когда та приходит, уходит, — и потому медленно встала и обернулась.

На ней больше не было жилета, и белая рубашка, лёгкая и расстёгнутая, совершенно непривычная для неё, придавала образу интимность, о которой Ева не смела и мечтать. Поэтому старалась не смотреть слишком пристально, проходя мимо и садясь на кровать.

— Что ты делаешь? — спросила та за спиной. — Иду спать, командир. Думаю, нам обеим это пойдёт на пользу, — ответила Ева мягко.

Нирида шагнула ближе, и уже через миг стояла напротив неё — босая, без оружия, с волосами, лишь слегка схваченными косой и теперь выбившимися прядями.

Как же Еве хотелось провести ладонями по этим волосам.

— Ты не ляжешь так в мою постель.

Ева вскинула брови и постаралась не выдать, как сильно эти слова её задели.

— Мою постель? — Именно, ведьмочка. Твоя — за стеной, где ты оставила голубков. Эта — моя. И в неё ты вот так не войдёшь.

Ева подняла взгляд и изогнула губы в хищной улыбке: — А что значит «вот так»? — Одетая, — спокойно ответила Нирида.

Ни тени смущения, которое Еве порой удавалось вызывать. Ни намёка на нервозность. Перед ней снова стоял командир войска, та самая непобедимая воительница, перед которой трепещут Львы. Она не дрогнула даже тогда, когда Ева поднялась и встала вплотную, не отводя взгляда.

И не отступила.

— Вы собираетесь раздеть меня сами, командир? — спросила она. В её голосе звучала игра, но за ней пряталась настоящая угроза — угроза, которую воительница готова была принять как вызов, с тем же бесстрашием, что и в бою. Пока Ева не остановила её: — Ты не хочешь играть в это, Нирида. Не со мной.

В темноте комнаты, разрезаемой лишь колеблющимся светом свечи, они встретились взглядами.

— Я не играю, — тихо сказала та. — Не с тобой.

От этого тепла в голосе что-то дрогнуло в груди Евы. Но именно это тепло подсказало: если она хочет её защитить — придётся возводить стены ещё выше.

— Я не то, что ты думаешь, — выдохнула Ева. — И не то, чего ты хочешь. — Ах да? — Нирида приподняла бровь. — Разве ты не та самая надменная, дерзкая, безманерная ведьма, которая уверена, будто знает, чего хотят другие?

Слова звучали жёстко. Но легли между ними как приглашение. Приглашение опустить щит. Довериться. Поверить, что Нирида сумеет выдержать её тяжесть.

Ева не знала, сможет ли.

Нирида шагнула ближе — всего на несколько сантиметров, но и этого хватило, чтобы сократить дистанцию. Она чуть склонилась к ней, и Ева не отвела взгляда, даже когда глаза воительницы скользнули к её губам.

— Назови хоть одну хорошую причину, чтобы я этого не сделала, — сказала она. С той же уверенностью, с какой командует в бою, но с тоном куда более мрачным.

И всё же в этом шёпоте звучала хрупкость. Уязвимость, мелькнувшая в её голосе, поколебала решимость Евы ещё сильнее.

Она искала слова, искала способ оборвать это безумие. Но не находила. Всё казалось слишком слабым, слишком похожим на просьбу.

И тогда командир воспользовалась её молчанием. Приняла его так, как хотела. Склонилась ещё ниже — всего в миллиметре от её губ.

Она всё ещё давала выбор. Всё ещё позволяла остановить её.

Останови меня, — словно говорила. Останови, если хочешь.

Только Ева не знала, сможет ли.

Мысль о поцелуе повисла в воздухе между ними слишком надолго. Поцелуй происходил — и не происходил. Он тянул их в интимную глубину — и одновременно оставался нереализованным. На короткий миг сосуществовали две реальности: в одной они оказывались обнажёнными в этой постели, в другой — Ева отстранялась и ложилась отдельно, чтобы утром делать вид, что ничего не случилось.

Они так и не узнают, что случилось бы, будь у них всего секунда больше, — потому что в комнату врывается вор времени. С яростью распахивает двери, ведущие в сад, и перерезает нити, что могли бы повести их к одной из двух будущих реальностей.

Он уже крал время у многих: у доверчивых, не верящих в предостережения о Маледикте, у заблудших путников, у беспечных юнцов. И задолго до них — у тысяч смертных… и у некоторых из наших: у богов. Именно они увели Басажауна, «господина леса», брата таких, как Азери или Эрио.

Он встаёт во весь свой огромный рост в дверях. Его лицо — словно высеченное из мрамора, безупречно прекрасное и жестокое. Хищный взгляд сразу же развеивает любые сомнения Нириды в его намерениях.

Она реагирует инстинктом, древним и неодолимым: встаёт перед ведьмой, словно её сила хоть как-то могла затмить чудовищную мощь существа.

— Кто ты? — спрашивает она.

Тварь забавляет этот «кто». Ей нравится, что Нирида не может даже вообразить ужасы, стоящие перед ней. Ей нравится, что вскоре та узнает свою ошибку.

— Ева, зови на помощь, — приказывает командир.

И тут же бросается к комоду, где оставила оружие.

Но Ева даже не думает подчиняться и оставлять её одну. Она не понимает, что именно происходит, но нутром чувствует: мечом такого врага не одолеть.

Нирида едва успевает схватить клинок, как существо двигается — с такой скоростью, что её не увязать с этим красивым, почти человеческим телом. Мощный удар по её руке — и меч падает на пол. Прежде чем она может ответить, демон начинает расти. Его торс становится чудовищно широким, руки удлиняются, ноги вытягиваются… В нём ещё угадывается человек, но пропорции уже принадлежат гиганту.

Глаза Нириды расширяются — и в следующий миг точный удар бьёт ей в грудь, швыряя в сторону.

— Слишком легко, — мурлычет существо и поднимает взгляд туда, где всё ещё стоит Ева. — Ты… — Его улыбка искрится от наслаждения. — Ах, ты гораздо интереснее, правда?

