Вороны вещают о смерти

Глава 23. Черная вода

Темно.

Темно — и больше ничего. Ни звуков, ни запахов. Ни ощущений.

Время тянулось бесконечно либо застыло совсем, и я не могла его понять. Не могла определить, сколько прошло: мгновения, дни, годы.

Но вот что-то изменилось. Сверху разлился одинаковый тусклый свет, похожий на туман. Вокруг сложились из тьмы, вытянулись гигантские одинаковые деревья, прямые и высокие. Их верхушки растворялись в тумане на неизвестной высоте. А может, они вообще не заканчивались.

Тишина стояла такая полная, оглушительная. Ни единого шороха. Сердце мое не стучало больше, грудная клетка не поднималась в ритме дыхания. На какой-то миг это вызвало замешательство, даже испуг, но потом в памяти медленно проступили последние мгновения жизни. Теперь всё стало понятно и правильно.

Значит, это и есть Навь?..

Я лежала и смотрела вверх, пока не почувствовала навязчивое желание подняться и идти. Нельзя слишком долго здесь оставаться, а иначе… Ответа не нашлось, была только уверенность.

Я встала и огляделась. Вокруг куда ни глянь простирался лес. Одинаковые гладкие деревья поднимались из темноты и терялись в сумраке. Под ногами пружинила голая черная земля.

Совсем рядом вдруг мрак сгустился, оформился в силуэт. Тени расползлись в стороны, спрятались за спину фигуре, открывая взору знакомые черты.

— Лихо, — прошептала я, и звуки тут же потонули, растаяли, словно сама Навь противилась их существованию. — Почему ты здесь?

— Ох, Огниша, — с сожалением произнес дух, — мне жаль. Мне так жаль. Сможешь ли ты простить меня?

— Все умирают рано или поздно, — безмятежно откликнулась я. — Конец одного — это всегда начало другого. Тебе не за что просить прощения. Мое время пришло, вот и все.

Лихо беззвучно шагнул ко мне. В жёлтом глазу отражалась печаль, но моего отражения в нем не было.

— Я умирать не привык, хоть и привык, что все вокруг умирают. Поэтому мне жаль, Огниша. Жаль, что у тебя было так мало времени.

— Да, мне тоже.

Я опустила голову. Взгляд скользнул по белой рубахе с кружевной накидкой, по расшитому цветами подолу. Вспомнилось, что души переходят в Навь в том, в чем их похоронили, но меня-то некому было хоронить. Из груди вырвался смешок.

— Посмотри, Лихо, — я улыбнулась ему и крутанулась вокруг себя, — у меня самый красивый погребальный наряд.

Он не улыбался. Он грустил, и пусть я отлично понимала, почему, но самой мне грустно не было. Может, совсем немного. Странно, что собственная смерть стала вдруг значить так мало.

Там, в Яви, истекая кровью посреди леса, мне отчаянно не хотелось умирать. Но теперь это стало неважным. Воспоминания и чувства будто притупились. Я знала, что нет смысла жалеть об ушедшей жизни, как нет смысла горевать о каждом прожитом дне. Может, это место так действовало на души? Успокаивало, чтобы те совершили положенный переход, а не остались бродить в поисках возможности вернуться обратно.

— Нужно идти, — сказала я Лихо и развернулась. Казалось, голос, который слышно только мне, направляет, зовёт меня.

Дух неслышно пошел рядом.

— Ты права. Долго оставаться на этой стороне не следует. Я провожу тебя. Хочу увериться, что перейдешь Калинов мост.

— Вряд ли предки на той стороне мне сильно обрадуются, — пошутила я. — Только бы отца увидеть и сестрицу Зоряну, а остальных я даже и не помню.

— Говорят, там гораздо лучше, чем в Яви. Вечное лето, диковинные сады и бесконечные пиры. Тебе не придется больше работать в поле.

Дух печально улыбнулся уголком рта. Я взглянула на него и вдруг поняла, что больше никогда его не увижу. Ни через десять лет, ни через сотню. Когда-нибудь увижу всех тех, кого знала при жизни: матушку, подруг и соседей. Но Лихо не умрет. Не перейдет по мосту на ту сторону.

Я взяла его за руку и остановилась напротив. Хотелось сказать ему, как много он для меня сделал. Сказать, что не жалею ни о чем. Сказать…

Но нужные слова никак не давались.

