Во имя твое

Не ведают что творят

— Аубыра… В голосе великанши слышалась глубокая задумчивость. — Никогда про таких не слышала. И этот, как ты его назвал… ми-но-та-врус. Слушай, Ипполит, я Гримвальде была, в топях, холмы вдоль и поперек исходила и даже до старой стены ходила. К городам древних. Чего только не видела. Но не таких.

— И не увидишь. — Пробормотал себе под нос похоже полностью погрузившийся в тяжкие размышления священник и на мгновение приостановившись принялся внимательно изучать палисад следующего хозяйства.

— Так он соврал, да? Ну и любите вы, южане страшные байки травить. Как будто вокруг страхов мало. — Обогнав пастора Сив облегченно рассмеялась. — А я ведь почти поверила.

— Не соврал. — Чуть заметно покачал головой ксендз. — Помолчи, дитя. Думать мешаешь.

Уперев руки в бока, дикарка недовольно нахмурила брови.

— Слушай, Ипполит, если ты еще раз назовешь меня «дитя» я накормлю тебя землей, а потом верну тебе твое гребаное серебро.

— Не вернешь. — Окинув северянку оценивающим взглядом пастор тяжело вздохнув недовольно поджал губы. — Одна ты отсюда не уйдешь, а барон пока никуда уйти не в состоянии, к тому же… — Не закончив фразы ксендз неожиданно широко улыбнулся. — Не пытайся казаться хуже чем ты есть, Сив.

В воздухе повисло тяжелое молчание.

— Может и не верну. Но в рожу все равно дам. — Буркнула наконец женщина и извлекла из несколько похудевшей поясной сумки очередное яблоко. — Мне целый день кому-нибудь в рожу двинуть охота.

— Слушай, а откуда ты их берешь? — Поинтересовался пастор таким тоном словно минуту назад они беседовали о погоде.

— Так рядом с домом Денуца яблоня стоит. — Пожала печами великанша. — Вот и нарвала немного.

— Хм-м… Понятно. — Медленно кивнул пастор и бросив полный подозрения взгляд в сторону затягивающих горизонт туч воздев длань указал в строну виднеющейся за палисадом избы с покосившейся соломенной крышей. — Это, как я понял первый из дворов с которого пропали люди. — Может, ты попробуешь поискать следы?

— Нет. — Сначала ты расскажешь мне про рогатую бабу. Снова набычилась северянка и упрямо наклонив голову демонстративно скрестила на груди руки.

— Хватит упрямится, дит… Сив, я расскажу тебе все что знаю. Про рогатую женщину, про суккуба, про человека быка, про всех чудовищ о которых когда либо читал или слышал. Но потом. — Подойдя к калитке священник перегнувшись через загородку скинул щеколду. — Пойдем. Время за полдень, а мы не продвинулись ни на шаг.

Посверлив священника недовольным взглядом северянка недовольно скривилась и одарив ксендза очередным, могущим означать что угодно, пожатием плеч шагнула вперед оттесняя его от калитки.

— Сзади иди… — Буркнула она пряча яблоко обратно за пазуху и сердито засопев огляделась по сторонам. — А то как выскочит эта, рогатая, и тоже тебя… засунет.

В доме царила разруха и запустение. Перевернутые лавки, вскрытые и выпотрошенные лари, примостившийся в углу сундук с разбитой крышкой.

— Ха… — Раздраженно пнув лежащую на полу расколотую крынку великанша переступила через широкий проходящий через всю избу исчезающий на пороге след остро пахнущего кислым житом серо-бурого порошка и растянув губы в широкой ухмылке ткнула пальцем в сторону разбитого очага. — Кубышку с монетами похоже искали.

— Не суди и не судим будешь. — Тяжело вздохнул пастор и осторожно, вдоль стеночки пройдя в угол с сундуком с любопытством заглянул внутрь. — Пусто. Заключил он и осенив себя знаком создателя молитвенно сложил на груди руки. — Прости им Всемилостивый, ибо не знают они что творят.

— А если бы я с разоренной хаты хоть, вон, кувшин разбитый вынесла, ты бы первый меня мародеркой и исчадьем Павшего назвал. — В голосе дикарки звучала неприкрытая обида. — Это несправедливо, Ипполит.

— Милостью Создателя. — Ответил священник и поставив на ножки лежащий на полу табурет устало опустился на жесткое сидение. — Милостью Создателя, мы познаем справедливость только на последнем суде, что случится в конце времен. А до этого справедливости мы и не увидим.

— Почему? — Брови великанши удивленно поползли вверх.

— Потому, что мы привыкли называть справедливостью то, что кажется правильным только нам. — Тяжело вздохнул священник. — Но проблема в том, что, то, что кажется нам праведным и справедливым, зачастую до нельзя несправедливо к другим. Сегодня утром ты рассказала мне историю о святилище Зверя-смерти. Древнего и кровожадного демона, да помилует нас господь-вседержитель. И с твоей стороны, то, что случилось было до нельзя несправедливо. Со стороны империи это событие выглядит совсем по другому.

— По другому? — Озадаченно прикусила губу великанша. — И как это может по другому выглядеть?

