Волшебная луна

Глава 26

Я поворачиваюсь к двери, и в тот же миг она распахивается настежь. А поскольку это не какая-нибудь автоматическая дверь в супермаркете, я понимаю это в том смысле, что мне позволено войти.

Шагнув через порог, оказываюсь в просторном вестибюле, залитом теплым, ослепительно ярким светом. Потоки мерцающего сияния, как и везде в Летней стране, льются словно сразу отовсюду и пронизывают все углы и закоулочки, так что не остается ни единой тени. Я иду вперед между рядами белых мраморных колонн в древнегреческом стиле. За длинными деревянными столами сидят монахи в строгом облачении, рядом с ними — жрецы, раввины, шаманы и другие искатели истины. Все они вглядываются в хрустальные шары и расчерченные мистическими знаками таблички, внимательно изучая возникающие при этом образы.

Я останавливаюсь в нерешительности. Не будет слишком невежливо подойти и спросить, как мне найти Хроники Акаши? Здесь такая тишина и все так погружены в свои занятия… Не хочется отрывать людей от дела.

Я иду дальше, мимо великолепных статуй из чистейшего белого мрамора, и оказываюсь в обширном, пышно украшенном зале, который напоминает итальянские кафедральные соборы (по крайней мере, те, что я видела на фотографиях). Такой же сводчатый потолок, в окнах — витражи, а на стенах — фрески такой необыкновенной красоты, что самому Микеланджело прослезиться впору.

Я стою в центре зала, запрокинув голову, и поворачиваюсь кругом, пока все не начинает плыть. Невозможно все рассмотреть, а я и так уже много времени потратила. Зажмурившись, вспоминаю совет Роми: надо пожелать, чтобы сделалось то, что тебе нужно. Я прошу, чтобы меня провели туда, где находятся ответы на мои вопросы потом открываю глаза — и пожалуйста, передо мною длинный коридор.

Свет здесь не такой яркий — скорее, мягкое сияние Я иду вперед, хотя понятия не имею, куда. Под ноги ложится чудесной красоты персидская дорожка, уходящая в бесконечность. Я веду рукой по стене, покрытой иероглифами, задеваю пальцами резные изображения, и тут же истории, которые они рассказывают, разворачиваются у меня в голове, я читаю их на ощупь — своего рода телепатический Брайль.

И вдруг, без всякого предупреждения, я оказываюсь у входа в еще один прекрасный зал. Только он прекрасен по-другому — не росписями и резными украшениями, а строгой, безупречной простотой.

Зал круглый, стены в нем гладкие и блестящие. Поначалу они кажутся просто белыми, но, рассмотрев их поближе, я понимаю, что все ни в коем случае не «просто». Это истинно белый цвет, белизна в чистейшем своем значении. Такой оттенок может получиться, только если смешать все цвета спектра, создавая высший из всех цветов — свет, как нас учили на уроках рисования. С потолка свисает целая гроздь призм: тысячи кристаллов прекрасно ограненного хрусталя, все они сверкают и переливаются, рассыпая калейдоскоп цветных бликов. Больше в зале ничего нет, кроме одинокой мраморной скамьи, которая выглядит удивительно теплой и уютной, что вообще-то камню совсем не свойственно.

Я сажусь на эту скамью, сложив руки на коленях, а там, где я вошла, стена смыкается. Ни щелочки не остается, словно и не было никакого коридора.

Но мне не страшно. Вроде я в ловушке, в комнате без выхода, а чувствую себя в полной безопасности. Так мирно, и словно кто-то обо мне заботится. Как будто сама комната меня опекает, укачивает в сильных, надежных объятиях.

Я делаю глубокий вдох и загадываю желание — узнать ответы на все свои вопросы. Тут же передо мной возникает хрустальный экран и зависает в воздухе, дожидаясь моей следующей просьбы.

Ответ почти в моих руках, но сам вопрос внезапно изменился.

И вместо того, чтобы спросить: «Что случилось с Дейменом и как мне это исправить?» — я произношу мысленно: «Покажи все то, что мне необходимо знать о Деймене».

Может, у меня не будет другой возможности узнать о неведомом прошлом Деймена, которое он упорно отказывается обсуждать. Я старательно убеждаю себя, что спрашиваю вовсе не из праздного любопытства, я ищу решение задачи, и любая полученная информация может мне пригодиться… К тому же, если я не достойна знать об этом, то мне ничего и не покажут. Так почему бы не спросить?

Едва мысль оформляется у меня в голове, хрусталь начинает издавать негромкое гудение. Он вибрирует от потока энергии, а на его поверхности проступает изображение, подробное, словно на экране телевизора высокой четкости.

