Возвращение в Полдень

1

Гравиплатформа беспрепятственно достигла внешнего защитного контура «Тавискарона», ткнулась тупым носом в едва заметное радужное трепетание изолирующего поля и, дождавшись, когда оно расступится, оказалась внутри. Медленно и красиво падал снег, но видимость была прекрасная, до самого горизонта, где строгой чередой вставали черно-белые покатые холмы. От оцепления Всадников Апокалипсиса не осталось даже малейшего следа. Серая туша корабля казалась деталью лишенного красок пейзажа, такой же холодной и безжизненной. В полной тишине «архелон» вплыл в темное жерло ангара, совершил парковочный маневр и мягко опустился на броневые плиты.

Единственным, кто их встречал, был Феликс Грин, это все еще была его прерогатива, от которой он при виде Татора с облегчением поспешил избавиться.

– Корабль ваш, мастер.

– Благодарю, Феликс. Вы прекрасно справились.

– Как вы? – с нарочитой сдержанностью спросил Феликс, отчаянно борясь с желанием обнять всех и сразу.

– Еще одно… нет, два дельца, и будем считать, что все позади, – ответил Кратов устало.

– Странно, – сказал Феликс Грин, поглядывая на сумрачного Мадона, потерянно застывшего подле платформы. – Тот… второй… не проявляет и тени беспокойства.

– И все же присматривайте за ним, – сказал Кратов. – Нам предстоит нескучное времяпрепровождение.

– Да, – веско промолвил Татор. – Надеюсь, никто не имеет намерений раствориться в воздухе прежде, чем мы избавимся от скафандров и сообщим себе хотя бы видимость человеческого облика.

– Наши славные големы не спускают с него глаз, – заверил Грин.

– Может быть, не стоит откладывать? – спросил Белоцветов без особого, впрочем, энтузиазма.

– Много чести, – сказал Кратов сквозь зубы.

Приведение себя в порядок, однако же, заняло времени меньше обычного. На скорую руку окатив себя водяным, а затем и волновым душем, Кратов натянул на еще влажное тело темно-синюю летную форму, которая показалась ему свежее обычных его одежд, пригладил отросшие и теперь торчавшие на манер ежовых игл волосы, перед зеркалом состроил себе свирепую физиономию, сменил ее на индифферентную…

И вдруг понял, что не может относиться к сложившейся ситуацией с подобающей серьезностью.

Все эти игры, интриги, мозаики и кроссворды чертовски затянулись. На Амрите была трагедия с условно счастливым концом. Безумное умножение сущностей в Пакгаузе уже выглядело абсурдистской комедией. То, с чем предстояло разобраться в ближайшие часы, не могло добавить ни единого яркого мазка на и без того уже аляповатое полотно событий.

Следовательно, надлежало покончить с этой нелепостью как можно скорее. И заняться важными делами.

В коридоре Кратова дожидался Мадон, такой же волглый, взъерошенный и тоже в синей летной форме.

– Консул, – проговорил он почему-то шепотом. – Я не хочу туда идти.

– Стоило бы сказать вам: будьте мужчиной, – фыркнул Кратов. – Но я и сам не уверен, как повел бы себя в вашем положении. – Он положил руку Мадону на плечо и сообщил заговорщицким тоном: – Если что, я вас прикрою.

Мадон зажмурился и помотал головой.

– Но почему, почему это происходит именно со мной? – спросил он трагическим тоном. – Почему не с этим долдоном Санти? Не с вами, наконец?!

– Зато будет о чем вспомнить, – утешил его Кратов.

– Хорошо, – упавшим голосом сказал Мадон и глубоко вздохнул. – Хорошо… Помните, вы обещали прикрыть.

Рука об руку они вошли в кают-компанию, где в сборе были уже все. И фальшивый Мадон, Мадон-дубль, подменыш неизвестного генезиса тоже был здесь. Сидел в уголке, спокойно развалясь в кресле, не обращая внимания на пространство отчуждения вокруг себя и с пристальным вниманием изучая ногти. Обряжен он был в один из тонких кашемировых джемперов из гардероба Мадона-прим, с белыми рыбками на лиловом фоне, в выходные серые брюки со стрелкой и белые сандалии на босу ногу. При виде вошедших он прервал свое занятие и вопросил с некоторым даже негодованием:

– Что происходит, Консул? К чему этот балаган? – Его взгляд упал на помертвевшего от дурных предчувствий Мадона. – Merde! Где вы подцепили моего двойника?!

2

Вот уже довольно продолжительное время в кают-компании творилось сущее непотребство.

Два Мадона, неотличимые, как гомозиготные близнецы, бешено орали друг на друга, брызжа слюной и потрясая конечностями в опасной близости от багровых физиономий, в выражениях себя не стесняли, словом – вели себя предосудительно. Относительно безобидные «Merdeux!» быстро тускнели на фоне испепеляющих «Je t'emerde!.. Baise-toi!.. Ferme labouche!..»[24]

Феликс Грин, не до конца еще изживший рефлексы главного по кораблю, с озабоченным лицом убирал подальше от скандалистов тяжелые предметы и зорко следил, чтобы в ход не пошла мебель.

Брандт по своему обычаю подпирал стену и нервически зевал.

Доктор Мурашов взирал на происходящее с громадным познавательным интересом и даже что-то помечал в блокнотике.

Белоцветов, не скрывая, веселился и временами бесстыдно ржал.

Татор же болезненно морщился при особенно резких звуках, от вмешательства благоразумно воздерживался и лишь изредка бросал в сторону Кратова укоризненные взгляды в том смысле, что-де не пора ли прекратить это постыдное зрелище, которое менее всего служит укреплению психологического климата на борту когда-то славного, а ныне черт знает во что превращенного десантно-исследовательского транспорта «Тавискарон», да и просто не красит всякое сколько-нибудь представительное человеческое сообщество.

Когда цвет физиономий обоих Мадонов сделался неотличим от джемпера с рыбками, Кратов звучно приложил ладонью по столешнице.

– Достаточно, – сказал он звучно.

– Он украл мои вещи! – по инерции продолжал Мадон в синем. – Мой любимый джемпер! Теперь мне придется его сжечь!..

– Это ничто в сравнении с попытками какого-то проходимца украсть мою жизнь! – парировал Мадон в лиловом.

