Вороны вещают о смерти

Глава 14. Новое всегда страшит

Как ни старалась, веселиться вместе со всеми не получалось. Я уже отведала и крепкого меда, и браги, но тяжёлые мысли все не желали покидать голову. Кажется, стало лишь хуже. Шутка ли: услышать, как собственная мать обвиняет в смерти родной сестры?!

Народ скоро начал кидать косые взгляды на мое хмурое лицо, поэтому просидела до момента, когда уход не покажется неуважением, и поискала глазами матушку. Она тоже была не слишком весела.

— Я ухожу.

— Уходи, — бросила она, не оборачиваясь.

Снова кольнула обида. Казалось, за последнее время я уже привыкла к ее холодности и отстранённости, а иногда и тихой злости, к ее не всегда справедливым укорам, но сегодня… Все это просто выбило из колеи.

— Сама доберешься до дома?

— Тут останусь до утра. Подожду, пока догорит костер. Соберу хотя бы пепел своей дочери.

Горе слышалось в ее голосе. Горе и бессильная ярость. Отчасти я понимала ее. Иногда проще пережить что-то, когда есть кого обвинить. Оставалось надеяться, что скоро это пройдет, и она не взаправду злится на меня. А ещё надеяться, что злиться не на что. Хотелось утешить ее и побыть рядом, но я знала, что она всегда предпочтет пережить горе в одиночку, чем поделиться им с кем-то, пусть даже с дочерью. Поэтому я оставила ее в покое и побрела прочь.

Голова гудела от шума чужих голосов, натянуто-веселых и хмельных, от дыма костров и от выпитого меда. Короткая прогулка до дома не помогла избавиться ни от звона в ушах, ни от тянущего чувства вины, ни от липкого беспокойства.

Я шла по колено в траве, совсем позабыв о том, что не стоит портить единственное праздничное платье. Сняла платок и очелье, и пряди свободно рассыпались по плечам и спине. Все равно ведь никто не видит. Ветер шелестел в кронах, пели сверчки, и где-то далеко кричали ночные птицы. Мир остался прежним, и все шло своим чередом, но почему-то теперь он казался мне чужим. Равнодушным и бесцветным.

Я остановилась на дворе перед входом в избу, бросила скомканный головной убор на лавку. Совсем не хотелось идти туда. Дышать затхлостью и соломой. Лежать, глядя в потолок в ожидании сна, который все равно не подарит успокоения, а лишь пробудит новую безотчетную тревогу. С почти болезненным удовольствием вспомнилась ночь, когда я впервые попробовала белый таленц. Сон на мягком ароматном мху в окружении деревьев — живых, а не рассохшихся бревен избы.

Вспомнился и Лихо, и древний дуб, в котором расположилось его убежище. Пожалуй, там мне было бы гораздо спокойнее, чем дома.

Я даже сделала пару шагов к лесу, но потом застыла в сомнениях. Стоит ли идти? Матушка и так уже достаточно сердится. К тому же, ее слова о нечисти зародили смуту в сердце. Мне нужны были ответы — любые, пусть даже самая болезненная правда. Но все же я никак не решалась сдвинуться с места.

Тихий двор, полосу бурьяна за оградой и первые деревья очерчивал тусклый свет луны. Вдруг во тьме между стволами зажглись огни. Крохотные, желтовато-оранжевые. Они появились из чащи и закружили у самой кромки Чернолеса. Через несколько мгновений я различила фигуру, темную и почти невидимую во мраке. Болотные огни вились вокруг, высвечивая то седые пряди, то зелёную мантию.

На душе вдруг стало тепло. Не настолько, чтобы забыть печали и обиды, но все же чуточку легче. Ноги сами понесли вперёд, между рядами чахлых посадок, по высокой колючей траве. Я остановилась в нескольких шагах у границы леса.

Напротив неподвижно стоял Лихо. Он не улыбался. Лицо его было печальным, полным сочувствия. Молча мы смотрели друг на друга, а потом он медленно, несмело протянул ко мне руку. Тонкие черные пальцы, едва видимые в окружающей тьме, зависли в ожидании, а я вдруг явственно почувствовала необходимость прикоснуться к ним, сжать в ладони и поверить, что не одна. А ещё знала, этого мне будет мало.

