Возвращение в Полдень

1

Все происходило очень быстро, энергично и совершенно бестолково. Они продолжали стоять, во все глаза следя за снежными склонами, зефирно-розовыми в лучах нового, только что взошедшего солнца. Красного, как и обещал Белоцветов. Ничего не происходило, ничто не двигалось и не нападало, вообще никак не обнаруживало недобрых намерений. Только чужой эмоциональный фон, плотный, путаный, совершенно нечитаемый. Да, и следы. И, по словам Феликса Грина, «крупные металлосодержащие объекты в пяти километрах к востоку», которые никак не могли быть техникой, позабытой астрархами, а находились в прямой связи с эмо-фоном и следами. Все молчали, выжидая, чем разрешится нараставшее напряжение, и никому затянувшаяся пауза не нравилась. Разумнее всего было спешно погрузиться на «архелоны», поднять броню и нестись во весь опор под защиту «Тавискарона» с его изолирующими полями, броней и тяжелыми бортовыми фограторами двойного назначения. Это был бы провал. Неожиданный и постыдный. Все испытания и перипетии оказывались напрасными, время – потраченным впустую, ожидания – обманутыми, вопросы – неотвеченными. Поэтому отступать никто не желал, даже Мадон с его чрезмерной мнительностью, даже Элмер Э. Татор с его доходящей до занудства ответственностью. Тишина звенела, подобно перетянутой струне, того и гляди – лопнет, но ничего вокруг не менялось: снег, люди, корабль… И нервы – они тоже были натянуты до предела. Если бы с крыши «гиппогрифа» вдруг с толстым шорохом сполз снежный пласт, все струны лопнули бы разом, и начался бы ад. С криками и стрельбой. Это было лишнее.

– Парни, – позвал Кратов вполголоса.

Никто не шелохнулся, только доктор Мурашов едва заметно дернул головой в направлении голоса. У него, как и у Кратова, оружия не было. Во всяком случае, руки его были свободны. Согнуты в локтях, как лапы динозавра, ладони выставлены перед собой, пальцы растопырены. Это и было его тайное оружие?

– Парни, – повторил Кратов. – Нам никто не угрожает.

– Надеюсь, – сухо проронил Татор.

– Тогда чей эмо-фон мы слышим? – шепотом осведомился Мадон.

– Нет разницы, чей, – сказал Кратов. – Важно, какой.

– И какой же? – негромко спросил Белоцветов.

– Нейтральный. Нет агрессии. Нет тревоги.

– Любопытства тоже нет, – добавил Мурашов. – Вам не кажется странным, Консул, что никто не удивлен нашим визитом?

– Прислушайтесь, Роман, – настаивал Кратов. – Это не эмо-фон, а бессистемный набор формант. Как у… м-м-м…

– Как у животного, вы хотите сказать?

– Если бы я не знал точно, что на Таргете не может быть животных с эмо-фоном.

– Откуда такая убежденность? – сардонически отозвался Мадон. – Ваш знакомый астрарх уверял?

– Астрарх мог добросовестно заблуждаться, – сказал Татор. – Его задача – построить звездное скопление с планетами. Планеты могли быть сиротами. А могли быть украдены из других систем вместе с биосферой, о которой на тот момент никто не задумывался. Теперь пригрело солнышко…

– …и зверушки пробудились от спячки, – подхватил Белоцветов. – Если судить по следам, очень крупные зверушки!

– И прямоходящие, – сварливо присовокупил Мадон.

– Не видали вы медвежьих следов, Жак, – заметил Кратов.

– И нисколько о том не жалею.

– Консул, медведи в ваших краях носят ботинки? – невинно спросил Белоцветов.

Напряжение понемногу спадало. Стволы «калессинов» дрогнули и понемногу пошли книзу. Очевидно было, что беспорядочной пальбы на звук, на движение и во все стороны, не размышляя, удастся избежать.

– Давайте, что ли, выбираться отсюда, – наконец сказал Татор.

– Да, верно, – согласился Кратов. – Успокоимся, осмыслим ситуацию. И вернемся с сервомехами.

– Даже проще, – сказал Татор. – Мы перебазируем «Тавискарон» в эту котловину, как можно ближе к цели. И под защитой корабля спокойно заберем груз.

– И черт с ними, с медведями, – с некоторым даже облегчением произнес Мадон.

– И с металлосодержащими объектами, – прибавил Белоцветов. – Хотя было бы очень интересно…

– Нисколько не интересно! – раздраженно осадил его Мадон. – Нехорошее это место. Непонятное. Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше для всех.

– Согласен, – великодушно сказал Татор.

– Угу-мм, – подтвердил Брандт.

– Феликс, как обстановка? – спросил Кратов.

После небольшой паузы третий навигатор Грин ответил:

– Я думал, вы видите. Никак не мог взять в толк, отчего вы такие беззаботные.

– Что мы должны видеть? – насторожился Кратов.

– Уже пять минут как держу на прицеле, – быстро и непонятно проговорил Грин. – Четыре Всадника Апокалипсиса…

Он не закончил фразу.

Потому что тишина взорвалась, как фугас. Начался ад, которого очень хотелось избежать.

2

По периметру вокруг корабля снег вздыбился красивыми фонтанами, и на волю вырвались разлапистые твари в матово-белых панцирях, похожие на скорпионов и волков одновременно. Забавными мультяшными движениями перекувырнувшись в направлении людей и только после этого закрепившись на грунте раскинутыми конечностями, как якорями, твари слаженно, на паучий уже манер плюнули вверх белыми струями, и те в холодном воздухе отвердели на лету, перехлестнулись и образовали подобие ловчей сети с ячейками просторными, но все же недостаточными, чтобы сквозь них проскользнуть человеку в скафандре высшей защиты. Это было нападение, акт немотивированной агрессии, попытка ограничить свободу передвижения, словом – нарушение сразу нескольких статей Кодекса о контактах. Какие рекомендации в аналогичных казусах предлагал Кодекс? Очень разные, в зависимости от экспертной оценки и прогнозов, в широком спектре от подчинения грубой силе до активного и бескомпромиссного противодействия всеми наличными ресурсами. Хотя признавалось, что начинать стрельбу в любой ситуации всегда было самым последним делом. На первый и довольно беглый взгляд твари не выглядели живыми и разумными, это явно были автоматы. Кратов не однажды с головой увязал в ситуациях, когда отличить живое существо от неживого оказывалось слишком сложной задачей, особенно без развернутого и неспешного мониторинга, без техники, без лингваров и мемографов, когда все идет кувырком, вкривь да вкось и через задницу. Ничем хорошим такие переделки не заканчивались. Эмо-фон исходил не от белых тварей, здесь был кто-то еще, отстраненный и удаленный наблюдатель, не вступавший в игру до поры, и это к нему относились странные слова Феликса Грина о Всадниках Апокалипсиса. Разбираться было некогда, а приходилось. Но, похоже, всю сложность обстановки оценить мог только Кратов, и пока он, пятясь под призрачную защиту корабля, панически выстраивал линию конструктивного поведения, решение за него приняли другие люди. Огонь из фограторов открыли одновременно Брандт и Белоцветов. Залпы выжигали в трепетавшей над головами сети безобразные пробоины, что удивительным образом вносило сумятицу в планы атаковавшей стороны. Белые нити спутывались в колтун и падали на самих тварей, лишая их подвижности.

– На корабль! – заорал Кратов.

Почему-то он ни секунды не сомневался, что ему удастся открыть люк «гиппогрифа», хотя с момента, когда это случалось в последний раз, для корабля прошло двадцать лет мертвого кружения в космическом холоде и темноте, да и сам Кратов никогда этого не делал: доступом на борт распоряжался лично первый навигатор Олег Иванович Пазур. Впрочем…

– К грузовому люку!

Там было проще, он когда-то открывал грузовой люк возле поврежденной гравигенной секции, через который Стас Ертаулов отправился в свое невообразимое погружение в экзометрию, откуда так до конца и не воротился. Как там дальше сложилось с этим несчастным люком, Кратов не помнил. Сейчас он бежал, не оглядываясь, увязая в сугробах, позади него судорожно вздыхали «калессины», частил всхлипами фогратор неизвестной модели в руках Брандта, слышались невнятные возгласы, хрустел снег, и над всем творившимся безумием высоко и безучастно трепетал чужой эмо-фон. Всадники Апокалипсиса… яркая фраза, с которой не увязывалось никакого реального образа. Белые скелеты в ржавых латах на белых изможденных конягах. Дюреровские черно-белые мужики с мечами, трезубцами и злыми крестьянскими рожами. Васнецовские голоногие атлеты на лубочных откормленных лошадках… Феликс Грин иногда и не к месту обнаруживал наклонности к странным метафорам…

Всем на «гиппогриф». Там они укроются, переведут дух, соберутся с мыслями. Какая-никакая, а броня. Может быть, удастся поднять защиту. Старичку немало досталось испытаний, но хотя бы какие-то системы должны были сохраниться и функционировать… Вот и люк. Овальное темное отверстие прямо над головой. Два с половиной метра – сущий пустяк. Подтянувшись на руках, Кратов ввалился в грузовой отсек, опрокинулся на спину и перевел дух. Но расслабляться времени не было. Он приготовился затаскивать на борт первого, кто подбежит, а уж вдвоем они управятся скорее… Под кораблем никого не обнаружилось. Кратов сделал несколько резких и коротких дыхательных упражнений – гипервентиляция легких, чтобы прочистить мозг и подготовить себя к стрессовым нагрузкам! – и свесился по грудь из люка. Быстро огляделся.

