Вой молодых волков

Глава 6

За месяц до этих событий. Константинополь.

Грамматик Либерий старательно читал один документ за другим. В этом и заключалась его работа — составлять документы в канцелярии императора. Должность грамматика почетна и важна. Не привели господи, ошибка какая в письме случится, это же позор для императорского имени, а то и прямая измена.

Сейчас работать сложнее стало, и к пустой писанине относятся строго. Ведь египетский папирус теперь приходится покупать, а не получать в виде податей, а цена на словенскую бумагу тоже кусается. Так им сам господин протонотарий сказал. Потому и переписка стала короткой, емкой, и ее сократили вдвое. А вслед за этим вчетверо сократили штат чиновников. И впрямь, а зачем они, если столько земель потеряно? И как еще Корсику с Сардинией не захватили, не говоря уже о Балеарских островах, что всего в дне пути от Испании? Только воля императора Само держала остатки римского мира в равновесии. Но что будет теперь, когда он погиб?

Этот вопрос витал в воздухе полупустой канцелярии, где сидели евнухи и юноши из «бородатых». Удивительное дело. Раньше в канцелярии только «безбородые» трудились, а теперь, когда закон императора Само накрыл своей сенью и Восток, этот гнусный промысел почти сошел на нет. Еще тайком покупали певчих для частных церквей, да кое-кто из сенаторов, не боящийся церковной епитимьи, брал в дом красивого мальчика, но на этом все. Вход на службу для лишенных мужского естества теперь закрыт. По слухам, сам василевс, чье языческое имя Владимир вслух не произносили, евнухов не терпел, считая их никчемными калеками. Он был воспитан воином и воинами, с малых лет проживая в каком-то лагере вместо дворца. Император Василий, так писали грамматики в документах, про себя прибавляя прозвище Склавин. Хотя склавин он только по отцу-императору, а по матери принадлежит к славнейшему римскому роду. И жена его августа Анастасия — самого василевса Ираклия дочь. И только эти факты примирили гордых ромеев с властью чужака.

Впрочем, в Восточной империи все складывается довольно неплохо. Государь отменил несколько особо ненавистных налогов, и горожане благословляли его имя. Многие еще помнили бесчинства воинов узурпатора Валентина и расточительство государыни Мартины. Теперь двор стал скучен и пуст, а вместо восьмидесяти силенциариев осталось всего десять. И, как выяснилось, они водворяют тишину на пути следования августейшей особы точно так же, как и раньше. И четырех тысяч веститоров, хранивших императорский гардероб, оказалось слишком много. Государыня Мария не стала гнать на улицу тех, кто жил, служа августам, и они понемногу старели и умирали, наполнив переходы Большого дворца пустотой. Содержать такую орду бездельников, как сказал когда-то сам император, страна больше не может. Деньги нужны на войну, а не для того, чтобы злить охлос бессмысленным блеском двора.

А еще Либерий, чье жалование было совсем невелико, хранил страшную тайну. Ему совершенно не улыбалось умереть в крошечной комнатке в полном одиночестве. Он принял предложение странного человека, худого, как палка, который подсел к нему как-то в харчевне и угостил отменным вином. Они стали друзьями, а потом Симеон, так назвался тот муж, положил перед ним кошель с полновесным серебром. И евнух не устоял, уж очень он хотел пожить, не считая каждый нуммий. Так Либерий стал работать на того человека, лелея надежду встретить старость в пусть небольшом, но собственном имении в Анатолии. Он ненавидел нищету и боялся ее. Он часто просыпался в поту, представляя себя на месте одного из своих товарищей, которого похоронили на днях в безымянной могиле.

— Да, это точно заинтересует господина, — пробормотал он, когда получил указание написать письмо проконсулу Сицилии. — Интересно, зачем это вдруг понадобилось приводить в порядок гавань Лилибея и нанимать воинов? Разве Сицилии кто-то угрожает? Не угрожает! Сегодня же вечером и передам… Ох, до чего же мне виллу с виноградником хочется!

***

Мария критически осмотрела в зеркало прическу и осталась довольна. Мода империи крайне консервативна, а фасоны одежд сохранялись неизменными на протяжении веков. И только недавно в обиход стали входить словенские портки, где не нужно привязывать штанины к поясу, и плащи с карманами, рукавами и пуговицами. Целый цех мастеров, который делал фибулы, заколки для плащей, потерял кусок хлеба и прислал делегацию, моля спасти страну от греховной иноземной заразы. Но сами они той заразы не чурались. Мария поняла это по тому, что мастера носили словенские штаны, утирали лбы платком по словенскому же обычаю, а затем платки прятали в карманы. Вот на это она им и указала, а потом предложила делать пуговицы, пообещав ввести повышенные пошлины на импорт. Мастера ушли просветленные.

