Вороны вещают о смерти

Глава 24. Время нечисти

Пробудившись от долгого сна, я увидела лес. Ночь. Ощутила силу, переполняющую тело, и острую необходимость эту силу использовать.

Поднялась с земли и огляделась. Место казалось смутно знакомым. Совсем рядом лежала девушка, тоже смутно знакомая. Она глядела в пустоту затянутым пеленой глазом, сжимала землю в кулаках. Ее белые, раскрашенные кровью одежды были присыпаны листьями и иголками, а из спины торчали стрелы.

Покойница не вызвала никакого интереса. Пустая оболочка, слабая. Только мелькнула мысль, что надо бы ее спрятать в надёжном месте, чтобы никто не смог до меня добраться. Мелькнула и так же быстро погасла.

Внутри была только ненависть. Она составляла мою сущность, новую сущность, и ничему иному в ней не было места. Я знала, что следует делать. Те частички воспоминаний, что ещё остались у меня, сложились в лица. Вот и цель.

Я поднялась. Тело окоченело и слушалось плохо. Суставы гнулись с хрустом, голова болталась в разные стороны. Растрёпанные влажные волосы свесились на лицо. Неважно. Мне не нужно видеть, чтобы знать, куда идти.

— Огниша? — послышался голос. Когда-то так звали меня.

Я мельком глянула в сторону. Там, среди деревьев, стоял беловолосый дух. Его лица не было среди тех, которые вызывали ненависть. А значит, он тоже не важен. Я отвернулась и двинулась дальше, но дух не отставал.

— Огниша, ты… навья? Я видел, как ты упала в реку. Что произошло?

Он догнал меня и пошел рядом. Я взглянула на него с раздражением сквозь мокрые пряди, дернула головой, пытаясь их убрать. Со скрипом удалось разомкнуть челюсти. Губы слиплись и горло пересохло от долгого молчания.

— Мне не нужна компания, дух, — бросила я хрипло. — Иди куда шел.

— Постой.

Он схватил меня за руку. Хотел заставить остановиться. С недовольным рыком я резко вырвалась и пошла прочь.

— Куда ты идёшь? Зачем вернулась в Явь? — не унимался дух. Я не отвечала, и он принялся говорить сам с собой. — Раз ты переродилась в навью, значит, не смогла простить обиды. Навья — мстительная нечисть, которой становятся девушки, умершие не своей смертью. Значит, ты идёшь в поселение. Собираешься убить того, кто повинен в твоей смерти?

Дух преградил мне дорогу. Хмуро воззрился на меня жёлтым глазом. От него исходила угроза.

— Я не позволю тебе, Огниша.

— Прочь с дороги, дух, — низко зарычал я. — Нет Огниши. Нет той, кого ты знал. Я ее ненависть, я ее предсмертное желание! Я месть и я погибель! Уйди с дороги и не мешай исполнять то, для чего я создана.

Он не двинулся. Глядел сурово и решительно желтым глазом. В нем не было злобы. А что было, я понять не могла.

— Не позволю, — тихо проговорил он. — Убьешь человека — назад дороги не будет. Вспомни, Огниша, ты бы не причинила никому вреда!

— Какое тебе дело до людей? Почему защищаешь их? Ты ведь тоже нечисть!

— Не людей я защищаю, а твою душу. Сам кого угодно сгублю, но тебе не позволю.

Внутри кипела злоба от его речей. Не хотелось мне ни с кем болтать. Хотелось увидеть страх в глазах людей, напитаться им. Пока ночь ещё стоит. Пока сила при мне. Я сгребла одежды нечисти в кулаки, придвинулась и прошипела ему в лицо:

— Какой же ты надоедливый, дух! Убирайся с дороги!

И с силой отпихнула, понадеявшись, что он споткнется на корнях и рухнет в грязь. Однако нечисть была куда сильнее и проворнее любого человека. Он лишь пошатнулся — скорее от неожиданности. А потом перехватил мои руки, сжал крепко, что не вырвешься. Сила расползлась от него в стороны, заполнила собой все вокруг. Он давил на меня своей волей, пытался подчинить. И я стала давить в ответ. Рычала и скалилась, не отводя взгляда.

Его спокойное лицо раздражало, а то, что моя воля начала потихоньку уступать, приводило в ярость. Пришлось отступить на полшага. Босые ноги скользили по прелым листьям. Я не могла понять причину его поведения, но понимала, что беловолосый дух гораздо сильнее меня.

Среди вороха бессвязных блеклых воспоминаний вдруг всплыло одно. Я разжала кулаки и опустила голову.

