Вороны вещают о смерти

Глава 16. Колдовские глаза

В сосновом бору стоял особенный аромат. Густой, смолистый от нагретой солнцем коры, и терпкий. Сухая рыжая хвоя устилала землю, сквозь нее пробивались редкие низкие травы и крупные узловатые корни. Первые ветки начинались довольно высоко, и потому бор казался просторным и светлым.

Как у любого леса, у него тоже был свой хозяин. Я достала из корзины кусочек хлеба, слегка присыпанный солью — ее у нас осталось немного и она была довольно дорогой, но всякий знает, что лучше откупиться от лешего хорошим лакомством, чем терпеть его злые шутки. Оставила хлеб в корнях сосны и огляделась.

Искала я недавно поваленное дерево.

Несколько дней прошло с тех пор, как мы лишились коровы. Теперь ни молока свежего не было, ни яиц — оставшиеся куры неслись раз в три дня, а то и реже. И погребок наш почти опустел. Немного орехов, кое-какая крупа, сушеные грибы и тыква — вот и все, чем мы с матушкой питались теперь. Хорошо хоть лето на дворе. В лесах и полях растет много съедобной зелени, ягоды зреют и грибы вот-вот пойдут.

В сосновый бор я пришла заготовить кору для хлеба. Приметила подходящее дерево — не слишком старое, иначе кора жёсткая будет, без мхов и лишайника. Ножом подцепила темные пластинки верхнего слоя коры. Они отходят легко. А прямо под ними ещё один слой, луб, тонкий и мягкий. Чтобы достать его, нужно прорезать остаток коры до самой древесины. Это дело не быстрое.

После небольшие кусочки коры надо будет высушить до хруста в остывающей печи и истолочь в ступке в муку. Жаль только, из одной сосновой муки хлеб не испечешь — а то не надо было бы в полях работать.

Плетёная корзина наполнялась медленно. Я работала, погруженная в мысли, под тонкий щебет птиц и скрипы высоких сосен, едва заметно шевелящих ветвями. И было так легко и спокойно. Наверно, впервые со смерти сестры.

За спиной вдруг треснула ветка. Обернувшись, я заметила за деревьями Яромира с луком и колчаном стрел. Вряд ли он случайно оказался неподалеку. Приблизившись, глянул на кору, которую я собирала. На загорелом лице промелькнуло что-то очень похожее на жалость, которую он постарался скрыть за приветливой улыбкой.

— Как ты, Огниша? Помощь нужна?

Эта его жалость не слишком пришлась по душе, но он хотя бы презрения не выказывал. Я почувствовала себя неловко, как и всегда в его присутствии, однако улыбнулась в ответ.

— С корой-то? Уже почти закончила.

Яромир тихонько выдохнул. Наверно, ожидал враждебности, без которой в последнее время не обходился ни один наш разговор.

— Давно тебя в селе не видели. На костер не ходишь, с друзьями в бабки не играешь. Может, тебя обидел кто?

— Просто дела были, — отмахнулась я, а он придвинулся на шаг и тихо, вкрадчиво протянул:

— Дела… в Чернолесе?

Бледная улыбка тут же сошла с моего лица. Я настороженно прищурилась в ожидании и попыталась сообразить, когда он мог меня видеть.

Яромир усмехнулся в ответ на мою реакцию и легкомысленно пожал плечами.

— Слушай, я пришел не упрекать тебя, а просто поговорить. Я только хочу понять, что происходит. У меня тут с собой мед есть, будешь?

Юноша отвязал от колчана небольшой пузатый мех, поставил лук со стрелами в корнях дерева, а сам уселся на землю и похлопал рукой рядом с собой.

Помедлив немного, я вогнала нож в изрядно ободранный ствол и опустилась напротив. Яромир протянул мне мех, а когда я покачала головой, сам сделал несколько глотков. Вздохнул.

— Ты как-то изменилась за последнее время, Огниша. Явно же что-то происходит. Что бы ни было, можешь сказать мне, а я подумаю, как помочь.

Я пожала плечами и постаралась, чтобы голос не звучал грубо:

— Не знаю, что ты хочешь услышать. Все меняются.

— Да, но почему-то обо всех не шепчутся так, как о тебе.

— Шепчутся?

