Во имя твое

Пути что мы выбираем

Было мокро, холодно и сыро, солнце только начало окрашивать небо в серые предрассветные тона, а до первых петухов оставалось еще не меньше получаса. Поселок, наравне с липким, пахнущим прелой травой и мхом туманом, окутывала сонная тишина. Дом старосты истекал влагой потемневших от сырости бревен и слепо пялился на соседние дворы темными провалами окон. У крыльца на подтащенной к стене колоде для рубки дров сгорбилась высокая, мускулистая, завернутая в одеяло, фигура. Несмотря на летнее время изо рта великанши при каждом вздохе вырывались облачка пара.

— А я думал, что ты еще спишь. — На сухом, бледном от усталости лице священника мелькнуло нечто что можно было при некотором воображении назвать улыбкой.

— Не спится. — Недовольно пробурчала Сив, и еще больше сгорбившись перебросила из ладони в ладонь большое зеленое яблоко. — Не привыкла я под крышей спать. Слишком душно. Слишком мягко. Муторно здесь как-то. К тому же эта гармандская змея во сне скулит и зубами скрежещет.

— Думаю это от переживаний. Ей вчера сильно досталось. — Красные от недосыпа глаза пастора оглядели двор, на мгновение задержавшись на расположенном в паре шагов от крыльца дома, небольшом, уже успевшем прогореть, костище и вернулись к Сив. — Ты, что, здесь весь остаток ночи сидела?

— Я же сказала — не спится. — С громким хрустом размяв шею, дикарка снова уставилась в землю. — Ты просто поболтать пришел, Ипполит, или как?

— Отец Ипполит. — Машинально поправил великаншу ксендз, и заложив пальцы рук за перетягивающую рясу, заменяющую пояс веревку, кашлянув принялся внимательно оглядывать затянутую, плывущими над землей клочьями стылого тумана площадь. — Как там господин Август?

— Барон? Все еще спит. — С нарочитым безразличием пожала плечами дикарка и поправив прикрывающую грудь полосу ткани, судя по виду не слишком аккуратно разрезанное пополам шерстяное одеяло, подбросила плод в ладони. Дышит. Неглубоко, но ровнее, чем вчера. И по-моему уже не такой холодный. Я бы конечно пол ночи попросила белого бога или местных берегинь, чтобы он выздоровел, но… дикарка глубоко вздохнула. Иногда мне кажется что жертвы это не то что хотят боги и духи.

— Берегинь? Здесь есть капище? Кто-то приносит жертвы? — В глазах подобравшегося словно гончая взявшая след священника мелькнула щедро сдобренная любопытством настороженность.

— Есть конечно. Они везде есть. — Тяжело вздохнув ссутулила плечи дикарка. — Тут недалеко, чуть больше половины лиги в сторону болота. Ткнула она подбородком в сторону возвышающегося над домами холма. Старое. Очень старое. Но я не его в виду имела. Просить помощи у мертвого йотуна все равно что башку медведю по весте вставшему в пасть совать. Боком просьба выйти может. Вон — берегиня. Как-то по паучьи изогнувшись дикарка потянулась за спину и извлекла на свет лишившуюся своего шнурка деревянную сову — противовес. Эта точно хорошая. Добрая. Правда молодая — слабая еще. И ее обижали. Подвесили на веревке, болтаться словно висельника, а она на волю хочет. Наверх. Чтоб видеть все… Я ее, наверное, в лес отнесу. Ей там наверняка понравится.

— Пол лиги значит… Пробормотал себе под нос судя во всему пропустивший соображения дикарки священник. — А ты откуда знаешь? Сухие губы священника сжались в тонкую линию.

— Так мы там того жабомордого мальчишку встретили. — Видимо в арсенале северянки накопилось слишком много пожиманий плечами и она решила поскорее их истратить. — Он там овцу резал.