Оно делает шаг вперёд. Даже если бы Ева захотела отступить, она не смогла бы. Её взгляд выхватывает только Нириду, её тело, ища в нём хоть знак жизни.

Она его не находит. Но и страху не позволяет взять верх. Она тренировалась годами, умела держать чувства и импульсы под контролем. Но скрыть страх теперь не поможет — она этого не знает. Демон всё равно его вытащит. Он повар, тщательно готовящий изысканное блюдо. Чем дольше готовка, тем больше он наслаждается.

Комната начинает меняться. Сначала тонкий намёк, пробный удар — чтобы проверить её разум. Сначала ковёр с изящными узорами. Потом картина на стене. Потом кровать… Он вынимает из её памяти осколки — чёткие, яркие, даже если сама она никогда на них не заостряла внимания. Те самые, что будут мучить её в ночных кошмарах.

Сначала Ева не понимает, куда он её ведёт. Но хрупкая струна внутри дёргает за нить, связанную с иррациональным страхом, — и она вновь бросает взгляд на тело Нириды.

Демон это видит. Улыбается. И ловит её окончательно.

Теперь она не в доме деревушки Сулеги, а в дворце Эреи. И тело на полу — уже не светловолосое, а каштановое. Глаза — не серые, а тёмные. И они открыты. Смотрят на неё — и не видят. Потому что жизни в них больше нет.

В её дрожащих руках появляется кинжал. А там, где только что был демон, теперь — прекрасное и беспощадное лицо призрака прошлого.

— Алия… — шепчет Ева, видя свою наставницу. Женщину, что научила её всему. Женщину, ради которой она бы отдала жизнь. Женщину, которую любила — и ненавидела всем сердцем.

Существо улыбается тонкими, вытянутыми губами — усмешкой, чуждой настоящему лицу Алии. Но глаза — те самые, какие она помнила: холодные и безжалостные. Нос — прямой и тонкий. Высокий лоб. И там, под левым глазом, та самая родинка.

— Лира, дорогая девочка, — мурлычет оно. — Ты так и не закончила свою работу.

Глава 10

Кириан

Я оставляю её одну, выбегаю из комнаты и распахиваю двери соседней. Надеюсь успеть — вдруг они ещё не спят.

Но имя Евы застывает у меня на губах: комната пуста.

Я делаю шаг назад — раздражённый, сбитый с толку. Ошибся дверью? Бросаюсь в следующую, всего в шаге отсюда, — но и там никого.

Тревожное предчувствие сжимает нервы. Я мчусь обратно, сердце колотится в груди, — но и в ту комнату, дверь которой я сам оставил открытой, теперь пусто.

Нет. Нет. Нет…

Я обыскиваю весь коридор, распахиваю двери одну за другой — за ними ничего.

Выбегаю в сад, и меня встречает только тишина. Всё будто осталось на своих местах: фонари у входа горят, мягко освещая тропу, палатки для тех, кто ночует снаружи, стоят. Но ни солдат, ни света внутри — только пустые стены.

Я знаю: это не реально. Так не может быть. Эта тварь играет со мной — так же, как Ингума делала раньше… Если только сама Одетт не оказалась всего лишь видением.

Я трясу головой. Нет. Она настоящая. Она реальна. Я не позволю панике сожрать меня.

Оглядываюсь снова. У меня не так много вариантов, но это здесь. Оно здесь.

— Покажись! — ору я. — Вылезай, где бы ты ни прятался! — Начинаю обходить дом, шагаю без цели. — Трус!

— Какое человеческое слово — «трусость», — мурлычет голос.

Я резко оборачиваюсь. На другой стороне пруда вижу его.

Свет фонарей и отблески из дома не могут до конца прорезать тьму. Кажется, будто он рождается прямо из мрака, делая шаг за шагом. Его сапоги бьют по воде у кромки.

И только тогда я различаю серебристые волосы — и понимаю, что этот голос не принадлежит прежнему деабру.

— А вот страх — другое дело, не так ли?

Другой. Это другой.

Он входит в воду и спокойно идёт ко мне. Я тянусь к боку — и бледнею.

Я же снял меч, заходя в комнату, и так и не вернул его обратно.

Выругавшись, я мгновенно падаю на колено, вытаскиваю короткий кинжал из сапога и выставляю его.

Существо смеётся. — Ты выглядишь решительным. Но я чую твой страх. Он пахнет… — Оно вдыхает глубоко, жадно, и замирает посреди пруда, наклонив голову. — Это ты убил моего брата?

— Подойди и проверь, — бросаю я вызов.

Деабру снова смеётся. Его лицо идеально симметрично — и оттого пугающе. В этой красоте есть холод, застывший, словно мёртвый.

— О, я так и сделаю, — мурлычет он, снова двигаясь ко мне. — Покажи мне, какие ужасы таятся в твоём сердце. Ты их видел немало, верно?

Демон начинает меняться. Его плечи, фигура, одежда… Всё меняется на ходу. Он выходит из воды, приближается, а я отступаю, прикидывая, готовясь. И вдруг понимаю, чьё лицо смотрит на меня теперь.

Чёрные волосы, собранные кожаным ремнём. Прямая челюсть с лёгкой щетиной. Шрам на подбородке. Нос, чуть кривоватый после той драки. Тёмные густые брови, высокие скулы. И глаза — голубые, мамины глаза.

И только когда он стоит передо мной, я осознаю, насколько стал похож на него. Насколько сам превратился в отражение старшего брата.

— Тристан.

Всё окутывает густой туман.

— Привет, Кириан, — говорит его голос. — Соскучился?

Сердце колотится ещё сильнее. Я пятюсь, трясу головой, пытаясь стряхнуть липкую пелену, что тянется к рукам, к ногам, забивается внутрь и мутит сознание.

— Я знаю, ты не он.

Тристан… Нет. Существо хмурится, словно разочарованное.

— А я скучал по тебе. Много думал о тебе. — Оно делает шаг вперёд. — И о наших сёстрах. Эдит, Аврора… — мурлычет.

— Хватит, — предупреждаю я и снова поднимаю оружие, сам не заметив, как опустил его.

