Волчий пастырь. Том 3

Глава 18

В этот раз проснулся я, как показалось, сразу после того как закрыл глаза. Не совсем так – взгляд на часы показал, что полтора часа я все же поспал. Но несмотря на полтора часа отдыха, ощущение «недополученного сна» не уходило. Так бывает, когда из состояния серьезной усталости проваливаешься в сонное утомленное беспамятство, которого категорически не хватает для того, чтобы восстановить силы.

Разбудил меня один из нордлингов команды. Один из тех, чье имя я легко запомнил – «Малыш» Гудмунд. Его сложно было не запомнить – рыжебородый гигант с кулаками, размерами больше чем пивная кружка объемом в имперскую пинту. Ростом и шириной плеч он выделялся даже среди в целом немаленьких нордлингов.

Когда я проморгался и отвел взгляд от циферблата часов, Гудмунд оскалился крупными желтыми зубами. Как будто успокаивая и своей грубой улыбкой говоря, что неожиданное пробуждение – не авральная тревога.

Нордлинг ободряюще потрепал меня по плечу и сунул в руки большую горячую кружку с какао. Довольно странное дружелюбие – для того, кто мог бы наблюдать подобное со стороны. Но для меня подобное отношение уже казалось вполне естественным: я теперь, как и Никлас, как и остальные бойцы-варги, для нордлингов, вернее для отдельно взятой команды траулера, являлся полностью своим.

Тысячелетние традиции – даже рабов и военнопленных принимали в команды драккаров, если во время шторма тем доводилось брать весла в руки. Вот и мы с Никласом и бойцами-варгами за минувшие восемь дней – именно столько, на двое с половиной суток больше от расчетного, ушло у нас на путь от восточной оконечности Айлгвена до берегов варгрийской Арконы, в борьбе с обледенением в понимании нордлингов «взяли весло», спасая и себя и корабль. Причем на борту корабля, опять же в понимании нордлингов, отступали условности субординации – раб ты или король было совершенно неважным, пока все в одной «гребной» команде. Поэтому и будил меня Гудмунд по-панибратски, несмотря на недосягаемую разницу в сословном положении.

Согревая руки кружкой с горячим какао, я прихлебывал напиток, пока рыжебородый великан будил остальные отдыхающие смены. Последнее наше дежурство оказалось на удивление легким – ветер стихал, волны больше не поднимались выше уровня палубы, так что мы буквально отдыхали. Да и сейчас Гудмунд жестом показывал нам всем страховочные пояса не надевать – судя по паре его грубоватых шуточек, нам предстояло «заходить в бухту», причем нужно было сделать это так, чтобы «бухта не зашла в нас». Все это Гудмундом довольно каламбуристо было высказано, так что озвученное выражение «поберечь свою задницу» заиграло сразу несколькими смыслами.

Последним Гудмунд разбудил Кетиля. Причем сделал он это довольно неожиданным способом – если меня, других матросов-нордлингов и бойцов-варгов рыжебородый будил аккуратно, потрясывая за плечо, то Кетиль получил сразу два удара сапогом по ногам. А сапог там такой, что в него я двумя ногами влезу, наверное.

Подобное отношение Кетиля возмутило, и, едва продрав глаза, он вскинулся и принялся выяснять отношение с вахтенным. Думаю, в ином случае могла бы даже начаться драка, но Кетиль был намного ниже – и кричал он на Гудмунда, задрав бороду и глядя снизу вверх.

– Это правда, Имперор? – повернулся вдруг ко мне Гудмунд, обращаясь на варгрийском языке, говоря при этом с жутким акцентом.

– Что? – не понял я вообще ни вопроса, ни способа ко мне обращения.

– Имперор, Кетиль говорит, что когда ты займешь трон, он станет твоим придворным сказителем и поэтому, – пояснил свой вопрос удивленно выглядящий после слов Кетиля Гудмунд.

– Чего… – большого усилия мне стоило не добавить усиливающего вопрос междометия.

– Твой будущий придворный поэт и сказитель, Имперор. Так говорит Кетиль, – пожал плечами рыжебородый.

«Опять брешешь, собака?!» – судя по интонации, спросил он Кетиля, увидев мою недоуменную реакцию. Тот в ответ разразился длинной возмущенной тирадой, вновь задрав бороду и брызгая слюной.

– Почему ты называешь меня императором?

– Прости, – склонил голову Гудмунд. – Правильно называть тебя «гроссо-имперор»?

«Да что ты такое несешь?» – едва было не повысил я голос, но сдержался. Рыжебородый нордлинг-вахтенный между тем громко пожелал Кетилю всего хорошего, даже сделал вид, что демонстративно и презрительно плюнул на него, после чего вышел из кают-компании.