– Canaille!

– Enfant de pute!

– Достаточно, nique votre mére![25]

Установившаяся в кают-компании тишина показалась благословением небес. Мадоны, тяжко дыша, разбрелись по дальним углам, откуда обменивались ненавидящими взглядами. Тот, что был в летной форме, оказался поблизости от пищеблока и воспользовался случаем, чтобы нацедить себе до краев высокий стакан минералки. «Я тоже хочу», – буркнул Мадон в джемпере. Бормоча под нос, что, мол, если переводить бортовые ресурсы на всякую нежить, то можно и ноги протянуть, Мадон в синем наполнил другой стакан и с отвращением толкнул его через весь стол в направлении недруга.

– Господа, – звучно возгласил Татор. – Теперь, когда мы вдоволь насладились детским утренником с непристойностями, предлагаю принять некое конструктивное решение.

Белоцветов, не сдержавшись, прыснул в кулак.

– Простите, командор, – сказал он, порозовев. – Но что тут решать? Сделаем анализ крови, биопсию… что там у вас обычно принято, док?

– Еще можно аутопсию, – кротко подсказал Мурашов.

– Но ведь это, кажется… – неуверенно начал Татор.

– Вскрытие, – кивнул Мурашов.

– Вот-вот, – с воодушевлением подхватил Белоцветов. – И сразу выясним, кто есть кто. Иными словами, «вскоре пришло мне на ум, что то, может статься, адские духи, кои, приняв сию личину, таким бездельническим скаканием и обезьянством глумятся надо всем родом человеческим».[26]

– Спасибо, – сказал Мадон дрожащим от обиды голосом.

– «Я молодой человек без всяких средств, – не запозднился Белоцветов, – ничего не могу предложить вам, кроме сердца».[27]

– Санти, – сказал Татор укоризненно. – Прошу вас, не зарывайтесь.

– Честное слово, мастер, – сказал Белоцветов, оправдываясь. – Давно я не видывал такой развлекухи! Так и подмывает спросить: можно я оставлю себе обоих?!

– Можно, – ответил Татор, сохраняя каменное выражение лица. – Если они готовы поделить вознаграждение.

– Черта с два! – немедленно вскричал Мадон в синем. – Я трудился, не покладая рук, рисковал жизнью, уворачивался от обстрела взбесившегося тектона, и вдруг из снежной тундры выползает какой-то прохвост и пытается отнять мои энекты!..

– А ничего, что это мои энекты? – взвился Мадон в лиловом. – Что это я подставлял свою задницу на Тетре, удирал от афтершоков на Амрите, отбивался от вражеской техники здесь, на Таргете?!

– Генетический тест! – заорал синий Мадон. – Любой сложности, вплоть до вскрытия… если, конечно, потом вы умело меня залатаете, док…

– Хотел бы охладить ваш пыл, друзья, – пасмурным голосом сказал Мурашов. – Ведь я уже делал кое-какие тесты. И у меня плохие новости.

– Для кого? – встрепенулся лиловый Мадон.

– Для обоих, – сказал Мурашов. – На том уровне чувствительности, что имеется у аппаратуры на борту «Тавискарона», провести между вами различия на молекулярном уровне не представляется возможным.

– Merde! – рявкнул синий Мадон. – Но ведь есть же еще эмо-фон! Не хотите же вы сказать, что у меня с этим жалким дубликатом одинаковый эмо-фон…

– У меня новости хуже прежних, – проронил Мурашов, пряча взгляд. – Видите ли, коллеги… вы, верно, путаете эмо-фон с психоэмом. Ведь что такое индивидуальный эмоциональный фон? Всего лишь сочетание слабых электромагнитных колебаний, условно отражающее переживаемый неким субъектом спектр сложно организованных эмоций. Что дает счастливую возможность людям со специальной подготовкой, вроде нас с вами, интерпретировать означенный спектр с известной долей достоверности. Никаких маркеров уникальности там нет. Это как клавиши рояля: два разных виртуоза способны сыграть на них один и тот же этюд, не исказив ни ноты и внушив стороннему уху иллюзию тождества. Dispeream,[28] да я встречал высших приматов, у которых эмо-фон был сложнее, чем у половины Европейской лиги футбола! Иное дело психоэм, сочетание эмоционального спектра с индивидуальными психологическими характеристиками, он также содержит отпечаток морфогенетической природы организма и уникален для всякого мыслящего существа.

– Что в свое время дало повод исследователям, столкнувшимся с маскерами, отказать им в разумности, – кивнул Кратов. – И сильно запутало нас.

– Отлично, – обрадовался Белоцветов. – Теперь мы знаем, как уличить самозванца.

– И с этим человеком я годами делил кров и стол?! – вскричал лиловый.

– Тебе не удастся сбить моего друга с толку! – огрызнулся синий.

– Так о чем это я, – сказал Мурашов смущенно. – У нас нет аппаратуры для сканирования психоэма. Никому как-то в голову не пришло, что вдруг возникнет необходимость отделять агнцев от козлищ.

– Агнец, – заносчиво произнес синий, – это, к вашему сведению, я, прошу не забывать!

– Да, – сказал Кратов, ухмыляясь. – Отсутствие сканеров психоэма – это упущение. Я обязан был предусмотреть такую ситуацию.

– Что за бред! – сказал синий с негодованием. – Консул, вы сами вытащили меня из Инкубатора… из этой, как ее, репродуктивной камеры. Вы не отходили от меня ни на шаг. В конце концов, вы обещали меня прикрыть!

– Уж не знаю, кто и с какой целью обрядил жалкое подобие меня в мой же скафандр, – сварливо заявил лиловый. – От которого я вынужден был избавиться, дабы сбить с толку всю эту подземную орду… И с какой целью вы, Консул, собрались прикрывать мою копию, не спорю, имеющую отдаленное сходство с оригиналом!

– Но ведь мы можем устроить вечер воспоминаний, – вдруг предложил Феликс Грин. – Будем припоминать какие-нибудь давние и особенно сокровенные эпизоды нашего совместного бытия. И тот из Мадонов, кто ошибется, будет объявлен фальшаком!

– Бред! – снова сказал синий. – А если я что-нибудь забыл по естественным причинам?