— Спасибо тебе, Лихо, — наконец вымолвила я. — За то, что был рядом.

Несколько мгновений он безмолвно глядел мне в глаза. Потом склонился и коснулся губами лба. Щемящая тоска растеклась внутри. Тоска холоднее остывшего сердца и темнее безлунной ночи.

Нужно было идти дальше. Что-то все настойчивее тянуло меня, звало. С сожалением пришлось отстраниться. Мы продолжили путь сквозь погруженный в полутьму тихий лес, одинаковый и бесконечный, куда ни глянь.

Но вот деревья впереди расступились внезапно, и взору открылась ровная полоса земли, а за ней бурные черные воды реки Смородины. Она кипела, стреляла брызгами и билась о берег совершенно бесшумно. Волны поблескивали в бледном свете, льющемся сверху, а другой берег скрывал густой туман. Ровный край леса, свободная полоса земли и река удалялись в одну и другую сторону, только темно-красный мост выделялся ярким пятном посреди тусклой одинаковости.

У границы леса Лихо остановился.

— Дальше мне не пройти. Но я побуду здесь ещё немного. Река… — Он нахмурился, глядя на бурлящую жидкую тьму. — Река будет говорить с тобой. Не слушай. Не верь. Помни, что душа твоя чиста, и богам не в чем тебя упрекнуть.

— Да, — откликнулась я с улыбкой. — На том берегу ждёт меня новое начало. Может, я скоро вернусь в Явь человеком, а может, попрошу у Морены перерождения в берегиню, чтобы хоть после смерти принести людям что-то хорошее.

— Если так, то мы ещё увидимся, — тоже улыбнулся дух.

Я в последний раз взглянула на его острое пепельное лицо, на длинные седые волосы и ямочки на щеках. На завораживающий жёлтый глаз, так похожий на одинокий болотный огонек посреди ночного леса.

— Прощай, Лихо.

Развернулась и оставила его позади.

Не спеша я пересекла темную полосу земли и остановилась у моста. Берег здесь уходил вниз крутым обрывом. Черная вода плескалась в нескольких шагах, она словно кипела, но жара не было. Смородина — река забвения. Темница для душ, которые не смогли заслужить право переправиться на тот берег.

Затылком я вдруг почувствовала чей-то взгляд. Живо развернулась с уверенностью, что теперь я на берегу не одна.

Передо мной стояла женщина. Высокая и статная, настоящая красавица. Бледное как снег лицо обрамляли длинные черные волосы. Голову украшал высокий белый венец, расшитый синими камнями, а рясны спускались до самых ключиц. Достойные царицы богатые одежды цвета ночного неба развевались в потоках ветра, которого не было на самом деле. А темные, завораживающие глаза, казалось, глядели в самую душу. В руке она держала серебристый серп.

— Морена… — прошептала я в изумлении.

Богиня утонченно улыбнулась одними губами, потом молниеносно выхватила из тьмы что-то невидимое, резанула серпом. На миг я различили блеснувшую в тусклом свете нить, что выходила из моей груди и тянулась в лес, откуда я недавно пришла. Как только лезвие серпа рассекло нить, она растворилась в темноте, а я почувствовала лёгкость. Не осталось ничего, что бы связывало меня с прежней жизнью.

— Дитя, — ласково заговорила Морена приятным глубоким голосом, бархатистым, как ночная тьма, — твой путь в мире живых окончен. Сейчас ты у границы. На том берегу мое царство. Готова ли ты оставить Явь и прежнюю жизнь в воспоминаниях?

— Готова.

— Готова ли ты двигаться дальше?

— Готова.

Морена все с той же застывшей на бледных губах полуулыбкой взмахнула рукой.

— Перед тобой Калинов мост. Он испытание, и он же проход. Коль сможешь пройти по мосту — дам тебе выбор, каким путем идти: в долине Предков остаться, бродить по просторам Нави, возродиться ли человеком снова, или обратиться духом. Если же груз пережитого окажется слишком велик или черно сердце, проход не откроется перед тобой. Избавься от страхов и сожалений, от горечи и обиды и ступай с благодарностью в новую жизнь. А я буду ждать тебя на той стороне моста.