– Кота моего если еще раз вздумаешь валерьянкой поить, руки тебе вырву и в жопу твою засуну, – напоследок на всеобщем языке пообещал Кетилю вернувшийся в дверной проем Гудмунд, после чего действительно ушел.

– Они все уже давно называют тебя императором, мой лорд, – видя мое удивление, негромко произнес Юрай – боец-варг, вместе с которым я оказался в вахтенной команде после того как Никласа «повысили» до дежурного в рубке.

– Почему они меня так называют? – довольно сдержанно поинтересовался я, думая при этом кого и как наказывать за утечку информации. Почему-то перед глазами стояло лицо Кавендиша, язык которого оказался слишком длинным. Но как оказалось, я ошибался и зря на него грешил, потому что Юрай пояснил:

– Лорд Кавендиш безоговорочно признает тебя за лидера, при этом он претендует на титул Единого Короля Северного круга. А Единый король нордлингов всегда признает власть только одного человека – Императора Септиколии. Тиран Фридрих же для лорда Кавендиша, как все знают, теперь не властитель. Поэтому все без исключения нордлинги и сделали вывод, что именно ты – будущий Император. Для них это не тайна, они это даже в пивной обсуждали перед отправлением из Нордхейма.

Мне ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть. Да, похоже, Кавендиш был как никогда прав, когда сказал, что наше положение похоже на нахождение в центре сходящей с горы лавины. Такой подставы от простых мышлением нордлингов, которые массово раскрыли то, что не каждая разведка бы обнаружила оперативно, я совсем не ожидал.

После того как нас разбудил Гудмунд, впервые за долгие дни находящиеся на отдыхе команды не отправлялись на вахту по обколке льда. Наконец-то показалась земля, причем показалась уже давно, пока мы спали. И это событие, которое я с таким нетерпением ждал все восемь дней болтанки, оказалось не столь приятным и волнующим из-за новой информации о моем статусе «имперора» среди нордлингов.

И еще, довольно неожиданно, ко мне прямо сейчас вернулась морская болезнь. Наверное, оттого, что качка перестала быть плавной: если до этого момента траулер равномерно переваливался с носа на корму (позавчера вечером мы сменили курс, и ушла мерзкая боковая качка), то именно сейчас корабль болтало как щепку в бурном потоке. Как очень большую щепку.

Выйдя на палубу, я увидел, что траулер проходит мимо черных насупленных скал, видимых сквозь мутную пелену утреннего тумана. И оглядываясь по сторонам, я понял серьезность положения – траулер заходил в бухту по довольно узкому проливу, в котором волны катились вразнобой, иногда и навстречу друг другу. Качка все сильнее принимала рваный ритм, корпус то и дело утробно гудел вибрацией, когда винты раз за разом показывались из воды.

Если сейчас не дай боги что-то случится с двигателем, или капитан не справится с управлением, или судно просто не выдержит напора волн – нас выкинет на скалы. Поэтому нас Малыш Гудмунд и разбудил, чтобы в случае чего мы были готовы к неприятностям.

Секунды одна за другой складывались в минуты, которые тянулись целую вечность – наш траулер, сражаясь с волнами, буквально метрами выгрызал расстояние, проходя узкое бутылочное горло между двух вытянувшихся в море скальных утесов. На одном из них, на широкой каменистой гряде справа от нас, возвышалась массивная башня маяка, на вершине которого ярко блистал сигнальный огонь. Я было обрадовался, что наконец вижу свет жизни, но один из нордлингов заметил мой взгляд и пояснил, что маяк автоматический. Да, там по идее должен быть смотритель, но работа маяка не говорит о том, что он сейчас там.

Нордлинг ошибся – смотритель на месте был. Как раз сейчас он вышел на смотровую площадку, опоясывающую самый верх башни маяка. Некоторые нордлинги замахали ему руками, что-то приветственно крича. Радость от того, что мы прошли через невероятной силы шторм растопила сердца внешне черствых нордлингов, вызывая неподдельные эмоции. Но радостные крики смолкли, едва начавшись – смотритель маяка двигался не так, как двигается обычный человек. Он передвигался дергано, рвано – словно был куклой под управлением неумелого кукловода, который только учится дергать за ниточки.

Вытянув в нашу сторону руки, смотритель маяка шел и шел вперед, несмотря на то, что путь ему преграждало ограждение смотровой площадки. Он давно в это ограждение уперся, но ноги его продолжали двигаться, а босые ступни скользили по решетчатому полу площадки.