Оно проводит языком по нижней губе. — Я много думал о той ночи. У меня было время — в аду, куда ты меня отправил.

— Мне уже надоела эта болтовня. Тебе — нет?

Оно смеётся. Наверное, знает: я лишь блефую.

Густой туман оплетается вокруг моих рук и ног, делает каждый шаг тяжелее, душит чувства, мутит разум.

— Там, откуда я пришёл, нет болтовни, — губы изгибаются в печальную гримасу. — Потому что у меня там нет рта, чтобы говорить.

Тристан запрокидывает голову, обнажая горло, и тогда начинается ужас. Рваная кровоточащая рана, оголяющая жилы и сухожилия, мышцы и кости, оживляет в памяти ту ночь на снегу: очень похожая рана, отрубленная голова брата на земле, тело, брошенное потом в огонь, чтобы мы не смогли похоронить его…

Я чувствую это, как нежеланного гостя, что вламывается в меня, захватывает руки, ноги, разум. Страх расползается, как зараза.

Это не реально. Это не реально. Это не реально… повторяю я про себя.

Существо приближается, а я будто окаменел: не могу ни шагнуть вперёд, ни отступить, ни убежать, ни дать отпор.

И понимаю: если не двинусь, страх сожрёт меня целиком.

Поэтому я делаю единственное, что приходит в голову. Бью кинжалом.

Сначала оно смеётся. Зверь в обличии моего брата улыбается самодовольно, совсем рядом. Но потом эта улыбка меняется… становится — чем? — удивлением?

Я опускаю взгляд и вижу: клинок вошёл под его ключицу, и из раны течёт чёрная, вязкая субстанция.

Я его ранил, говорю себе. Я сделал ему больно. Это видно по лицу. Но я слишком растерян и не попал в сердце.

Я выдёргиваю клинок и снова бросаюсь. Но теперь он хватает меня за запястье — и удар срывается.

— Значит, это был ты, — рычит он, сбросив личину. — Ты не пахнешь, как говорили, но это ты… правда?

Я дёргаюсь, вырываюсь и бегу.

Не знаю, сколько секунд даст мне его удивление, но проверять не собираюсь. Я должен вернуться. Должен найти Еву или помочь Одетт. Я не оставлю её одну. Не тогда, когда этих тварей здесь — больше.

Я вскакиваю на деревянную галерею вдоль дома. Хочу проверить отсюда, но, распахнув дверь, едва не падаю в пустоту.

— Ох, чёрт, — вырывается у меня.

Нога зависает над комнатой… комнатой, что теперь не должна выглядеть так. У стены стоит кровать, на полу — сапоги в грязи, будто кто-то снял их недавно. Но они висят, словно гравитации не существует. Будто пол — теперь стена. Всё помещение перевёрнуто, а я — нависаю над бездонной пропастью.

Дна не видно. Его нет. Только чёрная глубина, как у тёмного колодца.

Чьи-то пальцы сжимают моё плечо.

— Куда собрался? — звенит певучий голос, как у любовника, зову́щего вернуться в постель.

Он разворачивает меня — и я оказываюсь лицом к лицу с ним. Весёлый рот. Голодные глаза. Теперь он больше не выглядит моим братом.

Я бью локтем — и ничего. Следующий удар, прямой в челюсть, он отводит без труда. Потом хватает меня за горло и… поднимает над землёй.

Чёрт.

Ноги повисают в воздухе. Я извиваюсь, задыхаясь, но эта тварь сильнее. Намного сильнее. Держит меня, как тряпичную куклу.

— Раньше я почти тебя достал, но в этой чудесной головке прячется ещё больше ужаса, да? Покажи. Покажи мне самые скрученные свои кошмары…

Я кричу, но воздуха не хватает, и демон смеётся над этим жалким писком.

Его пальцы сжимают сильнее. Мои тщетно пытаются их разжать.

Вдруг во мне поднимается тёмное ощущение. Оно цепляется за моё горло, вьётся вокруг рёбер, оплетается вокруг лёгких, карабкается вверх по трахее…

— Покажи мне… — шепчет он. И я чувствую: дверь распахивается. Прямо в моём сознании. Без запоров, без преград.

Моя мысль бредёт, словно в жару. Мышцы становятся ватными. Руки соскальзывают с его пальцев. Сад слева тонет в тумане, справа мрак пожирает траву, дом и даже самого демона.

А потом — другие руки на моей шее. Женские. Я вижу это обрывками: красные занавеси, красный лак ногтей, впившийся в мои плечи. Красный след поцелуя, который утром будет жечь меня угрызениями совести.

Ложь, что слетает с моих уст, когда я оправдываюсь перед Ниридой. Хвастовство, выученное для того, чтобы прикрыть очередную «победу».

На самом деле — поражение. Моё поражение, которое я присваиваю, чтобы подобраться ближе к командирам армии, что продолжает уничтожать моих.

И толку мало. Влияние, которое приносит мне одна ночь с той женщиной, тянется недолго, а я уже готов повторить. Снова проглотить принципы, отвращение и стыд — пока не встретил его.

Это хуже. Я понимаю это, когда расстёгиваю рубаху. Понимаю, когда захожу в ту комнату.

Хуже — потому что он принимает решения. Потому что он автор многих преступлений, которые я пытаюсь предотвратить. Но именно поэтому эта ночь стоит больше.

Цена выше, но и награда выше. Цена — угрызения совести. Награда — власть.

И когда я снова это делаю, когда скрываю и выдумываю историю, от которой Нирида только закатывает глаза, историю, что даёт мне репутацию, — вина становится невыносимой. Она так велика, что стирает красные занавеси того другого покоя. Так велика, что я начинаю задавать себе тёмные, извращённые вопросы. Начинаю сомневаться в себе.

А что, если мне это нравится? Не только механика, не только физика? А что, если власть, которую это даёт, — лишь оправдание? Оправдание предательства моего народа, моей семьи?

Я ложусь в постель с одним из виновников. И мне нравится. Я продаю своё тело. И, может быть, теряю нечто большее.