— Ислев. — Пожал плечами священник. — Ислев был построен еще до начала экспансии. Его основала торговая гильдия. С разрешения ваших старейшин. Как место мира. Место ярмарок и обмена. Три тысячи человек, что обслуживало верфи, мануфактуры и мельницы. Три тысячи мастеровых, рабочих, корабелов, хозяев постоялых дворов, и прочих. Еще не город, но большой форпост. Место, которое считали началом если не дружбы, то партнерства. Торговля процветала, наши народы потихоньку учились жить в мире, и казалось, что у нас все получится. Медленно, тяжело, но получится. А потом. Потом появился Магнус — Красный. Тот кого в империи больше знают как Апполион — истребитель. Северяне напали ночью. Вырезали охрану, захватили порт, сожгли корабли… и начали убивать. Единицы выживших рассказывали что пришедшие с холмов дикари насиловали мужчин и женщин, вспарывали животы, отрубали руки и ноги, насаживали детей на копья, сжигали людей за живо, топили младенцев в чанах со щелочью… Империя не могла оставить это просто так, Сив. Просто не могла. Но когда в Подзимье приплыли наши легионы вы не стали биться. Убийцы беззащитных и насильники детей просто убегали в леса, прятались в болотах, лезли в горы, где их было не достать. Большинство ваших племен кочуют. И поэтому вы с легкостью бросали свои летние и зимние стоянки. Прятались там, где вас не найти, вылезая из нор только чтобы устроить очередной набег. Нет, вы не нападали на отряды солдат и дружины рыцарей. Вы нападали на обозы, на полевые госпитали, на мирные хутора и поселки, на тех, кто пытался эвакуировать остатки выживших. Утраивали пакости и снова убегали. И тогда Наместник принял решение. Он принял решение ударить в те места, которое вы не могли бросить. Сжечь ваши капища. Тяжелое, кровавое, решение, но совет посчитал эти действия… справедливыми. А потом мы начали все с начала. вал, вновь отстроенный Ислев, уже не представительство торговых цехов а настоящий город. Крепости. Монастыри. Солдаты, дружинные отряды, ленная система и святая наша матерь церковь. Мы принесли мир на эту землю. Восстановили разрушенное, и дали жителям, тем, кто не закостенел в ненависти шанс. Хороший шанс. Честный шанс. Те, кто переселился к нам, за Вал, кто примкнул к Империи. Они не страдают от голода, и… несправедливости. У них те же права, те же обязанности, те же доходы. Шанс жить честно и мирно, в довольстве и достатке, пользоваться всеми благами ивилизации… не так уж и мало если подумать. А те кто предпочел ютится в горах или лесах, прятаться в болотах… это был их выбор.

В избе воцарилось долгое молчание.

— Значит… вот как? — Покачала головой великанша и сев на корточки ткнула пальцем отозвавшийся недовольным покачиванием выломанный из очага камень. — Знаешь… Я разговаривала с одним монахом. Его почему-то называли старцем, хоть он и не старый еще. Просто слепой и рук у него нет. Кто-то ему их отрубил. Он сказал мне, что последний суд уже идет. Здесь. Отставив большой палец Сив ткнула себя в грудь. Он, говорил, что в сердце каждого человека идет великий бой между светлыми и темными силами. И что только сильный духом сможет выбрать правильную сторону и не сбиться с пути. А еще он сказал, что на мне благословение белой девы.

— Слепой и безрукий… Протянул сгорбившийся на своем сиденье, явно думающий о чем-то своем Ипполит. — Мало ли блаженных калек ходят… Стой. — Пастор недоуменно моргнул. — Старец… Ты разговаривала с самим Старцем Монблау? — Он же…

— Ага. — Кивнула великанша. — Перед тем как меня в монастырь отправили, чтобы на свободу выпустить. Он мне понравился. Он добрый. Хоть и очень грустный. Попросил его обрубки в руках держать и в глаза смотреть, а потом… женщина нахмурилась. — А потом я ничего почти не помню. — Только, что он мне улыбался. И про битву в сердце. И что мой путь будет трудным. И что я потом очень долго плакала. Я с детства не плакала, а когда за руку его взяла заревела. — Глаза дикарки затуманились от воспоминаний. — Мы с ним, получается день целый сидели. Потому что когда меня привезли только утро было, а когда от него вышла уже смеркалось… Знаешь. Вспомнила вот сейчас. Он сказал, надо верить своему сердцу и разуму. А не всему, что мне говорят. Даже если этот человек будет жрецом.

— Хороший совет. — Немного помолчав кивнул пастор. — Хотя, это и странно слышать такие слова от святого человека.

— Я тоже так подумала. — С серьезным видом кивнула дикарка. — А потом решила, что буду слушать только друзей и духов. Духи меня никогда не обманывают.

Щека священника нервно дернулась.

— Что-нибудь нашла? — Проскрипел он и устало помассировав виски, принялся мерно щелкать костяшками четок.

— Ты про рогатую бабу рассказать обещал. — Склонив голову на бок, северянка зачерпнула ладонью угли из очага и зачем-то попробовала их на язык.

Ипполит тяжело вздохнул и ссутулившись принялся с остервенением щелкать четками.

— Хоки. Это сулжукский злой дух являющийся путникам в пустыне. Извращенное отражение темной стороны примитивного языческого божества-всематери. Страх рождения детей. Уход из жизни молодых и здоровых, смерть при родах, извращенное изнасилование, неестественное рождение. Все противоположное естественному циклу жизни. На самом деле не более чем выдумка. Отражения подспудных страхов. — Наконец-то вздохнул он и тряхнув нанизанными на шнурок бусинами сложил на коленях руки. — Когда империя пришла в сулджук им было трудно принять Великую мать. Они считали нас демонопоклонниками… Мой предшественник видимо очень любил Praedo malum. Даже апокрифичные и признанные ложными разделы. И щедро делился этим знанием с паствой. Я нашел в церкви несколько книг.

— Значит все-таки просто враки южанские. — В голосе женщины послышалось явное облегчение. — Это хорошо. А то как-то… противно.

— Кирихе до дрожи боится демона-козла. Нашего любящего выпить друга, впечатлила эта история про Хоки. — В глубине глаз священника мелькнули искорки. — А того молодого человека, на которого ты глаз положила, явно оставила неравнодушным история о суккубах.

— А чего это сразу глаз положила… — Немного смутилась северянка и ковырнув испачканным в саже пальцем доски пола поплотнее запахнула свое одеяние. — Я может хочу, чтобы лошадки под приглядом были..