– Например, гостиничный номер в мотеле «Гусь Хрустальный Лапчатый», – сказал лиловый, неприятно усмехаясь.

Некоторое время синий Мадон таращился на него бешеным взглядом. Затем проговорил:

– Нет, не годится. Эта сволочь отчего-то помнит то же, что и я, и о чем я старался позабыть все эти годы.

– От сволочи слышу, – не замедлил с ответом лиловый.

– А что было в мотеле? – с неподдельным любопытством спросил Белоцветов.

– Хорошо, – вдруг сказал лиловый. – Прекрасно. Допустим, вы примете какое-то солидарное решение. Признаете этого парня, – он кивнул в сторону синего, – подделкой, шпионом инопланетян, чертом с рогами… верю, это не составит трудов… Что дальше, коллеги? Выбросите его на снег? Выведете и расстреляете из фогратора? А вдруг он и впрямь точная копия, не ведающая своего происхождения, и этим спектаклем с криками и угрозами всего лишь отчаянно пытается отстоять право на жизнь?

– Ну вот еще! – сказал Феликс Грин возмущенно. – Никто никого не станет расстреливать. Ведь так, Консул? – Он вдруг помрачнел. – Или… не так?

Кратов молчал.

– Успокойтесь, Феликс, – сказал Татор уверенным голосом. – Основополагающие принципы гуманизма никто еще не отменял. Верно, Кон-стан-тин?

Кратов молчал.

– Грузовой отсек номер два, – вдруг отверз уста Брандт, от которого никто и не ждал никаких реакций на происходящее.

– Бронированный, – с облегчением подхватил Грин. – Экранированный от всех видов излучения. С возможностью поднять дополнительную защиту в виде изолирующего поля.

Кратов выжидательно вскинул брови.

– Я должен сделать пояснение, Кон-стан-тин, – весомо промолвил Татор. – Этот отсек мы обычно используем для транспортировки физически нестабильных или биологически активных грузов с высокой степенью угрозы. В настоящей миссии он не используется.

– Важное уточнение, – сказал Грин. – Автономная система жизнеобеспечения. Санузел и умывальник. Атмосферные фильтры. На случай, если возникнет фантазия использовать отсек номер два в качестве спасательной шлюпки.

– Туда свален всякий хлам, – добавил Белоцветов. – Из ангаров и других отсеков.

– И атмосферные зонды, – хором произнесли оба Мадона.

После короткой паузы Татор заметил:

– Это было познавательно. Что ж…

– Подождите, – снова заговорил лиловый. – Неужели вы настолько легкомысленны? Да что с вами?! Гуманизм – это замечательно. А что, если двойника вам подсунули, чтобы уничтожить корабль?

– Вам? – уточнил Феликс Грин с громадным неудовольствием.

– Уничтожить корабль? – потерянно переспросил синий Мадон. – Да как же… Уничтожить – корабль?! Я инженер-навигатор, мне бы такое в голову не пришло!

Лиловый побагровел и досадливо сморщился.

– Не о том речь! – сказал он.

– О том, – жестко сказал Кратов. – Именно о том. Мы гуманисты. Сейчас освободим отсек от барахла, поднимем защиту и проводим вас туда до конца миссии. – Теперь он обращался исключительно к лиловому. – Вы ведь не имеете в виду совершать какие-то резкие телодвижения и необдуманные поступки?

3

Когда в очередной раз над горизонтом показался край мощного красного светила, голубое исполнило половину обычных своих фигур высшего пилотажа, а желтое напористо устремилось в зенит, Татор и Брандт подняли «Тавискарон» с насиженного места и по пологой траектории перебросили поближе к цели. Никто более не желал рисковать ничем и никем. Даже при том, что не наблюдалось никаких ограничений свободы, внешних воздействий, вообще ни тени стороннего внимания. Феликс Грин, перемещенный с командирского поста в свое обычное кресло третьего навигатора, незлобиво ворчал:

– Пустота и тишина! Мы никому не интересны. Нас демонстративно игнорируют, такое отношение даже обидно…

«Тави» легко для своей немалой массы опустился в знакомой уже котловине в прямой видимости «гиппогрифа». Инженеры без промедления подняли защиту, которой все же чуточку не хватило, чтобы прикрыть оба корабля.

– Феликс, – сказал Татор. – Не сочтите за труд, приведите бортовые фограторы в полную готовность.

– Есть, мастер.

– Не подумайте, что после пережитого я вдруг подался в параноики, но Всевышний благоволит осмотрительным.

– Да, мастер.

Кивнув, Татор обратился к Кратову, напряженно застывшему в гостевом кресле.

– Кон-стан-тин, не желаете ли произнести что-либо прочувствованное?

– Давайте поскорее покончим с этим, – проворчал тот.

– Консул, а вы умеете вдохновить на подвиги! – сказал Белоцветов.

– К черту подвиги, – отозвался Мадон. – К черту приключения. В кои-то веки я ужасно хочу попасть домой!

– Что с тобой? – с фальшивой заботой осведомился Белоцветов. – Ты – точно ты, а не подменыш?

Мадон выругался шепотом.

Спустя час все они, кроме Мурашова, которому здесь нечего было делать, и Феликса Грина, вновь принявшего на себя командование, стояли между опор «гиппогрифа» перед грузовым люком. Белоцветов и Брандт были вооружены «смаугами», остальные чем попроще, и хотя не ощущалось реальной угрозы, никакого доверия общему затишью уже не было. Из ангарного люка по пандусу выбрались два десятиметровых многолапых сервомеха и легко, словно бы ничего не веся, посеменили на разгрузку. Все происходило быстро, деловито, без суеты и лишних разговоров, как и замышлялось изначально. Первый сервомех ловко вполз в грузовой отсек и принялся там возиться, между тем как второй остался на подхвате. В проеме люка появился голубой контейнер. Казалось, он плыл по воздуху. На самом деле сервомех, что нес его, для верности обмотавшись вокруг ребристых боков на змеиный манер, из каких-то своих соображений перекрасился в доминирующие цвета. «Походный салон-вагон Его Императорского величества следует к пункту своего последнего назначения», – рассеянно подумал Кратов. Как только главный груз был перемещен на борт «Тави», сервомехи занялись бесхозным содержимым отсека. Кратов твердо решил вернуть грузы отправителю, а уж тот пускай сам решает их участь.