– Эй, где вы все?..

Никто не ответил, никто не появился. Он прислушался: в полной тишине часто и весомо билось его собственное сердце. Больше ни единого звука. И никакого эмо-фона, ни чужого, ни человеческого. Пустота и безмолвие.

– Татор, ответь! Кто-нибудь, ответьте!..

Выждав с полминуты, что показалось ему вечностью, сознавая безнадежность своих попыток, он вызвал «Тавискарон». И снова, как тогда, на станции «Тетра» – глухое, безнадежное, мертвящее одиночество.

Что-то было не так.

Он вдруг вспомнил.

Двадцать лет назад они покинули «гиппогриф» с закрытым грузовым люком. Пазур сам и закрыл его, чтобы помешать Кратову, который в отчаянии вознамерился броситься в экзометрию на выручку сгинувшему там Стасу Ертаулову.

Но теперь люк был снова открыт.

Ловушка для всякого, кто окажется достаточно проворным и расчетливым, чтобы ускользнуть от белых тварей с их ловчими сетями. И от этих… Всадников Апокалипсиса, которых не видел никто, кроме Феликса Грина.

«Думаете, что поймали шустрика? Как бы не так. Глядите, чтобы я вас самих не затравил».

– Свет! – приказал он, совершенно ни на что уже не рассчитывая.

И стал свет.

3

Все эти годы «гиппогриф» не только терял остатки энергии, тихонько угасая посреди космического мрака и холода. Он затаился, сосредоточился и, когда представилась возможность, обновил свои ресурсы. И, что совершенно не исключалось, кое-как сам себя подлатал. Это были действия на уровне квазимеханических инстинктов, изначально заложенные во всякую земную технику. На полную регенерацию рассчитывать не стоило, и вряд ли уцелели интеллектронные схемы бортового когитра… Кратов без промедления проверил свою догадку и убедился: нет, не уцелели. Точно так же вряд ли сохранились летательные способности, но базовые системы наверняка восстановились. А базовыми системами были жизнеобеспечение, энергоснабжение и, кстати говоря, защита.

– Закрыть грузовой люк! – скомандовал Кратов.

Тяжелые створки легко и, как показалось, с торопливой услужливостью сомкнулись.

«Все было иначе, – думал Кратов. – Люк был закрыт. Пазур закрыл его своей властью. Поэтому я не смог прийти на помощь Стасу. Вместо этого мне пришлось подключить свое сознание к рациогену, превратиться в сумасшедший гибрид человека и машины и двинуться напролом, сквозь внутренности корабля, к поврежденной гравигенной секции, чтобы привести ее в чувство. И мне это удалось. Но за те годы, что меня здесь не было, кто-то пришел, открыл люк и… – он огляделся, заранее уже предугадывая, что за картина предстанет его взгляду, – …забрал рациоген». Свет был неяркий, аварийный, он едва выхватывал из сумрака очертания металлических ящиков, какие-то ребра жесткости и заиндевевшие поверхности. В проходах темнели страдальчески заломленные лапы сервомехов.

– Полный свет! – потребовал Кратов.

Он не без труда протиснулся между сорвавшимися с креплений вмятыми коробами и оказался в центральном проходе. Здесь они со Стасом весело и жизнерадостно трепались о полной волнующих открытий жизни звездоходов, что-то выдумывали на ходу и неуклюже заигрывали с Рашидой. Потом все изменилось. Обрушилось на них всей тяжестью. Придавило и скомкало. Атака из экзометрии. Неуправляемый полет в никуда. Ему пришлось вернуться в грузовой отсек уже в опрокинутом, дезориентированном корабле, цепляясь за лапы сервомехов и неловко перепрыгивая с контейнера на контейнер. Тогда у него все получилось. А теперь?

«Как там шутейно окрестил его Стас? Походный салон-вагон Его Императорского величества… Доктор же Морлок, последний живой участник проекта интеллектуальной революции человечества, называл его просто Прибор. С большой буквы и с едва ощутимым нежным придыханием в голосе».

Рациоген был на прежнем месте.

Все там же, где целую жизнь тому назад Кратову пришлось разорвать фантасмагорическую связь между машиной и своим мозгом.

Они оба сопротивлялись расставанию как могли.

Вот и снова встретились.

Кратов сделал еще один шаг и положил ладонь в перчатке на голубое, покрытое изморозью тулово рациогена.

«Так ты еще жив?»

Конечно, никто и не собирался забирать Прибор. С какой стати? О самом его существовании знало лишь несколько человек во всей Галактике. И, возможно, один астрарх, для которого Прибор не представлял никакой ценности. То, что сейчас произошло, не имело отношения к цели их миссии. Это было даже не нападение, а какая-то идиотская защитная реакция. Кому-то сильно не понравилось вторжение на планету 8*8-ЛТ-31, известную также под очень условным обозначением Таргет. Кто-то заявил свои права на этот заснеженный мир прежде, чем о том узнали люди. Возможно, этот «кто-то» был не в восторге от самого факта присутствия посторонних в звездном скоплении Триаконта-Дипластерия. Астрарх Лунный Ткач о чем-то не договаривал. Или просто не знал.

Разве астрархи могут чего-то не знать?

Хм… После растерянных извиняющихся тектонов Кратов был готов поверить во что угодно.

Так или иначе, цель миссии «Тавискарона» была достигнута.

Жаль, что сама миссия была преждевременно и грубо пресечена. И это неприятное положение следовало как можно скорее исправить.

Домысел о том, что Татор и его люди были уничтожены белыми тварями, что «Тавискарон» был разрушен вместе с находившимся на его борту Феликсом Грином, Кратов отвергал не обдумывая. Это было неправильно, недопустимо. Да, он имеет свойство притягивать неприятности… или следовать в их фарватере… как на то посмотреть. Но всему есть свои пределы. Нет, это было невозможно. К дьяволу такие мысли.

Он будет действовать, исходя из безусловного допущения, что все живы, здоровы, хотя, возможно, несколько стеснены в перемещениях.

И он вытащит парней из этой передряги.

Оставалось сочинить план.

Стоя возле громадного голубого контейнера, Кратов раздумывал над заманчивой перспективой сызнова подключиться к рациогену в надежде, что тот продиктует ему какой-то осмысленный сценарий дальнейших действий. Черт его знает… наделит неким особым видением ситуации, вскроет новые горизонты интуиции. Сверхспособности нынче оказались бы весьма кстати.

Он все еще помнил, как установить временную связь между собой и Прибором.

Более того: он представлял в общих чертах Главную Процедуру, столь аппетитно обрисованную доктором Морлоком во время их единственной встречи на Баффиновой Земле. Ту самую, что способна превратить его в сверхчеловека. Он даже знал кодовое слово, какое должно было вернуть рациоген из дремоты в полнофункциональное состояние. Для этого ему пришлось в свое время решить подброшенную Морлоком комбинаторную загадку. Она оказалась не такой уж и сложной. Хотя, возможно, на то и был расчет. Ветхий старик Морлок все еще нуждался в союзниках.

Соблазн был не столь велик, чтобы ему поддаваться в неурочный час. Кратов имел собственные виды на Прибор, и привести его в действие он намеревался лишь однажды. Не здесь и не сейчас.

Он провел ладонью по корпусу Прибора, стирая иней и рассеянно вчитываясь в непонятные строки цифр пополам с латиницей.

«В другой раз, приятель».

4

По вымороженному коридору, озаряемому тревожно мигающим аварийным светом, Кратов прошел к центральному посту. Подошвы ботинок неприятно лязгали по мерзлому полу. Никаких прочувствованных, ностальгических мыслей не возникало.

Возле одной из кают он задержался. Это была его каюта и там, по ту сторону двери, все еще оставались его вещи. Какая-то незначащая ерунда, не стоившая того, чтобы вспоминать о ней все эти годы. Кажется, в небольшой походной сумке, которую даже не успел распаковать. Несколько графий с видами родного дома – стены, крыша, крыльцо. Пара-тройка непросмотренных записей со старыми мультиками. Он так и не узнал, чем закончилась история Зеленого Чудовища и принцессы Гаммы, а ведь чем-то наверняка закончилась… И свитер ручной вязки, мамин настойчивый презент на тот случай, если в экзометрии вдруг окажется слишком холодно.

«Когда все закончится, заберу эту сумку. Ни к чему оставлять мои вещи и мои воспоминания чужому миру, который даже не в состоянии наполнить подобные пустяки сколько-нибудь достойными смыслами. Багаж Стаса и Рашиды тоже заберу. Верну владельцам. Будет прекрасный повод вспомнить молодость. Именно так я и сделаю. Когда все закончится».

Двадцать лет назад доступ на центральный пост был перекрыт защитной перепонкой и требовал голосового указания фамилии с личным кодом. Свой самый первый личный код, код навигатора Кратов все еще помнил и мог назвать.

Но никто ни о чем не спросил, потому что перепонка отсутствовала с тех самых пор, как Лунный Ткач подобрал их с утратившего всякую управляемость корабля.

Впереди была темнота. «Свет!» – скомандовал Кратов севшим от волнения голосом. Ничего не случилось. Проникавшее из коридора аварийное мигание едва выхватывало из плотного сумрака очертания кресел и главной панели управления. Смешно было надеяться вот так взять и вернуться на борт космического корабля спустя двадцать безумных лет и найти его в полном благополучии.