Я вижу тесную, загроможденную всевозможными предметами мастерскую. Окна затянуты тяжелой темной тканью, по стенам горят свечи. Маленький Деймен, лет трех, не больше, в простой коричневой тунике ниже колен, сидит за столом, на котором кипят какие-то жидкости в сосудах, лежат кучки камней, теснятся жестянки с разноцветными порошками, ступки и пестики, сушеные травы и склянки с красящими составами. Отец Деймена окунает перо в чернильницу и записывает какими-то хитрыми знаками результаты сегодняшней работы, время от времени останавливаясь и заглядывая в книгу, на обложке которой виднеются слова «Фичино Корпус герметикум»[1], а Деймен, подражая отцу, выводит каракули на обрывке бумаги.

И такой он очаровательный — ангелочек с пухлыми щеками, так трогательно темные волосы падают на безошибочно узнаваемые дейменовские глаза, а сзади кудряшки вьются по нежной детской шейке… Я не могу удержаться и невольно тянусь к нему. Все кажется таким реальным, таким близким — вот-вот дотронешься. Мне судится, что я могу оказаться там, рядом с Дейменом, в его мире.

Но как только мой палец приближается к поверхности, хрусталь накаляется. От него веет невыносимым жаром, и я отдергиваю руку. Кожа вздувается волдырем и мгновенно вновь исцеляется. Предупреждение понятно: смотреть — смотри, а руками не трогай.

Изображение ускоренно прокручивается, и вот уже Деймену исполняется десять лет, Этот важный день отмечен угощением и сластями, а вечером — походом в отцовскую мастерскую. Общего между отцом и сыном — не только темные кудри, оливковая гладкая кожа и красивый квадратный подбородок, их объединяют еще и страстные поиски алхимической субстанции, которая позволит превращать свинец в золото, мало того, продлить жизнь на неограниченный срок — знаменитого философского камня.

Они привычно берутся за работу. Деймен растирает в ступке травы, аккуратно отмеривает соли, масла, разноцветные жидкости и минералы, а его отец добавляет полученные ингредиенты в кипящие сосуды. При этом он подробно объясняет каждое свое действие.

— Наша цель — научиться превращать одно в другое. Болезнь — в здоровье, старость — в молодость, свинец — в золото. Вполне возможно получить и бессмертие. Все создано из одного первоэлемента. Если нам удастся выделить этот основополагающий элемент, из него можно сотворить все, что угодно!

Деймен слушает, как зачарованный, ловит каждое слово, хотя и слышал все это раньше много раз. Они говорят по-итальянски, я этот язык никогда не учила, а почему-то понимаю каждое слово.

Отец Деймена называет каждый ингредиент, прежде чем добавить его в сосуд, а последний из них откладывает в сторону. По его мнению, странного вида трава окажет более магическое действие, если вначале дать эликсиру настояться в течение трех дней.

Перелив непрозрачную ярко-красную жидкость в небольшой стеклянный флакон, Деймен закрывает его пробкой и убирает в потайной шкафчик. Когда отец с сыном уже заканчивают прибирать в мастерской, появляется матушка Деймена — красавица с молочно-белой кожей, в платье простого покроя из муарового шелка, лицо обрамляют золотистые локоны, а сзади волосы убраны в маленький чепчик. Она зовет их ужинать, и в каждом ее слове, в каждом жесте светится любовь — в том, как она улыбается мужу и как смотрит на Деймена. В их одинаковых темных глазах ясно отражается душа.

И тут в мастерскую врываются трое смуглых мужчин. Они набрасываются на отца, требуя эликсир, а мать успевает втолкнуть сына в потайной шкафчик и приказывает молчать, ни в коем случае не издавать ни звука.

Он сидит, скорчившись, в темном сыром закутке, выглядывая в дырочку на месте выпавшего сучка. На его глазах незнакомцы громят мастерскую отца, дело всей его жизни. Отец отдает им свои записи, но это его не спасает. Алхимика и его жену убивают, а Деймен, дрожа всем телом, беспомощно смотрит на это.

Я сижу на мраморной скамье, в голове все плывет в животе сплетается тугой узел. Я чувствую все, что чувствовал тогда Деймен, всю бурю эмоций, все отчаяние. В глазах расплывается из-за его слез, мое горячее, рваное дыхание неотличимо от его. В эту минуту мы — одно, соединенные невообразимым горем.

Оба мы потеряли родных людей.

И оба считаем себя виноватыми.

Он промывает их раны, ухаживает за мертвыми телами, веря, что через три дня добавит последний ингредиент — ту самую странного вида травку — и вернет родителей к жизни. А на третий день соседи, заметив запах, находят его свернувшимся в комочек возле трупов с флаконом эликсира, намертво зажатым в руке.