Ограждение было этому так странно ведущему себя человеку чуть выше пояса, и во время очередного скользящего шага на месте он перегнулся через него и рухнул вниз. Без крика, без лишних движений. Несколько мгновений падения и фигура с глухим, донесшимся до нас даже сквозь густой шум волн стуком ударилась о камни и переломанной куклой застыла в расщелине.

Такое неожиданное зрелище серьезно подпортило всем настроение. Не только криков, но и выражений радости больше не было заметно на лицах; варгрийцы вооружились, вновь собравшись в боевые группы по четыре и заняв позиции по разным бортам, свободные от вахты нордлинги притихли.

Стало понятно, что ничего хорошего на берегу нас не ждет.

Траулер между тем заходил все дальше в пролив, продолжая бороться с непокорной стихией. Мы приближались к самому узкому месту и тут начиналось самое сложное. Высокие, разгоняемые ветром волны здесь двигались и сталкивались по непредсказуемой траектории. Так, что иногда пройдя с трудом немного вперед, траулер оказывался отброшен на такое же расстояние назад. Но наш корабль не сдавался, буквально выгрызая себе дорогу среди неровной гребенки тяжелых свинцовых волн.

Через четверть часа такой борьбы я понял, что мы победили. Волнение меньше не стало, но самое узкое место мы миновали, и траулер уже двигался более уверенней. Еще несколько минут, и маяк с самоубившимся смотрителем оказался далеко позади, скрывшись в пелене объявшего берег тумана. Когда мы зашли в бухту, и вовсе сразу стало спокойно – волнение, по сравнению с тем, что било корабль в бутылочном горле бухты, практически прекратилось. Осталась только легкая качка, сейчас даже почти незаметная.

Но радоваться особо было нечему – из утреннего тумана постепенно выплывали очертания города. И открывающаяся взгляду картина мне не сильно нравилась. Город был… замерзший. На всех портовых постройках и кранах, на видимых в тумане домах припортовых жилых кварталов белела изморозь, окрашивая город в призрачные цвета. Город был неживым. Ни света, ни движения; открывшийся взору вид вдруг напомнил мне покрытые белесой пленкой слепые глаза верховного жреца.

Варгрийские всадники, держа наготове артефакторное оружие и готовые к активации щиты, занимали позиции на палубе. Вместе с Никласом мы спустились из рубки и прошли вперед, на возвышении носовой надстройки, наблюдая за выплывающим из туманного марева городом. Никакого движения жизни в нем по-прежнему не наблюдалось. Совсем.

Капитан, как мы заранее условились, лег в дрейф, не приближаясь к пирсам. Этот вариант казался единственным правильным в обстоятельствах, когда на берегу не видно признаков жизни. Даже если нам не сходить здесь на берег, нужно обследовать порт – пополнить запасы провизии, как минимум. Все же дополнительные восемнадцать человек в экипаже нанесли серьезный урон запасам, а выходили из Нордхейма мы в большой спешке, на борту был стандартный для перехода из Нордхейма в Аркону запас провизии.

Около четверти часа мы простояли на рейде, с варгрийцами и Никласом рассматривая и изучая безмолвный город, не наблюдая в нем движения. И после краткого совещания приняли решение спускать шлюпку и отправиться на разведку. Решение приняли, только реализовать не успели – как оказалось, за нами также наблюдали.

Из-за скопления портовых кранов вдруг показался стремительный разрастающийся снежный вихрь, который почти мгновенно вырос до высоты не меньше чем в десяток метров. И качнувшись, магический вихрь отправился по направлению к нашему кораблю, все ускоряясь и ускоряясь. Никлас отреагировал почти мгновенно – сформировав воздушный молот, он отправил его навстречу надвигающейся снежной стене.

Дальнейшее происходило очень быстро, в невероятно стремительном темпе: вихрь, как оказалось, не был направленным именно в нас оружием. Едва достигнув воды, он опал, и пущенный Никласом конструкт пролетел сквозь него безрезультатно. Но созданная кем-то и заключенная в снежном вихре морозная стужа продолжила стремительное движение в нашу сторону – только уже по воде. Поверхность бухты на глазах стремительно застывала ледяной дорогой, устремившейся прямо к нам, к кораблю.

В это же время со скрежетом начал падать один из кранов, опору которого сбил брошенный Никласом воздушный молот. Конструкция под стон сминаемого железа складывалась, по порту разнесся грохот. В это же время снизу, буквально под нашими ногами, также уже скрежетало: выстужающая воду дорога дошла до нашего траулера, заключая его в ледяной плен.