— Сив, я конечно уже не молод, но я ведь не слепой. Вижу как ты себя ведешь. И вполне представляю какие желания иногда возникают у молодых и здоровых мужчин и женщин. — Устало улыбнулся пастор и щелкнув четками уставился куда-то в потолок. — А еще мне кажется, что ты неравнодушна к барону. Очень я бы сказал неравнодушна. Он этого не видит. Ему бы… такое и в голову не пришло. Потому тебе видимо и приглянулся этот смазливый великовозрастный олух. Ты пытаешься добиться, чтобы твой новый спутник смотрел на тебя как на женщину, думаешь ели он увидит тебя с ним, это вызовет у него чувства. Способ конечно на редкость нелепый, но я видел это тысячи раз.

— Ну и умеешь же ты гадости говорить, Ипполит. — Обиженно надув губы великанша снова принялась копаться в очаге. — И ничего я такого не делаю. Просто этот Кобылка вон какой… работящий. Я и подумала, что за скотинами сумеет присмотреть…

— А, мне все еще продолжает казатся, что тебе очень по сердцу господин Август. Будь мы друзьями я бы посоветовал выкинуть эти мысли из головы. Он, даже клейменный тебе не ровня. Да и ничего хорошего не выйдет из этого. Ты чистокровная. Он не откажется от своего статуса ради такой как ты. А церковь никогда не консумирует столь… неравные отношения. — Пожал плечами, священник. — Но… лучше мы останемся каждый при своем. Хотя. Может быть я ошибаюсь. И каждый видит то, что хочет. Нату, вот, явно не оставила равнодушной история о человеке-быке.

— Скорее о том как его зачали. — Хмыкнула великанша и разогнувшись принялась с интересом изучать поддерживающие крышу балки. — Я слышала эту сагу.

— Ты знаешь сказание о Таурусе? — Удивленно распахнул глаза священник.

— Ага. — Пошарив взглядом по сторонам Сив подобрала второй табурет и поставив его под одной из балок запрыгнула ногами на сиденье. — Когда я с гармандскими наемниками ходила был у нас капеллан. Ну знаешь, такой жрец, или не жрец, в общем он вроде как перед боем подбадривать нас должен был. Так он постоянно всякие истории рассказывал. Особенно когда нам удавалось достать бочонок-другой вина.

— Понимаю. — Неодобрительно покачал головой священник. — Ты привыкла общаться с грубыми людьми Сив, но поверь не все слуги Создателя такие.

— Думаю, ему просто нравилось эти байки рассказывать. Одна другой срамнее. Мужикам такое нравится. Чтобы рожищи — во, сиськи — во, и задница такая, что в дверь не пролезает. — Передразнив голосом Пучку дикарка раздула ноздри словно почуявшая добычу волчица и принялась внимательно вглядываться в пространство под потолком.

— Но тебе это не нравилось. — Чуть прищурившись ксендз сухо щелкнул костяшками четок.

— Да плевать. Я тоже люблю выпить. Потанцевать. Спеть песню. Трахаться я тоже люблю. И не морщись так. — Мы живые. А живые должны веселится пока есть возможность. В горах не так много поводов чтобы веселится. Просто выдумки есть выдумки, а правда это правда. — Лицо женщины неожиданно помертвело. — Правда намного страшнее и гаже, Ипполит. Например смешанные. Некоторые из них действительно рогатые и похожи на быков. Очень больших быков. Но чтобы возлежать с гренделем деревянную корову строить не надо. Достаточно просто убегать чуть медленней остальных.

— Так значит, все дело было в самом капеллане, так? — Вскинул бровь ксендз.

— Он был обманщиком, часто распускал руки, жульничал в кости, и всегда находил слова чтобы перевернуть все так как ему удобно. А я не люблю когда меня, дурят. — Задумчиво склонив голову на бок великанша практически ткнувшись носом в потолочную балку протянув руку сняла с нее нечто легкое, тонкое, почти невесомое и спрыгнув со стула протянула находку пастору. — А нас ведь дурят, так?

— Не знаю. Не похоже, что они лгут. — Пожал плечами, Ксендз.. — Майя Кирихе, Пучка, этот… как его Берден Кобылка, Ната Труше. Все они искренне верят в то, что видели. Но истинна — это вещь которой очень легко обмануться… Что это?

— Следы от веревки.

— И что? — Нахмурился пастор. — Считаешь, что это все-таки малефик? Отводит нам глаза?

— Не знаю. Кирихе вельва. — Несколько неуверенно возразила северянка. — Думаешь, ее так просто задурить?

— Магиня. — Брезгливо поморщился ксендз. — Восьмого класса. Ты чувствовала ее силу?

— А с чего ты взял что я…

— Сив. — Осуждающе склонил голову пастор. Я не маг или колдун, но милостью Создателя не слепой и не глухой.

Северянка задумалась.

— Она странная. — Заключила она спустя минуту. — Обычно, если я смотрю на мага или стою в волшебном месте или со мной говорит дух у меня внутри все свербит и звенит. Это как струна, понимаешь? Или как муравьи по тебе бегают. Чешется аж невыносимо. Только не снаружи а изнутри. Иногда слышишь звук и он словно в тебе отдается. А она… Она почти пустая. Но амулеты, что висят на ее доме очень сильные.

Осторожно протянув руку священник взял в руки протянутую северянкой ниточку и поднеся ее к глазам удовлетворенно кивнул.

— Восьмой класс могущества означает, что собственной силы в ней едва хватит, чтобы зажечь очаг. Пояснил он и громко щелкнув четками прикрыл глаза словно греющийся на солнце кот. — И способы накопления силы у таких магов тоже довольно специфичны. Обычно это эмоции. Сильные эмоции. Радость, страх, удовольствие… Они с трудом контролирую собственную энергию и поэтому все, что им остается это полагаться на магические знаки и амулеты. Ритуалы. За такими даже официум не следит. Зачем? Только лишняя трата сил.

— Понятно. Кивнула Сив. — На балке след. Сажа стерта. Там висело что-то тяжелое и не похоже, что окорок. Полоса очень широкая. Как будто кто-то сильно дергал и раскачивал веревку. А от досок внизу ссаниной пахнет. Человеческой.