– Всадники, – сообщил Феликс Грин неестественно спокойным голосом.

– Где, где? – засуетился Белоцветов.

– На краю котловины, со стороны красного солнца. Числом трое.

– Что они делают? – спросил Татор.

– Никакой активности.

– Пришли поглядеть, – усмехнулся Кратов. – Убедиться, что мы больше не суем нос в их дела.

– А мы не суем? – уточнил Белоцветов. – Ведь вы толком ничего не объяснили, Консул. Что это за твари, зачем здесь База с Инкубаторами…

– Еще будет время, – сказал Кратов.

Покончив с разгрузкой, сервомехи выжидательно застыли возле ангара. Вздыбленными сверкающими корпусами и распяленными конечностями они напоминали чудовищных техногенных богомолов и выглядели не в пример более грозно, нежели белые треноги Всадников Апокалипсиса.

Все закончилось.

Татор приблизился к потерянно торчавшему в некотором отдалении по колено в снегу Кратову.

– Как я и обещал, – сказал он деликатно, – у тебя, Кон-стан-тин, есть пара часов, чтобы проститься со своим кораблем. – На его смуглое лицо набежала тень. – Я обещал также бутылку доброго вина, которую припрятал Мадон. Однако, по моим сведениям, он вылакал ее вчера с Белоцветовым и… гм… со своим двойником.

– Они проникли к тому в отсек номер два?! – удивился Кратов.

– Нет, – сказал Татор со смущением. – Но отправили ему… как это раньше называлось… передачу. Выяснилось, что у Мадона было припрятано две бутылки емкостью один литр каждая.

– Что ж, – сказал Кратов. – Принципы гуманизма никто не отменял.

4

В каюте Стаса он задержался ненадолго. Стас, помнится, никогда не был барахольщиком, обходился лишь самым насущным. Ничего рассчитанного на долгосрочное употребление в тот рейс он не взял. Стены были пусты. Халат и полотенце в шкафчике, судя по ярлыкам, входили в бортовой комплект. Промерзший мемограф с полочки в изголовье перекочевал в нижний отсек маленького, похожего на ходячую тумбочку кибера на гравигенном приводе. Проницательный Феликс Грин прислал его Кратову на подмогу. Теперь кибер неотступно тащился по пятам, исполняя обязанности мобильного сейфа и, возможно, ненавязчивого охранителя.

Зато вещи Рашиды заняли целых два отсека. И когда только она успела обустроиться?.. Кратов просто сгреб все обнаруженное в каюте пестрое тряпье в охапку и утрамбовал не церемонясь. На свободное пространство отправились не утратившие блеска от времени и неважных условий содержания цацки. Поверх всего легла графия, где были запечатлены Милан Креатор, седой, элегантно небритый, горделивый, и худая остроглазая девочка-подросток с копной черных волос, уже тогда выглядевшая весьма заносчиво. Графия не пережила испытаний и умерла. Теперь это была всего лишь плоская картинка с ненатуральными красками.

Посреди каюты Пазура стояла нераспакованная клетчатая сумка на древней застежке-липучке. Наверное, на Земле остался хотя бы кто-то, кому можно было бы вернуть эту сумку. Ее Кратов без затей приторочил к киберу сзади.

Такая же походная сумка, только поновее и поярче, ждала и в его каюте. Кратову и сейчас не составляло труда припомнить ее нехитрое содержимое. Набор юношеских пустяков, что когда-то казались важными. Разобрать сумку он предполагал в номере на базе «Антарес», в ожидании обратного рейса. Не довелось.

Он не испытывал тех чувств, на какие рассчитывал. Ни жгучей ностальгии по прошедшей юности, ни разочарования. Так мог бы чувствовать себя смотритель музея, освобождающий пространство от старых экспонатов под новую экспозицию. Рассудительная, деловитая опустошенность в душе. И летучая тумбочка за спиной, доверху набитая давно никому не нужным хламом.

Идея посидеть в кресле с бокалом вина теперь казалась ему комическим недоразумением.

Забрать все, что хранило следы человеческого присутствия в мертвой коробке. Выпотрошить ее и убраться.

Как и советовал тахамаук. На то он и пребывал в ранге советника.

Кстати, что он еще успел насоветовать? «Не суйте нос куда не следует. Это вам не нужно».

– Феликс, – позвал Кратов, стоя посреди коридора.

– Консул, – живо откликнулся тот.

– Отзовите своего психопомпа.

– Простите?

– Не знаете, кто такой психопомп?

– Я гуманитарий по первому образованию и знаю, что это проводник душ в царство Аида. Но ваша метафора показалась мне слишком смелой. Кто отважится назвать генерального фрахтователя бестелесной душой?! Я отзову кибера, хотя мне это не нравится. Не понимаю, чем вам не по вкусу его общество. Шума не производит, приглядывает, при случае способен выполнить оборонительные функции. Не люблю, знаете, сюрпризов, особенно внезапных. Всякий сюрприз должен быть хорошо подготовлен и заранее согласован с целевой аудиторией…

– Просто оставьте меня одного.

Помолчав, Феликс Грин вдруг сообщил:

– Всадники удалились. Верно, убедились в чистоте наших намерений. Когда я отзову кибера, вы действительно останетесь один на поверхности планеты.

– Как раз то, что мне сейчас необходимо.

– Надеюсь, вы понимаете, что делаете, Консул.

Кибер крутнулся вокруг оси, словно бы в недоумении, а затем приподнялся над полом чуть выше обычного и устремился к открытому грузовому люку. Кратов проводил его взглядом, немного беспокоясь о сумках, но, кажется, все обошлось.

«Куда я не успел еще сунуть свой любопытный нос?»

Ах, да, центральный пост.

Темный овал в конце коридора.

«Что я могу здесь найти такого, о чем мне не нужно знать?»

В прошлый раз он задержался на пороге. Но теперь был полон решимости заглянуть внутрь.

Темно и пусто. Мертвые экраны, мертвая главная панель. Четыре кресла в ряд. Скафандры высшей защиты, за какой-то надобностью в них разложенные.

– Свет, – приказал Кратов, неожиданно для самого себя шепотом.

И запоздало вспомнил, что предыдущая попытка оживить системы центрального поста ничем не увенчалась.