Глаза почему-то наполнились слезами. Совсем не хотелось показывать их. Я быстро преодолела оставшееся расстояние, обняла его и уткнулась лбом в плечо. Почувствовала через миг, как смыкаются осторожные руки Лихо на спине. Как он прикоснулся холодной щекой к моей макушке. Так трепетно и аккуратно, словно я была хрупкой маленькой птичкой.

Мы долго стояли в объятиях друг друга, холодных и теплых одновременно. Вокруг медленно танцевали огни под музыку ветра. Я тихо плакала, а он гладил по спине и волосам нежными пальцами. От него пахло лесом и сырой землёй, и сам он казался лесом. Это успокаивало.

— Что произошло, Огниша? — спросил Лихо, когда я перестала всхлипывать. — Неужели, тот мальчик?..

— Сестра, — выдохнула я, не поднимая головы от его плеча. — Моя старшая сестра.

— Мне жаль…

Он чуть крепче сомкнул объятия, и все вокруг снова замерло, погрузилось в тишину. Хотелось провести так всю ночь. В надежде, что боль отступит перед чем-то иным. Но я знала, что сколько бы времени ни прошло, она вернётся вновь.

— А почему ты здесь? — спросила хрипло и приглушённо.

Лихо печально вздохнул — его грудь поднялась и опустилась под моей щекой, и можно было даже услышать тихий стук сердца.

— Я почуял смерть прошлой ночью, и потом скорбь. Узнал твою среди многих.

Одной рукой он обнимал меня за плечи, а другой гладил по волосам. А мне в этот момент не нужно было ничего больше, только знать, что есть кто-то рядом. Кто-то надёжный и чуткий, кто понимает мою боль и готов разделить ее.

Но как бы ни хотелось, пришлось оторваться от мягкой мантии Лихо и его холодной груди. Разлепить уставшие глаза. Со вздохом я сказала:

— Хочу спросить кое-о-чем, но давай отойдем подальше. Нельзя, чтобы меня увидели здесь.

Лихо отступил на шаг, спрятал руки под мантией. Вместе мы отправились вглубь леса, а путь освещали болотные огни.

— Мне тут матушка сказала… — слова застряли в горле при одном воспоминании о случившемся. Пришлось сделать усилие, чтобы голос не дрожал. — Сказала, что я виновата. Сказала, что проклятие непросто снять. Вдруг… вдруг мальчик должен был умереть, но я вмешалась в судьбу, и за это расплатилась его мать? Забрала проклятие? — Я вскинула на него требовательный, отчаянный взгляд. Одновременно желала услышать ответ и боялась его. — Это правда, Лихо?

Он долго молчал. Так долго, что поутихшее внутри беспокойство снова расцвело. В молчании и был ответ, которого я так боялась. Пришлось до боли закусить губу и заставить себя дышать глубоко, лишь бы задавить подступающие слезы.

— Такое могло произойти, — наконец откликнулся Лихо. Слова давались ему с трудом, он тщательно их подбирал. — Но ты здесь ни при чем. Порча всегда цепляется к ослабленному человеку. Сначала это был мальчик. Раз он поправился, тебе удалось снять с него зло. Как ты это сделала?

— Я сказала над ним Слово в осиновой роще и омыла солёной водой. Потом сделала заговор над отваром из полыни, коры ивы и листьев сирени, чтобы помочь быстрее справиться с болезнью.

— Там был ещё кто-то в роще? Сестра?

— Сестра…

Он снова замолчал, и осознание свалилось на меня, словно груда тяжёлых камней.

— Значит, матушка права… — прошептала с окончательной, безнадежной уверенностью. — Я просто глупая девчонка. Полезла в чужие дела, толком не разобравшись. Без понимания, как работают проклятия и заговоры. Понадеялась на случай — и вот…

— Не вини себя. Это неправильно.

— Это честно! Я ведь… я…

— Нет, Огниша. — Он остановился напротив. Лицо было серьезное и хмурое, а в голосе такая же неоспоримая убежденность. И сожаление. — Если кого и стоит винить — то меня. Лихо приносит беду. Не зря люди боятся. Не нужно было показываться тебе на глаза. Так много времени прошло, что я стал забывать, как это опасно. Мне захотелось того, чего никогда не получу. Раз за разом я выходил к тебе, прекрасно зная, чем это может кончиться.

Я ответила ему таким же серьезным взглядом.

