Воины света

Глава 21 Амулет смирения

Цесаревич, к слову, уже начал подавать признаки жизни. Он потянулся, улёгся на бок, подложил под голову согнутую руку и продолжил дрыхнуть. Так, словно лежал не на операционном столе, а в собственной постели.

Лицо Витмана приобрело каменное выражение.

— При всем уважении, Клавдия Тимофеевна… — начал было он.

— Ах, поверьте — мне нет никакого дела до этих ваших государственных тайн! — всплеснула руками Клавдия. — Всё, что меня беспокоит — состояние великого князя.

— Нас оно беспокоит не меньше, — буркнул я. — От состояния великого князя сейчас зависит очень многое.

— Да, я поняла. Потому и прибежала. Вы ведь не собираетесь изолировать мальчика от общества? — Клавдия пытливо заглянула Витману в глаза. — Государь ведь не допустит подобного обращения со своим сыном?

— Государь, милейшая Клавдия Тимофеевна, не допустит в первую очередь нанесения урона государству, — холодно ответил Витман. — Впрочем, решать за Его величество я ни в коем случае не берусь — так же, как и прогнозировать решения.

— Вы говорите неправду! — Клавдия всплеснула руками. — Ваша суровость давно стала притчей во языцех, все газеты об этом пишут! И все знают, какое влияние вы имеете на государя. Так вот, Эрнест Михайлович: я искренне уважаю вас. Но пришла, чтобы сказать: как лечащий врач бедного ребёнка, я буду стоять на своём до последнего! Я добьюсь аудиенции у императора! Я не позволю вам заточить мальчика в каменном мешке — вместо того, чтобы всего-навсего создать для него амулет смирения и поддерживать функционирование этого амулета! Разумеется, я прекрасно понимаю, что…

— Подожди, — я взял Клавдию за плечо — остановив тем самым поток красноречия. — Как ты сказала? Амулет смирения?..

Для того, чтобы успокоить взволнованную Клавдию, нам с Витманом пришлось объединить усилия. Лишь после того, как мы оба принесли клятву, что замуровывать «бедного мальчика» в каменный мешок до конца его дней не собираемся, Клавдия ушла в свою комнатушку отдыхать.

Зевающий Вова, которого мне с трудом удалось растолкать, укатил на моей машине в Барятино.

А мы с Витманом, который прибыл в клинику в сопровождение своих людей на двух служебных автомобилях, повезли великого князя домой, во дворец. Мальчишка пока так и не проснулся.

— Вот что значит — молодой здоровый организм, — покосившись на развалившегося на заднем сиденье цесаревича, с завистью сказал Витман. — Натворил дел, и знай себе дрыхнет! А мы — разбирайся.

— Нетолерантно рассуждаете, Эрнест Михайлович, — зевая и потягиваясь, заметил я.

Что уж греха таить — дрыхнущему цесаревичу сам от души завидовал.

— Я — сатрап и деспот, подчинивший Императора своему влиянию и стремящийся превратить страну в полицейское государство, — парировал Витман, — Имею полное право рассуждать ещё и не так.

— А вы — сатрап и деспот? — заинтересовался я.

— А вы, что же — не читаете либеральных газет?

— Мой дед — человек старой закалки. Он не выписывает либеральные газеты.

— Зря, — усмехнулся Витман. — Если бы вы их читали, узнали бы много нового. В том числе о себе.

— Сомневаюсь, — усмехнулся я. Уж чего только Концерны обо мне не писали… — Расскажите лучше об этом амулете. Я понял, что вы поняли, о чём идёт речь. Объясните и мне. Я не знаток амулетов.

Витман вздохнул.

— Да штука-то, сама по себе, нехитрая, существует довольно давно. Основное её назначение — подавлять агрессию. Изначально амулет был создан для ветеринарных целей: усмирения жеребцов, быков, кабанов и прочего крупного скота в период, когда животные не подпускают к себе хозяев. Испытывают боль, например, и впадают из-за этого в агрессию. Элементарно не позволяют себя лечить. Амулет представляет собой что-то вроде лассо. На шею животного набрасывается петля, и через некоторое время беснующийся бык с налитыми кровью глазами, образно говоря, превращается в ластящегося котёнка. Как именно это работает, не скажу, я не физиолог. Суть та, что в один прекрасный день некая мерзейшая личность смекнула, что амулет можно применять и к людям.