Ему пришлось подойти ближе и присмотреться.

«Не суйте нос куда не следует. Это вам не нужно», – говорил советник Кьейтр Кьейрхида.

«Я навечно распростился с весельем, когда прошел через пустой, мертвый корабль на центральный пост. Я был там – один», – говорил Стас Ертаулов.

«Он и тебя называл мертвецом, Кратов», – говорила Рашида.

Все они сказали правду.

5

– Побывали на центральном посту? – спросил Мадон.

Фальшивый Мадон, искусная подделка, неотличимая от оригинала. Подменыш. В его голосе звучали не присущие подлинному Мадону сочувственные нотки. Он стоял, привалившись к стене коридора, покойно сложив руки на груди, и лицо его, наполовину скрытое дыхательной маской, было печально. Без скафандра, без перчаток, в одной лишь теплой куртке и толстых стеганых штанах, наверняка позаимствованных из необъятных запасов Феликса Грина.

Кратов молчал. Он сидел на полу, обхватив голову руками. Воплощение слабости, закованной в броню. Ему хотелось забиться в укромный уголок, чтобы никто не смел потревожить, не долетал бы ни один звук и по возможности притушили бы свет. Залезть в скорлупу, там затаиться, успокоиться, собраться с мыслями и что-то для себя решить после того, что он увидел.

Он только что ответил Грину, что с ним все в порядке.

Черта с два он был в порядке.

– Испытание не для слабых натур, – продолжал подменыш без тени иронии.

– Люди в креслах… они настоящие?

– Почему вы спрашиваете меня? Меня, кого сами недавно уличили в поддельности?

– Здесь некого больше спросить.

– Они настоящие.

– Тогда я ненастоящий? – спросил Кратов, поражаясь тому, как жалко звучат эти слова. – Я настоящий погиб в 125 году, и все мы погибли, а наше место заняли копии?

– Это такие условности! – поморщился подменыш. – Копия, оригинал… В креслах те, кем вы были двадцать лет назад. К этому моменту так или иначе в вас нынешнем от вас двадцатилетней давности не осталось бы и следа. Обновление клеточной структуры живого организма никто не отменял. – Он вдруг отклеился от стенки, сделал несколько шагов и опустился на пол рядом с Кратовым. – Что сказал вам Виктор Сафаров о своих ощущениях? Вернее, вторая копия Сафарова, которая сейчас живет в его доме с его матерью? А что сказала ваша матушка, когда вы вернулись из того рейса? Что сказал ваш брат, ваши друзья? Что отметили все биометрические тесты, которые вы с тех пор проходили многократно и с самой высокой степенью детализации? Среагировал ли на ваше присутствие хотя бы один защитный контур?

Кратов дернул плечом, словно бы отметая все эти доводы как ничего не значащие. Слова доносились до него, будто сквозь ватную перину, теряя внятность и смысл. Он и не старался вникать. Потому что прямо сейчас с отчаянием утопающего цеплялся за всплывавшие из омутов памяти соломинки давних воспоминаний. Младенчество… детство… юность… Как узнать, истинные ли это воспоминания или кое-как склеенные из подвернувшихся осколков подделки? Что вообще осталось в его жизни подлинного, а что фальшивого? Особенно в момент, когда утешительные фразы произносит двойник реально и неплохо, кстати, существующего в этом мире человека. Такой же двойник, как и он сам.

– Вам пора забыть о своей уникальности, – продолжал подменыш. – Пока вы там возитесь с проектом «Человек-2», пытаясь добиться биологического бессмертия в новом возобновляемом теле, за вас уже решили эту проблему. Хотя, возможно, не так, как вы рассчитывали. Щелк! И готова точная копия. Щелк! Еще одна… Нет никакого способа отличить копию от оригинала. Особенно если оригинал не сохранился… Консул, надо вам знать, что по Галактике спокон веку разбросана копировальная техника цивилизаций, чьи имена никто уже и не помнит, да и не знал никогда. Даже Призрачный Мир с его внеисторическим генезисом вряд ли поможет. Кажется, вы называете их Археонами. Имя не хуже прочих… Они были до Галактического Братства, они обшарили все звездные системы, до которых смогли дотянуться – а дотянуться они могли о-очень далеко! – и повсюду оставили свою технику. Что-то работает, что-то нет… Никому и в голову не придет, что какая-нибудь никчемная дыра в скале – на самом деле копировальная камера или портал в Большое Магелланово Облако.

– Виктор Сафаров, – не то спросил, не то напомнил Кратов.

– Случайно угодил в копировальный контур Археонов. Черт знает, как оно работает, но этот контур сохраняет информацию об оригинале и возбуждается всякий раз, когда актуальная копия за десятки парсеков от него приходит в негодность. Звучит цинично, правда? Но Галактическому Братству уже несколько тысяч лет, за такой срок кое с какими категориями безысходности оно вправе расстаться. Никто не должен трагически погибать, хотя бы и по собственной глупости. В конце концов, такая беспечность недостойна гиперцивилизации. И гиперцивилизация обязана озаботиться средствами резервного копирования своих особо ценных информационных фондов. То есть всякой разумной субстанции в пределах досягаемости. Как, собственно, и озаботились в свое время Археоны. – Подменыш коротко рассмеялся. – А вы, Консул, уж решили, будто в этой жизни ничто не способно потрясти вас до глубины души?

– Я надеялся, что свою долю потрясений выбрал на сто лет вперед.

– Ха! – сказал подменыш. – Потрясения! Они же испытания судьбы! Как там у вас, у плоддеров, говорят: Судьба по прозвищу «Удача»! Или еще какая-нибудь глубокомысленная философическая дребедень… Чего такого ты пережил, парень? – вдруг спросил он, скроив глумливую гримасу. – Извини, я по-простому, на «ты», но иного обхождения ты в своем теперешнем слезливом состоянии не заслуживаешь… Да, ты бывал на краю жизни и смерти, но хотя бы однажды стоял по ту сторону границы?! Умирал с голоду, да так, что терял рассудок и готов был сожрать труп своего товарища?! Замерзал так, что отламывались пальцы на руках? Тонул, задыхался, да чтобы без надежды на последний глоток воздуха? Горел, знаю… но слегка, поверхностно, даже не до костей. И твари, что нападали, были нестрашные. И угрозы неопасные. Всего по чуть-чуть, для адреналина, чтобы быть в тонусе. Но не до смерти.