— Вот паскудник мелкий… — Ни к кому не обращаясь пробормотал Ипполит, и с тяжелым вздохом, прошествовав к крыльцу одернул рясу, и сел на покрытую каплями росы ступеньку. — Сив, скажи мне. Этот юноша, барон. Если бы я не знал тебя получше, я бы сказал, что ты к нему неравнодушна. Вы… любовники?

Сердито фыркнув великанша поставила фигурку совы под ноги и скрестив на груди руки обиженно оттопырила губу. В воздухе повисло напряженное молчание.

— Приму это как ответ… Я не буду говорить, что мне это по душе, Сив. — Спустя минуту произнес ксендз и зябко поежившись, спрятал ладони в широких рукавах своего одеяния. — Я не в восторге от таких как он и ты, ты не любишь таких как я. Но, пока ты здесь нам придется как-то уживаться вместе, поэтому предлагаю тебе заключить перемирие. Хотя бы временное.

Великанша хрустнула пальцами и уставилась себе под ноги.

— Ты мне не нравишься потому, что считаешь, что я колдунья. И хотел сжечь меня на костре. — Наконец произнесла она. — И Ллейдера ты тоже не любил. Другие жрецы белого бога… они добрее.

— И давно ты с этим… бароном? — Задумчиво почесал нос священник.

— На самом деле он не такой плохой как может показатся. Лучше чем мне я думала, когда я его встретила… Хоть и южанин. — Вздохнула дикарка и откусив огромный кусок яблока принялась мерно двигать челюстями. — Кислое.

— Оно зеленое. — Заметил пастор, и уныло кивнув своим мыслям, повторив позу великанши, сгорбился на ступеньке. — Если честно я вообще удивляюсь что здесь, в Подзимье что-то успевает поспевать. Первый месяц лета, а по ночам холодно, будто у меня на родине зимой. А про зиму и говорить не хочется.

— Здесь, в холмах, это называют дыханием йотунов. — Чуть заметно улыбнулась дикарка. — Ледяные великаны спят но иногда начинают ворочаться во сне. Тогда с гор спускаются лавины и приходит стужа. Обычно это ненадолго. День, может быть два и ты снова начнешь жаловаться на жару и духоту. Или на дождь. Вы, имперцы, любите на все жаловаться.

Священник поморщился.

— С утра я обходил деревню и осмотрел поля. — Устало проскрипел он. — Будет чудо если крестьяне смогут собрать хоть половину того что посадили… Проклятые дожди, ячмень гниет на корню.

— Так попроси белого бога о солнце, фыркнула великанша.

— Да как ты смеешь так… — Неожиданно взвился пастор, но тут же успокоившись, обессилено махнул рукой. — Да. Ты права. Все, что остается это молиться Создателю.

— Ипполит, у тебя бывает, что ты скучаешь по дому? — Запрокинув голову к небу женщина принялась внимательно разглядывать низко плывущие над землей облака.

— Дом… — Губы священника тронула кривая усмешка. — Нет Сив, я совершенно не скучаю по той сырой, пропахшей заплесневелым сыром дыре, где я родился, но я отдал бы руку чтобы вновь оказаться в Ромуле. Я снова хочу увидеть теплое море, яркое солнце, растущие вдоль дорог виноградники, вдохнуть запах соли, оливы и персиков… Но больше всего я скучаю по звону колоколов. Ты не представляешь, как это красиво, когда колокола главного храма Великой матери и создателя призывают к утренней службе…

— А еще я на знаю, что такое персики. — Лениво заметила дикарка и оторвав взгляд от неба громко сербнув носом сплюнула под ноги огромный комок густой желто-зеленой слизи. — Знаешь, Ипполит, похоже у тебя все же есть преимущество — тебе хотя бы есть куда возвращаться. Пусть это и дыра, если тебе верить.

Бросив короткий взгляд на опоясывающий талию великанши потрепанный пояс, ксендз тяжело вздохнул и начал устало массировать виски.

