Всадники ветра (Двойники)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В эту ночь события на медынском аэродроме развернулись в таком порядке:

Около двух часов в маленькую комнатку дежурного вошел высокий человек в черном кожаном костюме летчика. Дежурный дремал, полулежа на койке. Человек энергично растолкал его.

— Ты что ль, Иванов? Тебе чего? — полураскрыл глаза дежурный.

— Товарищ Мешков, вставай! Есть записка от начальника! Срочное задание! Смотри! — человек вынул из кармана предписание.

После дежурный рассказывал, что с первой же минуты пришедший показался ему не прежним, обычным Ивановым. Он двигался слишком быстро, говорил хриплым голосом, даже, как будто, с нерусским акцентом. В самом выражении его лица было что-то замкнутое и настороженное, непохожее на обычное выражение Иванова. Конечно, все это можно было сообразить только потом, когда выяснилась самая суть дела. А здесь: подумайте сами — к вам приходит один из старейших работников аэродрома, протягивает предписание, по-приятельски хлопает по плечу! Не будете же вы предполагать, что сам черт подшутил над вами, приняв чужой облик! Тем более, что выдержанное марксистское мировоззрение категорически отрицает возможность такого случая!

Еще, говорил дежурный, — его немного удивила необыкновенная холодность Иванова. Иванов всегда называл его по имени, а не официальным «товарищ». Но опять таки, не брать же на шиворот и не отправлять в ГПУ для расследования старого приятеля потому, что он говорит с вами не так тепло, как всегда! К тому же дежурный не спал всю прошлую ночь… Не говоря ни слова, он развернул предписание.

В нем неразборчивым почерком начальника аэродрома стоял приказ срочно выдать военлету Иванову машину из новой эскадрильи для немедленного ночного полета. Дежурный сообразил — тоже впоследствии, к сожалению, — что только на самолетах этой системы было установлено полное пулеметное оборудование.

Что делать? Толстый Мешков, кряхтя, натянул сапоги, разбудил мотористов, вместе с Ивановым двинулся к темной площади аэродрома, мимо красноармейской охраны.

Подошли к ангару.

Тяжелые раздвижные ворота заскользили в стороны. Раскрылись недра ангара со стоящими в ряд летными машинами. В желтом, густом фонарном свете вывели одну машину, начали спешно готовить полет. Иванов деловито и странно-молча прохаживался рядом.

Снова пустячная мелочь привлекла внимание дежурного.

Главное внимание при осмотре машины Иванов устремил на пулеметы! В луче качнувшегося фонаря его костистое лицо показалось совсем чужим, с хищным оскалом слишком большого рта. Но родившееся подозрение разом пропало, когда, уверенно прыгнув в кабинку, Иванов застегнул ремни и стал пускать мотор.

Он летел без наблюдателя, так было обозначено в предписании! Через две минуты крылатая машина, рвущая рокотом ночную тишь, двинулась вперед и утонула в густой тьме ночного неба. Постепенно в высоте замолк грохот мотора.

Но этим только начались ночные переживания дежурного.

Через полчаса дверь его комнаты распахнулась снова и в нее вошел, вернее, влетел тот же Иванов, тяжело дышащий и бледный, в сопровождении молодого человека в сером пальто.

Дежурный вскочил на ноги.

— Каким образом? Ты уже вернулся, Иванов?

Ответ Иванова дышал явным безумием:

— Значит, ты дал ему самолет? Как давно это случилось?

— Кому это ему? — что то дрогнуло в сердце дежурного, но он подмигнул насмешливо и дружелюбно: — Ему — то есть тебе, братишка! Но ты хотел отчалить часа на два, самое меньшее…

— Да слушай же, бревно, это был совсем не я! Это двойник, фашист, укравший мою наружность! Ты принял его за меня. Он украл самолет, чтобы совершить государственное j преступление!

В ответ на это дежурный сделал то, что, пожалуй, каждый сделал бы на его месте. Он вытащил наган и, приказав Иванову поднять руки вверх, позвал на помощь. А через несколько секунд сбежавшиеся красноармейцы уже слушали необычайный рассказ о готовящейся воздушной драме.

Еще через минуту дежурный дрожащими пальцами перелистывал удостоверение личности Иванова и выслушивал показания Мака, в то время как в густой рассветной пелене мотористы выводили на старт новый боевой самолет. Иванов летел в погоню за своим двойником.

— Но мне нужен наблюдатель! Для работы вторым пулеметом! — выйдя к самолету и натягивая шинель, Иванов обвел глазами присутствующих.

Дежурный с искренним сожалением покачал головой.

— Я не могу, Иванов, понимаешь сам — не имею права. Еще случится что новое! Ребята разосланы за летчиками, через двадцать минут…

— Брось брехать, нельзя терять ни минуты! Ребята, может, кто из вас? — Иванов снова обвел кругом отчаянным взором.