— То, что происходит в селе — подклады, смерти, болезни — началось давно. Может, год назад, не знаю. Но точно знаю, что все то же самое пришлось бы мне пережить, даже если бы мы не встретились.

Лихо приподнял уголки губ в печальной улыбке.

— Ты слишком добра, Огниша. Я не заслуживаю этого. За все, что сделал от начала своего существования…

— Нет, Лихо, — твердо возразила я. — Мне ты не сделал ничего дурного. Я ведь хорошо понимаю людей и вижу, что ты лучше всех их.

— Людей. Но я — нечисть.

— Это не мешает разглядеть там, внутри, — я легонько дотронулась до его груди, — кое-что очень человеческое. Твою душу. И я думаю, что доброта и понимание — самая малость среди того, что ты заслуживаешь, Лихо.

Он долго смотрел мне в глаза. Лицо застыло, и я не знала, было ли это удивление, благодарность, а может беспомощность. Потом вдруг накрыл мою руку холодными ладонями, поднес к губам и осторожно, едва ощутимо поцеловал. Щеки тут же полыхнули жаром, сердце затрепетало, а по телу разошлась мучительно-сладкая дрожь.

— Благодарю, — улыбнулся Лихо, вновь поднимая на меня взгляд. — Твои слова… Наверно, не стоит упоминать, что мне прежде не говорили подобного. И, наверно, не стоит говорить, что я растерян и счастлив одновременно. Стоит уйти, пока ещё можно. Потому что рядом с тобой я забываю, кто я. — Он выпустил мою руку и прошептал, вложив в слова невыразимую боль: — Я нечисть, Огниша. Ничто этого не изменит.

Я потупилась. Может, и прав Лихо. Стоило послушаться его с самого начала, когда впервые встретились. Молча собрать свой болотник, не задавать глупых вопросов и не приходить больше в Чернолес. Тогда я не помогла бы Младу, но сестра, возможно, осталась бы жива. Вместе с остальными я тыкала бы пальцем в Томиру с криком “колдунья”. Никогда не услышала бы голосов трав и шёпота земли.

Нет, такой путь выглядит куда печальнее.

Я решительно вскинула голову и выпалила на одном дыхании:

— Нет в этом ничего плохого — забыть ненадолго обо всем прочем. Ведь и я забываю. Мир никуда не денется, если мы помечтаем немного о другой жизни. Я совсем не жалею, что мы встретились. Ты открыл мне нечто новое в этом мире, недоступное для других людей. Может, это глупо, но я ведь всегда хотела быть особенной. Когда прихожу сюда — единственная из людей, — и когда чувствую силу дара, кажется, что так оно и есть. Сейчас только это и делает меня счастливой. Кажется, что там, за пределами леса, нет настоящей жизни, а лишь затянувшийся тяжкий сон. Плохо ли это? Мне все равно. — Отдышавшись немного, уже куда тише добавила: — Поэтому, Лихо, не уходи.

В ожидании ответа, с надеждой, что поймет меня правильно, я воззрилась на Лихо. Дух, казалось, не ожидал услышать подобное. Он удивлённо приподнял брови, задумался на несколько мгновений. Гладкое, словно камень, серое лицо осветила улыбка.

— И я рад, что мы встретились.

Самая искренняя и теплая в мире улыбка, но с неизменным послевкусием печали. Она завораживала.

Хотелось запомнить этот момент. Ямочки на щеках и лучистые морщинки у жёлтого глаза. Острый подбородок и точёные скулы. Размашистый шрам, почти всегда скрытый за седыми прядями. Болотные огни кружат рядом, кидают пятна теплого света на его кожу и волосы, сверкают бликами в глазах. Пришло вдруг осознание. Чувство, которое я усиленно прятала в глубинах души, скрывала под слоями искусных отговорок и сомнений. Чувство, которое не оставляет места предрассудкам и заглушает голос разума. Чувство, которому я, наконец, нашла название.

Это нахлынувшее откровение будоражило и пугало, как страшит все новое. И к нему я оказалась не готова. Требовалось время, чтобы принять его. Возможно, много времени.

— Я бы… я хотела остаться здесь. Можно? — смущённо отведя взгляд, проговорила я. — Дома последнее время так плохо спится, тяжело. А здесь как будто спокойнее…

— Конечно, — откликнулся Лихо и махнул рукой. — Идём, провожу тебя к старому дубу.