— Все в руках Его. — Сочувственно заметил он спустя пару минут и запустив руку за пазуху извлек из под рясы небольшой холщовый мешочек. — Вот. Аккуратно развязав завязки, плебан выложил на ступеньку крыльца четыре, совершенно безбожным образом обрезанные золотые пластины, и тонкое, поблескивающее праздничной солнечной желтизной колечко с небольшим красным камешком подвинул получившуюся композицию к северянке. — Я поговорил с Денуцем. Он раскаялся. Вернул взятое у гармандцев… то есть у тебя. И он тоже просит тебя о помощи.

— Пф-ф… Бросив короткий взгляд на золото, женщина с хрустом откусила следующий кусок яблока. — Значит ты хочешь заплатить мне моими же деньгами. — Скрипуче проворчала она себе под нос. — Ллейдер называл это «поиметь». Мне не нравится чувствовать, что меня поимели. Кстати, ты уверен, что он отдал все?

— Ты знаешь ведь мой талант докапываться до истинны… — Положив опустевший мешочек себе на колени плебан смиренно склонив седую голову осенил себя знаком Создателя. — Меня довольно сложно обмануть.

У крыльца вновь установилось тягостное молчание.

— Да. Ты очень упрямый. И цепляешься как пиявка… Или долбишь в одно место как дятел. С тобой разговаривать это как валун на гору катить… — Наконец буркнула великанша и с недовольным видом снова вгрызшись в несчастный плод принялась разглядывать крыши домов невидящим взглядом. — Наверняка ты считаешь что белый бог одарил тебя правом делать так как ты хочешь. Прямо как тех остальных, что с кострами и жаровнями. До сих пор не понимаю, почему ты не остался, как его… дознавалой.

Глаза ксендза похолодели.

— Это называется дознаватель. И я не остался с ними потому что… мне был уготован другой путь. — Хрипло произнес он и почесав переносицу принялся задумчиво мять потертую ткань кошелька между пальцев. — И к твоему счастью, милостивая матерь наша церковь позволила мне на нем остаться…

— Другой путь, значит… — Задумчиво протянула великанша и немного подумав кивнула собственным мыслям. — Звучит неплохо. Мне нравится. Моя вера… То есть моя старая вера, она другая. Северные боги говорят, что путь только один. Что это острое лезвие меча идти по которому значит изрезать себе ноги в кровь, но если с него сойдешь или хотя бы на миг остановишься, ты упадешь, и внизу тебя будет ждать только вечный холод и голодная тьма. А ваши боги… Когда я начала слушать жрецов южан… Сначала я ничего не понимала. Потом злилась. Считала что белый бог и большая дева слабые и никчемные. Потом, что они лгуны. А когда я поняла о чем он говорит, я получила свободу… Поняла что судьба это не путь, это цель. А пути мы выбираем сами.

— Истинно так, ибо в книге Первого наместника Стоуна сказано, что мы сами выбираем пути, и все они ведут к вечному блаженству в обьятьях Создателя и Великой матери… Осекшись на середине фразы пастор, с подозрением глянув на северянку, обреченно махнул рукой. — Извини. Я все время забываю с кем разговариваю.