— Кириан. — Голос из глубины, из угла души, которую я думал уже оставил позади, зовёт меня. — Кириан…

Зовёт снова и снова, пока туман не начинает рассеиваться. Пока мрак не редеет.

«Кириан. Кириан. Кириан…»

Когда я открываю глаза, передо мной шлем. Блестящий, безупречный — если не считать крови, что запятнала бок. На его боку рычит лев, испачканный кровью своей жертвы.

Офицер Львов снимает шлем.

Чёрные взъерошенные волосы. Он проводит рукой, откидывая их назад, открывая лоб. Он не особенно красив. В нём нет мягкой, нежной красоты — но он притягателен. В жёстких чертах, в угловатой челюсти, в аккуратной бороде есть сила, от которой трудно отвести взгляд.

Он даже не просит — я сам помогаю стянуть с него доспехи. Когда заканчиваю, его пальцы скользят в мои волосы и резко тянут голову назад, заставляя поднять взгляд.

«Я сделаю тебя капитаном», говорит он. «Ты пойдёшь на север, к границе. Ты будешь завоёвывать во имя их величеств. Во имя моё», добавляет.

Я киваю.

Он улыбается, и в этом жесте есть что-то большее, чем воспоминание. Есть что-то тёмное, извращённое, что дёргает за нити моей совести.

— Встань на колени, капитан. Встань на колени перед Львиным королевством. — Голос меняется. Становится другим. Живым. Слишком живым.

Я сглатываю. Но опускаюсь.

Становлюсь на колено, кладу руки на другое бедро — и он смотрит на меня сверху вниз, с улыбкой, рождённой в чёрной гнили.

И вдруг я слышу: глухой крик, далёкий эхом. Я оборачиваюсь к туману, к тому углу мрака.

— Смотри на меня, — приказывает он. — На меня, Кириан.

Я повинуюсь. Но что-то не так. Что-то хуже стыда, вины и страха.

— А теперь — раздевайся.

Я смотрю на него. И колеблюсь.

— Раздевайся, Кириан! — рычит он.

Мои пальцы тянутся к завязкам кожаного доспеха… но замирают.

Я снова слышу крик.

Оборачиваюсь вправо: к той тёмной комнате, к кровати на стене, к сапогам, перепачканным грязью. Эти сапоги… они должны быть Нириды.

Нирида была там. Она там.

— Кириан!

Теперь голос другой. Не из прошлого. Не офицера. Это голос звериный, ужасный, что заставляет вставать дыбом каждый волосок. Но он напоминает: это не реальность. Не настоящее.

Тварь склоняется, чтобы снова схватить меня за горло. Я использую этот миг — вырываю из его ножен собственный кинжал и вонзаю ему в шею.

Глаза широко распахиваются, он отшатывается, потрясённый. Я вскакиваю, не теряя ни секунды, и вижу, как клинок обращается в туман.

Этого не было. Это было не настоящее.

Но черты его лица остаются львиными.

Туман тает, а его руки жмут горло, рану, оставленную кинжалом, вылепленным из самого материала кошмаров.

И тогда я вижу это. Ту самую чёрную, густую жижу, что текла из его груди, когда я вонзил кинжал. Ту же самую, что хлынула из твари, с которой Одетт сражалась в Маледикте.

И я понимаю: я могу убить его. Как-то. Я способен.

Но мне нужны оружие и сила.

Я отпрыгиваю в сторону, когда он бросается на меня, и мчусь, прыгая прямо в тот тёмный перевёрнутый покой.

Глава 11

Одетт

Тварь делает шаг ко мне, но я не позволяю ей приблизиться. Направляю магию по вытянутой руке, в ладонь, нацеленную на него, — и выпускаю поток воздуха, отшвыривающий его в сторону.

Грохот, когда он проламывает стену и оказывается частично в ней, ужасен. Но демон только смеётся и без труда поднимается, чтобы снова идти ко мне. Я сжимаю кулак, перехватываю дыхание, зажимаю воздух в его горле — а он всё равно смеётся.

— Хочешь меня задушить? Меня, того, кто не дышит? Очаровательно.

Он продолжает двигаться вперёд уверенно, но я не даю страху овладеть мной. Снова швыряю в него свою силу — и в этот раз пытаюсь переломить шею пополам.

Однако моя магия ударяется о что-то твёрдое. Деабру шагает дальше, и только теперь я замечаю странные отметины на его шее, углубления. Понимаю: это моя сила пытается разломить его надвое. Плоть искажается, выворачивается… но позвоночник не поддаётся.

Я кричу, выпускаю ещё больше энергии, но он успевает коснуться меня раньше — и ударом по лицу швыряет на пол.

В ушах гул. Я моргаю, ошеломлённая, и всё ещё лёжа вижу за окном ужас, будто сошедший с кошмара солдата: исковерканные тела на земле, силуэт существа, похожего на хиру, склонённый над ними.

Этих тварей больше. А я слишком слаба.

Где Ева?

Он склоняется надо мной, лицо всего в ладони от моего.

— Скажи, что у тебя внутри. — Он стукает пальцем мне по лбу, и меня пронзает разряд страха, рывок древнего ужаса, проснувшегося во мне.

Он улыбается, но прежде чем успевает утянуть меня глубже, его прерывает крик — и мы оба оборачиваемся.

Арлан врывается в комнату с мечом наперевес. Набрасывается на него, и внезапность удара позволяет пронзить тварь в живот.

Существо хватается за сталь и тянет назад, пока Арлан обеими руками держит рукоять. И в нём медленно оседает осознание.

— Арлан, брось меч и уходи! — кричу я.

Но Арлан не слушает. Он сопротивляется, и тогда тварь начинает меняться.

Золотая кожа превращается в серо-бледную, прекрасные черты становятся уродливыми. Скулы заостряются, улыбка расползается, зубы желтеют, гниют и ломаются. Спина выгибается, фигура вырастает — и теперь Арлан, несмотря на рост, выглядит смешно маленьким.

Густая шевелюра редеет, остаются лишь жалкие клочья волос на черепе, усеянном язвами. Это уже не человек, но и не зверь. Существо промежуточное, словно из страшной сказки, которой пугают детей.