А вот дворец все еще цеплялся за древние устои. Тут носили то же самое, что и двести лет назад, и прически делали примерно такие же, придумывая лишь фасон очередной заколки, которой крепили непослушный царственный локон. А еще одной из традиций, которую ненавидела Мария, был регулярный обед всей императорской семьи. Они с Владимиром зубами скрипели, но отступать от обычая посчитали неразумным, и лишь сократили встречи с родственниками до минимума. В такие моменты Марии хотелось сослать их на острова и там придушить по-тихому, и она бы сделала это не колеблясь, но тут имелось одно но. Императрица знала совершенно точно, что за мать, брата и жену императора, которого провозгласили святым мучеником, поднимется весь Константинополь. И даже Владимир, который откровенно презирал слабака Феодосия, в такие моменты вел себя почти что дружески и сыпал тупыми солдафонскими шуточками. Григория и Фауста морщились, но терпели, а Владимир, который совершенно точно ни дураком, ни солдафоном не был, смотрел на них ясным и невинным взором, неприкрыто наслаждаясь происходящим. Ему ужасно нравилось бесить этих невероятно набожных и настолько же неумных женщин, а также Феодосия, субтильного юношу лет двадцати с небольшим, который почти не покидал пределов дворца. Феодосий имел взрывной характер, что совсем неудивительно для человека, с детства запертого в четырех стенах, и никогда не знавшего женщин. Ему это не дозволялось, во избежание появления неожиданных претендентов на императорский престол. И только Анастасия, которая приходилась Феодосию сводной сестрой, кое-как сглаживала ситуацию. В общем, Марию ожидал премерзкий день, а от того ее настроение было хуже некуда.

Триклиний Юстинианова дворца слепил роскошью. Император Василий не строил нового, но о старом бережно заботился. А потому здесь сохранилась вся красота мозаик, порфировых колонн и фресок, которые регулярно подновляли. Кричащая роскошь шелковых занавесей и изысканной резьбы оттеняла простоту одежд императора, который ромейских тряпок не носил, не без оснований считая это полнейшей глупостью. В пестрой одежде до пят даже передвигаться тяжело непривычному человеку, не говоря уже о том, чтобы сделать хоть что-то. Впрочем, когда василевс ромеев являлся на парадный обед в простой рубахе, обтягивающей могучий торс, он всего лишь еще раз тонко намекал сидящим напротив родственничкам, как на самом деле к ним относится. Это было не слишком утонченным издевательством с его стороны, ведь он попирал основы основ.

Впрочем, эти обеды бесили его куда меньше, чем обеды парадные, где собиралось по триста человек, и где ритуал еще сто лет назад прописали по шагам. Одни только хоры болельщиков, «зеленых» и «синих», чего стоили! В их выступление входил готский танец со щитом, совершенно идиотское зрелище, которым мучили императоров уже лет двести как, и будут мучить еще столько же. Владимир поежился от жутких воспоминаний. Он и не думал, что превратится в заложника этого огромного механизма, где даже василевс не принадлежал себе, а выполнял строго определенный набор телодвижений. И если сейчас Владимир мог от них отступить, то, когда собиралась знать, он исполнял свой долг до конца, стиснув зубы от осознания пустоты и неописуемой глупости происходящего. Впрочем, он был не совсем прав. Все эти ритуалы лишь скрепляли империю, подчеркивая незыблемость ее традиций. Это объяснила ему мать, которая такие вещи чувствовала очень тонко.

Они больше не ели лежа, как предписывали обычаи. Ложа убрали, а вместо них поставили огромный стол и стулья. И это стало еще одним попранием основ. Как Мария и думала, обед начался с колкостей. Григория, эта старая карга, постоянно вспоминала времена Мартины, когда августейшая семья купалась в золоте, пока кнуты сборщиков налогов обдирали людей до мослов. Ей все время казалось, что она живет как нищая…

— Скажи мне, дорогая сестра, — желчно проскрипела Григория, — когда умрет последний силенциарий, наши царственности будут ходить в одиночестве, как простые смертные?

Мария хотела ответить что-то, но Владимир ее перебил.

— Нет, августа! — белозубо улыбнулся он. — Я пришлю вам парочку варангов в помощь. Они, правда, почти не говорят по-гречески, но разве это так важно? Зато у них не забалуешь. Они мигом водворят тишину. Зуботычинами!