— Знаешь, наши старики говорят, что до того, как сюда пришли имперцы, здесь царил мир. — Задумчиво протянула великанша. — Мы конечно воевали. Из-за границ одалей, из-за кровной мести, украденной овцы или трелля, или из-за причиненных обид. Но никогда не делали это из-за богов. Зачем? Богов много — на всех хватит. Каждый поклонялся тому кому больше нравилось. Зверю-Смерти, Старому медведю, Матери-Небу, Отцу-Грозе, Солнцу-Дарителю, Великому Оленю, Светлой Звезде, Тому Кто Шепчет, Скачущему на буре, Крушителю тьмы, Первому искажающему, Отцу всех зверей. Певцу лета, Сотрясателю тверди, Темному душитель, Дыханию холода. Оседлавшему молнию, Воплю страха, Лучу зари, Сеющему свет. И даже Сестре воинов, Порождающей эхо, Хозяйке холма, или просто духу-предку. Куча богов у которых куча имен. Мы считали себя детьми богов. И сами стремились ими стать. А потом пришли вы, южане, говоря, что принесли мир, что и вы есть не более чем овцы в стаде большого белого бога. Вы говорили о любви и смирении, о прощении и взаимопомощи, но никто и никогда еще не видел той хитрости и жесткости, того горя, что вы принесли с собой. Овцы оказались страшнее волков. — Губы великанши болезненно дрогнули. — В отличие от трусов — островитян, мы сопротивлялись. Не хотели к вам присоединятся. Не хотели жить по вашим законам. Не хотели предавать свою память. Не хотели оскорблять предков. А вы не могли с нами воевать. Вы не умеете выживать в лесах, не умеете ходить по болотам и слишком плохо знаете наши горы. Знаешь, что тогда вы сделали? — Дикарка зло сплюнула. — Вы напали на единственное место которое мы и не думали защищать. Священное место. Храм Старого медведя. Всеотца, ибо война отец всего. То место, где хранились припасы еды на случай долгой зимы. Каждый клан Подзимья, каждый сезон нес туда дары. Зерно, солонина, мед… Случись недород, мор или любое другое несчастье, любой клан мог прийти в храм, обратится к жрецам и получить помощь… Ты прав, наша земля не слишком щедра. Иногда стужа длится целый год. Нет ячменя, нет еды для овец, нет охоты. Только холод и тьма. Потому и было построено то священное место. Единственное по настоящему священное место, где обнажить оружие или причинить кому-то зло — оскорбить богов. Всех богов севера сразу. Будь это древние или Пришедшие, которых вы называете демонами. Говорят, его создали еще во времена раскола мира. Сами древние. Или странники звезд. Говорят, это были остатки последней их железной башни и когда-то его охраняли неспящие железные стражи. Но не сейчас. Стражи уснули много сотен лет назад. Да и зачем они были нужны? Никому бы и в голову не пришло разграбить это место. Даже подумать об этом. А вы его сожгли. Уничтожили те запасы, которые собирали кланы. Но не все. Вы оставили… немного. — С хрустом сжав кулаки, женщина с глубоким вздохом покачала головой с сгорбилась так, что почти уткнулась носом в колени. — Не достаточно, чтобы хватило всем, но достаточно чтобы прокормить пару кланов. Этим… Этим вы убили наших богов. Вы опоганили нашу веру. Разрушили наши устои. Сломали наши правила. Всеотец перестал быть богом-хранителем и показал своим детям лицо зверя-смерти. И тогда началась война. Неправильная война. Каждый клан, забыв об остатках чести, попытался урвать себе кусок того что осталось. Мы сами себя уничтожили. Превратились в тех, кем вы нас считаете — двуногих зверей, стаю бешенных волков, с радостью рвущих друг другу глотки. А потом пришли вы. С доброй едой, с доброй одеждой и словом белого бога. Я этого не видела. Это было много лет назад и далеко отсюда. Задолго до моего рождения. Но старики еще помнят. И говорят все было именно так. А я так и не могу понять почему у такого доброго бога такие злые и бесчестные дети.

Сухонькие кулачки ксендза сжались. Плечи напряглись. Судя по выражению лица больше всего Ипполиту хотелось ударить великаншу по лицу.