Кратов потоптался на пороге, борясь с некстати охватившей его неуверенностью. Ему нечего было делать на центральном посту. Что он ожидал там увидеть? Что испытать? Занять свое кресло второго навигатора и насладиться воспоминаниями о беззаботной юности, что навсегда осталась на этом корабле? Не самое подходящее время.

Вместо этого он вернулся в свою каюту.

Сумка стояла на том месте, где он ее и оставил. Потрясения и пертурбации не смогли стронуть ее ни на дюйм. Ну да, магниты в основании… приятная иллюзия незыблемости.

Он плюхнулся на диван, показавшийся ему слишком низким, но все равно с громадным облегчением, совершенно неуместным в свете последних событий. Смежил веки, успокоил дыхание. Теперь можно было начинать собираться с мыслями. Здесь ничто не помешает. Здесь его личное пространство, а весь враждебный мир может катиться к черту.

Итак, он сбежал с поля боя.

Довольно-таки новое впечатление для человека, не привыкшего отступать.

Но что он мог поделать, безоружный, с голыми руками?

«Что я мог поделать…» Довольно подленькое оправдание бегству. Разумные поступки не всегда выглядят привлекательно.

Он был всего лишь посторонний на поле боя. Толку от него как от боевой единицы, следовало признать, не было никакого.

То, что это был настоящий бой, сомнений не возникало. Ну да, акт немотивированной агрессии. На нейтральной планете, права на которую никем не были заявлены. Конечно, то могли быть аутсайдеры, не ведавшие о существовании ни Кодекса о контактах, ни даже Галактического Братства… В теории. На практике – нет, не могли. Если вспомнить, с какими стараниями удалось «Тавискарону» проникнуть в сердцевину шарового скопления к той единственной планете, которая интересовала почему-то всех сразу. Под условным обозначением Таргет. Здесь астрарх Лунный Ткач припрятал свою добычу. Здесь открывался замаскированный гравитационным прибоем и нейтронными звездами-ротаторами штатный экзометральный портал. Здесь устроили западню белые скорпионоволки. И где-то здесь же зловеще и незримо расхаживали дозором какие-то там, черт их знает, Всадники Апокалипсиса.

Все это было не случайно.

И никакие то были не аутсайдеры.

Некая сила, знавшая о том, как попасть на Таргет и как приветить тех, кто последует по ее следам.

Что, к примеру, объясняло природу загадочных металлосодержащих объектов.

Оставался вопрос – зачем?

«Гиппогриф» и хранившийся на его борту бесценный груз не заинтересовали загадочных первопроходцев Таргета.

Вполне возможно, они были заняты какими-то своими делами, когда вдруг обнаружили непрошеных гостей. Внезапное соседство оказалось для них до такой степени неприемлемым, что в ход пошла грубая сила. И если нарушение изрядного списка статей Кодекса о контактах было умышленным, кое-кто захочет замести следы.

Эта мысль Кратову чрезвычайно не понравилась.

Он весьма желал бы, чтобы его невидимые оппоненты шли путем тех же логических построений, что и он. Чтобы на каком-то этапе своих умозаключений они точно так же пришли бы к выводу, что имеют дело не с аутсайдерами, в равной степени наглыми и везучими, а со вполне респектабельными членами Галактического Братства, то есть с потенциальными коллегами и сподвижниками. И чтобы невольный огневой контакт был как можно скорее интерпретирован как трагическая ошибка, а следовательно, с максимальной поспешностью предприняты были бы меры к исправлению оной. А если этого не произойдет…

Поэтому он был еще и уцелевший свидетель.

Продолжая сидеть с закрытыми глазами, Кратов вновь запустил сканирование диапазонов связи. Если бы вдруг до него донеслись знакомые голоса, возбужденные и даже несколько злые, он не был бы слишком удивлен. Скорее обрадован и успокоен. Во всяком случае, это не нарушало бы его миропонимание, и без того изрядно пострадавшее за последние дни.

Тишина. Белый шум в наушниках.

«Надеюсь, никому не пришло в голову… или где там у вас расположен мыслительный аппарат… атаковать „Тавискарон“, – подумал Кратов сердито. – Это было бы уже против всяких правил, вопреки всем законам, человеческим и вселенским. Хотя… нападать на людей вне корабля – это разве правильно?»

Кратов похлопал ладонью в перчатке по жесткой поверхности дивана, адресуя этот бесхитростный знак признательности всему кораблю. «Спасибо, что дал возможность перевести дух. Но большого проку от тебя, если честно, я не вижу. Без обид, но ты всего лишь холодная металлическая коробка».

Ко всему прочему, он оставался последним шансом на спасение для тех, кто в таковом спасении нуждался.

Ему нужно было добраться до «Тавискарона».

Там была связь, защита и все необходимое для того, чтобы выжить самому и спасти друзей.

Действуя в рамках, очерченных Кодексом о контактах и здравым смыслом.

…Насколько это возможно.

5

Он выбрался из корабля тем же путем, что и проник внутрь, через грузовой люк. Снаружи было мрачно и холодно. В темном небе, натужно подкрашивая рваный облачный покров со своих высот синим и красным, что при смешении лучей сообщало всему грязно-лиловый оттенок, висели два солнца. С изрядной натяжкой это время суток можно было полагать вечером. Перепаханный в ходе недавней сшибки снежный покров уже подернулся свежей белой кисеей. Один хороший снегопад – и никаких следов…

Брошенные «архелоны» никуда не делись, торчали в небольшом отдалении друг от друга между корабельных посадочных опор. Кратов постоял, прислушиваясь. Ни единого звука, кроме слабого подвывания ветра на вершинах холмов. Никаких следов присутствия злобных метисов от паукообразных и псовых. Ничего сходного с мистическими Всадниками Апокалипсиса. Несколько раз ему почудились отголоски какого-то невнятного, чужого эмо-фона. Вполне могло быть, что таким образом сознание с наивным усердием пыталось заполнить внезапно навалившийся на него ментальный вакуум собственными призраками. Призраки – ерунда. Он еще не встречал в своей богатой на события жизни призраков, которые были хотя бы в тысячную долю столь же опасны, как приписываемая им репутация. Мерцальники планеты Уэркаф, возможно, располагали какими-то оборонительными рудиментами… однако морфологически они являлись плазмоидами, то есть какая-никакая, но физическая основа в них присутствовала… а для активных действий в их распоряжении всегда имелись вполне материальные эффекторы, прямоходящие и даже бипедальные. Он попытался вспомнить, сколько у Малого Стража было хватательных конечностей, и понял, что есть вещи, которые он начал забывать. Ну да и черт с ним, с Малым Стражем… Женщина по имени Шторм – она выглядела, как плазмоид, вела себя, как плазмоид, но разговаривала, как дама бальзаковских лет, раздосадованная собственным фиаско и, возможно, нескладной женской долей, в силу житейского опыта привыкшая держать удар и скрывать раздражение под иронической вуалью. Легко скрывать чувства под вуалью, когда ты сам – сплошная вуаль… И она была опасна, опасна и смертоносна, как все черти из ада. Или как все дамы бальзаковского возраста, то есть начиная с тридцати лет и до бесконечности. Но у нее ничего не получилось. Как не получилось и у сиреневокудрой хитрюги Лилелланк.

Зато получилось у Всадников Апокалипсиса. Потому что за мужскую работу – если, разумеется, интересует результат! – должны браться мужики. Хотя гендерная принадлежность Всадников остается пока что открытым вопросом…

А может быть, все дело в том, что тектоны, с их щепетильностью в вопросах гуманитарной этики, сдержали данное в Призрачном Мире слово, оставили его в покое и приструнили своих адептов. И тогда за дело взялись совершенно иные силы, которым плевать на гуманитарную этику в универсальном смысле, либо же интерпретируют они означенную этику иначе. Настолько иначе, что полагают себя вправе нападать на разумные существа, явившиеся на нейтральную территорию с мирными намерениями забрать свое, принадлежащее им по праву. Хотелось бы добавить еще и «без оружия», но кто является в неизведанные миры с пустыми руками и голой задницей?.. В конце концов, никто до сей поры не огласил свои привилегии ни на одну из планет шарового скопления Триаконта-Дипластерия, хотя бы даже упирая на статус «пришедшего первым». Возможно, мы пришли вторыми – тому порукой какой-то маловразумительный металлический хлам неподалеку, а «гиппогриф», мертвая неуправляемая жестянка, увы, не в счет. Что вовсе не повод набрасывать сети и уволакивать в полон. Существуют древние, тысячекратно и с большой кровью отлаженные протоколы Галактического Братства для урегулирования имущественных конфликтов. Если, конечно, ты не аутсайдер… причем не просто аутсайдер, а самобытный гений, умелец и талант, владеющий техникой космического маневра до такой степени, чтобы просочиться в самую сердцевину опоясанного тяжелым гравитационным прибоем, нашпигованного ротаторами-ловушками шарового скопления. Ибо откуда в этой части Галактики взяться аутсайдерам, да еще способным управляться с экзометральными порталами?.. Астрарх Лунный Ткач, конечно, большой шутник. Но вряд ли его чувство юмора, при всей своей специфичности, было настолько черным, чтобы забросить рациоген в сферу интересов чужой, высокоразвитой и недружественной культуры. Не самое удачное оформление для презента… хотелось бы чего-то более традиционного… бархатная коробочка, перевязанная шелковой лентой – как и мечталось Кратову в момент ослепительного вселенского прозрения в кругу тектонов посреди Призрачного Мира… Но астрарх мог отвлечься и кое-что упустить из виду. Прохлопать всеми своими бесчисленными гляделками. Возможно ли такое? Или это всего лишь одна из его шарад, выполненная с избыточным натурализмом?

