Волчий пастырь. Том 3

Глава 10

Из трактира Кавендиш возвращался по лагерю в одиночестве – провожавшая его жрица Фреи исчезла и на глаза больше не показывалась.

Пытаясь собраться осознанием мыслей и чувств, Кавендиш больше двух часов вышагивал по периметру пустого лагеря легиона. А после этого направился туда, куда изначально вечером и шел – в термы. Надеясь, что Рейнара, Ливию и Никласа там не увидит. И еще надеясь, что жрица Фреи ему больше на стойке администратора не встретится.

Так и оказалось: время близилось к полуночи, термы практически пустовали. Практически – в первом зале его встретили две заспанные девушки-массажистки. Почти не обращая на них внимания – Кавендиш так и не вышел из состояния тяжелой задумчивости, он повиновался их словам и движениям, пока его раздевали и разогревали массажем. И пока Кавендиш безмолвно лежал на лавке, ярко чувствовал он только фамильный перстень, который сжимал в кулаке.

«Много крови и мало чести», – сказал ему Рейнар перед тем, как они направились в Северный круг. И он ведь оказался удивительно прав: совсем скоро Кавендишу нужно будет решить, чьи интересы предавать: боевых товарищей по Корпусу или интересы фамилии. Которая от него, как оказалось, не отказалась.

Да, формально Кавендиша по решению Ассамблеи изгнали, но, сжимая в руке перстень, он понимал, что сделано это было во избежание конфликта с Инквизицией. И переданный ему артефакторный перстень Матиаса, обычно принадлежащий наследнику, это подтверждал. И еще косвенно подтверждал слова Дракенсберга о снятии с него обвинений – подтверждал то, что Дом Кавендиш договорился с Инквизицией.

Осознание того, что фамилия от него не отказалось, грело. Но понимание, что совсем скоро нужно будет принять решение, выбирая из двух одинаково плохих вариантов, морозило. И больше всего Кавендиша выбивала из колеи неоднозначность решения – он не мог пойти против боевого братства и клятвы Корпуса. Но не мог он пойти и против фамилии: ведь одно дело от нее отречься, а другое – предать ее интересы.

Устав от массажа и, невиданное дело, совершенно не обращая внимания на привлекательных девушек, Кавендиш их отослал. Окунувшись в бассейн, он направился в кальдарий, где под высокими сводами наполненного паром помещения звонко раздавался стук его деревянных аутентичных сандалий. Бросив захваченную из тепидария простынь на скамейку, Кавендиш сел и прислонился спиной к мрамору стены, уже чувствуя, как по лицу стекают капли пота. Он сейчас был весь в напряжении – изматывающем даже сильнее, чем тяжесть физической работы; голова от мыслей просто гудела.

Густая пелена висела в воздухе, наполняя туманом все помещение. Шипела нагоняющая пар установка, где-то едва слышно капала вода. Но вдруг послышался непонятный посторонний звук, а после Кавендиш уловил движение воздуха. Насторожившись, не меняя позы и не открывая глаз, он через приспущенные веки наблюдал за пеленой пара. В которой проступили очертания высокой женской фигуры в белой накидке. Она появилась не со стороны входа в кальдарий. Тайная дверь? Или… густой пар в помещении напомнил ему о мглистой пелене на Скале закона во время казни старшего трибуна Стефана Лавиолетта.

«Высокая женщина?» – напрягся Кавендиш, по-прежнему сохранявший неподвижность.

– Приветствую тебя, Венсан Кавендиш, – раздался негромкий, но сильный женский голос, глухо звучащий в обволакивающем пару.

Незнакомка вышла из-под густой пелены и остановилась, не подходя вплотную. Руки ее были сложены на груди, под тканью, глухо стягивая укутывающую ее плотную накидку. Это оказалась не северная богиня Смерти, а обычная женщина; Кавендиш медленно выдохнул сквозь зубы, чувствуя, как бьется сердце внутри, едва не выпрыгивая из груди. И вдруг узнав ощущение взгляда: это был тот самый взгляд, который он чувствовал совсем недавно в трактире, взгляд из-под закрывающей лицо вуали.