Деймен вырывается, в отчаянии хватает сушеную траву и бросает ее в эликсир. Он обязательно хочет вылить снадобье в рот мертвецам, но соседи оттаскивают его.

Решив, что Деймен занимается колдовством, его отдают под опеку церкви. Несчастного ребенка, раздавленного горем, оторванного от всего, что было в его жизни знакомого и родного, мучают церковники, дабы изгнать из него дьявола.

Он страдает молча, год за годом — пока в приюте не появляется Трина. Деймен, к тому времени сильный, красивый четырнадцатилетний юноша, поражен ее обликом, огненно-рыжими волосами, изумрудно-зелеными глазами, алебастровой кожей… От нее глаз невозможно отвести.

Мне становится трудно дышать. Я вижу, как сближаются Деймен и Трина, как они берегут и защищают друг друга. Зачем только я попросила показать мне все это? Я поступила необдуманно, попросту глупо! Она уже умерла и больше не представляет угрозы, а все равно невыносимо смотреть, как Деймен попадает под ее чары.

Он лечит ее раны, полученные от церковников, бережно и деликатно ухаживает за ней, отказываясь признаваться, что его влечет к ней, лишь бы только уберечь ее спасти, помочь сбежать. И этот день наступает раньше, чем ожидалось. Во Флоренции свирепствует чума — ужасная Черная смерть, она уже убила миллионы людей, превратив их в сплошную массу раздутых, усыпанных гнойниками тел.

Деймен беспомощно смотрит, как умирают дети в приюте, и только когда болезнь настигает его подругу, он снова берется за исследования, начатые отцом. Восстанавливает эликсир, к которому много лет назад поклялся не прикасаться, потому что из-за этого зелья лишился всего, что было ему дорого. Но выбора нет, и он поит снадобьем Трину, а остаток разделяет между собой и оставшимися еще в живых сиротами из приюта Он хочет всего лишь справиться с болезнью, не подозревая, что получит бессмертие.

Обретя непонятные им самим способности и не слушая стоны умирающих святош, сироты разбредаются кто куда. Они возвращаются на улицы Флоренции и мародерствуют, обирая трупы, а Деймен и Трина одержимы одной мыслью — отомстить троим незнакомцам которые убили родителей Деймена. В конце концов их удается выследить. Оказывается, без последнего ингредиента они не сумели защититься от чумы и сейчас уже при смерти.

Деймен дожидается, пока они умрут, и нарочно дразнит, обещая излечить, хотя совершенно не намерен этого делать. В конце концов негодяи умирают, но долгожданная победа приносит лишь опустошенность. Деймен обретает утешение в объятиях Трины…

Я закрываю глаза, хотя и знаю, что все, от чего я хочу отгородиться, навеки выжжено в них, как бы я ни старалась забыть.

Одно дело — знать, что эти двое были любовниками, расставались и вновь возвращались друг к другу в течение почти шести сотен лет, и совсем другое — видеть, как это происходило.

И еще: ужасно не хочется признавать, но прежний Деймен с его жестокостью, алчностью и неумеренным тщеславием очень похож на нового Деймена — того, что променял меня на Стейшу.

Отсмотрев больше ста лет жизни этих двоих, объединенных неисчерпаемой похотью и жаждой наживы, я уже не хочу видеть, как мы с ним встретились. Зачем мне смотреть на себя-прошлую? Если для этого придется наблюдать еще столетие в том же духе, лучше не надо.

Я закрываю глаза с безмолвной мольбой: «Давайте сразу в конец! Пожалуйста! Не могу больше этого видеть».

На гладкой поверхности хрусталя мелькают размытые образы, они проносятся с такой скоростью, что трудно отличить один от другого. Я лишь мимолетно замечаю Деймена, Трину и прошлые свои воплощения: брюнетку блондинку, рыжую… Все сливается в одно сплошное пятно, ни лица, ни фигуры не узнать, и только глаза всегда знакомые.

Даже когда я, вдруг передумав, прошу показывать помедленнее, образы продолжают сменять друг друга так же стремительно. И вот кульминация — появляется изображение Романа. Изогнув губы в кривой усмешке, он злорадно смотрит на дряхлого и совершенно мертвого Деймена.

А потом…

А потом — ничего.

Пустой и чистый хрусталь.

— Нееет! — Мой крик мечется по комнате. — Пожалуйста, верните изображение! Я не буду больше злиться и ревновать, честное слово! Я все подряд просмотрю, только промотайте еще раз!!!

Но кричу и умоляю я напрасно. Хрустальный экран исчез.