Он снова протянул мне мех. Я глянула на него с сомнением, но сделала глоток. Сладкий напиток приятно растекся по горлу и оставил на языке ягодный привкус.

Яромир обратил ко мне серьезное лицо.

— Друзья заметили, что ты вдруг отдалилась. Прячешься ото всех, прямо как твоя матушка Горица. Все в одиночку по полям бродишь, и в лес, вон, одна пошла.

— Что с того?

— Нехорошо это. Надо хоть иногда в люди выходить, а то начнут судачить, будто ты заболела или что-то скрываешь.

Он с вопросом приподнял бровь и сделал ещё глоток. А я шумно вздохнула. Скрывать раздражение становилось все сложнее.

— Моя сестра умерла недавно. Куры передохли и корова. Кто-то проклясть нашу семью пытался. Как думаешь, хочется мне веселиться, в бабки играть и песни петь у костра?

Яромир отложил мех и подался вперёд. Прищурился.

— Так ты поэтому в Чернолес ходишь?

— Кто это сказал тебе?

— Никто. Сам видел.

— Ты что, следишь за мной? — нахмурилась я, на что он смущённо улыбнулся:

— Я просто хотел узнать, где ты вечно пропадаешь, вот и подкараулил однажды… — Потом лицо его сделалось жестким. — Ты что, колдуешь, Огниша? Хочешь разузнать, кто на вас порчу навёл? Или надеешься клад найти, чтобы вы с матушкой смогли к зиме запастись?

Я снова вздохнула, опустив глаза. Что сказать ему? Это не худшее, о чем можно было бы подумать, видя, как кто-то свободно ходит по Чернолесу. Но правду рассказывать я не собиралась, хоть и стало бы от этого легче.

— У меня много забот, Яр. А ты тут со своими глупостями…

Я собралась было уйти, но Яромир крепко ухватил меня за руку, не давая подняться. Его лицо оказалось прямо напротив моего, так что поневоле пришлось заглянуть в голубые глаза. Снова в их холодных глубинах показалось что-то пугающее, отталкивающее.

— Послушай, — мягко проговорил он, чуть ослабив хватку, — я о тебе забочусь. — Он нащупал вторую мою руку, сжал в горячей ладони. — Знаешь же, как это опасно. В такие неспокойные времена люди всякое могут подумать.

— Это уже мое дело, — терпеливо ответила я. — Придет время, я обо всем расскажу. Но не теперь.

— Время? Как бы не стало однажды слишком поздно.

— О чем это ты?

— Да так. Скажи ещё вот что. — Он чуть крепче сжал руки, чтобы не дать мне уйти. Взгляд стал серьезный и немного отчаянный. — Я никак в толк не возьму… Думаю, мучаюсь, но не понимаю: что я тебе такого сделал, что ты и смотреть на меня не хочешь? На прошлого Купалу мы отличную ночь провели, да и потом… Когда замуж тебя звал, никак не думал, что ты откажешь. Кто-то другой тебе понравился?

В горле вдруг пересохло, а сердце тревожно забилось чаще. Я отвела взгляд и хрипло выдавила:

— Мне нечего тебе сказать, Яр.

— Ладно. Тогда просто послушай. — Голос его стал низким и хриплым, даже злым. — Если б знал с самого начала, что ты все мои мысли займешь, никогда б с тобой не связался. Парни уже шутят надо мной, мол, приворожила. Да я бы и сам подумал на ворожбу. Но нет. Иначе мы бы давно свадьбу сыграли. А ты все избегаешь меня, подарки не принимаешь. Так что это, Огниша? Как мне быть, скажи, если я ни на кого другого смотреть не могу?

Мои руки мелко задрожали от волнения. Губы словно ссохлись. Хотела бы я знать, что ответить, как утешить его.

— Яр…

— Думаешь, мне это нравится? — с яростью выплюнул он. — Думаешь, я не прекратил бы таскаться за тобой, если б мог? Не хочу больше видеть тебя во снах! Не хочу каждую девицу с тобой сравнивать! Думать, какой была бы жизнь… Сделай с этим что-нибудь, Огниша! Видишь, я даже не могу плохого о тебе подумать, хотя и видел тебя в Чернолесе.

Он затих. Ярость сменилась отчаянием. Долго глядел на меня в ожидании, будто и правда думал, что я могу что-то исправить. Сжимал горячими руками мои холодные. Мы были так близко, что я слышала громкий и быстрый стук его сердца, видела, как трепещет жилка на шее. Сидела неподвижно и никак не могла подобрать слов.