Я присвистнул:

— Рабство?

— Именно. В первую очередь, разумеется, оказание сексуальных услуг. Но и некоторые хозяева подпольных предприятий тоже не брезгуют пользоваться. Дабы избежать агрессии со стороны строптивых работников. К слову, хотел бы я знать, каким образом узнала о существовании подобного амулета милейшая Клавдия Тимофеевна…

— Милейшая Клавдия Тимофеевна живёт и работает в Чёрном городе, — резко ответил я. — Она лечит простых людей — в числе прочего, от результатов применения к ним всякой магической дряни. Полагаю, Клавдии Тимофеевне известно о существовании ещё и не такого дерьма.

— Да, пожалуй, — ничуть не обидевшись, согласился Витман. Спокойно продолжил: — Амулет, разумеется, строжайше запрещён к применению в отношении людей…

— Разумеется, — хмыкнул я. — Кто бы сомневался. Скажите, Эрнест Михайлович. А куда у вас вообще полиция смотрит?

— Что значит — у вас? — оскорбился Витман. — Лично я заведую другой структурой! Тайная канцелярия — это тайная канцелярия. Магическая уголовщина — не наше направление, уж простите.

— Значит, теснее надо работать со смежными подразделениями, — проворчал я. — Бардака будет меньше… Ладно. Пока у нас на повестке дня другой вопрос. Как убедить Его величество надеть на шею своего сына амулет, предназначенный для укрощения бешеных жеребцов и строптивых проституток?

— Прости… Простите, что вы сказали?

Мы с Витманом так увлеклись предметом разговора, что пробуждения цесаревича не заметили. Проснувшийся Борис взирал на нас с заднего сиденья авто с неподдельным интересом. Сложно сказать, как давно уже прислушивался к беседе.

Он сел, увидел в зеркале заднего вида своё отражение и попытался пригладить всклокоченные после сна волосы.

Переспросил:

— Что-что там планирует Его величество надеть на своего сына?

На время нашей беседы с императором цесаревича препроводили в его собственные покои. Разговор предстоял тяжёлый.

— Сколько, говорите, народу пострадало? — Император хмуро выслушал мой доклад.

— Трое магов, помимо меня самого, — ответил я. — Все — из моего отряда. Господа Пущин, Долинский и Батюшкин. Охранники Его высочества. Ну и так, по мелочи. Гости, прислуга…

— Имущество, — напомнил Витман. — Ваш дом в Барятино, насколько я понимаю, снова придётся восстанавливать.

— И имущество, — кивнул я. — Но, Ваше Величество, главная беда не в этом. Беда в том, что прорывы будут повторяться. Мы, как вы знаете, и сами предполагали, что такое может быть, заранее готовились к плохому варианту. А сегодня Юнг, внезапно материализовавшись посредством астральной проекции Его высочества, подтвердил наши самые худшие опасения.

— Да. Я понял.

Мы с Витманом сидели в кабинете императора — в креслах для посетителей, стоящих вдоль стен. Сам император садиться не стал. Он ходил по кабинету, от стола к двери и обратно. Сейчас остановился и повернулся к Витману.

— Напомните, Эрнест Михайлович, об амулете какого рода идёт речь.

Витман напомнил. Рассказал то же, что и мне — постаравшись максимально смягчить формулировки. Но, увы — император был не из тех людей, чью бдительность можно притупить красивыми словами.

— Люди, которые носили этот ваш ошейник смирения, — оборвал Витмана он. — Амулет оказывал влияние на их психику? После того, как этих людей избавляли от ошейников, что-то менялось?

— Серьёзные исследования не проводились, — признался Витман. — Надеть подобный ошейник на мага, разумеется, рука не поднялась бы ни у кого. А простые люди — это простые люди, расследованием подобных преступлений занималась уголовная полиция. Но я, разумеется, поднял всю имеющуюся статистику, — Витман показал увесистую кожаную папку, которую держал в руках. — С полной уверенностью можно сказать одно: воздействие амулета на психику подчиняемого объекта напрямую зависит от самого объекта.

— То есть? — нахмурился император. — О чём вы говорите?