Обходя посадочные опоры, Кратов, захваченный потоком сознания, несколько раз едва не терял равновесие в вязком снежном месиве. Было не то чтобы скользко, а, как говаривала мамина уральская родня, убродно. Пару раз ботинок застревал в ячеях сети, в которую белые ловчие твари пытались расфасовать звездоходов. После массированного ответного огня из фограторов клочья сети рассеяны были по всему склону и кое-где даже свисали с выступов корабельной обшивки. Но самая неприятность ожидала, когда такой вот припорошенный снегом клок прикрывал собой какую-нибудь выбоину, превращая невинный дефект рельефа в капкан.

Защита ближайшего «архелона» была поднята: кабина закрыта, броня торчала дыбом. Это был командирский «архелон», и уж кто-кто, а Элмер Э. Татор позаботился бы о сохранности корабельного имущества. Вот только ожидаемой радужной ряби от изолирующего поля не виднелось, и снежинки не встречали препятствий в своем оседании на грузные обводы серого корпуса. Все равно, нечего было и мечтать одолеть эту цитадель. Если бы экипаж сумел там укрыться, а не тратить время на бессмысленную пальбу, сейчас имел бы место совершенно иной расклад сил. Но, судя по всему, этот «архелон» стоял пустой.

Со вторым «архелоном» картина была ясная. Обуреваемый эмоциями Белоцветов никакими соображениями безопасности и хозяйственности решил себя не обременять, хотя бы даже под страхом лишения премиальных. И потому, покинув водительское кресло, бросил все как есть. Чем невольно оказал Кратову добрую услугу.

Уже на подходах к этой открытой всем ветрам и снегам платформе Кратов не на шутку споткнулся и рухнул, как колода. Спешно проверив состояние конечностей, в мыслях он постановил себе отныне быть намного осмотрительнее. Менее всего хотелось бы в час испытаний обнаружить себя посреди чужой планеты со сломанной ногой… На сей раз причиной падения была не выбоина, а большой белый предмет, совершенно упрятанный под нанесенным непогодью снеговым одеялом. «Неужели подстрелили одного мерзавца?» – подумал Кратов без особых эмоций, то есть не испытывая по этому поводу ни надлежащей радости, ни особого огорчения. Сидя в снегу, он обмел ладонью ближний к себе участок предмета…

…Под белым ворсом кислотно-желтый.

Остановился, чтобы сделать медленный глубокий вдох и успокоить сердцебиение. Закрыл глаза.

«Нет. Этого не должно было случиться. Что угодно, только не это. Дорога в один конец по горящему мосту. Интеллектуальные игры, правовая казуистика, кто кого перехитрит, а по завершении все стороны конфликта отправляются на банкет. Не будет банкетов. Игры тоже закончились. Все игры заканчиваются с первой кровью. Как глупо».

Открыв глаза, он смахнул снежинки с прозрачного забрала, а затем продолжил сметать снег с лежащего ничком человека в желтом скафандре.

Только у одного в команде был желтый «галахад» с отключенным режимом мимикрии. Необъяснимые соображения личного свойства.

6

Скафандр умер вместе с хозяином.

Все индикаторы погасли. Один лишь маячок службы общего мониторинга, позволявший отследить местонахождение скафандра, продолжал тлеть равнодушным зеленоватым светлячком на горловом стыке шлема.

Все системы жизнеобеспечения не то выведены были из строя, не то отключились сами в тот момент, когда обнулились жизненные показатели человека внутри. Не исключалось также, что вступила в действие некая штатная программа сохранения тела от посмертных изменений путем понижения температуры и включения каких-то консервирующих процедур. Кратов никогда не слыхал о подобной программе – так уж сложилось, что никто, облаченный в скафандр высшей защиты, никогда не умирал у него на руках. Но, как выяснилось, он вообще о многом не слыхал.

Лицо Романа Мурашова под помутневшим забралом казалось чересчур спокойным для боевой ситуации, в которой его застигла смерть. Без обычной иронической усмешки, с открытыми глазами. Даже не слишком бледное… хотя причиной тому могли служить гримирующие отсветы красного солнца. Бережно, словно опасаясь разбудить заснувшего, Кратов дважды осмотрел скафандр. Никаких внешних повреждений не было – все же, «галахад» всегда слыл маленькой неприступной крепостью аккурат для одного обитателя. При некотором везении и в режиме активного рассеяния он был способен выдержать прямое попадание импульса из среднего фогратора. Режим активного рассеяния Мурашов, с его странной нелюбовью к защитным функциям скафандра, включить, очевидно, не удосужился. Но погиб он не от этого.

В мозгу леденящей стрелой торчала одна неправильная, но от того не сделавшаяся менее навязчивой мысль: нельзя было убегать. Нужно было остаться и помочь друзьям. Возможно, для спасения им не хватило всего одной пары рук.

Пускай даже безоружных.

Мурашов был тоже безоружен. Но с поля боя не удрал. Теперь он лежал здесь, на снегу, уставясь остекленелыми глазами в бронированное брюхо «гиппогрифа». А те, кто был вооружен, либо уцелели, либо их участь оказалась во стократ горше.

Может быть, Кратов сейчас валялся бы здесь же, с ни на что не пригодной парой рук, и так же безучастно таращился на цель всей своей жизни, которая в одночасье обернулась западней и могилой в одном флаконе.

Грубый, радикальный, но, что ни говорите, действенный способ остановить его.

Но ведь он, кажется, не сработал.

Мог ли астрарх Лунный Ткач отправить его в ловушку? И для этого навострить капкан не где-нибудь, а в избыточно недоступном месте, куда пробиться намного сложнее, чем плюнуть и отступить?

Нет, не мог. Невозможно, потому что так не бывает. Это не вопрос веры, не тема для дискуссий. Все просто: астрархи так не поступают.

Да и зачем ему это делать? Он, кажется, бесконечно далек от тех игрищ, что затеяли младотектоны, усмотревшие в Кратове призрачную угрозу их благополучию.

Мог ли Лунный Ткач затеять какую-то игру в своем понимании забавы и развлекаловки?

Да запросто. «Обещай не быть таким серьезным, братик».

Он мог заиграться, переоценить свой прогностический дар, что-то упустить из виду или не придать значения фактору, который на момент обустройства игрового поля вообще не существовал.

Всадники Апокалипсиса, будь они прокляты.

«Не хочу никого разочаровывать, – злобно думал Кратов, – но пока что у вас ни черта не получилось. Я все еще жив и полон новых идей. Хотите знать, о чем эти идеи? Как отыскать вас и стереть с лица этой планеты».

Он тащил тело Мурашова к ближайшему «архелону», особо не размышляя, есть ли в том какой-то резон и как он намерен поступать дальше. Естественное стремление, почти на уровне инстинктов: вынести поверженного соратника с поля боя.

«Это неправильно. Ты должен был жить, док. Вообще ничего не должно было случиться. Простая задача: забрать свое и улететь. Какие тут могут быть Всадники Апокалипсиса? Как они вообще попали на эту планету, да еще раньше нас? Все должно было пойти по иному сценарию. Если бы я не спровадил „Тавискарон“ в эту западню. Если бы я, бог знает почему, вдруг не решил, что рациоген – это именно тот прибор, который способен сцепить в единое целое осколки „длинного сообщения“, и не существует для того иных способов. Если бы я, руководствуясь свободой воли и непротивлением хаосу, вообще оставил все как есть и наслаждался семейным счастьем и безмятежностью быта в объятиях любящих женщин, чей круг с годами становится только шире. Но все случилось как случилось. И в итоге погиб странный доктор Мурашов, погиб он по моей вине и ни по чьей больше, несколько ничем перед мирозданием не провинившихся человек исчезли без следа, а я застрял на холодной неуютной планете, где никогда не бывает ночи, один день сменяется другим, и вся разница между ними состоит лишь в наборе светил небесных… Ну да, я полон новых идей. Одна загвоздка: все они касаются тех способов, какими я намерен наказать иллюзорного обидчика, и нет ни одной идеи, как до него добраться».

Теперь Кратов находился возле одного из «архелонов». Сидел прямо на снегу, привалившись спиной к задранному под большим углом холодному борту. Тень, отбрасываемая платформой, укрывала его с головой и тем самым создавала приятную иллюзию защищенности. Вот уже продолжительное время ладони казались томительно пустыми, зудели в плотных перчатках каким-то странным, тревожным, давно позабытым зудом.

Оружие. Вот чего не хватало. Чужая планета, заснеженный ландшафт, невидимая угроза со всех сторон – и отвратительное отсутствие оружия в руках.

Кодекс о контактах, статья шестнадцатая, вступительная часть. «Действия одной цивилизованной разумной расы, направленные в ущерб интересам другой цивилизованной разумной расы, независимо от того, носят ли они агрессивный характер либо вызваны непониманием факта разумности другой стороны, а также независимо от того, произошли они в зоне контакта либо за ее пределами, связаны ли они с контактом либо носят случайный характер, противоречат настоящему Кодексу и дают стороне, пострадавшей от упомянутых действий, право на самозащиту…»

Кратов горько усмехнулся и даже помотал головой, чтобы стряхнуть наваждение и успокоиться.