Подменыш вдруг воздел указующий перст, словно ухватил внезапно посетившую его мысль:

– О! Еще один мировоззренческий кретинизм: что не убивает меня, то делает меня сильнее. Сказано больным психопатом, которого не любили женщины и животные, но обожали цитировать самодеятельные нигилисты… Но ведь тебя никто еще не пытался убить по-настоящему, дружок. С чего бы тебе становиться сильнее? Вот ты и сидишь здесь, раскисший, как медуза, и нюнишь… И даже когда убили однажды… непреднамеренно, перестаравшись, перегнув палку… то сразу же спохватились и восстановили во всех подробностях. Хотя могли бы, конечно, избавиться от ненужных телесных оболочек, – он кивнул в сторону центрального поста, – что своим зрелищем повергли тебя в душевное расстройство…

– Для чего ты здесь? – спросил Кратов потерянно. – Для чего весь этот балаган?

– Для того, чтобы ты действовал, а не оценивал угрозы, торча в кают-компании! – рявкнул подменыш. – Видишь, какие несоразмерные средства пришлось употребить, чтобы заставить тебя шевелиться? Ну да, можно было упростить задачу. Например, подбросить записочку, которой ты все равно не поверил бы и затеял поиски автора… Потому решено было вылепить из меня двойника и закатить машкерад. Чтобы ты знал, что на Базе тебя встретят нелепые и безобидные наунга-ину-ану, а не монстры из ада! Чтобы вылез из берлоги и отправился рубить гордиевы узлы, как в старые добрые времена! И чтобы вы прочли наконец чертово «длинное сообщение», потому что его некому больше прочесть! В этом смысл всей твоей жизни, и твоих товарищей по экипажу! Смысл второго шанса, который вам подарили! И, быть может, смысл существования человечества как разумной расы! – Он вдруг вскочил на ноги и нервно прошелся по коридору. – Merde, но почему вы? Почему не какая-нибудь более подходящая на эту роль раса, психологически устойчивая, без наклонностей к истерическим рефлексиям, долго живущая, наконец?!

– Как ты вообще тут оказался? – спросил Кратов недоверчиво. – Сбежал из защищенного, изолированного и экранированного отсека?

– Можно и так сказать, – согласился подменыш. – Но вообще-то меня выпустили.

– Кто отважился?

– Это было солидарное решение нескольких членов экипажа. Они сочли, что мое пребывание на борту несет больше угроз, нежели выгод.

– Гуманисты хреновы, – пробормотал Кратов.

– Тут ты прав, – кивнул подменыш. – Именно хреновы. Вы такие наивные со своим гуманизмом! Такие добренькие, доверчивые… Даже не поняли, что мое пребывание на борту и было гарантией вашей безопасности. Никто не посягнет на ваш корабль, дабы не навредить мне… Кстати! Вы хотя бы отдаете себе отчет, что если из глубин вселенной вдруг заявится не какой-то там гонористый клоун, вроде меня, а настоящий агрессор, он вас в два счета завоюет?

– Уже пытаются, – буркнул Кратов.

– Ты об эхайнах? Не смеши меня. Эхайны вам на один зуб. То, что вы с ними так долго цацкаетесь, вызвано все тем же клиническим вашим гуманизмом.

– А вы, стало быть, его лишены!

– Моя раса еще только формирует его понимание. У нас идут широкие общественные дискуссии о природе добра и зла. Является ли добро с кулаками ипостасью зла. И так далее. Вы считаете, что это пройденный этап, но не забывайте про циклизм этической эволюции. И если мы не станем похожими на вас, то, когда придет настоящий большой завоеватель, мы окажемся вам очень полезны.

– Время больших завоевателей безнадежно прошло. Как показала историческая практика, галактические империи себя не оправдывают.

– Ну да, тахамауки попытались. И где они сейчас? Но не рано ли вы расслабились, братья?

– Откуда ты взялся, такой умный?!

Подменыш засмеялся, оценивающе поглядывая на Кратова.

– С той стороны Ядра, – сказал он. – Тебе уже говорили, кажется, что по ту сторону Ядра происходит много интересного, о чем вы здесь, на периферии, даже не подозреваете?

Кратов молча кивнул.

– Я мимикрид. Можешь называть меня и мою расу этим именем. Никогда не слыхал? Ну еще бы… Так себе этноним, но хотя бы приближенный к действительности. Как мы сами себя обозначаем, сообщить не могу. Нет адекватных выразительных средств в вашем фонетическом пространстве. Мы – те, кто выжил в аду. Нам довелось пройти эволюционный путь, который мало кому выпадал во вселенной. Нас осталось немного, но теперь мы приспособимся к любым условиям. Абсолютно к любым! У нас нет постоянной телесной формы. Мы можем быть кем угодно. Чтобы стать Мадоном, не просто принять его облик, но украсть его память, его эмо-фон, его клеточную структуру, мне достаточно было провести рядом с ним пару часов. Почему я выбрал его, а не Татора или Белоцветова? Не говори ему. Потому что он – слабое звено. А слабое звено всегда пробуждает сочувствие у сильных звеньев. С ним обращаются гуманно. Даже могут выпустить из темницы!

– От кого же ты подцепил такое раздутое самомнение? – вновь попытался задеть подменыша Кратов.

– От матушки-природы, – незлобиво сообщил тот. – Она долго нас мяла, выкручивала и отбивала, а потом еще шлифовала на абразивных камнях и доводила надфилями! Поневоле возлюбишь себя, как нечто уникальное и совершенное…

– И ты здесь затем, чтобы заморочить мне голову своей болтовней?

– Таким, как я, здесь не место. В нашем мире не в пример веселее. Все переменчиво, все эфемерно, любой уголок можно перестроить в меру фантазии. А здесь пустота, холод и серость. Но меня уговорили быть рядом с тобой в минуты колебаний. Согласись, кабы не мое феерическое возвращение и не рассказы о маскерах, ты до сих пор сидел бы в кают-компании, препирался с големами и строил планы один другого несуразнее. Маскеры… с ними картина мира сильно упростилась. Я должен был склонить тебя к активным действиям, подстегнуть ход событий, и мне это удалось. – Он задумчиво уставился себе под ноги. – Была слабая надежда, что ты не сунешься на центральный пост. И были серьезные намерения все тут зачистить, чтобы не возникало вопросов.