Морена по-матерински нежно погладила меня по щеке и растворилась в темноте, словно ворох подхваченных ветром снежинок.

Я проследила, как погасли последние следы богини Смерти, и повернулась к мосту. Страха и сожалений не было. Воспоминания о жизни словно бы покрылись непрозрачной пеленой, притупились, как нечто давнее. Ничто не вызывало в душе ярких эмоций. Так что я уверенно ступила на мост, глядя вперёд, туда, где противоположный конец его сходился в точку и прятался в густом тумане.

Калинов мост висел над рекой без каких-либо опор. Просто уложенные поверх темноты доски тусклого красного цвета, будто их пропитала кровь. Перил тоже не было, но я не боялась упасть.

Я шла вперёд легко и спокойно, будто тропа проходила не над пропастью с черной кипящей водой, а по знакомому с детства лесу. Вот уже несколько десятков шагов остались позади, а конца моста все ещё не было видно. Стало казаться, что это либо я топчусь на месте, либо мост постоянно удлиняется, растягивается в ответ на каждый мой шаг. Что ж, никто и не ожидал, что пойти по нему будет просто.

Вдруг появился ветер. Несильный, он лишь слегка трепал подол рубахи. А вместе с ветром появились сомнения. Странные, навязчивые мысли, совершенно бесполезные и незначительные, но почему-то их не удавалось выкинуть из головы.

Ступай с благодарностью.

Почему Морена это сказала? Кому и за что следует быть благодарной? Родителям? Богам? Почему-то ответ на вопрос казался невероятно важным, но я никак не могла его найти. Не было никакой благодарности.

Послышался шепот в дуновениях ветра. Я нахмурилась, ускорила шаг. Не следовало к нему прислушиваться.

Но чем дальше я продвигалась, тем отчётливее становился шепот. В полнейшей тишине, лишённой всех прочих звуков, шепот слышался так ясно, словно звучал прямо у меня в голове. И не слушать его уже не получалось.

Почему тебя заставляют забыть? Почему ты ничего не чувствуешь?

Я изо всех сил постаралась выбросить новые вопросы из головы. Неважно, попыталась убедить себя я. Прошлое не имеет значения, и незачем в нем копаться.

Если оно не имеет значения, почему его хотят отобрать?

Меня ждёт новая жизнь на том берегу реки. Я все равно скоро забуду прошлую.

Хочешь сказать, твоя жизнь ничего не стоила? Ничего не значила?

Я закрыла уши ладонями, но это не помогло. Ведь голос в голове был моим собственным.

Сомнения расползлись как плесень. И чем больше я пыталась ни о чем не думать, тем хуже получалось. Как назло в голову лезли самые неприятные моменты жизни. До боли, до зубовного скрежета хотелось знать: так кому же всё-таки быть благодарной?

Вспомни друзей. Ты никогда не давала повода усомниться в себе. И чем они отплатили за доброту?

— Ничего страшного, — прошептала я самой себе, или реке, или темноте вокруг. Не важно кому, главное, чтобы поверили в то, во что я сама уже не верила. — Это я виновата, что у меня не осталось друзей, и больше никто.

Но как же всё-таки неприятно было слышать колкости и насмешки, которые даже не пытались скрыть. Они всегда считали меня странной. Может, им нужен был повод, чтобы отделаться от меня?

Вспомни мать. Вспомни, как ты заботилась о ней. Делала, что она велит. Но ей вечно было мало. Она всегда считала тебя худшей из трех дочерей. Всегда стыдилась тебя.

— Неправда, — снова прошептала я. — Она делала что могла, пока жизнь ее не стала невыносимой. Я разочаровала ее. Это лишь моя вина.

Да, ты всегда ищешь оправдание чужим поступкам. Тебе проще свалить все на себя, чем признать, что мир был не так уж добр.

Затаенная глубоко обида вдруг выплеснулась, как вода из переполненного сосуда. В воспоминаниях пронеслись все ее несправедливые упрёки, которые я послушно терпела. Матушка никогда не хотела меня слушать и не могла понять. Хотела только избавиться поскорее от обузы, пока я не стала слишком своевольной и не натворила непоправимого. Она продала меня, как продают непослушную лошадь, когда надоедает с ней возиться. Скинула проблему с плеч, вместо того чтобы попытаться понять. Разве не должна быть материнская любовь безусловной? Была ли вообще эта любовь?