Самое время затянуть привычную мысленную мантру из разряда «все это уже со мной случалось».

А ведь и в самом деле случалось.

Охазгеон… Роскошная зимняя феерия посреди степи, снегу по пояс, а кое-где и по горло… вьючные животные, обликом, если сильно не приглядываться, сходные с чрезвычайно приземистыми и поджарыми жирафами, окончательно увязли и встали, а ездовые твари, умные и не лишенные вредных наклонностей к плотоядению, стряхнули наездников и попытались на них охотиться… то есть выношенный и выстраданный план боевых действий, подразумевавший внезапное, под покровом ночи, нападение на лютого ворога откуда тот не ждал, как это обычно и случается с планами, пошел прахом… самый главный военачальник после недолгих раздумий, сопровождавшихся меланхолической игрой в снежки с адъютантской свитой, принял решение становиться лагерем и обедать, а там, глядишь, и новый план вызреет… обед нечувствительно для всех перетек в ужин, воевать никому уже не хотелось, костры вздымались до небес, бубны и местные гусли, громадные дощатые дуры, напоминавшие опрокинутый набок рояль, гремели вовсю… трезвых не оставалось, но пьяным никто не был… от плясок и спонтанно вспыхивавших ристалищ на деньги и хабар, от разгоряченных тел снег вытаял, образовавши просторную лагерную площадь… все, не исключая маркитанток, обнажились по пояс, а что касаемо манипулы амазонок-наемниц, так те и вовсе растелешились, оставивши на себе только сапоги и ожерелья из звериных зубов и ушей темного происхождения… выскочив из прокуренного густым черным табаком и пропитанного бражными парами генеральского шатра продышаться, Кратов пришел в себя где-то в двух сотнях ярдов за дозорными линиями, посреди нетоптаного снега, пьяный в дым, полуголый и босой, в окружении вражеского авангарда, настроенного самым решительным образом… покуда заклятые недруги, повергнутые в глубочайший когнитивный диссонанс его обликом и состоянием, а также взрывами ничем не мотивированного веселья со стороны бивуака, трудно соображали, кумекали и мараковали, как обойтись с этим хмельным идиотом – взять ли в залог, прирезать ли на месте? – означенный идиот с громадным энтузиазмом исполнил два куплета про черного ворона в переводе на охазгейский, а затем произнес не менее прочувствованную речь в том смысле, что хрен ли вам тут мерзнуть в степи и снегу, таким доблестным витязям, когда рукой подать до огня, жратвы и бухла, а там и, чем демоны не шутят, до женского тела, что обжигает пуще огня, пресыщает паче мяса и пьянит сильнее самого пьяного вина… перемежая высокопарные периоды суровой солдатской бранью на всех известных языках этого мира… вокальный номер и речь его были выслушаны с подобающим вниманием и снискали внезапный отклик у нескольких головорезов, состоявших в дальнем, но чтимом родстве с такими же выморозками с противной стороны… выпить-закусить какой же дурень откажется, да ежели еще и амазонки… иными словами, никто той зимой ни с кем не воевал по целому ряду уважительных причин, среди которых пьянство, обжорство и любострастие делили первенство, а лень вытаскивать мечи из ножен проистекала из перечисленного как бы сама собою…

Церус I… Ночная, промороженная до хруста равнина. Пустота, одиночество, безысходность. Какие-то смутные призраки, что тащились за ним след в след со столь же неочевидными намерениями. И никаких плодотворных идей в отупевшей от усталости и страха башке. Темные болота, подернутые коркой льда с торчащими наружу, словно пучки стрел из колчана, сухими серыми стеблями. Внезапные выбросы скальных пород из ниоткуда, из ничего, на ровном месте, в форме каких-то несуразных гребней никогда не существовавших допотопных монстров либо стреловидных башен, из коих, верно, неплохо было бы править этим миром или хотя бы лелеять на сей счет коварные планы. Но чаще всего – сопки, просто сопки, другого названия для этих каменистых взбугрений ландшафта не подобрать. И белый туман, низкий, тяжелый, густой, как кисель, который на самом деле никаким туманом не был, а охранял подступы к Самой Большой Тайне и недурно со своим делом справлялся. А напоследок – огненная занавесь для тех, кому хватило безрассудства пройти свой путь к заветной Тайне до конца…

Нет, к дьяволу Церус I. Лучше вот что: Тартар. Имя, слух отнюдь не ласкающее, но за которым скрывался один из самых симпатичных и комфортных миров в человеческой сфере влияния. Возможно, кто-то из первопроходцев не сумел вовремя подавить спонтанный выхлоп черного юмора… Вместо зимы – сдержанная прибалтийская осень, сухая и солнечная, с ненавязчивым листопадом. Вместо всех прочих сезонов – флегматичное уральское лето, без жары, без тайфунов, безо всяких тропических истерик, но с частыми дождиками и редкими грозами. Аккуратные, словно бы специально подстриженные рощицы, основное население которых составляли ленивые и с большой неохотой поднимавшиеся на крыло птицы, а самый крупный наземный хищник размерами, обликом и повадкой походил на енота-полоскуна. Озера кристальной чистоты, в которых можно было плескаться без опаски быть съеденным заживо какой-нибудь большой и неприязненно настроенной рептилией. И плескались, помнится, все, кому не лень, невзирая на прохладные деньки и холодную воду. Нагишом, по заразительному примеру бесшабашных девиц-ксенологинь… А потом вдруг ни с того ни с сего выпал снег. Он лежал на мелкой бирюзовой траве, застигнутой врасплох таким обхождением, на перистых кронах коренастых деревьев, и незлобивое местное зверье оставляло на белой глади строчки следов, словно писало мелкими иероглифами на листе рисовой бумаги. Девицы с визгом кидались снежками, сам Кратов и еще несколько персон солидного возраста вылепили какого-то невероятно импозантного снеговика, всем было весело и немного неуютно, к полудню веселье наскучило и само собой сошло на нет, а на следующий день снег растаял и на время превратил доселе опрятный и уютный пейзаж в сущее болото…

7

«Что ты тут делаете, Консул?» – спросил доктор Мурашов. Он сидел напротив, в желтом скафандре с откинутым шлемом, и в своей обычной манере сканировал собеседника немигающими змеиными глазами. «Как что? Пытаюсь скорбеть об утрате». – «Допустим. Но при чем здесь какие-то голые девицы, не то ксенологини, не то амазонки… какие-то еноты с жирафами? Странная у вас получается тризна». – «Уж какая есть, не обессудьте. Я искренне стараюсь быть печальным, но в голову лезут эпизоды прежней жизни, забавные и… не очень. Наверное, я слишком много помню». – «Даже слишком много. Вы пытаетесь среди залежей ментальной рухляди отыскать рациональное зерно и употребить его в дело, а напрасно. Ищите ближе: если это ключи к каким-то замкам, то выданы они вам совсем недавно». – «Да, я достиг цели, но не смог ею завладеть. Досадно, но ничего не поделать. Отложу решение этой проблемы на потом. В данный момент меня больше волнуют эти… Всадники Апокалипсиса». – «И как вы намерены с ними поступить?» – спросил Мурашов с весьма живым для его нынешнего положения интересом. «Я бы их с радостью уничтожил. Ненавижу, когда со мной так поступают. Еще больше ненавижу, когда так поступают с теми, за кого я несу ответственность. Не скрою, мой ксенологический менталитет встает на дыбы. Он требует рационализировать фактическую базу, выстроить гипотезы и найти аргументы в рассуждении того, что не всякий безумный поступок лишен разумной мотивации. Возможно, так оно и есть. Но пока что, глядя на вас, я ни о чем так не мечтаю, как о старом добром фограторе….» – «Или о новом, – подмигнул Мурашов. – Как у Брандта. Я прав?» – «Чертовски правы. У него был фогратор неизвестной мне модели, а у вас не было никакого. Поэтому вы лежите в снегу в своем нелепом скафандре без мимикрирующей и рассеивающей опций, и сами холоднее всякого снега». – «А вы сидите, – покивал Мурашов. – В том же снегу и тоже без фогратора. Если вы полагаете, что разделение происходило по признаку наличия оружия, то вы ошиблись». – «Не думал я ни о чем таком. Хотя нет, думал. Очень поверхностно, вскользь. Кому вообще понадобилось разделять нас?» – «И все же задайте себе вопрос о признаке. И о том, на какие две неравных половины мы разделены». – «Это как раз несложно. Мы разделены на… – Он замялся, гадая, как отнесется к этим словам его визави. – На живых и мертвых». – «У вас получилось, – усмехнулся Мурашов. – С первой задачкой на деление вы справились. Справедливости ради замечу, что она была примитивна. Кстати, мое самолюбие не задето. Его вообще не так просто задеть, если вы помните… Теперь вам остались сущие пустяки: верно интерпретировать результат первой задачи и решить вторую, на сложение». – «Док, вы избрали не лучшее время для проверки моих способностей. Поверьте на слово: с арифметикой я всегда был в ладах». – «Это не арифметика, Консул. Это алгебра. Одна из многих алгебр, применимых к пространству решений, которыми вы давно пытаетесь оперировать. Можно сказать, с того момента, как астрарх Лунный Ткач забрал вас с гибнущего космического корабля». – «Ну хорошо… кто я такой, чтобы спорить с незваными гостями в собственных снах… Что за вторая задача?» – «Что нас объединяет?» – «Это же просто!» – воскликнул он и замолчал. Где-то таился подвох. И он его проглядел. А все потому, что не осмыслил результат первой задачи. Доктор Мурашов сканировал его холодными зелеными гляделками, на бледное лицо его падали карнавальные отблески разноцветных солнц, он ждал и никуда не спешил, поскольку времени у него было достаточно, а вот у Кратова, напротив, не прибавлялось. «Вот что, друг мой, – сказал Мурашов со вздохом. – Некстати вы решили прикорнуть. И место для того выбрали неудачное. Замерзнуть не замерзнете, а влипнуть в неприятности можете свободно. Черт с ней, с задачей. Она вот-вот разрешится сама собой, и глазом не моргнете… Levez-vous, Monsieur le Consul, vous avez de grandes choses a faire!»[1] – «Док, куда подевалась ваша обычная латынь? Ведь вы, кажется, не знаете французского…» – «Зато вы знаете, Консул. Просыпайтесь же!»