Сейчас вуали на лице незнакомки не было, и Кавендиш с интересом всмотрелся в широкоскулое лицо женщины – идеал настоящей северной красоты. Волосы ее были стянуты на лбу тонкой диадемой, украшенной яркими сапфирами, а глаза подведены темно-синими стрелками – по последней септиколийской моде Запада. Ей это казалось удивительно к лицу – густая синь сапфиров и подводящих стрелок подчеркивали прозрачную голубизну глаз женщины.

– Здравствуй… – сделал паузу Кавендиш, давая возможность незнакомке представиться.

– Мари-Мадлен Лавиолетт, маркиза Дракенсберг, – приветствовала неожиданная гостья Кавендиша ровным голосом. При этом внимательно его осматривая.

Кавендиш, который совсем недавно испытал приступ иррационального страха, только сейчас понял, что располагается на скамье, внешне вальяжно развалившись, полностью голый. Он хотел было набросить на себя уголок простыни, на которой сидел, но передумал.

– Ты позволишь нарушить твое одиночество? – между тем проговорила Мари-Мадлен, подходя на пару шагов ближе. Кавендиш, не скрывая интереса во взгляде, оглядел столь неожиданную гостью долгим взглядом снизу вверх, задержавшись взглядом на очертаниях крутых бедер, выделяющихся под плотной тканью.

– В термах принято находиться без одежды, – произнес он чуть погодя, подняв взгляд и посмотрев Мари-Мадлен прямо в глаза.

Руки женщины опустились, белая ткань накидки, легко струясь, спала с плеч. Под ней у Мари-Мадлен ничего не было. Короткое движение рукой и накидка полетела на скамью соседнюю с Кавендишем.

– Без одежды. И без украшений, – сняв диадему, Мари-Мадлен положила ее на накидку. Кавендиш при этом невольно наблюдал за тем, как качнулись тяжелые груди женщины, когда она наклонялась. Мари-Мадлен это заметила и выпрямившись, отметила чуть приподнятым в удовлетворенной улыбке уголком рта.

Внимательно глядя на неожиданную гостью, Кавендиш уже явно чувствовал исходящую от нее внутреннюю силу. И если минуту назад его тело было сковано слабостью утомления и напряжения от лихорадочных рассуждений наедине с самим собой, то сейчас он почувствовал все нарастающее возбуждение.

Мари-Мадлен между тем мягкими шагами, как будто бы плывя, подходила все ближе и ближе. С трудом сохраняя ровное дыхание, Кавендиш наблюдал за женщиной, оглядывая притягивающие взгляд изгибы обнаженной фигуры.

Формы неожиданной гостьи были гораздо крупнее, чем у девушек ему нравившихся. Мари-Мадлен Лавиолетт оказалась очень далека от его идеала красоты – Кавендиш больше тяготел к миниатюрным септиколийкам, или горячим смуглым терранкам южных римских провинций; но эта истинная дочь Севера смогла вызвать в нем настоящее желание. Практически неконтролируемое – Кавендиш сейчас с трудом удерживался, чтобы не сбросить с себя оцепенение, не прянуть вперед и не притянуть Мари-Мадлен к себе, уже не скрывая жадного желания.

Это не было следствием ментального воздействия, он бы почувствовал; но каким-то образом эта женщина буквально притягивала взор, а ее притягательная аура погружала мысли, словно в тягучую меловую патоку. И этому притягательному воздействию он сопротивляться не собирался.

Краем сознания при этом Кавендиш совершенно трезво понимал и чувствовал, что дело сейчас не только в красоте (которая еще и не в его вкусе) женщины. Он подозревал искусственное влечение обольщения, но при этом на Мари-Мадлен не было никаких амулетов или татуировок; а сила притяжения, которую он ощущал, казалось сходной с тем, что Кавендиш испытывал во время посещения жриц любви в храмах Исиды. Только сейчас эта сила притяжения была гораздо, гораздо сильнее. Здесь тоже имеет место божественная аура?

Возможно, возможно.