Вспомни смерть. Разве ты заслужила такую?

Быть убитой просто из-за того, что какой-то парень не захотел отпускать то, что уже считал своей собственностью. Как же глупо. Как несправедливо. Яромир отнял у меня десятки лет. Отнял саму возможность стать свободной. Счастливой. Горечь, которую принесла эта мысль, заставила холодные слезы течь по холодным щекам.

— Нет. Не заслужила.

Ветер усилился. Теперь он мог подхватить тяжёлые косы, шевелил увешанные жемчугом рясны. Подол и широкие рукава хлопали беззвучно в его потоках, мешая идти. Все медленнее и медленнее я продвигалась вперёд, а конца Калинова моста все не видно, и я уже не была уверена, что хочу до него добраться.

Ветер сорвал с подбородка слезинки и сбросил их в реку. Я невольно глянула вниз и едва не потеряла равновесие. Черная стремнина бурлила и пенилась прямо подо мной, а берегов не видать, ни одного, ни второго. Упасть туда — верная смерть. Если бы я уже не была мертва.

Подстрелили, как оленя на охоте, и оставили гнить. Ни погребения, ни тризны. Почему ты должна забыть это? Почему должна простить?

Я остановилась. Ненависть плескалась внутри, такая же черная, как воды реки Смородины. Такой ненависти я прежде ни к кому не испытывала. Всегда спокойная и понимающая Огниша не может злиться. Я думала, что если буду добра к людям, то и они будут добры ко мне. Не затевала драк, не отвечала грубостью на грубость, не лицемерила и не распускала сплетни. Жила так, как завещали боги. Единственное, чего мне хотелось: немного свободы. Но получила я лишь насмешки, предательство и две стрелы в спину.

Такова, значит, награда за мирную жизнь? Это за нее мне нужно быть благодарной?

Кто-то другой постоянно решал за тебя, как жить, как умереть, — шептала река моим голосом. — Может, пришло время стать свободной?

Ветер поднялся такой сильный, что я едва держалась на ногах. Понимала, что все эти мысли и разговор с пустотой не принесут ничего хорошего. Они лишь отдаляют меня от цели… От очередного навязанного выбора, который сделал давным-давно кто-то другой.

Река же не навязывала свою истину. Она лишь помогла вспомнить то, что я и так знала.

Пришло время воздать по заслугам, Огниша.

Я сделала шаг. Он дался тяжело и медленно, будто приходилось пробираться по тягучей болотной жиже. Потом ещё один, просто из упрямства, хотя и так уже поняла, что испытание Калинова моста оказалось мне не по плечу.

Пришло время измениться.

Я опустилась на колени. Слезы обиды и разочарования текли по щекам, падали на сжатые до боли кулаки и кроваво-красные доски. Стало страшно от осознания, что теперь ждёт меня.

А потом стало все равно.

Мост вдруг в один миг рассыпался подо мной алыми снежинками, и я полетела вниз. Через пару растянутых до бесконечности мгновений черные воды сомкнулись над головой. Я ничего не чувствовала: ни холода, ни жара, ни того, как вода заполняет пустые легкие. Что-то тянуло меня вниз, и я не пыталась сопротивляться. Медленно погружалась ниже и ниже, к самому дну реки, пока сознание не заволокло чернотой.

Все прочее было похоже на бред во время лихорадки. Сознание прояснялось на редкие мгновения и выхватывало из происходящего отдельные куски. Я словно спала и никак не могла проснуться. Словно видела один из тех снов, которые приносят необъяснимый страх. Они быстро забываются, а тревога остаётся, хоть и никак не получается вспомнить, что же так напугало.

Понимала я ещё меньше, чем видела.

Бог, которого прежде не знала. Бог, полный ненависти, и его полное ненависти царство.

Пришло время измениться, — шептал он.

Голова черного ящера, туловище человека и хвост вместо ног.

Я была глиной и камнем, а он творцом. Я была куском металла, а он кузнецом. Он лепил, менял форму, откалывал по кусочку и жёг ледяным огнем. С каждым куском, с каждой крохой душа становилась все меньше и меньше. Каждый удар его молота забирал частичку прежней меня. Пока я не забыла, кем была раньше. Пока не осталось ничего лишнего.

Только жгучая злоба.