Деабру закидывает голову назад и издаёт дикий вопль. Потом резко наклоняется, и я успеваю поднять руку, воздвигнув барьер, который спасает Арлана от удара, способного снести ему голову.

Удар настолько силён, что я чувствую его в собственных костях.

— Арлан! Убирайся!

Он наконец реагирует — но лишь смотрит на меня с искажённым от ужаса лицом. Он обездвижен.

Тварь не колеблется: поднимает длинную костлявую руку с когтями и обрушивает её.

— Арлан! — кричу я, понимая, что опоздала.

Но происходит не то, чего я жду.

Всё разворачивается слишком быстро.

Между когтями и Арланом встаёт тень. Бесжалостно отталкивает его и принимает удар на себя.

Я замираю, когда когти вонзаются в тело Эмбер. Пять глубоких, чудовищных борозд рвут её жилет и рубашку, и ткань тут же пропитывается алым, ярким, как пламя, кровавым пятном.

Я леденею, видя, как она сгибается и падает на колени перед чудовищем. И ужас пронзает меня, когда я понимаю: это мог быть Арлан.

— Нет… — выдыхает он.

Но деабру даже не смотрит на Эмбер. Он чувствует другое. Он уловил мой страх — и теперь смотрит прямо на меня.

— Это тебя сильно напугало, правда? — оскал.

Его круглые глаза ужасны. В них слишком много человеческого, и именно это делает их чудовищными.

Он бросает Эмбер на пол. Она всё ещё на коленях, пытается зажать раны дрожащими руками. Демон поворачивается к Арлану.

Потому что он знает, чем меня напугать.

Теперь Арлан реагирует. Отползает, пятится, и это даёт мне секунды. Я поднимаюсь, всё ещё кружится голова, хватаю меч, что он выронил, и иду за тварью. Резким движением вонзаю клинок ей в грудь.

Чудовище запрокидывает голову и вопит так громко, что Арлан хватается за уши. Резко разворачивается и пытается ударить меня когтями — но я блокирую магией и снова протыкаю его, на этот раз в живот.

Из ран хлещет чёрная, зловонная жижа. Он смотрит на меня в замешательстве, пятится назад — но я не даю ему уйти.

Поднимаю ладонь, фиксирую его. Чувствую сопротивление. Его магия упирается в мою. Я слаба, но мне нужно всего несколько секунд.

В два шага сближаюсь, поднимаю меч и с единственной мыслью обрушиваю клинок:

Гори.

Я отсекаю ему голову.

Тело твари вспыхивает пламенем — точно так же, как это было в Маледикте. В одно мгновение оно превращается в пепел.

Существо, что пожирало тела снаружи, заворожённо замирает перед огнём, потом переводит взгляд на меня — любопытный, голодный — и срывается с места.

Я должна бы броситься следом, пока оно не ушло. Но понимаю: времени нет.

— Одетт! — пронзительный, надорванный голос возвращает меня в комнату.

Я оборачиваюсь и слышу рыдания, хриплое, сбивчивое дыхание.

Арлан склонился над Эмбер. Поддерживает её голову на коленях, пытается ладонями зажать разорванную плоть.

— Всё хорошо, — бормочет он. — Всё будет хорошо. Держись… держись…

Он в ужасе. Совершенно перепуган. Пальцы дрожат над ранами.

Я опускаюсь рядом. Увидев меня, Арлан тут же отнимает руки.

— Одетт… сделай что-нибудь.

Раны глубокие. Я чувствую магическое давление в самих разрезах, и когда пытаюсь закрыть их, сила дёргает меня, предупреждает: это обойдётся мне слишком дорого.

— Эти порезы… Если я их закрою, я не смогу потом продолжать бой. А их слишком много.

Арлан вцепляется в меня взглядом, умоляющим, отчаянным.

— Пожалуйста. Я не могу его потерять.

Я сглатываю. Киваю — и начинаю лечить.

— Одетт, — зовёт меня не Арлан, а сам Эмбер, едва слышно. — Ты должна знать…

— Ш-ш-ш, — перебивает его Арлан. — Экономь силы.

Её голубые глаза, почти целиком растворившиеся в расширившихся зрачках, ищут мои. Но тут же теряют фокус. Становятся блуждающими.

— Ты всегда… с трудом делала правильный выбор… — шепчет он. По губам струится тонкая нитка крови.

Я должна спешить.

— Эмбер, замолчи, — умоляет Арлан.

— У тебя всегда были проблемы с правилами… — шепчет она дальше.

— Он бредит? — спрашивает Арлан, ошеломлённый. Его руки крепко держат её голову, пока я пытаюсь стянуть края ран, слишком широких, слишком глубоких.

— Арлан, — резко говорю я, — я истощусь. Я не смогу вас больше защитить. Не смогу исцелить других. Не смогу остановить ещё тварей. Ты понимаешь?

— Я защищу тебя, — клянётся он. — Если ты упадёшь, я встану за тебя. Своей жизнью.

И я верю ему. Клянусь всеми созданиями — он бы это сделал.

Но сколько секунд он сможет мне выиграть, даже ценой собственной жизни?

Я ругаюсь, но глотаю сомнения. Это безрассудно. Но я не могу бросить Эмбер. Не тогда, когда Арлан смотрит так. Когда в его глазах я вижу ту же боль, что и сама испытала, потеряв Кириана.

— Слушай… — выдыхает Эмбер. — Ты должна знать… Он в Цирии. Он…

Она теряет сознание, не успев договорить.

Арлан смотрит на меня в изумлении. Но оно исчезает, как только он убеждается: пульс ровный, раны затянуты, дыхание стало спокойным.

Я падаю назад, обессиленная до последней капли.

Мы встречаемся взглядами. Он благодарен. А я…

Вопль разрывает ночь. И до меня медленно доходит цена сделанного.

Снаружи ещё больше чудовищных тварей. Возможно, и внутри дома. А одна из двух ведьм, способных с ними справиться, вымотана в ноль.

Арлан сглатывает, резко мотает головой, словно пытаясь прийти в себя, и поднимается.