— Волосяная веревка… Такие на севере, в любом хозяйстве встретить можно. Даже если бы у нас был пес, попытаться след взять, ничего это не доказывает.

— Как скажешь. — Прищурилась дикарка. — Ты попросил найти следы я нашла. Дальше сам думай.

— Предлагаешь повторить ту штуку, что вы тогда провернули с оборотнем? Поднял взгляд на женщину пастор.

Северянка ненадолго задумалась.

— Слишком опасно. — Заключила она наконец и сплюнув под ноги принялась копаться в поясной сумке. Тогда я была не одна. Ллейдер прикрывал мне спину. А это наверняка сильный колдун. Если всю деревню задурить смог.

— Ты и сейчас не одна. — Мягко заметил ксендз и склонив голову уставился на дикарку пронзительным взглядом темных будто два колодца глаз. — К тому же ни одному колдуну или магу не под силу заморочить столько людей разом.

— Врешь, Ипполит… Врешь и не краснеешь. — Достав из сумки яблоко женщина зажмурившись от удовольствия впилась зубами в хрусткую мякоть. — Пойдем, другие дворы посмотрим.

— Гады, сучье племя, навоз свиной. — Раскатав очередной комок теста Ната Труше, нервно передернув плечами, отогнала подлетевшую к лицу наглую муху, и бросила его на сердито зашкворчавшую сковородку. — Создатель милостивый порази из. Порази их болезнями срамными чтобы у этого гадского попа нутро сгнило и уд отвалился, а у девки из сосцов гной бежал. Порази их так чтобы ползать не могли. Порази им кости черной гнилью, члены немочью, чтобы кричали и плакали и прощения просили. Тоже вздумали. Раскомандовались. От причастия меня отлучать вздумали. Меня. Я Ната Труше, я шесть детенков родила, здоровеньких да веселых. Неужто это тебе господи не угодно? И мытаря того порази молнией небесной. Что это за мытарь ежели налог с нас, шесть ртов кормящих вздумал налоги драть. Скотина он а не мытарь после этого. Нет, я на него управу то найду. Надо Денуцу сказать, чтобы он письмо самому Наместнику написал. Потому как все остальные гады и сволочи. Я ведь детиночек с рук, на своем горбу… А они налоги. И причастие. Да и Денуц тоже гад, вон в общину десятину требует. Какая такая десятина. Вздумал тоже. Что это значит в голодное время. Да они мне за деток сами должны с общего давать. А никто даже дров притащить не хочет. Все мужу делать приходится. А он может болен. Может у него с устатку спина болит. Так нет, все К этой Кирихе, любодейке, скотской ведьме ходят. Будто им там намазано. А эта шлюха только и рада перед ними ноги раздвигать. Суки. Ведьма эта Кирихе. Как есть ведьма. Сама видела как она ночью по дворам ходила. А потом у скотины недород случается. Все семя из скотины выпила, скотоложка бесова. И мужиков совращает наших. Нет, с демонопоклонством этим кончать надобно. Наместнику писать. Наместнику. Чтобы он сюда паладинов прислал этих гадов на колья рассаживать. Ох как им не понравятся то колышке эти острые. Ох не понравятся. — Продолжая бурчать себе под нос Труше, перевернула лепешку и скосив налитые дурной кровью глаза принялась с подозрением наблюдать как на тесте медленно образуется румяная корочка. — И Кобылка этот дурной. Мужеложец. Точно мужеложец. А может чего и похуже. Смотрит на меня как баран а глазки то масляные. Тфу. Небось всех девок в деревне перепортил. А может он этот? Детолюб. Ну точно детолюб. Не будет нормальный мужик от меня нос воротить. А как он меня назвал? Склочная баба?! Да чтобы у него язык отсох, дай создатель. Чтоб у него кишка лопнула и с заду вывалилась! Тварь. Гад! Скотина. Козий выпердыш. Небось ночами с Майей только и кувыркаются, богов темных тешат. И жертвы приносят. Точно приносят. Как пить дать. — Сняв лепешку с огня Ната небрежно отогнав от себя муху бросила ее на блюдо и принялась раскатывать следующий кусок теста. — Любодеи. Трахали. Рыготина свиная. Старый ксендз то хороший был, слушал. А этот будто дерьмом уши залил. Стоит смотрит да отлучением от причастия грозится. Скотина. Чтоб его вывернуло. Гад. А может он сам демонопоклонник? А? Да как пить дать. Будут мессы с Кирихе и Кобылкой этим придурочным черные службы служить да детей в жертву богам приносить. Нет. Надо наместнику писать. Вон шесть кровиночек с папочкой выходили. Это вам не гусь навалил. Пусть наместник дом в городе дает. И слуг. Нечего по хозяйству одной корячится. Да нечего. Настрадалась уже. Бросив вторую лепешку к первой, Труше подхватив подол начала резкими движениями раскачивать стоящую у очага колыбель. Потревоженный рой мух гудящей ордой взвился под потолок и рассыпался по избе жужжащей многоголосицей.

— Во имя твое. — Закатив глаза промурлыкала Ната Труше и улыбнулась. С уголка рта женщины потянулась тонкая ниточка слюны. Во имя твое. — Ссохшийся, объеденный насекомыми почти до остова труп младенца бездумно смотрел в потолок провалами заполненных шевелящимися личинками глазниц.

Отправив в рот последний кусок одуряющего пахнущего свежим печевом пирога, Сив зажмурилась от удовольствия, и вытащив из-за пазухи баночку принялась размешивать содержимое пальцем.

— Что-то долго они. — Проворчала ни к кому не обращаясь.

— Не думаю что об этом надо беспокоиться. На лице Майи скользнула тень улыбки. — Им понадобится время, чтобы собраться. Запрячь коней собрать ваши, э-э-э… трофеи и все такое. Еще пирога хочешь?