Мотористы и красноармейцы закачали головами. Иванов шагнул к кабинке — он решил лететь один. И резко обернулся, почувствовав слабое прикосновение сзади.

Смертельно бледный Мак стоял перед ним.

— Иванов, я лечу с вами!

— Вы? — Иванов усмехнулся: — но вы… вы и теперь-то, как мертвец, выглядываете! Кроме того, мне нужен умеющий владеть пулеметом!

— Как раз я и умею это! Я, видите ли, служил в пулеметной роте. Не беспокойтесь — буду вам полезен. Я прошу вас, Иванов, мне очень важно!

Самолет был готов. Пропеллер крутился вовсю, мотористы придерживали машину за крылья. Иванов пристально всмотрелся в бескровное лицо и решительную осанку Мака и шагнул к кабинке.

— Хорошо, садитесь, если хотите — у меня нет выбора! Но предупреждаю, — крикнул он через плечо, — поднявшись, я уже не ссажу вас! И еще — послушайте-ка! — он обернулся к натягивающему шерстяной шлем журналисту.

— Мы летим на смертельное дело! Лучше не иметь за спиной никого, чем иметь, простите, труса! Пулеметный бой — вещь ненадежная. Может быть, нам придется скапутиться в этом деле. Я лучше сшибусь аппаратами, чем допущу гибель Юнкерса! Ну? Идете вы на это? Есть у вас достаточно силы? — крикнул Иванов в самое ухо Мака.

Мак, не отвечая, нахлобучил кожаный шлем и решительно занес ногу в кабинку. Он прикрепил очки и начал застегивать ремни сиденья.

В эту минуту он переживал странные чувства.

Он знал, что в большей степени вся история произошла из-за него. Если б не он — не было бы истории с кладом, всей этой неразберихи, может быть, вообще не удалась бы затея фашистов. Он чувствовал себя невольным предателем, хотя с лучшими намерениями вел все дело. И он решился.

Он решил искупить свою вину. Что в том, что он никогда не поднимался на самолете? Что в том, что этот подъем будет, вероятно, последним переживанием его жизни? Он должен принести жертву рабочему делу… Он твердыми пальцами проверил патронную ленту и рычаги пулемета. Его бесстрашная смерть уравновесит легкомысленные поступки последних дней!

Самолет двинулся. Мак невольно ухватился за дрожащие борта, но сейчас же снова отпустил их. Сиденье тряслось все сильнее, темная земля бежала назад.

Потом земля стала падать. Сильный ветер резал лицо. Мак посмотрел вперед.

Рыжий верх плечей и неподвижная упрямая голова в черном шлеме вселяли бодрость и уверенность в победе. Гремел мотор — как будто стальные полосы ломались кругом. Сердце наполнилось дрожью и ярким, неожиданным восторгом.

Взглянув вниз, Мак быстро перевел глаза на спину спутника. Его голова кружилась — серый, огромный, качающийся провал — вот что представляла из себя далекая земля. Под ногами чувствовалась многосаженная пропасть.

Сердце вдруг остановилось, руки вцепились в борта. «Падаем». Мак накрыл глаза. В том же горизонтальном положении самолет резко осел вниз. «Точно в яму, конец», — мелькнуло у Мака. Но через секунду паденье прекратилось.

Впереди так же невозмутимо торчали плечи Иванова и кожаный шлем. Иванов продолжал спокойно вести самолет.

Темно-зеленая раскинувшаяся машина легко и свободно скользила в зеленоватых волнах рассвета…

А в другом месте, за полчаса перед этим, на черную поверхность луга с блещущим кругом костра, сел другой такой же самолет. К нему подбежала женщина в толстом пальто, с головой, укутанной в темный платок. Прекрасное лицо «дочери Добротворского» обострилось, глаза смотрели хищно и пронзительно.

Женщина села, укрепилась ремнями. Самолет, скользнув по траве, начал подниматься в воздух…

И в третьем месте — на далеком центральном аэродроме в Москве — третья летная машина — огромный трехмоторный Юнкерс, с сияющей рядом окон пассажирской кабинкой, с широко размахнувшимися, вырастающими из корпуса, крыльями, с толстым безглазым лбом — принял десяток пассажиров.

Десять членов Президиума ЦИК, Совнаркома и Коминтерна летели на торжество выпуска эскадрильи «Ленин»! Они вошли в распахнутую дверцу и уселись в кожаных креслах перед толстыми, гранеными стеклами окон. Юнкерс поднялся с земли.

С разных концов, с разными целями поднялись три крылатых машины, поднялись, чтобы встретиться в неизвестном месте голубой, необъятной пустыни. Толстый, медленный Юнкерс — цель воздушной охоты, стройный хищник-самолет с таинственными виновниками всех событий последних дней и его преследователи — сам Иванов с замирающим, сжавшим зубы, твердо решившимся Маком на заднем сиденье.

Три самолета летели вперед и вперед, все больше приближаясь один к другому.

Из-за покатого края туманной земли подымалось огромное, оранжевое солнце.