Кавендиш думал обо всем этом по-прежнему краем сознания, отдавшись на волю влечения. Справедливо рассудив, что даже если Мари-Мадлен пришла делать ему очередное предложение, связанное с его судьбой, фамилией, политикой или вообще судьбами всего мира или волей богов, хорошо потрахаться перед этим точно не помешает. Когда еще удастся подержаться за такую поистине божественную задницу и помять такие огромные, идеально-привлекательные и при этом явно ведь видно, что не знавшие вмешательства магической коррекции, натуральные сиськи?

Мари-Мадлен, видя его взгляд, но не подозревая о мыслях, улыбнулась с плохо скрываемым торжеством – она видела, что Кавендиш едва сдерживается на месте. Женщина сделала последний шаг и опустилась перед ним на колени. И наклонившись, начала, как это называется в салонах высшего света Темной стороны Европы, «разговор на языке любви». Начала, вернее, прелюдию к разговору, своеобразное предварительное введение перед погружением в самые глубины беседы, вращающейся в разных ракурсах вокруг главной точки опоры – мысленно про себя проговорил каламбур Кавендиш.

Сохраняя таким образом, путем едкой саркастической насмешки, хоть какую-то ясность мыслей и суждений. Но делать это было все сложнее: рассыпавшиеся волосы женщины щекотали его бедра, горячее дыхание, легкие поцелуи и едва ощутимые касания языком дразнили его все сильнее. Мари-Мадлен не торопилась. Она ждала и дождалась – Кавендиш все же не выдержал, сбросил с себя ленивое оцепенение и уже взял ее голову руками, начал направлять в действиях.

Дальнейшее происходило во все более густом влажном тумане. Трезвые мысли и ясная часть сознания отходили все дальше, на задворки разума, пока совсем не потеряли право голоса и восприятия. И уже вскоре сочные шлепки мокрых тел и пронзительные возгласы под высокими сводами оглашали уже не разговор, а безумные крики любовного танца двух сплетенных тел.

Время потекло совершенно по-иному, и когда ясное сознание начало возвращаться к обоим, Кавендиш не мог даже понять, сколько минут, или даже часов, прошло. Они с Мари-Мадлен лежали на скамье, полностью утомленные. Отодвинувшись от мокрого и разгоряченного тела, Кавендиш с трудом переводил дыхание – ему не хватало воздуха, а пот тек градом. Мари-Мадлен, которую он отодвинул, и вовсе в полубессознательном состоянии ничком раскинулась на скамье в неудобной позе, подмяв под себя руки.

Кавендиш уже хотел было потормошить ее, но она с долгим протяжным стоном потянулась и поднялась. С явно видимым трудом и сковывающим утомлением, но при этом ни на йоту не теряя привлекательной грации прежнего притяжения.

Со вздохом, не оставившим Кавендиша равнодушным, Мари-Мадлен дошла до арки приватного грота и, остановившись перед ней, поманила его за собой. Он поднялся со скамьи и направился за следом. Мари-Мадлен отпрянула от арки прохода и, не дожидаясь Кавендиша, спустилась в бассейн. Проплыв к противоположному бортику с оборудованной под водой длинной скамьей, она расположилась на ней, замерев в вызывающей мурашки желания позе, призывно глядя сквозь легкий туман пара на Кавендиша.

Окунувшись в приятно прохладную воду, Кавендиш подплыл к Мари-Мадлен. Поза ее – наполненная красотой тела, по-прежнему не оставляла равнодушным: вода едва-едва прикрывала бедра, и красота тела не скрывалась. Мари-Мадлен выглядела настолько притягательно, что Кавендиш с трудом сопротивлялся вновь нахлынувшему притяжению. Опять же где-то на краю сознания холодно понимая и принимая, что скорее всего без божественного вмешательства здесь и сейчас не обходится. Он ведь, даже будучи любителем женщин и любовных утех, никогда не терял голову настолько сильно и бесповоротно.

Настало время короткого, но очень напряженного раздумья. Переходить к делу снова или… переходить к делу? Впрочем, хороший секс никогда не вредил серьезному разговору – подумал он, когда тяжелые груди Мари-Мадлен очень уютно и удивительно приятно легли ему в ладони.