— Нет. — С задумчивым видом посмотрев на свой заметно раздувшийся живот, великанша покачала головой и поднеся окрашенный красным палец к глаза чуть прищурилась. — Я и так очень много съела. Боюсь другим не хватит. И не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством.

Улыбка вдовы стала грустной.

— Думаю это из-за твоего… зверя. Он голоден. — Произнесла она мягким голосом и поставив перед северянкой большую, исходящую паром, глиняную кружку принялась снова хлопотать у очага. — Ты недавно его выпускала. Но он голоден. Он всегда голоден. Так что тебе нужно набираться сил.

Размешивающий в баночке вязкую массу палец на мгновение приостановился.

— Ты меня считаешь такой? — Выдавила из себя Сив и подняв удивленный взгляд на как ни в чем ни бывало помешивающую в котелке пахнущую овощами и шкварками варево хозяйку, прикусила губу. — Ты считаешь, что я поклоняюсь Старому медведю и согласилась принимать меня в своем доме?

— Ну конечно, хорошая моя… — Коса красавицы чуть качнулась в такт покачивания головой. — Только не считаю тебя такой. Я знаю, Сив. Я поняла это сразу, как только тебя увидела. Такие как ты… — Кирихе сделала паузу подбирая слова. — Вы дышите по-другому, стоите по-другому, разговариваете по-другому, двигаетесь по-другому. Так, будто постоянно себя сдерживаете. Стараетесь сделать, так чтобы ваши движения не казались слишком резкими. Стараетесь держать свои эмоции в узде. Крепкой узде. Постоянно с собой спорите, давите внутренние порывы. Вы стараетесь обдумывать каждое слово, каждое действие. Вы очень стараетесь. Очень. И конечно у вас это совсем не получается. — Уголки губ женщины чуть дрогнув опустились вниз. — Это сложно объяснить. Подрагивающие пальцы, игра мышц, голос, взгляд. Когда зверь спокоен, ты видишь и слышишь все вокруг, говоришь здраво и рассудительно, и видно насколько ты на самом деле умна. А потом зверь пытается разорвать цепи, и все твое внимание уходи внутрь. И ты начинаешь отвечать невпопад, пропускаешь адресованные тебе слова, и часто просто не улавливаешь сути разговора. Еще ты часто крутишь головой, будто следишь за чем-то, что не видит твой собеседник. Раздуваешь ноздри словно принюхивающийся в чему-то зверь. То ты спокойна как озеро, то кипишь, как котел на сильном огне. Некоторые считают это проявлением вашего безумия. Я считаю, что самом деле, твой народ не зря назвал вас двусущьными. Вы просто видите, слышете и чувствуете чуть больше чем обычные люди.

— А ты много знаешь. — Проворчала великанша и склонив голову на бок взвесила в баночку с краской. — Обычно, юдане считают что мы безумны. Или одержимы.

Плечи склонившейся над очагом Майи поникли.

— Много знаю… — В хрустальном колокольчике голоса вдовы зазвучали печальные нотки. Да, Сив. Я очень много про вас знаю. Знаю, как трудно вам сдерживать свою ярость. Знаю, как вам бывает больно и страшно. Что вы ощущаете, понимая, что даже ваши близкие вас боятся. Знаю, как северные шаманы смиряют ваших внутренних зверей. А если это не получается вас изгоняют или держат в оковах. Я знаю, что означает быть двусущным. И я знаю, что для многих горцев носить это в себе хуже смерти.

Дикарка надолго задумалась.

— Так было не всегда. — Проворчала она наконец. — Раньше таких как я действительно считали благословленными. Но когда пришли южане, все изменилось. Наши боги умирают. Белый бог победил. Забрал их силу. Во многих кланах с впавших в ярость уже берут виру. Нас все меньше. — Поднеся палец к лицу великанша провела на коже широкую красную полосу. — Это хорошо.

— Хорошо? — Глаза красавицы расширились от удивления.

— Да. — Прочертив следующую полосу на этот раз над виском, дикарка усмехнулась. — Нас называют чистокровными. Тех в ком проснулась старая сила. Мы. Дети звездных странников. Но странники мертвы уже тысячи лет. Война закончена. Мы не нужны. Зачем меч если нет войны? Им даже хлеб не порежешь толком.

— О-о-о. — Тяжело вздохнув, Майя кивнула. — Он тоже иногда так говорил. И это значило что ему очень грустно.

— Твой муж, да? — Прикусив губу великанша зачерпнула из баночки следующую порцию багрянца. — Он был из двусущьных?

— Да. — Отложив в сторону деревянную лопатку Майя, повернулась к дикарке и принялась теребить завязки вышитого бисером пояса. — Он был изгоем. Таким же как и ты. Он… — Женщина осеклась. — Все было не так, как ты думаешь. Я знаю, что вы редко сходитесь с чужаками, а в империи связь с теми, кто имеет в себе кровь пришедших тоже… осуждается, но мы полюбили друг друга с первого взгляда. Он мне рассказал. Сразу. Все. До конца. Без утайки. Объяснил, кто он. И почему его изгнали. Сказал, что мы не сможем быть вместе. Почему мне надо держаться от него подальше.

Глаза северянки сузились превратившись в две сверкающие ледяным пламенем щелочки.

— Он говорил что у вас не может быть детей?

Кирихе вздохнула.

— Да. Говорил. И еще говорил, что боится причинить мне боль. Но я все равно пошла за ним. Потому, что не могла иначе.

— Значит он кого-то убил. — Тяжело вздохнув, великанша, отведя взгляд осуждающе покачала головой и продолжила втирать краску в кожу.