— А может, — тихо заговорил он, глядя прямо в глаза, — ты и есть колдунья? Глаза у тебя такие… жёлтые… колдовские…

Потом вдруг наклонился и поцеловал. В первый миг я растерялась от неожиданности. Попыталась отстраниться, выдернуть руки из его крепкой хватки, но он лишь сильнее сжал. Повернула голову в сторону, а мысли будто опустели, и я не могла ни о чем думать, только чувствовала на щеке его горячее дыхание и цепкие пальцы на запястьях, которые уже до боли впивались в кожу.

За его спиной вдруг появилась тень — я едва успела заметить ее краем глаза — а в следующий миг Яромир уже извивался в стальной хватке, цеплялся за серую руку с черными пальцами, что сомкнулась на его шее.

Лихо одной рукой поднял вверх юношу и с силой впечатал в ствол ближайшего дерева. Яромир задергал ногами в поисках опоры. Он яростно колотил по серой руке, царапал ногтями, пытался дотянуться до противника. А Лихо мрачно и неподвижно наблюдал, как тот хрипит. Его жёлтый глаз горел ненавистью. И в этот момент он больше походил на нечисть, чем когда-либо прежде.

Я сидела на земле и не могла отвести взгляд. В душе боролись противоречивые чувства. Лишь когда Яромир стал слабеть, я опомнилась и вскочила, дотронулась до серой холодной руки.

— Не нужно.

Лихо взглянул на меня. На какой-то миг показалось, что не послушает, не ослабит хватку. Но он все же разжал пальцы — Яромир соскользнул на землю, согнулся и закашлялся. Лихо молча стоял над ним, наблюдал. Его лицо было спокойным, лишь глаз слегка прищурен, однако явственно ощущалась исходящая от него угроза. Казалось, он заполняет собой все пространство.

Отдышавшись, Яромир вскинул на него голову с вызовом во взгляде. Нащупал стрелы, выпавшие из колчана, схватил одну и стремительно вогнал ее в грудь Лихо. Я дернулась в его сторону, но слишком поздно. Прикрыла рот ладонями и уставилась круглыми от ужаса глазами на стрелу.

Яромир самодовольно усмехнулся.

Лихо даже не вздрогнул. С тем же каменным выражением он схватил юношу за руку, заставив выпустить стрелу. Ухмылка сползла с лица Яромира. Тихо, угрожающе Лихо проговорил:

— Знаешь, кто я?

Юноша перевел взгляд со стрелы на серое лицо Лихо, на меня и снова на Лихо. На побелевшем лице отразилось осознание.

— Знаешь, — кивнул он с ядовитой усмешкой. — Чую твой страх. Это правильно. Меня нужно бояться. Стоит мне лишь захотеть — прокляну твою семью и заставлю смотреть, как все, кого ты любишь, медленно умирают в муках, умоляя избавить их от страданий. Стоит мне лишь захотеть — остаток дней ты проведешь в нищите и ужасе, и каждую ночь во снах будешь видеть лица своих родных, искривленные болью, гниющие заживо. — Каждое слово было как удар тяжёлого топора. Острое, неотвратимое. Оно глубоко врезалось в разум, и не оставалось сомнений, что дух способен на все. — Так что не смей прикасаться к ней. И не попадайся мне больше на глаза. Понимаешь, человек? Теперь ты в моей власти.

Яромир молча взирал на духа. Он выглядел не на шутку перепуганным, часто дышал, будто не хватало воздуха. Однако постепенно страх затмила ненависть. Он с яростью вырвал руку из хватки Лихо — тот позволил ему вырваться — отступил на несколько шагов и обернулся ко мне. Прошипел:

— Так вот, зачем ты ходишь в Чернолес. Предпочла своим друзьям нежить?

— Пожалуйста, Яр. Уходи, — с досадой пробормотала я.

— Посмотрим. Когда все узнают, что ты водишься с духами, когда отвернутся от тебя и станут обходить стороной, когда ни одна душа не захочет говорить с тобой, кроме меня — тогда и посмотрим. Может, только тогда ты наконец поймёшь…

Он одарил меня долгим, пронзительным взглядом, в котором было молчаливое обещание, подобрал лук и стрелы с земли и собрался было развернуться, но Лихо ухватил его за плечо, приковывая к месту.