— Не стоит верить всем стариковским байкам, Сив. Произнес он, когда пауза стала невыносимой. Людям свойственно забывать плохое и говорить, что раньше все было лучше и проще. Или напротив замалчивать неудобные факты. — Голос плебана звучал удивительно спокойно и ровно. — Все, что делала империя, совершалось во имя Создателя и к вящей славе его…

— Во имя Создателя?! Знаешь, Ипполит. — В очередной раз тяжело вздохнув женщина криво усмехнулась. — Вы, южане, любите прикрываться белым богом. Говорите что он бог всех людей но не перестаете напоминать что он отец только вашего народа. И только вы знаете, что он хочет на самом деле. Я много раз спрашивала духов, почему он сказал вам так сделать. И каждый раз они отвечали мне, что это сделал не он. Что белый бог любит всех одинаково. Что он не различает своих детей и чужих, потому что все в мире его дети. Он не воюет с другими богами, если это не нужно. Он несет мир и спасение, свободу пути. Что нужно слушать бродячих жрецов, а не тех кто объедается сладким хлебом и упивается вином в домах бога. Все это сделали вы, южане… Вот и сейчас… это бог говорил тебе меня обманывать? Угрожать? Пытаться сделать виноватой? А потом покупать мой меч за мое же золото?

— В тебе опять говорит обида и недоверие. Я не возвожу на тебя хулу, дитя. И не пытаюсь ни в чем тебя обвинять. Я лишь говорю, что думаю и что чувствую. — Недовольно пожевав губами, плебан почесал кончик носа и покосившись, в сторону погруженной в свои мысли великанши болезненно скривился. — И уж точно не собирался покупать твой меч и время за твое золото! — Снова запустив руку в за пазуху, священник аккуратно выложил на потемневшие от времени и впитавшейся грязи доски крыльца пригоршню разнокалиберных, весело блестящих ртутно-белым и темно красным монет, и принялся бодро складывать их в аккуратные столбики. — Это то, что я обещал. Все, что я нашел в церковной кассе. Одна марка, четыре солида и двадцать один медный динарий. К тому же пока вы двое здесь община продолжит вас кормить и оказывать любую посильную помощь. Думаю, это неплохая плата.

— Оставь себе. — Буркнула великанша, и покрутив в руках огрызок, немного подумав резким движением метнула его в сторону возвышающегося посреди перекрестка уродливым каменным прыщом колодца. — Осенью будет большая ярмарка. Зерна на зиму купишь, или солонины. Сам говоришь — урожай на корню гниет.

— Нет. — Проследив за полетом весело брызнувшей во все стороны ошметками мякоти и косточками сердцевиной плода, ксендз отрицательно покачал головой и решительно смешав груду меди и серебра с золотыми пластинками принялся баюкать лежащий на коленях мешочек. — Я обещал. А сказанное священником, это сказанное Создателем.

— Дерьмо свинячье. — Совершенно непочтительным образом фыркнула дикарка и в очередной раз сплюнув под ноги обнажила зубы в больше похожей на волчий оскал улыбке. — Почему, когда я от тебя это слышу, мне хочется дать тебе в морду, а Ипполит? Тебя, что совесть заела, или я действительно так нужна?

— Отец Ипполит. — Передернул плечами от холода плебан. — Кстати, насчет места мира. До меня дошли слухи, что в горах снова появилось нечто подобное. Какой то князь северных гор Грог-Кормящая ладонь, строит крепость которую называю Долиной золотого хлеба. Там принимают даже изгоев… И говорят он позвал орден Девы-защитницы для помощи. Это угодное Создателю дело… Возможно через пару десятков лет в горах воцарится мир…

— Князь северных гор, значит. — Криво усмехнувшись покачала головой великанша. — И этот туда же… Похоже еще один решил пожаловать себе золотую шапку… Мир. Ну-ну… И как к этому отнесся Шама — Король топей?

— Шлет в золотую долину караваны с провиантом. — Пожал плечами плебан. А что, что-то не так?

— Все так. — Презрительно сплюнув покачала головой великанша. — Все так пока вы, южане не начнете шептать им на уши. Как вы обычно любите делать.

— Я уже просил у тебя прощения. — Вздохнул Ипполит.

— Ага. Помню. Особенно хорошо у тебя получалось, когда ты резал веревки, и просил нас с Ллейдером бежать и не оглядываться.