— Я имею в виду способность объекта к сопротивлению. Видите ли, Ваше величество, ошейники надевали на самых разных людей. Они носили их на протяжении разного времени, принадлежали к разному полу и обладали разной конституцией. Грубо говоря, ошейники носили как хрупкие пятнадцатилетние девушки, так и кряжистые шестидесятилетние мужики…

— Пятнадцатилетние? — переспросил император.

Лицо его потемнело. Мне показалось, что комната начала наполняться гневом.

— Это были единичные случаи, Ваше величество, — поспешил заверить Витман. — Виновные, разумеется, строго наказаны.

— Вы начали говорить о способности объекта к сопротивлению, — поспешил вмешаться я.

— Да-да, — кивнул Витман. — Так вот: после того, как пострадавших освобождали от ошейников, они вели себя по-разному. Некоторые из них — так, будто ничего не случилось.

— А некоторые? — буравя Витмана тяжёлым взглядом, спросил император.

— Некоторые… скажем так, частично утрачивали контроль над своим поведением.

— И в чём это выражалось?

— В снижении способности к принятию решений, — признался Витман. — Для того, чтобы определиться с чем-то, этим людям требовалась помощь со стороны.

— Иными словами, они сидели и ждали, пока кто-то другой решит за них, что им делать, — хмуро подытожил император. — Не нужно меня беречь, Эрнест Михайлович. Я не кисейная барышня. Говорите, как есть.

— Да, — кивнул Витман. — Всё верно. Они ждали.

— Прекрасное качество для будущего главы государства, — горько пробормотал император. — Подчиняться чужим решениям… И каков процент таких случаев по отношению к общему количеству?

Витман отвёл глаза.

— Говорите, — потребовал император.

— Их примерно половина.

— То есть, каждый второй?

— Примерно, — повторил Витман. — Но! Ваше величество, — Витман вскочил с кресла. — Была ведь и другая половина! Люди, на психику которых ошейник никак не повлиял. Я, конечно, не специалист, но этот вопрос изучил досконально. И вот к какому выводу пришёл: всё зависит от человека. Причем, не от его возраста, пола или состояния здоровья, а исключительно от личных качеств.

— Поясните, — потребовал император.

— Охотно. В ходе одной операции полицией был накрыт опийный притон — где, в числе прочих, посетителям оказывали услуги сексуального характера. Одна из девушек оказалась совсем юной, едва ли шестнадцати лет. Происходила она из приличной, хотя и не самой богатой семьи, посещала гимназию и после её окончания мечтала поступить на высшие женские курсы. Но, на свою беду, была хороша собой, и девушку попросту украли. Едва ли не из-под носа у собственной мамаши: во время ярмарки заманили в шатёр к гадалке, чем-то опоили, а дальше — дело техники. Собственно, родители этой девушки и настояли на проведении активных розыскных мероприятий. Искали злодеев долго, больше года — девушка была родом из Тульской губернии, а отыскалась в Петербурге. Однако не буду утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что психика этой девушки совершенно не пострадала. Как только полицейские сняли с неё ошейник, она набросилась на своего хозяина с кулаками, насилу оттащили.

— Зря, — заметил я.

— Что? — удивился Витман.

— Оттаскивали зря.

— По-человечески — полностью с вами согласен, капитан. Но это не имеет отношения к текущему вопросу. Важно то, что юная девушка, проведя в ошейнике смирения более года, полностью сохранила собственные желания и способность к принятию решений. И таких случаев — половина. Из чего я для себя сделал вывод, что способность сопротивляться воздействию амулета полностью зависит от личных качеств человека.

— Борис Александрович долгие годы провёл в постели, — обронил император. — По сути, всё, что он делал на протяжении этих лет — выполнял указания врачей.

— А ещё — пачками глотал книги, — вмешался я. — И мечтал о том дне, когда сможет встать на ноги. Когда заживёт наконец полной жизнью — той, которой жили герои на страницах книг. Хотя, разумеется, никому и никогда об этом не говорил.

— Не говорил, — подтвердил император. — Ни мне, ни Её величеству. А вам, выходит — признался? — в вопросе мне послышались нотки родительской ревности.