8

Кратов открыл глаза. Старательно моргнул несколько раз. Нет, задача на сложение не разрешилась. Он даже условий ее толком не понимал.

– Любите вы говорить загадками, док, – пробормотал он, похлопав лежавшего рядом Мурашова по руке.

«Мне положено скорбеть, – подумал он. – Я честно стараюсь. И никак не могу на этом сосредоточиться. Простите, Роман, но, кажется, скорбь придется отложить».

Итак, задача на сложение.

Кратов давно уже привык доверять собственным снам. Особенно с тех пор, как начал до определенных пределов понимать природу своей прозорливости. Все дело в «длинном сообщении». Странный побочный эффект присутствия в памяти чужеродной и информационно насыщенной занозы. Или защитные коды, снабжать которыми жизненно важные сведения спокон веков считалось хорошим тоном. В том, что «длинное сообщение» содержит что-то более существенное, нежели простое приветствие, сомнений ни у кого не возникало. Там явно было что защищать. Вследствие чего и затеялась вся заварушка… И если виртуалы, как в свое время окрестил доктор социопсихологии Уго Торрент воображаемых собеседников из вещих снов, предостерегают о неких угрозах или настаивают на неких обстоятельствах, то к этим знакам надлежит отнестись со всей серьезностью. Следовательно, оболочка «длинного сообщения» – вернее, того фрагмента, что самовольно угнездился в сером веществе кратовского мозга, – проанализировала массив поступившей на хранение разрозненной информации. Затем по каким-то собственным правилам структурировала его, сформулировала охранительную стратегию и донесла выводы до своего мобильного носителя. Увы, от этого носителя хлопот больше, чем пользы. Субъект, точнее сказать – субчик удручающе сомнительных личностных качеств, легкомысленный, безответственный и обремененный наклонностями к рискованным поступкам… Для вящей наглядности выводы традиционно облечены в форму диалога, где ведущей стороной выступает виртуал, то есть персона хорошо знакомая вышеупомянутому субчику, с каковой он связан сильными переживаниями и потому принужден будет отнестись к сказанному по меньшей мере уважительно. Всегда проще нарисовать картинку, ткнуть в нее пальцем и растолковать по слогам, нежели излагать в наукообразных формулах и кодах. Тем более что такой способ щадит чувства несчастного субчика, сохраняет в нем иллюзию свободы воли и остатки самоуважения, а не делает из него безвольного зомби, влекомого щучьим велением по продиктованной траектории тупо, обреченно и неотвратимо…

Если, разумеется, носорожье упорство, с каким Кратов ломил к своей главной цели не сворачивая, не отвлекаясь на самые соблазнительные коврижки вроде той же Авалонской Башни, игнорируя на своем пути все знаки, деликатно предупреждающие и грубо запретительные, все же есть его свободный выбор, а не императивы схоронившейся в мозгу инородной программы.

«Зомби я дрожащий или право имею?» – с кислой усмешкой подумал Кратов.

На всякий случай он прислушался к своим ощущениям.

Ему не было холодно: стало быть, нет никаких причин дрожать. Проголодаться он не успел, поскольку перед выходом весь экипаж «Тавискарона» плотно позавтракал, и даже выпито было за грядущий успех предприятия небольшое количество горячительного, кто какое предпочел. Мурашов, помнится, махнул шампанского. Мадон не без пижонства поднял бокал белого монраше́. Командор Элмер Э. Татор ограничился какой-то шипучкой, практически безалкогольной. Ну, а Кратов с Белоцветовым как простые славяне опрокинули по чарке водки. Чем побаловали себя навигаторы Грин и Брандт, можно было лишь гадать, но в высоких серебряных стаканах несомненно плескалось что-то высокотоксичное… Десяти минут сна, пусть даже и вещего, оказалось достаточно, чтобы прояснить голову и восстановить силы.

Он был совершенно готов к новым авантюрам.

«Мы, экипаж десантно-исследовательского транспорта „Тавискарон“, были искусственно разделены на живых и мертвых. Но существуют еще какие-то связи, которые нас всех объединяют. Или не всех? – Кратов задумчиво стряхнул снег с нагрудной пластины скафандра. – Чем я вообще занят? Сижу и ломаю голову над задачками с тайных уровней персонального бессознательного. Вместо того, чтобы начать, наконец, действовать. – Он неловко, в несколько приемов, выпростал себя из сугроба, в котором так уютно устроился под бочком у „архелона“. Снег не желал отпускать. Пришлось вначале встать на колени, и только потом удалось выпрямиться во весь рост. – Может быть, причина в том, что я не знаю, с чего начать? И, самое главное, чем закончить?»

Кратов перелез через борт платформы, успокоил дыхание и пробрался сквозь свежие наносы к панели управления. «Мастера на вас нет, Санти, раздолбай вы этакий…» Увиденное ему не понравилось.

Во-первых, панель, заиндевелая и мертвая, выглядела доска доской. На такой только салат шинковать да орехи колоть. Не верилось, что как-то можно было привести ее в чувство.

Во-вторых же, и при опущенной защите должно было сохраняться слабое защитное поле, выполнявшее функцию, по ироническому замечанию инженера Мадона, противомоскитной сетки. От снегопада оно тоже неплохо предохраняло, но отнюдь не препятствовало движению массивных материальных тел, например взрослых мужчин в скафандрах высшей защиты. Теперь поля не было. Как не было и никаких причин, по которым Белоцветов или тот же Мадон вдруг решили его отключить. Скорее всего, они о таком даже не задумались бы. Между прочим, командирская платформа хотя и маячила поодаль с поднятой по всем правилам защитой, но признаков изолирующего поля над нею также не наблюдалось. Здесь явно усматривалась длинная рука чуждого происхождения, не исключено, что суставчатая, многопалая и даже чешуйчатая. Тех же Всадников Апокалипсиса. В том, что защитные поля им не понравились, большого сюрприза не было. Может быть, в какой-то момент они гасили всё подряд без разбору.

Управлять гравитационной платформой – невеликое искусство, вряд ли намного сложнее какого-нибудь плоддерского «корморана». Или того же миди-трампа класса «анзуд», последнего корабля, в кресле которого Кратов находился в качестве пилота. Конечно, присущего Белоцветову шика достичь не удастся, но стронуть с места эту махину он в состоянии.

Однако вначале предстояло поднять на платформу еще одного пассажира.

Взбадривая себя разнообразными мобилизующими мыслями, Кратов попытался перемахнуть через бортик так же лихо, как это получалось у Белоцветова, но зацепился ногой и рухнул в снег плашмя. «Никто не видел», – поспешно успокоил он себя. Поднялся, выдернул из снегового плена Мурашова (невозможно было убедить себя в том, что перед ним не сам Мурашов, а некий неодушевленный предмет, каковой впредь надлежит именовать «телом Мурашова») и, поражаясь тому, какой же он легкий, с трех попыток втолкнул на платформу. Вскарабкался следом – это оказалось не в пример труднее. Снова отдышался. Расчистил панель управления. Белоцветов и Мадон выкроили однажды пару часов и преподали ему самые азы обращения со всезащитным транспортом. Сущая ерунда для звездохода в отставке. Основной пафос уроков заключался в следующем: «Запустите инициализацию систем и в дальнейшем следуйте велению сердца!»

Что-что, а запускать инициализацию Кратов выучился на совесть. Процедура сводилась к одной тактильной директиве, в которой задействованы были обе руки. Ничего сложного для гуманоида с полным комплектом конечностей. Для гуманоида с дефицитом конечностей (мало ли как все обернется, жизнь есть жизнь…) существовала, впрочем, команда голосом, кодовая фраза на базовом интерлинге. Такая вот незатейливая защита от дурака неземного генезиса. От умников защиты по понятным причинам не существовало.

«Надеюсь, они не угробили тебя, подружка».

Уже вослед этой мысли он подумал, правильно ли адресоваться в женском роде, да еще в такой интимной форме, к серьезному тяжелому механизму на гравитационном приводе. Но затем счел, что архелон, как ни крути, всего лишь черепаха, хотя бы даже ископаемая и гигантская. И не следует ему окончательно сходить с ума, заискивая перед транспортными средствами.

9

Чтобы выполнять тактильную директиву на поверхности, более сходной с разделочной доской, требовалось некоторое психологическое усилие.

Еще труднее оказалось ожидание результата.

«Сосчитайте до десяти, Консул, и свершится чудо», – помнится, обещал Мадон, когда проводил общий инструктаж.

Кратову показалось, что за то время, пока он считал про себя до десяти, на Таргете могли бы воцариться динозавры.