— И ты туда же! Почему все вечно пытаются управлять мной? Даже ты, Лихо…

Давление моментально прекратилось. Дух выпустил мои руки, а на его лице застыла вина.

— Я не хотел… Прости, Огниша.

Я снова подняла на него взгляд, усмехнулась и резко отскочила назад.

— Ха! Повелся?!

Потом с силой оттолкнулась от земли и вспрыгнула на ветку над головой. На первый раз не слишком ловко, но я знала, что могу и лучше. Всё-таки как же приятно скинуть ограничения смертного тела!

— Здесь ты меня не достанешь, надоедливый дух!

Я оттолкнулась и перепрыгнула на другую ветку, ощущая небывалую лёгкость. Теперь тело мое не весило ничего, оно было лишь воспоминанием, сгустком энергии. Вокруг клубилась ночная тьма, я тянула из неё силы, и казалось, что весь мир принадлежит мне.

Дух вдруг с такой же лёгкостью опустился на ветку рядом. Потянулся рукой, но я ловко увернулась и прыгнула к другой ветке, выше. Зацепилась за нее руками, подтянулась. Потом прыгнула снова, дальше и дальше. Движения давались все свободнее. В них появилась грация. Я могла извернуться как угодно и не боясь причинить вред телу. Оно больше не было обузой, но было средством. Теперь оно подчинялось мне, а не я ему.

На краткий миг я забыла обо всем, упиваясь этим небывалым ощущением свободы. Восторгом. Я рассмеялась, перепрыгивая с ветки на ветку. Но дух все время был где-то рядом и не давал сполна насладиться новой силой. Сдаваться я не собиралась.

— Да постой же ты, навья! — крикнул дух, когда мне в очередной раз удалось ускользнуть.

— О-о, уже не Огниша? — усмехнулась я.

— Я не причиню тебе вреда, просто выслушай!

Я обернулась на голос, заметила его за спиной. Но ещё до того, как он опустился на мою ветку, прыгнула по высокой дуге, играючи перевернувшись в воздухе.

— Нет, нет, слушать я согласна лишь крики боли и мольбы о пощаде!

Легонько коснулась ногами края раскидистой хвойной лапы и тут же устремилась к следующей. Она даже не прогнулась подо мной — шелохнулась, словно я всего лишь ветер.

Беловолосый дух все не отставал.

— Твои мысли, твой гнев — это то, что тебе оставили, забрав все остальное. Это не свобода, Огниша. Это не твой выбор.

— Выбор? — Я замерла на миг и обернулась. Нахмурилась. Все это начало надоедать. — Там, на мосту, я сама выбрала не прощать обиды.

Дух тоже остановился напротив, на порядочном расстоянии.

— Не верю. Ты ко всем была добра. Даже к Лихо.

— Ненависть всегда сидела внутри. Просто я хорошо ее скрывала.

— Я знаю, каково тебе сейчас. Со мной было то же. Скоро гнев утихнет, и ты поймёшь, что тебе навязали его. Тебя обратили навьей не по твоей воле, а потому, что того захотел владыка реки.

Я прищурилась, глядя на него сквозь иголки и листья. Жёлтый глаз горел в темноте, и было в этом глазу что-то опасное и противоестественное для нечисти, от чего мое нутро требовало держаться подальше.

— Так вот, что ты делаешь! — зло прошипела я. — Пытаешься задержать меня? Ждёшь рассвета, когда моя власть в Яви иссякнет, лишь бы помешать?! Ты слишком долго соседствовал с людьми и стал похож на них!

Развернувшись, я оттолкнулась и прыгнула, однако дух вдруг в мгновение ока оказался рядом, перехватил меня в прыжке. Мы полетели вниз сквозь ветки и листья, кувыркаясь в воздухе. Почти бесшумно свалились на мох и корни. Дух схватил мои руки и прижал к земле. Сила снова разошлась от него во все стороны, она давила и внушала трепет. Я не могла шевельнуться и не могла отвести взгляд.

— Прости, Огниша, — промолвил дух.

Его волосы касались моего лица, запах сырой земли и хвои пробудил непрошенные воспоминания. Кем он был для меня прежде?

Как будто издалека я услышала свой же тихий голос:

— Кем она была, раз ты так хочешь вернуть ее?

Он улыбнулся.

— Сама знаешь.

А потом вдруг погрузил ладонь в самый центр груди и сжал.

Невыносимая боль пронзила душу. Воспоминания одно за другим обрушились на меня, слишком яркие и слишком много. Он заставил пережить заново все самое худшее, что случилось за столь короткую жизнь. Заставил отбросить скорлупу ненависти и обнажить спрятанные за ней обиды, потери, печаль. Вспомнить горе, которое мне не хотелось вспоминать.