Моментально пропала качка – траулер буквально вморозило в новый, созданный стужей длинный ледяной пирс, протянувшийся от самого грузового причала с кранами. Причем ледяная дорога по мере приближения к кораблю нарастала шириной и объемом – ледяной массив поднялся до самых бортов, встав практически вровень с ними. Часть застывающих, ощерившихся острыми шипами ледяных языков достали даже до нашей носовой площадки. Меня при этом слегка повело – организм, за неделю привыкший к постоянной качке, не сразу понял, что поверхность под ногами теперь твердо-незыблемая. Впрочем, внимание на это я обратил только краем сознания – потому что к кораблю уже мчалась группа тварей.

Гончие. Только не адские, а ледяные гончие. Не меньше трех десятков массивных зверюг, оглашая окрестности стылым воем, стремительно бежали в нашу сторону. Но кроме этой неприятности, неизвестный колдун (или колдуны) продолжал действовать: вихрящийся снег, оставшийся от опавшего конструкта, поднимался ввысь. Кружась десятками небольших смерчей, снег собирался в плотные сгустки, которые очень быстро превращались в острые ледяные стрелы. Не меньше пятидесяти штук, которые – буквально через несколько секунд после того как траулер оказался вморожен в лед, ударили по кораблю, причем ударили одномоментно.

Заскрежетало рвущееся под ледяными глыбами железо – даже выставленный Никласом щит не смог остановить полностью столь массированную атаку. Одновременно захлопали выстрелы – все четыре боевые группы бойцов-варгов, прикрываясь артефакторными щитами-эгидами, уже вели стрельбу. На падающие рядом ледяные глыбы бойцы внимания обращали мало, надеясь на защиту Никласа.

Рассудили бойцы безошибочно и действовали единственно правильно. Природа адских гончих, как и, судя по виду приближающихся к нам ледяных гончих, такова, что стихийные силы, созданные магами конструкты, на них не действуют. Адские гончие, как и кстати и варгрийские волки – варги, иммунны к магии. Убить варга или адскую гончую с помощью магического конструкта нельзя. Вернее, можно, но только опосредственно – скалу, например, обрушить на голову. Так что приближающиеся к нам три десятка гончих для почти любого чародея, волшебника, чернокнижника, мага или колдуна, оставшегося без стрелкового прикрытия или без охраны вооруженных силовыми мечами индигетов – это приговор.

Никласу, впрочем, ничего не грозило – все же на корабле присутствовало сразу шестнадцать варгрийских всадников, все без исключения вооруженные стрелковым оружием с боеприпасами на основе лириума. Хлопали выстрелы, одна за другой ледяные гончие словно натыкались на невидимые препятствия и падали, скользя по бугристому льду в ореоле брызг голубой крови. До корабля, до мертвой зоны перед приподнятым носом, не добежала ни одна демоническая тварь.

Между тем на месте падения крана, откуда совсем недавно поднимался снежный вихрь, поднимался очередной смерч – только уже не ледяной. Варгрийские всадники положились в защите от падающих глыб на Никласа, а он положился в защите от приближающихся гончих на них (ну и немного на меня, приготовившегося к обороне с фламбержем). И не обращая внимания на приближающуюся опасность в виде слаженной атаки тварей, Никлас, не мудрствуя лукаво, просто ударил, даже жахнул по площадям, пытаясь обезвредить неизвестного колдуна, наславшего на нас дыхание стужи.

Созданный им на грузовом пирсе массивный воздушный смерч постепенно сужался, и вскоре послышался звук треснувшего льда, а после до наших ушей донесся инфернальный крик, даже вой. Колдун, или колдуны, умерли – щит не выдержал, и судя по взвихрившемуся и почти сразу схлопнувшемся смерчу, в котором были заметны пятна красных клякс, операторов стужи размотало просто в кровавую кашу.

С трудом держащийся на ногах Никлас без задержек влил в себя дрожащими руками склянку белого лириума, сразу после этого почти мгновенно приходя в себя.

– Неожиданно, – только и прокомментировал он исход такой внезапной схватки. – Что теперь делаем? – обернулся он ко мне.

– Выбираемся из ледяного плена, после посмотрим, – мгновенно выдал я вердикт, переворачивая на пальце перстень и заставляя фламберж разматериализоваться.

С одной стороны, правильным кажется отсюда уходить, раз нас тут встречают подобным образом. Замерзший мертвый город видится весьма опасным, и мысль отправиться туда на разведку не вызывает энтузиазма. С другой стороны, нам определенно необходима информация о том, что вообще происходит.

Нужно узнать, существует ли вообще здесь, в Септиколии, прежний, принадлежащий человеческой цивилизации мир?