– Зачистить! – фыркнул Кратов. – Какое мерзкое слово!

– И смысловое наполнение весьма скверное… Просто не успели, извини. Поэтому у меня была дополнительная задача: вправить тебе мозги, когда они начнут закипать.

– Почему так сложно? – поморщился Кратов.

– Галактика вообще сложная штука, – сказал подменыш неожиданно серьезно. – С этим нужно смириться. Вы, люди, подчинены причинно-следственному принципу. У вас даже физика базируется на нем. Вы ищете логику там, где ее нет и быть не может. Правильнее сказать, у Галактики своя логика. Вы со своим ограниченным умишком даже близко не подобрались к ее пониманию. Чтобы не схлопотать нового упрека в заносчивости, скажу, что мы в том же положении, что и вы, если не хуже… А хочешь, подменю тебя? Что я, зря время с тобой терял?! Вернусь на «Тавискарон», распоряжусь главным грузом… Где ты собирался его спрятать? Тайкун, заброшенный полигон Звездной Разведки на архипелаге Лассеканта? Я справлюсь, сберегу тебе уйму времени. А ты прямиком отсюда отправишься по своим насущным делам.

– Тектоны? – насмешливо спросил Кратов.

Подменыш озорно оскалился.

– Не будь таким серьезным, братик, – сказал он.

«Вот оно что, – мрачно подумал Кратов. – Забросить найденный корабль на никому не известную планету и устроить из нее ключик к головоломке. Громадный ключ ко вселенской головоломке. И заодно подсунуть ангела-хранителя с непомерной самооценкой. У Галактики своя логика…»

– Не быть серьезным? – переспросил он, понемногу закипая. – Я полжизни таскаю в себе чужое письмо, невесть кому адресованное. А судьбы Стаса и Рашиды, моих друзей, если ты не знал, и вовсе пошли под откос. Я только тем и занят, что ищу ключи, решаю загадки и складываю мозаики. Как будто нет у меня более полезных занятий. А вы будете и дальше играть в свои игры и хотите, чтобы я тоже обратил свою жизнь в игру по вашим правилам? Могу обещать: я буду серьезным. И неважно, кто и зачем бросил мне второй шанс, хорошая ли из меня получилась копия или паршивая, не та, на какую был расчет… Я буду до хрена серьезным! Если потребуется, расколочу игровую доску о какую-нибудь вашу башку.

– Да-да, ты это уже говорил, – сказал подменыш, веселясь. – Или думал. Я пока еще не разобрался в твоих путаных реминисценциях. Ты же все время молчишь и думаешь, молчишь и думаешь. И надеешься, что твои мысли никогда не станут ничьим достоянием. Спешу тебя успокоить: у меня нет претензий на твои маленькие тайны. Я позабуду их, едва только мы расстанемся. Простая защитная реакция, выработанная эволюцией. Ну, чтобы не сойти с ума…

«Но ведь я не просто так молчу и ухмыляюсь, – подумал Кратов, нисколько не опасаясь, что его мысли тотчас же станут доступны этому наглецу. – Я внимательно слушаю. От меня только это и требуется. Все дурачки, считающие себя умнее других, охотно делятся этим самоощущением с окружающими вроде меня. Никак не могут сдержаться. Неужели большое знание идет в наборе с большой спесью? Или это неизжитый комплекс Черного Властелина? Вы всегда сами мне расскажете все свои планы и ответите на вопросы, которые я даже не успел придумать. – Он злорадно усмехнулся. – Как удачно, что ты забудешь эту мою маленькую тайну, как только мы простимся!»

– Если даже не забуду, – сказал подменыш, подмигнув, – то сохраню при себе. Чуточку остроты не помешает никакой интриге. Вижу, ты достаточно разозлился и пришел в чувство. Ты немного побыл копией самого себя, но теперь ты прежний. Der Mohr hat seine Arbeit gethan, der Mohr kann gehen.[29]

– Наш пострел везде поспел! – удивился Кратов. – Ты и подле советника Правящего дома успел побывать?

– Ни к чему, – с наслаждением возразил подменыш. – Я почерпнул сведения о слабости советника Кьейтра Кьейрхида к цитированию классиков на языке оригинала из твоих воспоминаний.

6

Они шли по молодому снежку, удаляясь от обоих кораблей, в направлении каменного гребня, вздымавшегося над котловиной подобно распяленной пятерне погребенного великана. Подменыш бодро ломил чуть впереди, Кратов расчетливо отставал шагов на десять. «У меня свое суденышко. Здесь, неподалеку. Пойдем, тебе будет интересно, ты же любознательный…» Феликс Грин в сотый уже раз осведомился раздраженным голосом, все ли в порядке и, выслушав утвердительное мычание, отключился. Кратову было и вправду интересно. Не каждый день доведется увидеть старт космического транспорта с той стороны Ядра… Подъем по крутому склону несколько затянулся, дыхание срывалось, но это было даже хорошо, физические усилия отвлекали от тяжелых рефлексий.

Выбравшись на гребень, подменыш остановился. На фоне затянутого цветными облаками низкого неба его фигура в мешковатой курточке не по размеру и потешных штанах выглядела плоской картинкой с обложки старинной книги.

– Здесь мы расстанемся, – сказал он подоспевшему Кратову.

– Где же корабль?

– Присмотритесь внимательно, Консул.

Они снова перешли на «вы», потому что процедура вправки мозгов завершилась, задушевная интонация диалога осталась в коридоре «гиппогрифа».

Кратов присмотрелся.

Полупрозрачная, почти неразличимая на белом фоне сфера, целиком состоящая из кое-как сплетенных струн, размером не больше привычного земного куттера. Подменыш вприпрыжку устремился к сфере, на бегу теряя человеческие очертания, будто невидимый ветер раздувал плотную дымную тучку. Как внутри этого сгустка плазмы еще недавно могла целиком поместиться человеческая личность с ее памятью, биографией и скверным ипохондрическим характером, оставалось лишь гадать. Просочившись сквозь зазоры в переплетениях струн, бывший подменыш, а теперь уже мимикрид в невообразимой своей плоти заполнил собой внутреннее пространство сферы, придал ей объем и различимость. Теперь это был не призрачный каркас, а плотный белый шар с пробегавшими по нему змейками голубоватых разрядов… Кратов на всякий случай опустил на лицо светофильтр и слегка присел, чтобы избежать возможного акустического удара.