«…оргазм на языке франков звучит как: la petite mort. Маленькая смерть. И это не аллегория, Кавендиш», – собирающийся снова удалиться на тайм-аут чистый разум вдруг подбросил воспоминанием цитату Рейнара из памятной беседы, заставляя сознание трезветь.

Мари-Мадлен между тем прильнула к Кавендишу, ее дерзкий и настойчивый язык ввинтился ему в ухо. Отстраняя женщину, Кавендиш не удержался и подарил ее крепкий поцелуй, а после все же отодвинулся от нее на расстояние вытянутой руки.

Разум восторжествовал.

– Думаю, что мы уже достаточно познакомились, поэтому предварительный этап беседы можно пропустить и переходить сразу к делу, – сохраняя спокойствие в голосе, произнес Кавендиш.

– Ты смог меня удивить, Венсан Кавендиш. Первый раз я столкнулась с таким темпераментом, – действительно не скрывая удивление, произнесла женщина. Вот только удивлена она была явно не темпераментом, а тем, как Кавендиш смог сбросить с себя пелену обольщения.

– Могу сказать то же и про тебя, – кивнул Кавендиш собеседнице. – Мы здесь, чтобы обмениваться комплиментами?

– Мы здесь, потому что это единственное место, где сегодня нам можно поговорить безбоязненно вне чужого внимания.

Кавендиш вдруг вспомнил девушек-массажисток на входе. На них он внимания совсем не обращал недавно, но сейчас подумал, что это могли быть жрицы богини (только какой?), и тогда слова Мари-Мадлен, ее уверенность, имеют вполне простое объяснение.

– Тогда переходи сразу к делу. Созерцая твое прекрасное тело, мне невероятно сложно собраться с мыслями и сосредоточиться на деле.

Мари-Мадлен сдержанно улыбнулась, оценив комплимент.

– Дракенсберг хочет твоей смерти.

– Не сюрприз, но за информацию спасибо.

– Фамильный перстень Дракенсберг передал тебе лишь из уважения к главе Великого Дома Кавендиш, и из уважения к нему просит тебя выступить свидетелем на своей стороне. Причем просит это так, чтобы ты отказался.

Кавендиш кивнул. Действительно, тон и подача информации от Дракенсберга были таковы, что при всей сложности вопроса не оставляли ему даже лазейки к тому, чтобы, приняв его предложение, не потерять при этом собственную честь.

– Но Дракенсберг прав в том, что у Рейнара нет шансов в поединке. Северные боги – это не только Высокая женщина. И после того как Рейнар проиграет в поединке… или даже не проиграет, это уже неважно, он умрет. Без вариантов.

Кавендиш молча смотрел в такие большие, прозрачно-голубые глаза Мари-Мадлен, подведенные темно-синими стрелками. Которые совсем не потекли и не размылись, несмотря на влажность терм и невероятные любовные игры.

– Ты так и будешь говорить общими фразами, или мы наконец перейдем к конкретным вещам?

– Всенепременно. И начиная разговор о конкретных вещах, например, я могу рассказать тебе о том, что Дракенсбергу известно о том, что варгрийские всадники, числом чуть более сотни, уже идут к Рейнару в Нордхейм.

Кавендиш с трудом сдержал невозмутимый вид.

– Инквизиция это предвидела, и сюда в помощь к Дракенсбергу был направлен специальный особый отряд, который может противостоять на равных варгарианцам, даже если они будут использовать запрещенный Кодексом красный лириум. Отряд Инквизиции сможет противостоять и варгарианцам, и Рейнару. Рейнар, даже если выиграет Суд богов, погибнет, как и его варгарианские всадники – это уже предрешено. Ты же или погибнешь на поле тинга вместе с ним, или чуть позже, на виселице… Или же, если ты выступишь как свидетель на стороне Дракенсберга, тебя провозгласят кандидатом на титул Единого короля, но после ты тоже умрешь. Случится трагическая случайность. Так решили в Трибунале Конгрегации, несмотря на договоренность с твоей фамилией о помиловании, и Дракенсберг об этом решении прекрасно знает.