Болотные огни тут же потянулись цепочкой в чащу, будто понимали его слова, или, может, подчинялись его воле. Мы шли в густом мраке и почти полной тишине. Сегодня навьих духов почему-то не было видно. Лес казался странно пустым и тихим без их неумолчного шёпота. Только ухали совы да сосны скрипели.

Прежде я редко бывала по ночам в лесах — разве что на Купалу вместе с толпой подружек и друзей. Ночной лес всегда внушал навязчивый страх. Пугал каждый шорох, и чудилось, будто в тенях притаилось что-то, вот-вот готовое накинуться и утянуть в Навь. Теперь же, в присутствии Лихо, эти страхи исчезли.

— При нашей первой встрече ты прогнал духов, — задумчиво припомнила я. — Они боятся тебя? Почему?

— Боятся. У старших духов есть власть над младшими. Да и моя сила… Стоит лишь пожелать, и одним касанием я могу вернуть им всю боль, горечь и страх, что они испытывали перед смертью.

— Но я думала, что нечисть и без того обречена проживать свои кошмары снова и снова. Ведь страшная смерть и есть причина, по которой душа умершего не может перейти на ту сторону.

— Это так, — согласно кивнул Лихо. — Поначалу возрожденная нечисть помнит лишь свою боль, ею движет ненависть и желание отомстить. Причем неважно, обидчику или случайному человеку. Но со временем все угасает. Навьи духи забывают свою жизнь, они просто делают то, к чему привыкли. В них уже мало что остаётся. И очень просто пустой сосуд наполнить болью.

Я слушала с большим интересом. Такого не расскажут старики своим внукам перед сном, не поведают друзья у костра. Люди про нечисть знают самую малость, и у меня было много вопросов.

— А почему ты не… — Я замялась, подбирая слова. Не хотелось случайно обидеть Лихо неосторожным словом. — Ну, ты ведь совсем на них не похож.

Дух нахмурился и нехотя, медленно отозвался:

— Похож больше, чем ты думаешь. Тоже была во мне злоба, и тоже я мстил каждому живому. Не слишком приятная история, которую совсем не хочется вспоминать. — Потом мрачно добавил, рассеянно глядя перед собой: — Но вот, что я тебе скажу, Огниша. Что-то происходит с душами там, на границе Нави. Я видел мост и реку. Видел, как люди пытались перейти ее, но падали в воду. А когда выходили снова на этот берег, прежними они уже не были.

От того, как он это сказал, пробежал холодок по спине. Это был страх перед неизвестностью. Значит, и нечисть не все знает о мире Нави.

Я облизнула вдруг пересохшие губы. Вспомнились многочисленные обряды, которым народ испокон веков следует во время погребения. И то, как я упорно не желала веселиться вместе с остальными.

— А моя сестра ведь…

— Думаю, ей легко дастся переход, — заверил Лихо. — Не беспокойся о ней. Перевоплощение в нечисть — это редкое явление.

Оставшийся путь мы преодолели в молчании.

Скоро впереди показался раскидистый дуб со свисающими с ветвей пучками лишайника. Как и в прошлый раз, Лихо откинул слой мха, скрывающий расщелину от посторонних глаз. Огни проскользнули в полость первыми, я же застыла у входа в нерешительности.

— Располагайся, — улыбнулся Лихо, видно, истолковав по-своему. — Я не потревожу твой сон.

— Но как же ты? Места хватит нам обоим, — сказала я прежде, чем успела подумать.

Но вот слова обрели форму, а с ней и смысл, который я совсем не желала вкладывать. В смущении я попыталась быстро сообразить, как бы сгладить ситуацию, однако слова застряли в горле.

Лихо качнул головой. Благодарение богам, что понял меня правильно.

— Во сне человек теряет защиту перед злой волей. Я лучше побуду на расстоянии. — Он скинул с плеч мшистую мантию и протянул мне. — Вот. Если хочешь. Кажется, в ней живут какие-то жучки.

Я тихо рассмеялась и прижала к себе живую мантию.

— Жучками меня не напугать. Спасибо, Лихо.

Он тоже улыбнулся на прощание. Совсем скоро его фигура слилась с окружающей темнотой, а я осталась наедине с болотными огнями. Закуталась в мантию и устроилась на мягком зелёном покрывале, все ещё смущенная и немного растроганная.