— Только попробуй рот раскрыть — и твоя мать первой узнает, что такое настоящее горе.

Яромир кинул на него взгляд, полный упрямой ненависти. Пытался показать, что не боится, но все же видно было, как напряжены его руки, как подгибаются колени. Он презрительно фыркнул, дёрнул плечом и тяжёлой угловатой походкой поспешил прочь.

Пустившееся вскачь сердце понемногу успокаивалось. Много злых слов наговорил мне Яромир. На запястьях до сих пор пульсировали следы его пальцев. Но я не могла злиться. Не могла, хоть запоздалое осознание того, что могло бы произойти и едва не произошло, больно грызлось внутри. Я чувствовала его отчаяние — и было в нем что-то неправильное. Что-то гораздо сильнее его, что управляло им, а он не мог сопротивляться.

Я глядела ему вслед с жалостью. С беспомощной растерянностью, потому что хотела бы помочь, но не знала как.

— Как ты, Огниша? — заговорил Лихо, а в голосе слышалось сожаление. — Прости, я… долго не мог понять, стоит ли вмешаться. В тебе нет ненависти и нет отвращения. Это сбивает с толку.

Я обернулась. Дух стоял в паре шагов от меня, такой же, как и всегда. Больше не чувствовалось той тяжёлой давящей энергии, пугающей силы, способной заставить любого трястись от страха. Покопавшись внутри, вдруг поняла, что этот новый Лихо вызывает во мне лишь восхищение. И это противоречило здравому смыслу.

— Спасибо, Лихо… Да, я и сама ничего не понимаю, — растерянно призналась я. — Это так странно и глупо, и немного льстит — накрепко засесть в чьих-то мыслях… — Снова взглянула в сторону, где скрылся Яромир. Никак не удавалось поверить в реальность происходящего. — Это так глупо…

Вырвался нервный смешок. Он перерос в тихий безрадостный смех, похожий больше на плач. Я провела по лицу ладонями и судорожно вздохнула, а потом повернулась к Лихо.

— Почему ты здесь? Думала, ты не можешь покинуть пределы Чернолеса.

— Могу ненадолго. Просто не хочу с людьми встречаться.

Взгляд соскользнул с его лица и остановился на торчащей из груди стреле. Она пробила насквозь мантию и вошла до середины древка прямо по центру. Крови не было видно. Вряд ли Лихо может навредить подобная мелочь, но я все же уточнила:

— Не больно?

Лихо выдернул стрелу из груди, будто нитку из рубахи. А на ее месте не осталось и следа. Сжал в ладони — древко с хрустом переломилось пополам и полетело в траву.

— Я ведь дух, — одними губами усмехнулся он. — Как только ни пытались убить меня люди, колдуны и волхвы, и другая нечисть — так и не нашли способа.

— Ладно. Хорошо. — От осознания, что, будь на месте Лихо живой человек, Яромир все равно попытался бы его убить, сделалось тревожно. — Не видела прежде Яромира таким… Как думаешь, можно ли это как-то исправить? Есть ли травы и обряды, способные сделать так, чтобы он разлюбил меня?

Лихо помрачнел. Глянул, прищурившись, туда, где за деревьями пряталось село.

— Это не любовь, Огниша. Одержимость. Не мне судить об отношениях между людьми, но даже я вижу здесь нечто неправильное. Такое действительно бывает, когда совершают приворот.

— Но я ничего подобного не делала! Зачем бы?

— Я и не говорил такого. Не думаю, что травы тут помогут. Но если хочешь, могу убить его, чтобы не докучал тебе.

Серое, каменное лицо духа не выражало ничего, и не было сомнений, что он говорит серьезно. Я лишь тяжело вздохнула.

— Не нужно. Он ведь не сделал ничего плохого.

— Пока не сделал. А если все же расскажет кому-то о тебе, обо мне и Чернолесе?

Хотелось бы ответить, что не расскажет. Безопасность семьи должна стоять превыше глупой мести. Но после недавнего я уже не была уверена, что знаю Яромира. Что-то всегда пугало в нем — а я предпочитала думать, что это страх перед неизбежным будущим.

Если тайну все равно не удастся сохранить, пусть лучше о ней узнают на моих условиях.