– Зачем ты мне все это сообщаешь?

– Затем, что я не хочу твоей смерти.

– Неужели?

– Именно так.

– Я помогал вырезать кровавого орла на спине твоему брату.

– Но ты сохранил жизнь моей дочери.

Кавендиш в этот раз не смог сохранить невозмутимость и с удивлением посмотрел в лицо Мари-Мадлен. Он вспомнил: узкие коридоры здания посольства-резиденции Конгрегации в Нордхейме, крики боли и треск костей перемалываемых инквизиторов.

Рейнар тогда уже был в кабинете Стефана Лавиолетта, а они с Ливией столкнулись с группой инквизиторов. Добивая одного из них, Кавендиш влетел в кабинет, реагируя на движение, размазал конструктом по стене второго, и тут же, вызвав из пространственного кармана меч, ударил по третьему. Клинок он остановил у самой шеи противника: потому что не чувствовал перед собой никакой опасности, только яркий ужас и отчаяние.

На Кавендиша тогда, снизу вверх вдоль сияющего артефакторного клинка посмотрели огромные голубые глаза совсем юной девушки в форме младшего судьи Конгрегации. Он хорошо запомнил яркие конопушки на носу и совершенно чистый, невинный взгляд. Несмотря на черную с серебром форму инквизиции, Кавендиш не смог нанести удар – коротким взглядом он тогда показал девушке на приоткрытое окно. Кивнув, стараясь удержать дрожь, она без задержек поднялась и стремительно выскользнула в окно, спрыгнув вниз. И только обернувшись, Кавендиш тогда столкнулся с укоризненным взглядом Ливии – которая прекрасно видела, как он не смог нанести удар.

– Она совсем не похожа на тебя. И она совсем непохожа на…

– Потому что это не дочь Дракенсберга.

Кавендиш не сдержался и растянул губы в широкой улыбке. Но комментировать не стал. Впрочем, Мари-Мадлен сделала это сама.

– Ты пощадил Алину Лефрансуа, мою дочь от первого брака. Она дочь владыки Скаргейла Магнуса Густавссона, который загадочно погиб при невыясненных обстоятельствах… после чего, едва закончив носить траур, я была вынуждена выйти замуж за желающего видеть меня своей женой Дракенсберга.

– Но Инквизиция…

– Алина Лефрансуа кровь-от-крови Севера, она прямая наследница Западного и Восточного фолдов. Была. Потому что служба в Инквизиции подразумевает отречение от всех прав и привилегий и отказ от фамилии, как ты знаешь. Дракенсберг перед свадьбой, одиннадцать лет назад, поставил меня перед выбором: или Алина надевает мундир Конгрегации и отправляется в закрытую школу-интернат, или она случайно и трагически погибает.

– Как у вас здесь все на севере… непросто.

– У нас здесь все, как и везде, – довольно резко произнесла Мари-Мадлен, явно услышав небрежение Кавендиша, уязвленная его отношением к Северному кругу как к глубокой провинции. – У тебя сейчас очень непростой выбор, Венсан Кавендиш. Или ты остаешься с Рейнаром и умираешь от рук инквизиции во время казни на поле тинга. Или ты свидетельствуешь против Рейнара и умираешь от рук инквизиции чуть позже, трагически случайно. Или же… ты примешь мое предложение о сотрудничестве и станешь Единым королем, сохранишь жизнь, связи с фамилией и кроме этого обретешь невиданную веками в этих землях власть.

– И как же я все это смогу? – усмехнулся Кавендиш. – Что помешает Инквизиции меня убить, если я приму твое предложение?

– Потому что Трибунал Конгрегации – это девять судей трибунала…

«Уже восемь», – машинально мысленно поправил Кавендиш, вспомнив принесенное Никласом свидетельство о смерти девятого судьи Антонио Пизетти.