Он хватает Эмбер за ноги, тащит её, оставляя за собой кровавый след. Я вижу, как он поднимает свисающие с кровати покрывала, заталкивает её под них.

Затем возвращается ко мне. Подхватывает за талию, ставит на ноги.

— Пошли. Я и тебя спрячу.

— Нет, — отказываюсь.

Арлан замирает, сверля меня взглядом.

— Ты сама сказала: в таком состоянии ты не справишься.

— Но я не могу вас бросить. Я должна найти Еву.

Он колеблется — лишь миг. Потом сглатывает и кивает.

И мы оба идём вперёд.

Глава 12

Кириан

Когда я прыгаю внутрь, в животе кувыркается пустота, но тело приземляется, я поднимаюсь — и вижу разворачивающуюся передо мной сцену.

Ева… уже не Ева. Она приняла облик Лиры, а женщина, схватив её за горло, ставит на колени. В углу, валясь на бок, Нирида тянет к ней руку, пытаясь подняться.

Я вырываюсь в ругательствах и бросаюсь к Еве — к кинжалу, который другая женщина, другой деабру, вкладывает ей в ладони.

Всё происходит так быстро, что они не успевают опомниться, не успевают понять, что я делаю. Я вырываю оружие прежде, чем они могут остановить меня, и тут же разворачиваюсь, вонзая клинок в основание шеи демона, преследовавшего меня.

Он взвывает и хватает меня за горло. Сжимает так, что я почти слышу треск. Но я снова бью его — в грудь, ещё раз, и ещё… пока он не отпускает.

Он пятится, пошатываясь, но я не позволяю ему сомневаться. Подхожу ближе и обратным ударом перерезаю горло.

Чёрная жижа хлынула из раны. Он сделал шаг назад, ещё один — и рухнул.

Сердце бьётся в бешеном ритме. Его тело рассыпается облаком дыма.

Я моргаю несколько секунд, пытаясь осознать.

— Ты… — шипит голос, чужой и незнакомый.

Я оборачиваюсь. Ева смотрит на меня лицом Лиры; искажённым горем и болью, залитым слезами, с руками, всё ещё вытянутыми вперёд — будто она не поняла, что я успел вырвать оружие.

А эта тварь, другой деабру, живая, следит за мной с ненавистью.

— Это не реально, Ева, — предупреждаю я. — Кто бы ни была эта женщина, она не настоящая.

— Но… — выдыхает она, в отчаянии.

Существо рычит что-то неразборчивое — и удар приходит слишком быстро. Меня швыряет оземь. Голова кружится, когда он поднимает меня за ворот и снова валит, ударяя в лицо. Всё темнеет. Перед глазами — чёрное. В ушах — пронзительный писк. Слишком сильный, даже если он не пользуется когтями или зубами.

Он мог бы убить меня одними ударами.

Я как-то ухитряюсь подняться на колени, моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Но пинок в бок переворачивает меня на спину — как раз в тот миг, когда я вижу силуэт демона-женщины, стоящей надо мной. Она поднимает ногу, собираясь вдавить сапог мне в грудь.

Но удара не следует. Что-то отвлекает её раньше. Я вижу, как Нирида, успев поднять меч, пронзает чудовище насквозь.

И ничего. Ни крови, ни чёрной жижи, ни боли, ни ярости. Только лёгкая, почти игривая улыбка на губах, когда оно оборачивается, хватается за волосы Нириды — теперь распущенные — и бьёт её кулаком. Из носа тут же хлынула кровь.

Почему? Почему её клинок не ранил его?

Зверь готовит новый удар — и я знаю, что он сокрушит её. Я бросаюсь вперёд, без всякого плана.

Это катастрофа. Абсолютная катастрофа. Существо отшвыривает меня одним ударом, даже не разжимая хватку на Нириде. Она бьётся, пытается достать его ногой — но промахивается. Второй удар превращает её в мягкую тряпку у него на руках.

Её колени подгибаются, пальцы слабо цепляются за его руку. И прежде чем я успеваю среагировать, удар ногой, тот самый, что предназначался мне, обрушивается в грудь. Воздух вырывается из лёгких. Сила такая, что ему даже не нужно поднимать ногу вновь — он просто давит на меня всей тяжестью.

Я хватаю подошву обеими руками, но понимаю — бессмысленно.

Один неверный удар — и нас сотрёт.

Демон хохочет, зная, что мы в его власти. Но замирает, заметив: Нирида пытается что-то сказать.

— Что? Что ты бормочешь? Просишь пощады? — шипит он.

Я пытаюсь вывернуться, но он давит сильнее, и боль пронзает рёбра.

Тогда он поворачивает голову к Еве. Та поднялась. Её глаза блестят слезами, лицо Лиры сведено ужасом. И демон, сладким голосом, шепчет:

— Ты не закончила миссию, Лира.

Она смахивает слёзы тыльной стороной ладони. Смотрит на Нириду. Понимает, чего та просит. Сглатывает, её губы дрожат.

— Ну же, Лира.

Она подходит к командиру, поднимает руку… И в последний миг глаза её широко распахиваются.

Я слышу слова Нириды, всё ещё слабые, выдавленные сквозь хватку.

— Ева… Ева… Ты — Ева…

И это происходит одновременно: её лицо меняется, сбрасывая чужую личину, и возвращается облик Евы. А вместе с этим — резкий рывок силы. Она разворачивает кисть, и поток энергии обрушивается прямо в деабру.

Удар отбросил Нириду на пол, а меня освободил. Я кое-как поднимаюсь, с болью в боку, и успеваю увидеть, как Ева берёт меч Нириды. Демон пытается подняться, но она не позволяет. Снова швыряет его оземь с яростью и в следующее мгновение оседлывает его, зажав бёдрами. Поднимает клинок над головой — и вонзает прямо в сердце.

Как и прежде, из раны хлещет густая чёрная жижа с отвратительным гнилым запахом. Существо раскрывает рот, будто хочет что-то сказать, но слова умирают вместе с чёрным потоком, стекающим по губам. Потом тело растворяется в тумане.