— Да. Конечно же он кого-то убил. С этого ведь все и начинается. — Кивнула вдова и с неожиданной злостью дернув бисерный поясок присела на край лавки. — На свадьбе. Не на нашей, конечно. Раньше. Ты ведь знаешь, как это происходит. Таким как вы тяжело найти себе пару. Даже среди своих. Это был договорной союз. Два клана враждовали так долго, что уже забыли с чего все началось. Два вождя решили забыть свои обиды и смешать кровь. Зверь Стархедве был слаб. Шаманы легко его усмирили. Или решили, что усмирили. Сказали что все будет хорошо. И действительно. Признаки его… одержимости ушли. Совсем ушли. Ты ведь знаешь, такое тоже иногда бывает… — Горестно опустив уголки губ красавица со вздохом оправила косу и нервно потеребив завязки бисерного пояса покачала головой. — Со временем, ему разрешили вернутся обратно. Жить длинном доме. Со временем все начали забывать что в нем сидит зверь. Он был сыном вождя. Или ярла как вы это называете. Красивый и богатый жених для союзников… — Майя на мгновение замолкла. — Свадебный пир закончился, все легли спать, а для молодых настала первая брачная ночь.

— И он не сдержал зверя.

— Да. Кирихе прикрыла глаза. — Он сказал, что они друг друга не любили. Совсем не любили. И начали ссору сразу же как оказались наедине. А он слишком… слишком разволновался, и потерял контроль… Сорвался и разорвал свою невесту на куски. А потом взял меч и убил почти всех гостей. Глава клана не смог поднять руку на собственного сына и его изгнали. Он жил в лесу почти полгода. Понял что сходит с ума от одиночества. А потом решил идти на юг. В Ислев.

— И встретил тебя.

— И встретил меня. — Эхом повторила Кирихе. Глаза женщины затуманились от воспоминаний. На губах расцвела улыбка. — Мы были молоды и верили в лучшее. У нас… У нас все было по-другому. Мы… Научились быть вместе. Хассис и наговоры помогли лучше, чем руны шаманов. А больше всего ему помогала наша любовь. Он отказался от своего родового имени и взял мое. Он принял веру в создателя. Я ушла за ним из города. Мы завели хозяйство. Я торговала травами, лечила скотину, снимала порчу и сглаз, учила детишек читать и писать, а он. Он… охотился. Был самым лучшим следопытом по ту сторону вала. Не было такого зверя, что он не мог бы выследить. В конце концов, лорд сделал его своим егерем. А у нас родилась дочка.

— Так не бывает. — Покачала головой великанша. — Просто не бывает. Двусущные носят в себе пробужденную золотую кровь. И дети рождаются только если оба родителя с золотой кровью.

— Я знаю, Сив. Что бы не говорил Роджелус, я неплохо разбираюсь в природе человека. Получше большинства медикусов. — Травница слабо улыбнулась. — Но случилось чудо. Я отяжелела. Мы оба посчитали это милостью Великой матери. Знаком, что мы все делаем правильно. Пять лет счастья… А потом… Губы вдовы задрожали. А потом ее… убили. Наш барон не ладил с соседом. Шила… Я отпустила Шилу собирать ромашки. Иногда я думаю, что ее просто не заметили. Стоптали конями и поехали дальше. И Стархедве… — Сжав кулаки Майя чуть слышно всхлипнула. — Его зверь проснулся. Он убил двух рыцарей и больше десятка дружинников, пока его не… — Тяжело вздохнув, женщина покачала головой. — Его искололи пиками, а когда он больше не смог сопротивляться… разорвали конями. Прямо посреди ромашкового поля. Наш барон не стал мстить. Более того принес извинение соседу. И… отдал ему… меня. В качестве извинений. Какими бы не были распри, Стархедве посмел поднять руку на благородного. — Утерев выступившие на глазах слезы Кирихе выдавила из себя улыбку. — Но я оказалась сильнее чем они думали… я сбежала. Сбежала сюда. За стену. Знала, что здесь не будут меня искать. Думала, что так будет легче.

— Но ты все равно боишься. — Глухо проворчала дикарка и резким движением подхватив со стола кружку принялась поглощать ее содержимое большими глотками.

— Да. — Глухо выдохнула Кирие и резким движением одернув рукава платья ссутулилась на скамье. — Я боюсь. Очень боюсь. Знаю, что барон мстителен. Знаю, что никто за меня не заступится. Никогда не заступались.

— Бесовы южане. — Сочувственно протянула разглядвающая оставшиеся на кружке следы краски великанша. — Гребаные благородные.

— Прости, Сив. — Резко встав со скамьи женщина подошла к дикарке и осторожно положила руку ей на плечо. — Прости, что все это на тебя вывалила. Я не хотела утомлять тебя своими россказнями.

— Э-э-э… — С удивлением взглянув на лежащую у нее на плече ладонь, северянка подняла взгляд на лицо женщины. — За что извиняешься? Я ведь сама спросила…

— Ты напряжена, Сив. И устала… Твой… барон. Господин Август. Ты ведь с ним потому, что тоже боишься? Боишься остаться одна? Стархедве говорил, что когда его изгнали он чуть не сошел с ума… Что живя в лесу он начал разговаривать с деревьями и птицами. А потом слышать шепот духов. Таким как ты просто необходимо, чтобы кто-то был рядом. Для вас это вопрос жизни. Иначе… — Пальцы женщины чуть сжались. — Иначе вы начинаете терять себя. Знаешь. — Резко отстранившись от нервно прикусившей губу северянки, вдова прошествовав в дальний угол комнаты и принялась перебирать стоящие на расположенной над очагом горшки и банки. — Вот. Моему мужу это нравилось. Говорил, это помогает расслабится. Вернувшись к столу Майя с глухим стулом опустила на доски небольшую деревянную баночку.

— Что это? — Нахмурившись великанша осторожно подобрала подарок и поднеся его к лицу раздув ноздри втянула в себя воздух и неожиданно расплылась в улыбке. — Пахнет… домом. Горами, лугом…

— Так и есть. Чуть прикрыла глаза женщина. Я научилась этому в Лютеции. Наносишь на глину слой жира а потом покрываешь его толчеными лепестками цветов. Снимаешь лепестки и снова покрываешь. В конце концов жир теряет свой запах и начинает пахнуть как цветы. У меня многие такой настой берут. С сиренью, с ромашкой, с крыжовником. Но в этой мази вместо цветов травы. Горные травы в основном. И кое что еще. Что может помочь тебе… утихомирить твоего зверя.