Он уже готов был малодушно выкрикнуть заветную кодовую фразу.

Но чудо действительно свершилось.

Разделочная доска осветилась изнутри, между делом отобразила логотип какой-то компании, очевидно, имевшей касательство к изготовлению начинки «архелона», а затем поверхность ее из тусклой и неживой сделалась бархатно-черной в серебристой сетке с обозначениями секторов. Теперь это была настоящая сенсорная панель, бери и управляй.

Все же земная техника давно слыла образчиком надежности и стрессоустойчивости, взять и прикончить ее не так просто.

Иными словами, ему снова повезло.

Он избежал неведомой участи, ускользнув от белых ловцов с их сетями.

Он нашел свой рациоген на корабле, что был скорее жив, чем мертв, хотя и вряд ли годился для перемещений в межзвездном эфире, не говоря уж об экзометрии.

И, наконец, в его распоряжении оказалась вполне дееспособная гравитационная платформа в полном снаряжении. Но это было ожидаемое везение.

И такое с ним тоже случалось.

…Когда впереди тупик, позади бездна, некуда податься, не на кого рассчитывать, кроме самого себя, некого позвать на помощь, кажется, что весь мир против тебя, ни единого шанса на победу, ни спрятаться, ни укрыться, сверху ливень, снизу пламя, разверстые пасти со всех сторон, а у тебя из всех видов оружия лишь голые руки и плохо соображающая голова…

…И вдруг со скрежетом раздираются свинцовые завесы отчаяния, в прореху бьет солнце надежды, отовсюду, словно грибы после дождичка, лезут откровения, прут возможности, и в глухом тупике обнаруживается потайная дверь без замка…

Недобро улыбаясь, Кратов поднял полную защиту.

«Вы упустили свой шанс добраться до меня, – подумал он, обращаясь к безликой, непонятной силе, что вступила с ним в противостояние. – Моя очередь, мой ход, мой шанс. И уж я-то до вас доберусь, будьте покойны».

Невидимый и неощутимый купол изолирующего поля отделил пространство кабины от снегопада. Бесшумно всплыли броневые плиты и сомкнулись над головой. Вспыхнул свет, зашипели насосы подачи воздуха. Кратов запустил систему вентиляции, которая мигом втянула и отправила за борт скопившийся в кабине снег. Горячие волны высушили избыток влаги. Датчики жизнеобеспечения показали комнатную температуру и полный комфорт среды обитания. Можно было избавиться наконец от надоевшего скафандра…

С этим Кратов не спешил.

Откинув шлем и сняв перчатки, он попытался запустить тотальное сканирование. Это удалось далеко не сразу, его учителя подобным хитростям большого внимания не уделяли. Несколько команд, очевидно бессмысленных, ушли в молоко – панель либо не реагировала вовсе, либо с издевкой высвечивала шкодливые рожицы: верно, те, кто разрабатывал интеллектронную начинку платформы, мнили себя записными остроумцами. Хорошо, что по незнанию он не умудрился запустить какую-нибудь, черт ее знает, процедуру самоуничтожения… как говорили в подобных случаях в училище Звездной Разведки, которое он оканчивал в прошлой своей жизни, «вызвать дьявола».

В той же самой жизни он слыл редкостным упрямцем… да и в новой, ксенологической, впрочем, тоже.

С десятой примерно попытки у него все получилось.

Открывшаяся на экране видеала карта честно отразила все артефакты в пределах досягаемости локаторов. В центре картинки темной блямбой расположился «гиппогриф». Под ним отчетливо различались контуры платформ и две призрачные фигурки в скафандрах: одна, «С.W. Kratov PASS», светилась живыми травянисто-зелеными красками, а другая, «R.Al. Mourashov PHYS», выглядела бледно-серой тенью, и только маячки горели одинаковой неоновой бирюзой. Кратов увеличил масштаб сканирования в надежде зацепить хотя бы краешком скрытый за горизонтом видимости «Тавискарон». Или, чем черт не шутит, наткнуться на самих нежданных визитеров. Увы, без результата.

Без особой цели Кратов погонял по видеалу картинку. Просто так, осмотреться.

И не сразу сообразил, что вот уже с полминуты безотчетно пялится на маячок третьего скафандра.

10

Кратов был невысокого мнения о своих водительских способностях. Но платформа, с ее собственной интеллектронной начинкой, к его дилетантизму отнеслась снисходительно. Вперед, не спеша, повторяя рельеф местности, по возможности не выходя из тени «гиппогрифа»… Он сидел, затаив дыхание и лишь слабыми движениями пальцев обозначая управление. Наверное, можно было дать простую команду: следовать на маяк. Он не знал, как это сделать. Вылетело из головы.

Никаких иллюзий. Третий скафандр тоже был бледно-серым. Телеметрия безжалостно демонстрировала нулевые значения по всем биологическим параметрам. Полупрозрачный филактер[2] над силуэтом услужливо проинформировал: владельцем скафандра является «J.Ch. Brandt NAV2», и он не обнаруживает признаков жизни.

«Разделение происходит не по признаку наличия оружия, – думал Кратов. – Мурашов был безоружен, у Брандта был фогратор. А еще оба, и Мурашов, и Брандт, были включены в состав экипажа волевым решением Корпуса Астронавтов незадолго до начала миссии. Теперь они оба мертвы, и смерть их объединила. Тем самым отделив от остальных, чья участь сохраняла еще пока статус неопределенности… К чему все эти загадки? Чем они способны помочь? Да ничем. Они лишь отвлекают меня от поисков выхода из тупика. Словно бы кто-то… или что-то… информационно насыщенная заноза в моей памяти… пытается заморочить меня и послать в другом направлении. Удалить с того пути, что способен угрожать сохранности „длинного сообщения“. Измотать и остановить наконец. В ожидании чего? Откуда придет помощь? А если не придет? И с какой, спрашивается, стати она вдруг придет? Просто затянуть время в расчете на авось?.. Защитные механизмы до сей поры неплохо работали со мной или Рашидой. Кое-как проявили себя в случае со Стасом. И почему-то напрочь обмишулились в отношении Пазура… Быть может, потому, что он, как и я, однажды решил к ним не прислушиваться? Что ж, перспектива незавидная. И плевать».

Платформа замедлила ход и, совершив полуразворот на месте, легла на снег.

Кратов отключил все эмоции. Это удалось удивительно легко. Слишком много нервов, слишком много переживаний и разных мыслей… Совершая все необходимые действия автоматически, сознавая себя бездумным, строго запрограммированным автоматом, он разгерметизировал кабину «архелона» и выбрался наружу. Где-то на границе сознания прошла мысль: как же не хочется снова туда, в холодный, враждебный мир с его загадками, с этими адскими Всадниками…

Но он уже стоял над снежным холмом, в котором трудно угадывались очертания человеческого тела, и отстраненно, деловито прикидывал, как поднять на борт эту массу. Брандт и в жизни был, пожалуй, тяжелее самого Кратова фунтов на двадцать, а в скафандре казался громадным, как циклоп. Если слегка пониженная сила тяжести на Таргете и давала Кратову преимущество, то весьма незначительное.

Жаль, что они не приторочили к «галахадам» гравигенные пояса, как предлагал Мадон. Помнится, Мадон всегда рассчитывал на худшее, и сейчас был тот случай, когда к его мрачным предчувствиям стоило бы прислушаться.

Злобно сопя, но не давая воли черным словам, Кратов выдернул Брандта за плечевые пластины из сугроба. Оскальзываясь и падая, подтащил к платформе. Брандт (да, он упорно отказывался относиться к своей ноше как к «телу») был не просто тяжелым, а очень тяжелым. Не намного легче Эвереста. А еще каким-то разобранным, словно каждая его конечность существовала сама по себе и лишь для того, чтобы всячески мешать попыткам перемещения. Фогратор неизвестной модели, похожий на большую красивую игрушку, болтался у навигатора на плече. Очень кстати, следовало заметить… Трап показался слишком крутым, а люк – слишком узким. Скафандры высшей защиты – вещь в галактических пертурбациях чрезвычайно полезная, но абсолютно неприспособленная для перемещения тел погибших товарищей. Все в мире было устроено самым неудачным образом.

«…А это для чего?» – помнится, спросил он, тыча пальцем в сдвоенную узкую петлю на шнурованном лифе амазонки, изготовленном из грубой и очень прочной шкуры тростниковой амфибии. «Для копья, – веселясь, отвечала девица, татуированная с ног до головы в три краски. – Для легкого копья по моей девичьей руке. Как ты не понимаешь простых вещей?!» – «А это?» – уточнял он, указывая на другую петлю, уже на поясе. «Для кинжала. Очень хороший кинжал, удобная рукоять, по моей девичьей ладошке, только я его лишилась. Рассказать, по какому случаю?» – «В другой раз… А это что за петли, на плечах?» – «Неужели не ясно? Выносить мертвечину с поля боя, чтобы не досталась трупоедам. Захватить арканом, приторочить к седлу и волоком…» – «Чью мертвечину?» – растерялся он. «Мою, дурень безмозглый! – захохотала амазонка. – Я не богиня бессмертная, не всегда я убиваю, однажды и меня могут убить. Совсем ничего не разумеешь! Как вы там, у себя, в поле сражаетесь, раздолбай?!»

Спустя чертову прорву времени Кратову удалось исполнить задуманное, и теперь он сидел на полу между двух «галахадов», желтого и белого. Мокрый, как мышь, и злой, как сатана. И ни единой мысли в башке.