— Прошу тебя… — Священник принялся устало массировать лицо. Ну почему ты все усложняешь?

Великанша снова взяла паузу на раздумье.

— Значит вся эта история правда. — Проворчала она наконец. — Огромное рогатое чудовище что стучит в окна, а потом пропадает вместе со всеми обитателями, включая скот… Такого не бывает, Ипполит. Двор это пять-шесть мужиков, столько же баб и куча детишек. Неужели никто бы не закричал, не взялся бы за топор и вилы и не начал бы драки? Неужели они словно овцы просто ждали своей смерти? Если все, что говорил лекарь правда, был бы шум, кровь, сломанные двери. Даже если никто не придет на помощь все равно останутся следы… А здесь? Кто-то заметил рогатую тень, кому-то показалось, что он видел стоящего на задних лапах быка… Пустые дома, с непогашенными жировыми лампами, поставленными в неостывшие печи горшками каши, постелями, выглядящими так, будто их хозяевам приспичило и они решили отойти до ветру. — Лицо женщины сморщилось в неодобрительной гримасе. — Это вранье и старой собачей ссанины не стоит.

— Роджелус говорит правду. — Или во всяком случае искренне верит в то, что говорит. Тяжело вздохнув, плебан нервно покрутил шеей. — Я не спал большую часть ночи — вспоминал всех порождений тьмы большого имперского бестиария, но тоже не смог припомнить ни одой твари что на такое способна. Так или иначе факт остается фактом, Сив. За полторы недели пропали обитатели четырех дворов. Мне нужна твоя помощь. Мне нужен твой меч.

— Ха! — Северянка отвернулась. — На этой… ков-ми-с-ии… ты один говорил против меня. Говорил, что нельзя мне давать свободу. Что я опасная хитрая еретичка… Что я поклоняюсь кровавым богам, и несу у себя на плечах разлад и пагубу. Ты говорил что меня надо сжечь. А пепел развеять по ветру. И ты замолчал только когда заговорил старший жрец. Но даже потом ты с ним не согласился.

— Комиссия… Заседание малого совета курии… — Поджал губы ксендз. — Это было… политическое решение. Отец настоятель хотел угодить Его преосвященству. А Его преосвященство… идеалист. Идеалист и новатор. Он одержим идеей примирить все нации Подзимья. Это… Хорошее желание, но…

— Хорошее желание, да? — Великанша глухо рассмеялась. — Но ты ведь не остановился. Когда мы встретились с тобой, в том селе… Это ведь ты их тогда подбил, Ипполит. Громче всех кричал, что мы с Ллейдером мошенники. Что нас разыскивают по обвинению в обмане и воровстве. Что магут злокозненный насильник и убийца, а я дикарка, язычница, демонопоклонница и малефикра… малефрика… дикарка запнулась. В общем северная ведьма которую надо тащить на костер.

Спина священника напряглась. На худых, туго обтянутых кожей скулах худого лица заиграли желваки.

— Хотел бы я сказать, что я об этом жалею… — Устало вздохнул ксендз. — Хотел бы сказать, что я не знал, что официум уже дал вам индульгенцию. Что Найл цу Рейхан, властитель Дубовых лужиц уже отозвал розыскной ордер. А потом было уже слишком поздно что-то исправить…

— Но не скажешь. — Хмыкнула великанша и покосилась на ставшего действительно похожего на старого растрепанного ворона ксендза. — И вчера ты мне угрожал, что сделаешь то же самое. Я сначала до конца не поняла, только потом. Но теперь уже знаю ты мне угрожал. Почему я должна тебе доверять?

Стойко выдержавший взгляд северянки пастор криво усмехнулся.

— Когда я был еще послушником. Мой духовник часто говорил, что даже в иноверцах есть искра Создателя. Тогда я не понимал его слов. Теперь… У меня было много лет, но только этой ночью я смог об этом подумать. Серьезно подумать. И знаешь… я пришел к выводу, что доброе сердце и поступки могут перевесить сотни молитв.