— Да… это очень хороший запах. — Кивнула великанша и с интересом покрутив подарок в руке положила его на стол. — Спасибо, Кирихе.

— Я рада что тебе нравится. — Грустно улыбнулась женщина и обойдя стол снова положив руки на плечи дикарки и принялась развязывать узлы одеяла. — Давай я тебе помогу. Я думаю, это тебе пригодится больше чем мне. Ты мне нравишься, Сив. Ты пожалуй первая, кто говорит со мной без ненависти и страха. Первая кому плевать, что я маг. Что я живу одна. Что не сломалась и не легла ни под одного из местных. И я рада, что сделала тебе приятное.

— Я не… — Вцепившись обеими руками прикрывающее грудь одеяло великанша вскочила из-за стола и замотала головой с такой силой, что казалось вот-вот и она оторвется. — Прости, Майя. Я слышала, что женщины иногда так делают, особенно вы, южане… но… не надо… Я не хочу… Это… Это неправильно.

Недоуменно отшатнувшаяся от Сив женщина на миг замерла, несколько раз моргнула и неожиданно звонко засмеялась.

— О Создатель. — Со вздохом выдохнула она и покачала головой. — Не думала, что ты поверишь всем этим россказням, что распускают про меня местные. — Вон там, во дворе в овчарне — указав пальцем на дверь женщина кривовато усмехнулась. Бочка с водой, я пол дня под ней уголь жгла и котелки с кипятком таскала, чтобы не такая холодная была. Тебе не помешает помыться. Ты пахнешь, так будто неделю провалялась в болотной грязи. А потом я помогу тебе с твоей краской. И еще вот… — Неожиданно повернувшись Майя подошла к стоящему у лавки сундуку и подхватив плотный тканый сверток протянула его великанше. — Пока вы ходили со святым отцом я перешила одежду моего мужа. Стефан приходил, воска для свечей принес, и попросил что нибудь для тебя придумать. — Кивнув в сторону стоящего в углу ткацкого станка, Кирихе улыбнулась. — Я ведь раньше половину поселка обшивала. Это будет лучше того куска вонючей тряпки что ты носишь, немного раздраженным движением расправив ткань свертка женщина продемонстрировала северянке узкий отрез ткани, теплую шерстяную рубаху- безрукавку, меховую набедренную повязку и несколько пар вязанных носков.

— Я… — С нескрываемым восторгом поглядев на разложенную одежду, великанша шагнув к женщине подхватила обновку и принялась вертеть ее разглядывая со всех сторон. — Это… мне? Правда?

— Правда. — В голосе красавицы слышалась неприкрытая грусть. — Ты выше него и несколько… тяжелее, но думаю тебе будет в пору. Я подумала, тебе это пригодится больше чем мне. К тому же… Нельзя жить одними воспоминаниями.

— Прости меня. — Неожиданно густо покраснела продолжающая прижимать подарок к груди великанша и отведя взгляд принялась ковырять носком сапога чисто выметенные доски пола. — Прости, Майя. Ты хочешь мне добра, делаешь мне такие дорогие подарки, а я так плохо о тебе подумала…

— Знаю я, что ты подумала. — Хмыкнула женщина. «бесовы южане» передразнила она дикарку нарочито скрипучим голосом. — Я знаю кто я такая, Сив. Знаю, кем меня видят. Ведьмой что отвары и зелья готовит, мужей совращает, на метле ночами летает, да скотину портит. Блудницей что спит с легионерами. Потому как нельзя дом и хозяйство одной держать. И денег у меня столько, что честным трудом не заработаешь. А значит я точно ведьма. А раз вдова и без мужика хозяйство веду так еще и шлюха. Как говорил прошлый пастор, греховный сосуд мерзости и разврата. Но это не мешало ему иногда ко мне заходить. И пытаться залезть ко мне в постель. Если я что-то делаю, это не значит, что мне это нравится. Но рано или поздно всем приходится через себя переступать. Чтобы выжить. Ты мне я тебе, понимаешь?

— Пожалуй. — После долгой паузы кивнула великанша.

— Ты меня не обидела. Просто ты мне действительно нравишься, Сив. — Явно через силу улыбнулась женщина и покачав головой уперла руки в бока. — А теперь снимай свои дурацкие тряпки и иди мыться пока вода не остыла. А потом ляг и поспи хоть пару часов. На тебе лица нет. Не бойся, я к тебе под перину лезть не собираюсь.

— Благодарю, Майя. — Широко зевнув, северянка принялась теребить перетягивающие талию ремни. — За мазь, одежду и все остальное… Извини, что я такое подумала… Мне действительно не помешает помыться. И поспать. Я уже седмицу почти не сплю. И еще. — На мгновение приостановившись в дверях великанша усмехнулась. — Ты хорошая женщина, и я не хочу, чтобы ты думала обо мне неправильно. Ты ошиблась. Я не ношу в себе дух зверя-смерти. Яростные действительно пытаются оседлать своего духа. Постоянно его приручают, контролируют. У меня все по другому. Это не проклятье или дар, как у островитян. Во мне течет красная кровь. Никакого золота. А мой зверь и я… Ма едины. Как концы палки, понимаешь? Сколько палку не руби, будет два конца. Или две стороны одной монеты. Не бывает монеты с одной стороной, понимаешь?

— Пожалуй… Да… — Смерив дикарку долгим взглядом медленно кивнула Кирихе и грустно улыбнувшись принялась снова теребить свой поясок. — Но не думаю, что это что-то меняет. Во всяком случае для меня.