Я оглядываюсь — ищу, кого бы попросить о помощи. Должен же здесь быть какой-нибудь библиотекарь? Нет, я одна в комнате. Роняю голову на руки. Какая же я дура, опять поддалась нелепой мелочной ревности и неуверенности в себе.

Как будто я раньше не знала о Трине! Понимала ведь, что именно увижу. Трусиха несчастная, не выдержала, не смогла перетерпеть, а теперь понятия не имею, как спасать Деймена. И ведать не ведаю, как мы ухитрились прийти от такого чудесного пункта «А» к такому чудовищному пункту «Я».

Ясно одно — во всем виноват Роман. Жалкий результат, я же это и так давно угадала. Каким-то образом он отнял силу Деймена, забрал его бессмертие. И я обязательно должна узнать, если не «зачем», то хотя бы «как».

Потому что знаю наверняка — Деймен не стареет. Он прожил на свете больше шестисот лет, а выглядит как подросток.

Я обхватываю голову руками. Ненавижу себя за мелочность, за малодушие, за тупость. Мерзкая, ничтожная идиотка, сама лишила себя ответов, ради которых притащилась сюда! Отменить бы весь этот сеанс, вернуться, начать все сначала…

— Вернуться не выйдет.

Оборачиваюсь, услышав за спиной голосок Роми и не понимая, как она вошла в комнату. И вдруг оказывается, что я уже не в том чудесном круглом зале, а в вестибюле. Там, где раньше были монахи, жрецы, шаманы и раввины.

— Никогда не следует прокручивать пленку в будущее. Из-за этого теряешь настоящее, а ведь кроме него, по сути, ничего и нет.

Я оглядываюсь. О чем она говорит — о том хрустальном экране или вообще о жизни? А Роми только улыбается.

— Ты как, в порядке?

Пожимаю плечами и отворачиваюсь. Какой смысл объяснять? Она и так наверняка уже знает.

— Не-а. — Девчонка прислонилась к столу и качает головой. — Ничего я не знаю. То, что происходит в этих стенах, твое и только твое. Просто я услышала — ты кричишь, и решила проверить, как тут дела. Вот и все — не больше, не меньше.

— А где твоя вредная двойняшка? — спрашиваю, оглядываясь, не прячется ли Рейн где-нибудь поблизости. Роми с улыбкой делает мне знак идти за ней.

— Она снаружи осталась, приглядывает за твоей подругой.

— Ава тоже здесь? — удивляюсь я.

Странно, почему я так этому обрадовалась — я ведь все еще обижена на Аву за то, что она сбежала и бросила меня.

Роми вместо ответа снова машет рукой и ведет меня к двери.

Ава ждет нас на ступеньках.

— Где вы были? — Мой вопрос звучит скорее как обвинение.

Она пожимает плечами.

— Отвлеклась немного. Здесь все так удивительно! Я…

Она явно ждет, что я оттаю и прощу ее, а поняв, что этого не будет, отводит глаза.

— Как вы сюда пришли? Познакомьтесь, это Роми и Рейн…

Оглядываюсь — а их уже нет.

Ава теребит новенькие, только что материализованные золотые серьги в виде колец.

— Я пожелала найти тебя и оказалась здесь, только внутрь войти не смогла. — Она хмурится, глядя на дверь. — Значит, это и есть тот храм, который ты искала?

Я киваю. Глядя на дорогие туфли Авы и сумочку от известного дизайнера, злюсь все сильнее. Я ее взяла с собой в Летнюю страну, чтобы она помогла мне спасти жизнь любимого человека, а ей только бы по магазинам пробежаться!

— Понимаю, я увлеклась, — отвечает Ава на мои мысли. — Прости! Я готова тебе помочь, если это все еще требуется. Или ты получила ответы, которые искала?

Сжав губы, смотрю в пол.

— У меня, э-э… Случилась небольшая неприятность.

Меня захлестывает стыд, особенно когда я вспоминаю, что в «неприятности» сама же и виновата. — Боюсь, я вернулась в исходную точку, — заканчиваю я, чувствуя себя последним лузером.

— Может быть, я могу помочь?

Ава с улыбкой сжимает мою руку, чтобы показать, что говорит искренне.

Я только пожимаю плечами. Вряд ли она мне поможет.

— Не сдавайся так сразу! В конце концов, мы в Летней стране, а здесь возможно все!

Я понимаю, что она права, но понимаю и еще кое-что другое. Нам будет очень нелегко вернуться обратно, в мир смертных. Придется потрудиться, и очень серьезно, ни на что не отвлекаясь.

Спускаясь по ступенькам, я говорю Аве:

— Ну, кое-что вы можете сделать.