– …и каждый судья имеет власть и амбиции. Северный круг – изолированный протекторат. В этом его слабость, но в этом и его сила. У посланника общественной палаты Сигурдссона, и у меня, есть налаженный контакт с четвертым судьей Трибунала архиепископом Эмилией Варгасом. Это серый кардинал всея Инквизиции, если ты знаешь, и его одобрение многого стоит.

– Это все лишь слова.

– Тебя через заседание Ассамблеи возвращают в фамилию, Инквизиция снимает с тебя все обвинения, ты сразу после этого берешь в жены мою дочь Алину – после того как ей дадут из Конгрегации отставку, и мы заявим права нашей фамилии на Айлгвен и Скаргейл. И вместе с титулом претендента ты сразу станешь маркграфом Дракенсбергом при поддержке своего Великого Дома и архиепископа Варгаса.

– Какие удивительные перспективы. Но…

– Но?

– Но у меня хотя бы есть выбор, – произнес Кавендиш, глядя женщине в глаза. – А у тебя?

Мари-Мадлен смотрела на него, не отрывая взгляда.

– Зачем ты рискуешь жизнью и честью не только своей, но и своей дочери? Ты хочешь власти? Или может быть ты сейчас идешь на смертельный риск потому, что Дракенсберг теперь не очень доволен своей первой женой? Ты ему уже наскучила? Или произошло что-то, что пошатнуло твой авторитет? К примеру, внезапная смерть Стефана Лавиолетта, присутствие которого в Северном круге просто не давало возможности Дракенсбергу от тебя избавиться?

Мари-Мадлен не отвечала Кавендишу, смотрела прямо. На лице у нее не дрогнул ни один мускул, но юноша понял, что оказался удивительно точен в предположениях. Причем во всех. Он сейчас, после пояснений ситуации от Мари-Мадлен, хорошо осознавал, что находится на самом краю пропасти. Но при этом ему было понятно, что и его собеседница стоит на том же краю пропасти – за которым не просто падение, но и последующая смерть. Просто потому, что на такой высоте борьбы за власть выживших среди упавших вниз не бывает.

– Не скрою, Венсан Кавендиш, ты мне нужен. Нужен лично мне и моей дочери. Но и мы тебе нужны – иначе тебя ждет смерть. Без меня и без Алины, без нашего общего права на Скаргейл и Айлгвен, архиепископу Варгасу проще сыграть за весь Трибунал и согласиться с твоей неожиданной и случайной смертью.

– Если я соглашусь с твоим предложением, как мы решим вопрос Дракенсберга? – спросил Кавендиш, разряжая напряжение беседы.

– Я все еще допущена в его спальню. А мужчины часто умирают в своей постели во время любовных утех.

– У Дракенсберга остается немалая и обученная гвардия. Преданная ему гвардия.

– Я тебе уже сказала, что на Скаргейл прибыл отдельный отряд инквизиции, а архиепископ Варгас – наш союзник.

– Союзник? – хмыкнул Кавендиш.

– Больше союзник, чем покровитель, – сдержанно произнесла Мари-Мадлен. И добавила под взглядом Кавендиша. – По крайней мере здесь, на территории изолированного протектората Империи.

– Хорошо, и что из этого?

– И, как я уже сказала, по воле архиепископа сюда, для противодействий варгрийским всадникам Рейнара, прибывает отдельный отряд, специализирующийся на карательных и истребительных задачах. Да, ты прав, гвардия Дракенсберга хороша и обучена, но любая гвардия бесполезна, если казарма с крепкими дубовыми дверями ночью вдруг начинает гореть, а оконные проемы контролируются хорошими стрелками.

– Ты очень опасная женщина, – покачал головой Кавендиш после долгого раздумья.

– Только когда чувствую опасность для себя, – едва улыбнулась Мари-Мадлен. – Так что, Венсан Кавендиш? Мне нужен твой ответ. Скажи мне, после того как Рейнар умрет завтра на поле тинга – ты будешь действовать со мной или с Дракенсбергом?

Кавендиш глубоко вздохнул. Рейнар оказался прав – на севере ждало много крови и мало чести. «Не говори потом, что я тебя не предупреждал», – словно вживую прозвучали его слова.