И он громогласно захохотал, жутко довольный своей шуткой. Мария и Анастасия сидели с каменными лицами, а августейшая семья Григории скривилась, словно от зубной боли. Они и не догадывались, что император так развлекается. Они искренне считали, что он и в самом деле таков, каким пытается казаться. Недалекий воин, за которого управляет хитроумная мать. Обычная ситуация, впрочем.

Доместики стола, выстроившиеся в рядок, своими торжественными минами навевали мысли о вечном, а виночерпий, который назывался пинкерном, наполнял кубки, приближаясь к священным особам с подобающими ситуации поклонами.

— Я слышал, вы стали вдовой, августа, — со змеиной улыбкой на губах произнес Феодосий. — Я бы выразил вам свои соболезнования, но вы и при жизни мужа почти не видели. Он ведь остался со второй женой. Так что, наверное, кирия, мои сожаления станут лишь напоминать вам о ней. Это так унизительно для императрицы, не правда ли?

Мария сначала побледнела, а потом краска бросилась ей в лицо. Владимир сжал золотой кубок так, что вино брызнуло на парчовую скатерть, а тончайшей чеканки сосуд превратился в мерзкий, неряшливый комок.

— Великий доместик! — рявкнул Владимир.

— Что угодно вашей царственности? — угодливо склонился круглолицый евнух перед человеком, которого боялся до колик в животе. Он считал его варваром на троне, зверем, грубым воином, которому не место во дворце. Он еще помнил благословенные времена Константина III, когда император покорно исполнял каждую букву священного церемониала, в отличие от этого…

— Нашей царственности угодно найти в архивах все записи о мятеже Иоанна Аталариха, — рыкнул Владимир. — Ты ведь тогда уже служил во дворце. Что ему отрезали, помнишь?

— Помню! — ответил бледный как мел евнух. — Руки и нос отрезали, царственный. А Феодору младшему еще и ногу.

— А за что ему отрезали ногу? — спросил Владимир, сверля на глазах зеленеющего родственника свирепым взглядом.

— За непочтительность, — проглотив тугой комок в горле, вымолвил великий доместик. — Он дерзко ответил василевсу Ираклию вместо того, чтобы поблагодарить за милость. Ведь государь оставил его в живых…

— Во-о-т! — довольно оскалился Владимир. — Слушай мое повеление! Найти материалы того дела и выписать, что там и кому отрезали. Поименно! Зачитывать нашему родственнику каждый день перед сном. И делать это… — он задумался на миг, — три месяца! Да, этого будет достаточно.

— Ну что же вы не кушаете! — включилась в разговор Мария. — Фазаны сегодня просто бесподобные! Их привезли из моих имений во Фракии. Их там кормят орехами. Попробуйте!

— Фрукты тащите! — скомандовал Владимир, который уже умял свой десерт. Он был по-прежнему неравнодушен к сладкому. Фрукты же подавали в конце трапезы.

Великий доместик хлопнул в ладоши, и с потолка на канатах начали спускать огромные золотые вазы, наполненные плодами щедрой анатолийской земли. Эти вазы так тяжелы, что доставить их как-то иначе до императорского стола не было никакой возможности. А потому в потолке триклиния для этой цели имелись специальные отверстия и лебедки.

Владимир надкусил яблоко и бросил его на стол, показывая всем своим видом, что сыт. После этого Григория, Фауста и Феодосий чинно встали, раскланялись и удалились в свои покои. Вслед за ними ушли и Анастасия с Властой. Сестре Владимира исполнилось девятнадцать, и она жила во дворце с матерью, потому что та никак не могла подобрать ей достойного мужа. Поначалу рассматривался Феодосий, но девушка встала насмерть, угрожая уйти в монастырь. Недалекого родственника она открыто презирала.

— Все вон! — скомандовал Владимир евнухам, и через полминуты остался вдвоем с матерью в огромной зале.

— Я сверну шею этому говнюку, — прошипел император, самостоятельно наливая себе вино. — Он меня уже допек.

— Нельзя, — ровным голосом ответила Мария. — Ты примерно его наказал, сынок, и пока этого достаточно. Мы не можем ни казнить этих людей, ни даже сослать их. Они — одно из условий сохранения нашей власти, как и твоя жена.

— Я иногда завидую Кию, — вдруг грустно сказал Владимир. — Вот кто забот не знает. Воюет и задирает юбки простолюдинкам. Молодец парень! Я часто вспоминаю, как мы с ним в кочевье дрались. Вот это была жизнь! Не то что сейчас!