Пожалуй, так оно было и к лучшему.

11

Платформа держала путь к месту посадки «Тавискарона».

Кратов решил экономить усилия и без большой фантазии запустил «кошачью память». Теперь он сидел в кресле, безучастно уставившись в прыгающий на экране ландшафт. Залитый зелеными лучами новой комбинации солнц – желтого и бело-голубого. Кому-нибудь приходилось видеть зеленый снег?.. Собственно, зеленым он и не был, а лишь искрился изумрудными блестками, создавая совершенно неуместное ощущение какого-то андерсеновского праздника, холодного и невеселого.

Да, он втянул парней в смертельно опасное, как выяснилось, предприятие. Нельзя сказать, будто у кого-то из них имелись иллюзии, что миссия окажется лихим приключением с пивом и фейерверками на финише. Но умирать явно никто не намеревался. Тем более во имя непонятной, сомнительной цели. И в том, что все обернулось наихудшим образом, был виноват лишь он сам.

Может быть, не стоило ничего затевать.

И не с такими тайнами в душе жили люди. И преспокойно уносили их в могилу, не дождавшись разгадок. Так было всегда. С чего это вдруг он решил, что с ним все будет иначе?

Но что случилось, то случилось, не изменить.

Как он намерен поступать дальше?

Ах да, план действий…

Нет у него никакого плана. Сплошные тактические наметки. Не готов он был к тому, что ослепительная цель вдруг окрасится в траурные тона. Что он начнет терять товарищей. Что одних он потеряет навсегда, о судьбе других окажется в болезненном неведении… и в конце концов принужден будет забыть о том, зачем вообще здесь очутился.

И чего же он в итоге желает добиться.

Найти тех, кто учинил эту бойню?

Выручить попавших в беду?

Отомстить за погибших?

У него нет никаких способов выполнить хотя бы одну из этих задач. Он безоружен… не совсем, у него есть фогратор. Он бессилен в этой изумрудной пустыне, одинок и растерян.

И, кстати, Кодекс о контактах, все та же статья шестнадцатая, параграф первый: «Действия агрессивного характера не могут являться поводом для мести и должны пресекаться в той мере, в какой это необходимо для самозащиты подвергшейся им стороны».

Тогда так: вспомнить свое место в структуре мироздания. Черта с два он один. За ним стоит человечество. И, несмотря ни на что, Галактическое Братство со всей его вселенской мощью.

Звать на помощь не стыдно.

Стыдно будет потом, когда все закончится и придется держать ответ за собственное безрассудство.

Стыдно и больно.

Но это случится потом.

А до той поры ему предстоит решить множество мелких тактических проблем.

…Вначале он увидел обтекаемый, с раскинутыми крыльями эмиттеров, силуэт «Тавискарона». Накрытый кисеей снегопада, далекий и неясный, словно призрак надежды.

А затем Всадников Апокалипсиса.

12

Массивные белые фигуры, не похожие ни на что привычное человеческому воображению. Снеговики, вылепленные безумным скульптором, в жизни не видевшим ни одной новогодней открытки. Не из снега, с его рассыпчатой неоднородностью, заметной даже и под ледяной коркой, тем более не из металла, а скорее из белой смолы, матовой и тягучей. Еще сильнее сходные с выплеснувшимися из вафельного стаканчика потеками сливочного мороженого, растаявшего и каким-то чудом вновь застывшего на морозе. Нелепо скособоченные, с обтекаемыми вертикальными ребрами, на утончавшихся книзу, криво расставленных лапах-распорках. Громадные, зловещие и неживые. Нулевой эмо-фон. Их здесь не было в момент соприкосновения «Тавискарона» с поверхностью Таргета, не было даже малого намека на их присутствие в окрестностях места посадки. Но теперь они явились неведомо откуда и неведомо как, то ли доставлены были по воздуху, то ли поднялись из недр, то ли пришли своим ходом. И не просто так, из праздного любопытства, а с той же примерно целью, что и Белые Охотники с сетями. Но, похоже, космический корабль представился им добычей не по зубам. И теперь они бездеятельно торчали в оцеплении, не зная, что предпринять, или ожидая прибытия подмоги.

В иных обстоятельствах зрелище могло бы заворожить кого угодно, захотелось бы его немедля запечатлеть, рука потянулась бы к планшету со стилом или к видеорегистратору, а в восхищенном мозгу сами собой родились бы какие-нибудь цветистые строки, вроде:

Но сейчас Кратов с расчетливой жестокостью намеревался совершить нечто противное всему многолетнему опыту ксенолога. Разум и существо его также протестовали как могли, однако этим прекраснодушным протестом надлежало пренебречь.

Кодекс о контактах, снова зловещая статья шестнадцатая, параграф третий: «Сторона, подвергшаяся действиям агрессивного характера на принадлежащих ей небесных телах и участках космического пространства, имеет право на любую оборону своей территории и спацитории».

По своему естественному статусу Таргет являлся нейтральной территорией. «Тавискарон» же по всем кодексам и уложениям был территорией Федерации, которую необходимо защитить. Весьма уязвимая позиция, но если дело дойдет до разбирательства в Совете ксенологов Галактического Братства, Кратов знал, какими аргументами ее укрепить. Намного хуже обстояло бы дело, окажись белые твари аутсайдерами… впрочем, гипотезу аутсайдеров он уже обдумал и отверг как идиотскую.

«Может быть, я совершаю ошибку, – думал Кратов, неуклюже выбираясь из платформы. – И даже наверняка. Но не обо мне сейчас речь, а о людях, которые пропали. Я бы с радостью сел за стол переговоров с кем угодно. Я умею вести переговоры. Умею и люблю. Намного больше, чем всякие там „действия агрессивного характера“, будь они неладны. Потому будем считать, что я лишь хочу привлечь к себе внимание и обозначить серьезность намерений. И склонить кое-кого сесть за стол переговоров со мной – глупым, дерзким и агрессивным варваром…»

Фограторы могут отличаться моделями и в деталях, но общие правила обхождения с этими злыми игрушками остаются неизменны на протяжении почти полутора веков.

Кратов легко привел фогратор в боевое положение. Почувствовал тень удовлетворения от того, как с давно забытым удобством оружие легло в руку. Будто ласковый сибирский кот… Наблюдая за стремительно бегущей полоской индикатора энергонасыщенности, успел прочесть надпись мелкими буквами: «Смауг Марк I». Все модели фограторов получали названия из мифологии, классической либо новейшей, и всегда имена их были связаны с огнем и разрушением.

Он начал было думать, что и такое с ним уже случалось… Псамма… снова Церус… но погнал непрошеные воспоминания прочь, потому что за всякими играми с оружием неминуемо наступала расплата, а до предъявления всех счетов в его положении было еще ох как далеко.

…Ближайший к нему Всадник никак не реагировал на присутствие постороннего, и потому залп из фогратора застиг его врасплох. Приклад мягко толкнул в плечо, гася и забирая энергию отдачи на подзарядку… не пропадать же добру!., а в остальном кот, сущий кот, большой и теплый… собственно залп получился с перебором, но кто же знал… да никто, кроме разве что Брандта… внешние распорки вышибло напрочь, а внутреннюю прихватило в том месте, где она соединялась с телом, Всадник обрушился на бок, словно подломленная тараном крепостная башня, вздыбив громадное облако снежной пыли… Кратов невольно шарахнулся в опасении, что накроет и его, и платформу, но все обошлось… верхушка Всадника зарылась в снег в каком-то десятке шагов, и можно было разглядеть тускло-белую лоснящуюся поверхность его несуразного тела… Кратов проворно понизил мощность разряда на тот случай, если придется добивать, но никаких признаков оружия в той части Всадника, что с немалой условностью могла считаться головой, не обнаружилось, что, впрочем, не говорило ровным счетом ни о чем… Всадники, что находились в оцеплении по сторонам выведенного из строя, пришли в движение, их лапы медленно, слишком медленно перекрутились уродливыми жгутами, что могло бы позволить головам изменить положение и уделить толику своего величественного внимания нежданному противнику с его ничем не прикрытыми «действиями агрессивного характера»… тем самым задача безобразника с фогратором сильно упростилась, и Кратов следующим залпом, в половину тотальной мощности, лишил очередного Всадника всех конечностей за раз… обернувшись, он обнаружил, что третий Всадник предпринял кое-какие меры… ход времени привычно замедлился, события распались на отдельные кадры, каждый из которых можно было рассмотреть, осмыслить и упредить… знакомая уже белая сеть падала на него сверху, на лету разворачиваясь красивым паутинчатым зонтом… что за странный обычай обездвиживать добычу с помощью сети, когда существуют не столь эффектные, но намного более эффективные способы… Кратов расстрелял почти всю сеть еще до того, как она распахнулась целиком, и сделал это не потому, что была какая-то реальная угроза личной свободе, а из желания выплеснуть внутренний огонь, нанести максимальный ущерб и просто потому, что обманчивый в его кошачьей приятности «Смауг Марк I» был весьма хорош в деле… последний залп безотчетно, на каких-то первобытных инстинктах, нацелен был в голову Всадника, и потребовалось некоторое усилие, чтобы вернуть здравому смыслу контроль над собственными поступками… раструб фогратора сместился книзу, на сплетение конечностей… путь к «Тавискарону» был свободен, кровь звенела в ушах военным набатом, мешая разобрать отчаянный крик Феликса Грина: «Консул, вы что творите?!»