Магическое притяжение влечения от Мари-Мадлен между тем пропало, как не было. Кавендиш оценил ее жест и хотел было сказать женщине, что смерть Рейнара – дело еще не решенное. Но промолчал. Он осекся буквально на полуслове и, приоткрыв рот, вспоминал сейчас прочитанную недавно по настоянию Рейнара «Сагу о кровавых братьях». Неожиданно ярким озарением Кавендиш понял, что тот был прав – почти тысячелетней давности события саги действительно повторяли вехами именно то, что происходило сейчас.

Подобное уже было однажды. И удивляясь историческим параллелям, Кавендиш все равно хотел было продолжить гнуть свою линию в беседе, но чувство интуиции подтолкнуло его к тому, чтобы принять умное решение и промолчать о том, что он мог бы еще сказать.

– Я буду действовать в союзе с тобой, – произнес Кавендиш, подняв руку и заставив сверкнуть перстень силой.

– Я очень, очень рада это слышать, – как показалось, искренне улыбнулась Мари-Мадлен. – А теперь иди ко мне поближе, на сегодня достаточно разговоров.

Сразу после этих слов сила обольщения Мари-Мадлен активировалась вновь. Кавендиш, буквально утонув в огромных голубых глазах, снова почувствовал немагическое, но невероятно сильное притяжение. Однако воспротивился, выставив ментальные барьеры.

– Нет, мне уже пора.

– Это не займет много времени, – проворковала Мари-Мадлен с настойчивостью обнимая Кавендиша. Сопротивляться было сложно, но именно эта настойчивость и усилила его подозрительность.

– В чем дело? И не говори, что я настолько прекрасен, что накануне судьбоносного Суда богов у тебя никак не проходит непреодолимое желание любви со мной… – отстраняясь, уже сухим и деловым тоном поинтересовался он у женщины.

Мари-Мадлен увидела во взгляде Кавендиша невысказанный вопрос, от которого он не отступится. Не говоря ни слова, она взяла его руку и сильно прикусила предплечье левым клыком. Не дернувшись, Кавендиш со смешанными чувствами наблюдал за Мари-Мадлен. Укусив его, она отпустила его руку и языком слизнула с губы капельку крови.

– Противоядие, – пояснила она и добавила. – Я обычная слабая женщина и не могу защищать свои интересы огнем, мечом и силой Сияния. Мне приходится выбирать иные пути.

Улыбнувшись Кавендишу на прощание, Мари-Мадлен нырнула, проплыла под водой к противоположной стенке бассейна и не оглядываясь покинула термы. Кавендиш же еще долго сидел в бассейне, размышляя о происходящем. И, глядя на красную точку укуса, думал о том, кто и кому глубже навставлял сильных аргументов во время только что состоявшейся беседы.

К себе Кавендиш отправился только через несколько часов. Поспав совсем немного, он проснулся сам, без будильника, перед самым рассветом. Не торопясь оделся, позавтракал и ждал остальных, сидя на крыльце претория.

Поднимающегося солнца не было видно – хмурое небо висело так низко, что казалось, облака вот-вот начнут цепляться за верхушки сосен на окружающих Нордхейм холмах. Лишь где-то далеко на востоке облака были чуть светлее остальной хмари – единственный признак наступающего утра.

Когда из здания вышли собранные и напряженные магистр Никлас, Рейнар и Лилия, Кавендиш молча присоединился к ним. Покинув пределы лагеря, маленькая процессия вместе с эскортом гвардейцев Нордхейма прошла по проложенной когда-то еще легионерами Старой Империи дороге, направляясь к полю тинга.

– Рейнар? – окликнул Кавендиш задумчивого спутника.

– Да?

– Если нужно делать выбор между бесчестьем и бесчестьем, что бы ты выбрал?

– Не знаю. Зато я знаю, что выбрал бы ты.

– И что бы я выбрал?

– Ты выбрал бы то бесчестье, где есть женщины.

– Вот так ты обо мне думаешь, да?

– Да.

– Ну… правильно думаешь, хочу сказать, – кивнул Кавендиш в глубокой задумчивости.