— Тогда хорошо. — Облегченно кивнула великанша. — Просто мне это важно. Чтобы ты знала. Чтобы ты знала, что я не оборачиваюсь просто так. Чтобы не боялась меня. А еще, ты сказала, что я цепляюсь к барону потому, что боюсь быть одна… Но я с ним не из этого. Вернее… не только из-за этого. Он не очень хороший человек. Странный. Но духи сказали мне что наши судьбы связанны. Поэтому мы вместе. А еще он попросил меня помочь а в замен поможет мне. — Несколько неловким движением стянув с себя прикрывающий грудь кусок ткани, великанша развернулась к двери. — Майя… А ты мне спину потереть не сможешь? И волосы расчесать?

— Вот еще. А вдруг я не удержусь и что ни будь нехорошее случится? — Фыркнула Кирихе и белозубо улыбнувшись оправила ворот платья. — Ладно, иди, я сейчас подойду, — повернулась к лежащей на столе баночке с охрой женщина задумчиво приложила палец к губам. — Там у бочки. Я кусок мыла положила, горшочек со щелоком и белой глины немного. Для волос. Не хочу после тебя вытрясать из перины вшей. Знаешь… Стархедве, тоже кожу краской мазал… Говорил так его предки не ведают, что он творит. Не узнают его и не назовут предателем. Еле слышно выдохнула женщина и смахнула с уголков глаз выступившие слезы.

— Смотри-ка как смотрит. Ишь, зенки вылупила. Наверное, соскучилась уже нас ожидаючи. Ха-ха-ха-ха! Гляди какая сердитая. Люблю таких. Ну, что так зыркаешь, ведьма — порчу навести хочешь? А вот тебе, подарочек, получай!

— Брат Ганс, ну зачем дубинкой-то, если мастер на ней следы…

— Заткнись Брутус.

— Но, я…

— Еще одно слово, Брутус, и твой ненаглядный отец Аврелий узнает, чем ты занимаешься с тем мальчишкой поваренком. После ночной службы, когда думаешь что вас никто не видит. Живо неси воронку.

— О! А чего это без меня начали? И чем, Павший вас забери так воняет?

— Ха? Нравится, да? Тот еще запашок. А нечего опаздывать. Это Агафний придумал. Жаль сам прийти не сможет. Ха-ха-ха…

— Фу… Так это же дерьмо…

— Точно. А ты случаем дознавателем стать не хочешь, а, Велуд? Такая наблюдательность. Конечно дерьмо ха-ха-ха… Свиное в основном. Ну и нашего немного. А воняет так потому как мы его слегонца подогрели, для вящего интереса, так сказать. Сам ведь слышал. Этот старый пердун, ее горячим покормить велел. И раны обработать. Вот мы и покормим. Горяченьким. Медикусы, вон, говорят горячая пища для кишок полезней. Брутус! Ну что ты там телишься, давай уже сюда воронку…

— Ох сучья мать…

— Держи ее, держи, ноги держи, сука… Ах, бесы, брыкается то как, давай еще один ремень, тащи, тащи…

— Сбоку дави, на желваки, говорят сразу рот от такого открывается…

— Не надо! Челюсть сломаете меня отец Аврелий потом…

— Заткнись!

— Да нет, глупости все это, давай нож, попробую подцепить.

— Рот, рот ей не порвите!.. Если отец Аврелий увидит…

— А ну заткнулся, Брутус! Задолбал своим Аврелием. Иди поваренка трахай если неймется. А… бесы… Все, замаялся я. Дай-ка молоток, зубы выбьем и вся недолга.

— Жубы нежя. Брутуш праф. Ешли хто иш штарих жамещит, намф конеш. Ишповешью не отшелаешя.

— Хм… Пожалуй ты прав. Ладно… А если так? Держи-ка воронку. Как пасть откроет сразу суй. А ты молоток все-таки дай.

— Но…

— Давай, я сказал! Разверните ее. — Ха! Ну вот. Не зря я все-таки у медикусов год обучался. Всего один удар по копчику и ротик сразу открылся и глазки проснулись и обратите внимание — никаких следов. А вот это тебе добавка! Ну как, сука? Что? Нравится? Нравится?

— Ганс! У нее уже корчи начались! Ганс, хватит! Ты ее убьешь! Да держите его!.. Все! Все! Все! Успокойся!

— Да я эту суку за Агафния наизнанку выверну!..

— Кажется поздно уже выворачивать… Убил… Насмерть убил. Вон как обвисла вся… И не дышит…

— Да нет дышит вроде… Просто сомлела…

— И обоссалась. Тьфу. Ведьма сучья. Видать крепко Падший ее душонку гнилую северянскую держит.

— Ну что застыли — давайте ведро.

— Дак ежели сомлела она… Какой смысл-то.

— А ничего, как горяченькое почувствует живо в себя придет…

— А ну, держие ей голову. А ты за ноги хватай.

— Дай ведро! Я сам — у тебя руки вон ходуном ходят.

— Ну что очнулась, да сука?! Ишь смотри как корчится! Что не нравится угощеньице, да? Не вкусно? А ты кушай, кушай, глотай, а то задохнешься.

— Брат Ганс, хватит, а вдруг как помрет…

— Не помрет, мы еще и пол ведра не влили…

— Стой, Ганс у нее похоже опять корчи начались…

— Да не корчи это, просто блевать пытается. Ничего воронку специально для таких, как ты делали, не выблюешь!

— Ганс, хватит, убьешь! Она уже синеет! И брюхо вон как выпятило! Нутро порвешь!

— Ганс!

— А ну заткнулись, выродки!

— Ганс цепи, цепи! Она цепи!.. А-пхр…

— Что-о? Х-х-х-ха… Пхе… А-фф..

— Нет! А-а-а-а…

— Не над-х-х-х!.. Бл-юх-хэ…

— Стой! Стой, именем Создателя демонское отродье, заклинаю теб…

— А-а-а! Получ… Х-х-х…

— Нет, нет! Сив! Сив, ты ведь знаешь, я не хотел! Они меня заставили. Заставили! Я не хотел! Говорил им, что нельзя тебя трогать! Говорил, что так нельзя… Говорил… Нет… Нет… Не надо…