Первым делом она бросается к Нириде. Держит её за плечи почти отчаянно, поднимает, прижимает к себе, судорожно ищет раны.

— Кириан… — шепчет та, всё ещё оглушённая ударами. — Сначала Кириан.

Будь у меня силы, я бы двинул ей под зад. Но сил нет.

Так что остаётся только смотреть, как Ева моргает, колеблется, и всё же повинуется. Подходит ко мне, быстро осматривает и кладёт ладони туда, где я держу бок.

Облегчение приходит сразу.

Её магия залечивает это и всё остальное. И, не сказав ни слова, она возвращается к Нириде, успевшей подняться. Её пальцы едва касаются носа с нежностью, в которой слышится дрожь.

— Спасибо, что вернула меня, — слышу её шёпот.

— Спасибо, что спасла нас, — отвечает Ева хрипло.

Они смотрят друг на друга — и мне кажется, что моё присутствие здесь лишнее. Всё же я вынужден откашляться.

— У нас нет времени, — напоминаю. — Их больше. Это деабру из Маледикты, они сумели вырваться. Одетт нужна тебе, Ева.

Её взгляд застывает на мгновение. Я вижу вопросы, но она их не задаёт. Просто поднимается, вместе со мной, а Нирида торопливо подбирает меч с пола и натягивает сапоги.

Мы втроём выходим из комнаты. Заворачиваем за угол — и командирша резко спрашивает:

— Почему я не могу их ранить?

— Я тоже не мог раньше, — отвечаю. — Только Одетт, как Дочь Мари.

Она бросает на меня осторожный взгляд, но у меня нет ни ответов, ни времени.

Ева идёт первой. И ещё до того, как мы видим, что ждёт нас в комнате, я читаю по её лицу: она замирает, делает вдох, входит. И я знаю — ещё до того, как открывается картина после схватки Одетт с демоном, — что всё плохо.

Первое, что я замечаю, — кровь. Яркая, алая, растёкшаяся пятном из-под кровати.

Слишком много крови.

Что-то ледяное стекает по моим венам. Холоднее и страшнее любых кошмаров, что рисовал демон.

Ева проходит вперёд. Пробирается через разгромленную комнату, идёт по следу и заглядывает под кровать.

Я понимаю, что перестал дышать, лишь когда она выпрямляется и произносит:

— Это Эмбер.

И добавляет:

— Он жив.

В её голосе слышится изумление. Такое же, как у нас, когда мы снова видим, сколько крови впитали деревянные доски пола.

Нирида бросается к ней, и они вдвоём вытаскивают его наружу. Он без сознания, но дышит. Жилет и рубаха разорваны чудовищными когтями, но кожа, хоть и в крови, цела.

— Одетт, — шепчу я. — Это она его спасла.

— Если этих тварей ещё больше, значит, она вышла им навстречу.

Мы не договариваем. Просто понимаем. Втроём выбегаем в сад, на деревянную галерею — и останавливаемся разом.

Кровь. Отрубленные конечности. Изуродованные тела.

Некоторые палатки, что они ставили на траве, теперь висят лохмотьями. Дальше — ещё ужасы: тело, лицом вниз в пруду, вода которого стала красной; каменный идол с воздетыми руками — теперь повален на землю рядом с изуродованным трупом…

Дождь всё так же льётся, равнодушный к происходящему кошмару.

Я чувствую что-то иное. Тяжесть, которая растёт, давит всё сильнее. Голос зовёт меня — искать её, добраться до неё, уберечь Одетт.

Ева склонилась над умирающим солдатом. Она не может спасти его — лишь облегчает боль, пока дыхание не обрывается. У входа остаются следы крови, тянущиеся к лесу, но мы не идём по ним. Обходим дом, пока не слышим крики, и следуем за ними — на другую сторону сада.

Там, у ручья, что служит естественной границей перед чащей, мы видим её.

Она не одна. Вижу тела на земле: одни изуродованы, другие ещё живы. Вижу Арлана с мечом — и чудовищ, порождённых кошмаром. Две громадные, лохматые, вчетверо больше дикого медведя. Они встали стеной между уцелевшими и смертью.

Тот зов, что тянет меня к ней, душит. Я бросаюсь вперёд — но первой реагирует Ева. Ей не нужно приближаться: она сжимает кулаки, и земля разверзается между деабру и нашими, сбивая их с толку и даря Арлану, уже готовому рухнуть, драгоценные секунды.

Мы втроём бежим, но один из деабру рвётся вперёд, отрезая нам путь.

При своих размерах он ужасающе быстр. Ева не успевает — её молния бьёт в землю, выжигая траву, но зверь прорывается и оскаливается: гнилые длинные зубы, из которых свисает плоть павших. Морда вытянута, как у хиру, испачкана кровью, блестящей на бурой шерсти.

Он бросается к Нириде, зная: ей останется лишь поднять меч, и Ева ударяет вновь — скорее защищая, чем атакуя.

И тут, над его головой, я замечаю, что вторая тварь меняется. Принимает человеческий облик.

Холод стекает по моей спине.

Порой воспоминание о грехе страшнее чудовища.

— Ева! — кричу я.

— Не волнуйся! — откликается она. — Иди к ней! Я разберусь!

Тварь едва скользит по мне взглядом. Я подхожу, вырываю меч и выставляю его вперёд. Она сосредоточена только на Одетт. Её зелёные глаза — прекрасные и безжалостные — упираются в неё, пока та тяжело дышит.

Арлан смотрит в лицо своей сестры — точную копию — с ужасом.

— Лира? — выдыхает он. Голос дрожит.

Но этот кошмар не его.

Лира улыбается Одетт.

— Ты скажешь ему? Или мне сказать?

Одетт стискивает кулак, рычит, поднимает руку — но лишь для устрашения.

Она выжата. Всё, что может — тянуть время.

— Арлан, милый, ты никогда не был хорошим братом.

Его лицо искажается, но я вижу — слова ранили. Эти твари знают, за какие нити тянуть, на какие воспоминания давить, чтобы вытащить душу в её самый тёмный угол.