— Способность чувствовать вину делает нас похожими на людей, — раздался тихий голос посреди хаоса мелькающих в сознании картинок. — Вспоминай.

И я вспоминала.

Все то, что пытался отнять у меня бог с головой черного ящера, постепенно выходило из тумана. Фрагменты жизни, наполненные болью, тянули за собой другие, связанные с ними. Одно за другим.

Жизнь, насквозь прошитая разочарованием в самой себе, заправленная острой виной и ворохом несбывшихся надежд.

Лихо выдернул руку из груди. Прошлое затихло, но горечь осталась.

Он больше не держал меня, не давил своей волей, но я все равно не могла подняться. Накрыла глаза рукой. Ледяная горечь текла из глаз, а из груди рвались всхлипы.

В тишине я лежала и ждала, когда же станет легче. Но легче не стало. Тогда я поднялась, откинула с лица волосы.

Лихо сидел рядом. Я посмотрела на него и поняла, что же так пугало меня прежде. Поняла, стоило только вспомнить все, что мы пережили вместе, все, что чувствовала рядом с ним и о чем думала. Надежда в его взгляде. И отчаяние.

— Огниша…

Так вот, что ты пытался сделать.

— Однажды разбитое уже никогда не станет целым, — тихо проговорила я.

А потом двинулась прочь, к краю леса. Уже не было внутри той бушующей ярости, с которой я пробудилась в мире живых. Не было неудержимого желания причинять боль каждому без разбора. Потух огонь, но остался холод. Холод, с которым я увижу страдания всех тех, кто причинил мне зло.

Чуть погодя дух присоединился ко мне, но больше не пытался остановить. В его растрёпанных волосах застряли сухие сосновые иголки и кусочки веток, но он не обращал на них внимания.

— Что ты собираешься делать?

— Сегодня — ничего. Тебе ли не знать, что нечисть не убивает сразу. Мне нужна не смерть, а страх, — равнодушно откликнулась я, глядя перед собой. — Можешь пойти со мной, если хочешь.

— Хочу.

Деревья впереди расступились, открывая вид на укутанное ночной тьмой село. Блеклый лунный свет вычерчивал крыши и столбы, блестел на полях ячменя, словно на поверхности реки. Я видела больше, чем прежде, чувствовала острее, а тьма лишь придавала сил. Ночь стала моим временем. Временем нечисти.

Остановившись у границы, я обернулась к Лихо.

— Что, не попытаешься задержать меня? Неужели, ты наконец сдался?

— Нет. Ты ведь сказала, что сегодня никого не убьешь. Я верю тебе.

— Верить нечисти? — Я усмехнулась и покачала головой. — Сам знаешь, насколько она бывает коварной.

— Другие духи — может быть. Но не ты. От прежней Огниши в тебе осталось больше, чем ты думаешь.

С сомнением хмыкнув, я вновь обернулась к селу. Чернолес по кромке опоясывали заросли крапивы. Люди считали ее обережной травой. На пробу я протянула к ней руку и тут же с шипением отдернула. Крапива жалила нечисть гораздо больнее, чем людей.

Тогда я отошла на шаг, оттолкнулась от земли и по широкой дуге плавно перемахнула через крапиву. Через миг Лихо опустился в траву рядом со мной. Этот короткий прыжок принес отголосок того восторга, с которым я впервые испробовала возможности призрачного тела.

— Быть нечистью не так плохо, как ты описывал, — усмехнулась я.

Вместе мы пошли к селу по высокой траве, которая даже не шуршала под ногами. Только мантия из мха приминала под собой травинки.

— Скоро тебе надоест, поверь.

— И всё-таки не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я отомстила за свою смерть. Даже у богов на этот счёт нет никаких возражений.

— Против мести я ничего не имею. Но первая загубленная жизнь оставит в душе отпечаток. Он расползется как гниль, постепенно поглощая остатки твоей личности, меняя до неузнаваемости. Спустя время ты станешь как те навьи духи, не вспомнишь даже своего имени. Останется неутолимая жажда и злоба ко всему живому. Неужели, ты хочешь этого?

— Но ты-то не стал… таким.

— Когда-то я упивался горем. Искал способы заманивать людей в лес, ночами бродил по поселениям, отмечая дома и случайных прохожих проклятиями, а потом с наслаждением наблюдал, как все хорошее ускользает из их жизней, сменяясь черным отчаянием. Приносить всем вокруг горе — вот, ради чего я жил. И ничего другого мне не хотелось. Однажды мне просто надоело. Но я уже ничего не помнил о себе, и пришлось выстраивать личность заново. Пойми правильно, навья, я не начал любить людей или ценить их жизни. Мне стало… интересно наблюдать за ними, а не только проклинать.