Я покачал головой:

— Нет, конечно же. О таких вещах не рассказывают. Но поступки великого князя говорят сами за себя. Когда я предложил Борису Александровичу бежать из дворца, чтобы вычислить злоумышленника — он согласился, не раздумывая. Хотя я честно рассказал ему обо всех возможных рисках. И даже немного преувеличил.

Я вспомнил, как Анна впервые проводила меня в покои великого князя. Как я поспешно — чтобы охрана у дверей не успела насторожиться из-за поставленной глушилки, — изложил ему свой план. И как Борис, едва успев понять, что именно я предлагаю, впился тонкими холодными пальцами в мою руку.

«Я согласен, Константин Александрович! — глядя на меня горящими глазами, выпалил он. — Что угодно — лишь бы выбраться из этого склепа!»

«Вы не дослушали, Ваше высочество. То, о чём я говорю, опасно прежде всего для вас. Я хочу, чтобы вы понимали: у меня ни в чём нет уверенности. Нет никаких гарантий, что всё пройдёт так, как задумано. А вы не здоровы, и…»

«Да плевать я хотел на гарантии! — Борис вцепился в меня ещё крепче. — Я не здоров, сколько себя помню. В последний год вовсе балансирую на краю могилы. Помереть днём раньше или днём позже — какая, в сущности, разница? Я — попробую, понимаете? Хотя бы попробую…»

— В моём предложении Борис Александрович увидел возможность, едва ли не впервые в жизни, распорядиться своей судьбой самостоятельно, — глядя на императора, закончил я. — И он с радостью ухватился за эту возможность. Ваш сын гораздо сильнее, чем вы привыкли думать, Ваше величество. У него было много времени на то, чтобы повзрослеть.

— У Бориса уже третий уровень владения магией, — сказал император. — Это серьёзный скачок.

Сложно сказать, чего в его голосе было больше: гордости за сына или тревоги.

— Был — третий, — вмешался я.

— Что, простите? — император посмотрел на меня удивленно.

— Когда вы измеряли магический уровень великого князя?

— Четыре дня назад.

— Рискну предположить, что в результате событий вчерашнего вечера уровень изменился.

— Хм-м… — император потёр рукой подбородок. — Что ж, это легко проверить.

Он щёлкнул пальцами. Через секунду дверь кабинета распахнулась, и на пороге образовался человек в белой рубашке, шёлковом коричневом жилете и нарукавниках. Он чем-то неуловимо напоминал покойного Вишневского — такой же длинный, нескладный и очевидно занудный — хотя не произнёс пока ни слова.

— Как себя чувствуют Его высочество? — спросил император.

— Состояние Его высочества — отличное, — вытянувшись в струнку, отрапортовал секретарь. — Вернувшись к себе, Его высочество приказали приготовить ванну, а после подать завтрак.

— Завтрак? — император посмотрел на напольные часы. — В шесть тридцать утра?

— Истинно так, Ваше величество, — секретарь поклонился. — Завтрак подали, однако кушать Его высочество не стали. Лакей, подававший блюда, доложил, что вместо того, чтобы принимать ванну, Его высочество разделись до пояса, отворили балконную дверь нараспашку, самолично снесли все книги, что лежали на полу, в один угол, отодвинули к стене два стеллажа из палисандрового гарнитура и на образовавшемся пространстве занялись выполнением гимнастических упражнений. Относительно ванны и завтрака Его высочество сказали, что передумали. Сказали, что сперва им нужно закончить с более важными делами.

— Гимнастических упражнений? — озадаченно пробормотал император.

Секретарь поклонился:

— Его высочество изволили приседать и выполнять наклоны. В данный момент отжимаются от пола.

— Сколько? — спросил я.

— Прошу прощения? — не понял секретарь.

— Сколько раз он уже отжимается?

— На сей момент — не могу знать, — секретарь от расстройства покрылся красными пятнами. — Изволите обождать, я уточню?

— Да ладно, не надо, — отмахнулся я. — Не принципиально. Лучше спортивный костюм парню купите. Он ведь, небось, в пижаме скачет?

— Увы, — горько пробормотал секретарь. — В пижамных брюках и босиком. Серафима Ильинична, сиделка, заходила к Его высочеству, упрашивала одеться. Но Его высочество отказались.

— Ну и правильно сделал, — кивнул я. — В пижаме удобнее.