— Я знала твои тайны, самые грязные и тёмные. Нет, не твой союз с мятежниками. Не твое предательство короны. — Зловещая улыбка. Арлан, потный и запыхавшийся, вздрагивает.

— Не слушай её, — говорит Одетт. — Это не твоя сестра.

Я сильнее сжимаю рукоять. Если Одетт не справится… Она стоит прямо, пытается выглядеть стойкой, но я вижу: усталость давит.

— Конечно, я не она. Я память. Призрак. Приговор. — Её лицо становится серьёзным, жутким. — Я знаю тебя, Арлан. Всегда знала. Потому-то и обрадовалась, когда ты бросил меня. Мне больше не пришлось нести позор делить с тобой кровь.

— Зря стараешься, — Арлан выдавливает слова. — Я знаю, что сестра меня любит.

Существо смеётся. Смех — так похожий на настоящий смех Лиры, что у меня мурашки.

Она бросает игривый взгляд на Одетт.

— Так мне честь рассказать? — Поворачивается к Арлану, лицо искажено презрением. — Я любила тебя когда-то. Когда ты был невинным мальчиком. Но перестала, как только ты стал этим. — Она указывает на него подбородком, оценивая сверху вниз.

— Не слушай, — снова говорит Одетт.

— Ах, Арлан. А вот слушать тебе стоит. Очень даже стоит. — Оскал — с идеальными зубами.

— Я знаю, что это не она. Моя сестра никогда бы так не сказала.

Но голос его дрожит. Он держится за реальность — но кто знает, что ещё этот деабру вытаскивает из глубины его памяти. Как рыбак, тащит сетью из тёмного дна нечто ужасное на берег.

— М-м… Сейчас я бы этого не сказала. Но раньше? Разве раньше твоя сестра не сказала бы тебе прямо то, что ты и сам знал о себе, о своих наклонностях? Какое благородное превращение за несколько месяцев. Сколько храбрости я набрала, чтобы встать против Львов, которым так покорно служила. Какая великая доблесть — защищать магию, которую прежде презирала…

— Арлан, это не твоя сестра, — говорю я, заставляя его взглянуть на меня. — Не она. Ты знаешь это.

— Арлан, милый… — мурлычет она. — Ты же знаешь правду, в глубине души знаешь. Ты давно подозревал, не так ли?..

На зелёном платье в области сердца проступает алая, карминная пятно.

Одетт отступает, потому что этот образ — не из самых тёмных страхов Арлана. Это её собственная память. Её боль. Её страх, вернувшийся, чтобы пытать.

— Я умерла давным-давно. Гораздо раньше, чем мы могли бы встретиться вновь.

— Арлан, — настаиваю я, делая шаг к нему, — это не реально. Не позволяй ей тебя поймать.

Он держит меч обеими руками, и они дрожат.

— Хочешь, расскажу, как я умерла? Кто убил меня?

— Не слушай её, — шепчет Одетт. В её голосе звучит страх.

— А ты ведь не был рядом, чтобы защитить меня. Хотя и пользы бы не было. Тебе ведь больше нравится эта версия меня, да? Если бы ты знал, сам бы вогнал клинок мне в сердце. Иди, подойди ближе… дай я расскажу, кто пронзил меня…

Она делает шаг вперёд и останавливается. Медленно поворачивает лицо к Одетт, которая подняла руку. Я вижу напряжение в её пальцах, силу, сдерживающую чудовище, и понимаю: она его удерживает.

И я понимаю: это шанс. Я бросаюсь вперёд с мечом, но в последний миг тварь замечает — и рассыпается дымом.

Крик Одетт за моей спиной бьёт тревогу.

— Нет!

Ложная Лира уже стоит за Арланом. Его меч бессилен в руках — он не сможет ударить. Её ладони легли ему на шею, почти нежно, и она улыбается Одетт.

Одного движения достаточно — и Арлан мёртв.

За ними Ева сражается с другим деабру, обернувшимся зверем. Грохот страшен: он обрушивает ярость на неё, бьёт раз за разом, пока она, из последних сил, не бросается к самой слабой — к командирше. Чудище уже пошатывается.

— Скажи ему — и я его пощажу, — мурлычет Лира, склоняясь к лицу Арлана.

Он неподвижен. Застывший, в каменном напряжении, прижатый к её груди.

Одетт не двигается, а деабру бросает мне предостерегающий взгляд, когда я делаю шаг.

Все замирают. И тогда эта тварь наклоняется к уху Арлана и шепчет нечто, отчего он распахивает глаза в ужасе.

Мгновение. Один миг — от её губ к его шее. Её пальцы сжимаются.

— Нет! — кричит Одетт. Это вой, пронзающий лёгкие.

Её рука взмывает — и сила вырывается наружу. Обходит Арлана, будто знает сама, кого оберечь, и вонзается в лоб твари. Я вижу, как в центре её лица раскрывается чёрная дыра, разрастается, пожирает плоть. Она обращается в пепел — и вдруг… ничего.

Чёрная пелена накрывает всё. Я слеп.

Даже в самую тёмную ночь есть проблеск света. Но эта тьма иная. Ненормальная. В ней нет утешения.

— Одетт! — зову я.

— Я здесь, — отвечает она тихо.

Тишина. Нет даже шума боя Евы.

— Ты её убила, — говорю я. — Можешь остановиться.

Молчание.

— Одетт? — выдавливает Арлан, голос всё ещё дрожит.

И тогда вспыхивает свет. Факел, что рождается из её пальцев. Я оборачиваюсь и вижу, как свет ложится на её лицо. Она смотрит на меня, потом поворачивается к Арлану и идёт к нему. Свободной рукой ощупывает его лицо, шею.

— Ты в порядке?

На её лице — настоящая забота. Настоящая боль.

— Да… да, — кивает он, сбитый с толку. Его волосы растрёпаны, лоб блестит от пота, а на одежде пятна крови — должно быть, Эмбер.

Рядом с ним струйкой поднимается белесый дым — тело твари распадается.

— Одетт, можешь рассеять тьму?

Она смотрит на меня. Свет из её пальцев бросает тени на прекрасное лицо, когда она медленно качает головой.