— Играешься с едой?

— Нет, это не то, — хмуро покачал головой Лихо. — Просто я понял, что даже в мире нечисти может быть что-то большее, чем голод и его утоление.

Я ненадолго задумалась, покопалась в себе в поисках ответа. Большее? Нет. Меня интересовала лишь месть.

— Ну, мне нет до этого дела, — отмахнулась я. — Скажи, Лихо, сколько дней прошло с моей смерти?

— День.

— Всего-то? Казалось, я пробыла в Нави не один месяц…

Я подняла к глазам руки, повертела их, только теперь обратив внимание, что мертвенно бледную кожу расчертили темные полосы вен, словно черная кровь по ним текла. Но крови на самом деле не было, сердце не билось. Ногти заострились в когти, подобные когтям Лихо.

— А сильно ли я изменилась? Яр узнает меня в обличьи навьи?

Лихо повернулся ко мне и какое-то время изучал лицо, долго, будто впервые видел.

— Волосы стали темнее. Пропали веснушки. Глаза по-прежнему жёлтые, горят в темноте, как болотные огни. Только прежде они были тёплыми.

— Я всё-таки мертва! Глаза у покойницы теплые разве что на краде.

Я резко рассмеялась, а потом так же резко затихла. Нахмурилась, потому что почуяла человечий дух. Мы поравнялись с первыми избами. Из распахнутых настеж окон с воткнутыми в рамы колючими ветками в ночную прохладу тянулись следы жизненной силы. Она манила, наполняла нутро требовательным голодом. Так манит запах свежего хлеба. Больших усилий стоило не отвлекаться на чужие жизни на пути к той, что задолжала мне.

Просторная изба сотника выросла впереди, и во мне тут же пробудилась уснувшая было злоба. Сами собой сжались кулаки, когти впились в ладони. Волосы зашевелились в потоках силы, витающей вокруг, когда я медленно приблизилась к жилищу.

Словно прутья решетки, в окнах торчали ветки ежевики, а в воздухе все ещё остался запах жженого чертополоха. Глупые людишки. Стая ворон их неслабо напугала, раз они решили обезопасить дом. Но это не поможет. Никакие травы и обереги не защитят от мстительного духа, который желает получить свое.

Пришлось обойти избу, прислушиваясь к запаху чужих жизней внутри, прежде чем я нашла окно в комнату Яромира. Неудивительно, что в таком огромном доме у каждого была своя. Окна украшали резные наличники с обережными символами. Я с силой выдернула одну из досок — она даже не обожгла мне руку — и сбила ею колючую ежевику, освобождая проход. Потом перемахнула через окно и бесшумно опустилась на деревянные половицы.

Ночная тьма щупальцами клубилась вокруг, ненависть ощетинилась холодными иглами. Я медленно двинулась к полку. Яр лежал там, свернувшись клубком и обхватив себя руками. Он не спал, я чувствовала это. Может, услышал шум за окном или почувствовал холод при моем приближении. Открыл глаза, вздрогнул и замер. Лицо исказилось от изумления и ужаса.

— Ог… — сумел сдавленно выдавить он, но следом из приоткрытых губ послышалось только прерывистое дыхание.

Я смотрела на него сквозь свесившиеся на лицо пряди и едва держала себя в руках. Воздух вокруг напитался страхом, и я тянула его, тянула всем телом, нежилась в нем, словно в первых солнечных лучах после затяжных дождей. Страх опьянял. Я наслаждалась им, но этого было мало. Хотелось впиться когтями в его беззащитную глотку. Хотелось услышать мольбы. Я облизнулась, представив себе все это.

Ненависть, готовая выплеснуться наружу, переполняла меня. И я почти подчинилась ей, но…

Но куда приятнее будет растянуть его ужас и отчаяние. Пусть живёт с мыслью, что любой момент может стать для него последним. Пусть страдает. Я не окажу ему такой милости, как быстрая смерть.

Я медленно попятились. Скрыла себя тенями от глаз смертного. А он так и не шелохнулся и взгляда не отвел. Едва смел дышать. Это правильно. Только так и следует встречать ту, которую подло сгубил в угоду самолюбию.

Лихо ждал снаружи, облокотившись о стену. Он одними губами усмехнулся как бы в подтверждение своей правоты, а потом молча двинулся следом.

Край неба, занавешенный тучами и прикрытый необъятными лесами, начал светлеть, возвещая о том, что время нечисти подходит к концу. Ничего. В моём распоряжении будет ещё много, много ночей.