— Думаю, сын мой, жизнь Кия сейчас будет не так легка, как раньше, — покачала головой Мария. — Бояре, словенские князья и некоторые ханы хотят сделать его августом севера и под это выбить из него привилегии. Они хотят получить землю в собственность, как это водится у нас. Они хотят иметь личные дружины, как у германцев. И, как я слышала, Людмила поддерживает его, а она серьезная сила. Она души не чает в своем младшем сыночке, и любит его больше всех других детей. Никогда, кстати, не понимала, почему. Скверный был мальчишка. Она ведь даже чужие обычаи, которых сроду в той земле не водилось, в головы людям вложить смогла. Ну, какой, скажи на милость, мог быть раздел земли у словен, когда они каждые три-четыре года на новый участок переходили. Такой труд, и все ради него…

— Нам невыгодна победа Кия, мама, — тут же просчитал ситуацию Владимир. — Если Святослав окопается на юге, нам ни за что не выбить его из Африки. А если они договорятся с Кием, то возьмут нас в клещи. Кий не смотрит дальше, чем на неделю, но вояка он отменный. Нам тяжко придется.

— Значит, сынок, они должны сцепиться на севере, — хладнокровно ответила Мария. — Но нам надо сделать так, чтобы опасность грозила Святославу с нескольких сторон. Он должен метаться от одного фронта к другому, высунув язык, словно собака. Чем в большем количестве мест мы будем поджигать, тем тяжелее ему будет тушить этот пожар. Но ты прав, усиление Кия нам невыгодно. Этому ненормальному может хватить ума пойти войной и на нас. А получив легионы твоего отца, железо Норика, верфи Триеста и мануфактуры Братиславы, он может сокрушить Константинополь. Он ведь не зря отказался стать князем Закарпатья. Его не прельщают нищие лесные углы. Он ведь совсем неглуп, просто слишком сильно любит кровь. И ему нужна слава. А разве есть слава большая, чем слава Алариха, захватившего Рим? Ничтожный князек бродячего племени готов остался в веках, войдя с войском в столицу мира. И не забывай, что он завидует тебе…

— Значит, Кий должен проиграть, мама, а Святослав — победить, — задумчиво ответил Владимир. — При этом мой старший брат должен ослабеть настолько, чтобы уступить нам Африку, но не настолько, чтобы его самого сокрушили арабы. Да… Умеешь ты, матушка, задачи ставить. Когда ты думаешь начать поджигать?

— Я уже начала, — безмятежно ответила Мария. — У нас в канцелярии трудится один евнух. Он человек Константина. Он работает грязновато и живет не по средствам, поэтому его вычислили мои люди.

— Шпион? — побагровел Владимир. — Почему ты не приказала казнить его?

— Потому что он мне еще пригодится, сынок, — терпеливо ответила Мария. — Через него мы будем слать в Братиславу ту информацию, которая выгодна нам. Это игра, как шахматы, которые придумал твой отец.

— Отец придумал шахматы? — изумился Владимир. — Да быть того не может!

— Клянусь! — сказала Мария. — Я это и от Горана слышала, и от Людмилы. А они не стали бы врать из-за такой мелочи. Им было скучно зимой в землянке, и он вырезал ножом фигурки. Кстати, пазлы, шашки и карты тоже придумал Само. Преферанс точно. Это он научил нас играть в эту игру.

— С ума сойти! — развел руками Владимир. — А есть на свете хоть что-то, что не придумал мой отец?

— Так вот, — продолжила Мария, не обращая внимания на слова сына. — Мы пошлем денег князьку Воллуку Карантанскому, чтобы мятеж не прекращался, и при этом наймем в войско фракийских словен и литовцев. Мы уведем весь буйный сброд с границ Дакии, и тогда тамошний префект сможет перебросить легион на борьбу с Кием.

— А войско Святослава? — заинтересованно посмотрел на нее Владимир. — А его флот? С ним-то что предлагаешь делать?

— Мы используем прием, который в шахматах называется завлечение, — ответила Мария.

— Ты хочешь обмануть Святослава и заставить привести силы туда, где они попадут под удар? — захохотал Владимир, который играл весьма недурно.

— Не совсем! — поморщилась Мария. — Я вообще никаких ударов наносить не хочу, пусть их наносят другие. По крайней мере, пока. В идеале мы сами вообще не должны воевать. Мы должны лишь двигать фигуры по доске, пока не поставим противнику мат.

— У меня сейчас неплохие отношения с арабами, — прозрачно намекнул Владимир.

— Я уже приготовила нужное письмо, — ровным голосом сказала Мария. — Оно должно уйти завтра же…