Я подняла решительный взгляд на Лихо и ответила:

— Расскажу первая. Пожалуй, пора уже открыть правду. Может, люди немного успокоятся, как и говорил старейшина. А я смогу помогать им открыто. Не придется вырезать ночами на чужих столбах обереги, бормотать Слово для защиты, оглядываясь по сторонам, будто бормочу проклятия. Всем станет легче — и мне, и им.

— Тогда ты подвергнешь себя опасности, — хмуро возразил Лихо.

Конечно, об этом я тоже думала. И не было варианта, при котором никто ничем не рисковал. Пожала плечами:

— Ничего. Если суждено раньше срока отправиться в объятия Морены, то лучше уж пусть люди считают меня жертвой, а не колдуньей.

Лихо прищурился, негромко и с нажимом напомнил:

— Можно оставить все как есть. Достаточно лишь одной смерти.

Я качнула головой.

— Это не выход.

Между нами повисло тяжёлое молчание. Лихо с неодобрением глядел на меня, но я была уверена, что поймет. Ведь всегда понимал. В конце концов он прикрыл жёлтый глаз, морщинка между бровей разгладилась, лицо стало отрешенным.

— Пожалуй, юнец в чем-то и прав… — Он длинно выдохнул и серьезно взглянул в глаза. — Не следует тебе ходить в Чернолес и не следует никому рассказывать. Помнишь, что случилось с той обвиненной женщиной? Даже несмотря на заверения вашего старейшины, ей не поверили. Могут не поверить и тебе. — Дух отступил на шаг и полушепотом добавил: — Достаточно бед я принес в твою жизнь. Не приходи больше в Чернолес.

Несколько мгновений я растерянно моргала, потому что не могла поверить услышанному. Нахмурилась.

— Ты не можешь мне запретить.

— Так будет лучше, поверь, Огниша.

— Нет! Я с самого начала была готова к тому, что люди могут не так понять меня. И мне все равно.

— А мне нет.

Взгляд его был непреклонен, но я не теряла надежды его переубедить.

— А как же мое обучение волхованию? Вот-вот начало что-то получаться! Я не могу сейчас все бросить! Без дара белого таленца…

— Он не принес тебе ничего хорошего. Знаю, ты не откажешься от мечты помогать людям, поэтому сделаю этот выбор за тебя. Сейчас это слишком опасно.

— Но в лесу я чувствую себя в гораздо большей безопасности!

— Зря, — глухо проговорил дух. — Лихо сто́ит бояться. Лихо не может защитить, не может принести ничего хорошего, лишь беды да горести.

— Неправда. Я знаю, что неправда.

Я протянула к нему руку — показать, что не боюсь, что ничего не изменилось, но он сделал ещё шаг назад. В голосе появилась сталь:

— Ты знаешь меня пару седмиц. А десятки, сотни лет до этого я проклинал каждого встречного без разбора. Убивал, чтобы насытиться горем. Насылал хворь на целые деревни, упивался чужими слезами. Сегодня ты видела лишь тень того, кем я являюсь на самом деле. Я мог бы сломать шею того юнца как соломинку — и ничего не почувствовать. Вот, кто такой Лихо.

За каждым словом крылась печаль. Я видела ее отголоски в жёлтом глазу. Пытался напугать меня, оттолкнуть? Невозмутимо я откликнулась:

— Мне все равно. Разве не видишь этого в моем сердце?

— Именно поэтому я и хочу уберечь тебя.

Захлестнула обида. Понимание, что он не изменит решение. В последней, отчаянной попытке я шагнула к нему, вскинула умоляющий взгляд.

— Нет, Лихо, пожалуйста! Не лишай меня единственного шанса побыть собой только из-за страха перед тем, чего может и не случиться.

Он с грустью вздохнул, медленно и осторожно провел холодными пальцами по моей щеке.

— Прости. Мне правда жаль. Хотел бы я, чтобы мы были свободны от чужих предрассудков и собственных проклятий. Но свободы нет. Придется принять правила. Прощай, Огниша.

Лихо опустил голову и побрел прочь. Скоро его силуэт растаял в тени деревьев. Я долго глядела вслед, лелея крохотную надежду, что передумает и вернётся.

А потом выдернула нож из поваленной сосны и подцепила новый кусочек коры.