– Что там у вас творится, Консул? – немедленно спросил Феликс Грин.

– Интересное, – невнятно ответил Кратов.

В этот момент его действительно накрыло ударной волной.

Но не со стороны корабля мимикрида, как он рассчитывал, а сзади, из котловины.

Бум-м-м!.. Звук был глухой, низкий, как от громадного колокола.

Кратов оглох, ошалел, упал на колени и неуправляемо покатился по снежному склону. Ему удалось затормозить падение, разметав конечности. Сквозь звенящую пелену в ушах пробивался чей-то голос. Смысл речей не достигал сознания.

Кратов сел, инстинктивно держась за шлем. Спустя мгновение он осознал, что таращится незрячими глазами на то место, где недавно стоял потрепанный невзгодами грузопассажирский корабль класса «гиппогриф», бортовой индекс «пятьсот-пятьсот».

Теперь там клокотало и пузырилось болотце черной грязи, внутрь которого медленно и нелепо заваливались огрызки посадочных опор.

«Зачистили, – туповато подумал Кратов. – Успели».

Кто-то решительно встряхнул его за плечи.

– Консул, вы в порядке?

– Смотря что считать порядком, – пробормотал он, осторожно крутя головой.

7

Командор Элмер Э. Татор, развернувшись вместе с креслом, окинул вошедшего на командный пост Кратова сочувственным взором с головы до ног.

– Сказать, что тебе досталось, Кон-стан-тин, – промолвил он, – значит ничего не сказать.

– Нам всем досталось, – усмехнулся тот.

– Есть какой-нибудь шанс услышать наконец, во что мы здесь вляпались?

– Я непременно изложу свое представление о событиях последних дней за ужином, – обещал Кратов. – Там же и сверим версии.

Два часа назад «Тавискарон» под экономные реплики экипажа, при уважительном молчании пассажиров, нырнул в штатный экзометральный портал и беспрепятственно покинул шаровое скопление Триаконта-Дипластерия. На корабле установилась вязкая серая тишина, в которую изредка вторгались случайные технологические звуки. В коридорах и отсеках висел сумрак. Все, как и полагалось во время космического путешествия в экзометрии из одной точки Галактики в другую.

– Не желаешь поделиться тайнами, что открылись тебе на борту твоего корабля? – предупредительно осведомился Татор.

– Нет, – заявил Кратов с уверенностью. – Не желаю. Пускай они умрут вместе с ним.

– Потянешь в одиночку свою ношу?

– Постараюсь как можно скорее забыть и жить дальше. – Кратов ностальгически вздохнул. – Не все еще закончилось, но эта страница моей жизни перевернута навсегда.

– При помощи гравитационного дисруптора, – иронически заметил Татор.

– Не худшая альтернатива фейерверку и шампанскому, – ухмыльнулся Кратов.

– Как ему удалось пронести дисруптор на «гиппогриф»?

– Наверняка еще до нашего прибытия. Это был заранее подготовленный сюрприз.

– Феликс говорил, – промолвил Татор назидательно, – что предпочитает сюрпризы хорошо подготовленные и заранее согласованные с целевой аудиторией. Если расчет был на нас…

– Целевая аудитория находится весьма далеко отсюда, – убежденно сказал Кратов.

– Снова астрархи?

Вместо ответа Кратов страдающе вздохнул.

– Надеюсь, он не протащил другой дисруптор на «Тави», – сказал Татор, слегка посуровев лицом.

– Такой прибор на себе не спрячешь, – усомнился Кратов. – Вот разве что внутри себя… Но для камикадзе он слишком себя ценит.

– И все же стоит убедиться, – сказал Татор рассудительно. – Собственно, все, кроме нас с тобой, тем сейчас и занимаются, что осматривают укромнейшие закоулки корабля.

– Хуже не будет, – согласно кивнул Кратов, – да и ребята развлекутся. Но вообще-то это была акция поддержки. Направить наши действия по нужному руслу, проследить за результатом и стереть все следы.

– Ювелирной такую работу не назовешь, – сказал Татор, пожимая плечами.

– До советника Кьейтра Кьейрхида им далеко, – сказал Кратов с удовольствием. – Но что взять с тех, кто выжил в аду? Какие у них могут быть представления о дипломатическом этикете?

Татор задумчиво побарабанил пальцами по свободному от сенсоров и словно бы специально для того предназначенному участку панели управления.

– Я тут поразмыслил, – промолвил он, понизив голос. – То, с какой легкостью он проник на корабль… и что он тут начудил… все это должно вызывать у тебя беспокойство.

– И вызывает, поверь, – проговорил Кратов со вздохом. – Такие, как он, могут притвориться чем угодно и кем угодно, делать, что захотят, и остаться при этом необнаруженными. Это серьезный вызов. И когда я завершу эту миссию, обязательно займусь новой темой.

– Если они нападут на нас, – сказал Татор с деланным спокойствием, – мы можем проиграть.

– Запросто, – с готовностью подтвердил Кратов. – Одна надежда на здравый смысл. Галактические войны себя не оправдывают. Это пустая трата времени и ресурсов. – Неожиданно для себя он улыбнулся. – Думаю, с его стороны это была демонстрация силы с тем, чтобы предложить нам дружбу.

– Ты во всем видишь предложения дружбы, – печально заметил Татор.

– Потому что войны объявляются не так, – сказал Кратов уверенно. – Да и за что нам воевать, за какие святыни? – Выдержав паузу, он добавил со значением: – Воевать всегда не за что.

Тревога на смуглом лице Татора слегка рассеялась.

– Мы прибудем на промежуточный финиш Кованна через восемнадцать часов, – сообщил он. – Это ознаменует наше возвращение на Кельтскую Ветку. Куда дальше? На Тайкун, как ты и хотел?

– Нет, – сказал Кратов торжественно. – Тайкун как конечная точка маршрута безнадежно скомпрометирован. И там слишком много людей. Мы летим на запасной космодром.