— Ты это к чему? — Непонимающе нахмурилась северянка.

— Вчера ночью ты решила отдать этим крестьянам большую часть трофеев. Ты выиграла наш… спор, положила меня на лопатки по всем статьям… А потом взяла и отдала большую часть трофеев этим несчастным людям. Тогда я понял, что ты спорила не из-за денег. Не из-за жадности. Ты спорила со мной. — Пастор тяжело вздохнул. — Честно говоря, я такого не ожидал. Особенно от тебя. И я, — зябко передернув плечами ксендз шмыгнул покрасневшим от холода носом и грустно улыбнувшись покачал головой, — и тогда я почувствовал… раскаяние. Понял, что возможно я был не прав. Что я считал, что это ты носишься со своими обидами как скряга с золотой монеткой. Но я как бы увидел себя в зеркале и понял, что ставлю личные интересы выше блага людей. А это не угодно Создателю. И потому я здесь.

— Ипполит, это самое дурацкое объяснение, которое я слышала. — Проворчала дикарка и одернув полы набедренной повязки тяжело вздохнула. — Ну… почти. — Добавила она немного подумав.

Сложивший руки на колени пастор принялся с преувеличенным вниманием разглядывать носки торчащих из под рясы деревянных башмаков.

— Я совершил в своей жизни много ошибок, Сив. — Чуть слышно прошептал он наконец. — Пожалуй многовато для добропорядочного ксендза. Ты считаешь, что мной руководит жадность, злоба, ненависть к вашему народу или что-то еще, и да, ты имеешь право так думать.

Великанша, чуть прищурившись уставилась куда-то в пространство за спиной ксендза.

— Духи говорили, что ты ненавидишь меня из-за обиды. Старой обиды.

— Духи говорят… Подбородок священника чуть дрогнул. — Я тогда был еще совсем ребенком, Сив. Десять лет, может одиннадцать. Не помню. Год был не слишком удачный. Сейчас бы я сказал совсем неудачный. Урожай побили грозы. Мое село жило с продажи меда, но пасеку развалил медведь. Община конечно имела запасы но их было недостаточно, чтобы сытно прожить зиму. А потом, будто этого было мало, на местном кладбище начали находить разрытые могилы. А на дороге пропадать путники.

— Драугры? Мертвеходы? — Удивилась великанша. — На юге они тоже есть?

— Раньше были. — Губы пастора сжались в тонкую линию. — Но не ваши драугры. Просто мертвецы. Танцующие скелеты. Тотентанц…

— Никогда не слышала. — Покрутив головой женщина нахмурилась. — А зачем мертвецам танцевать?

— Мы обратились за помощью к сеньору но он лишь отмахнулся. — Еще больше ссутулился погрузившийся в воспоминания, ксендз. — Но на самом деле это не важно. Мой рассказ не о том. Да и не было никаких танцующих скелетов. Просто кто-то решил разрыть могилы, поискать золото и серебро в гробах. Нет… — Рот священника на несколько мгновений превратился в безгубую щель, кулаки сжались. — Речь не об этом. А о осенней ярмарке. Каждую осень в нашем поселке собирался торг. И иногда к нам приезжали ваганты. Вот и в тот раз… приехали. Они привезли диковинку. Северянина. Такого же как и ты. Из тех кого принято называть чистокровными. Здоровенный белокожий гигант огромными руками и лицом как дубовая колода. Он не знал языка и только рычал да дергал иногда прутья клетки.

— Он был в клетке? — В глазах великанши плеснул гнев.

— В клетке, в железном ошейнике и тяжелых кандалах. — Криво усмехнувшись кивнул Ипполит. — Но это не помогло. Мы были детьми. И конечно боялись страшного великана-людоеда с северных гор. Но это не мешало нам дразнить его… Помидор. Здесь такие не растут. Не вызревают. Кто-то бросил в него гнилой помидор. И тогда… Тогда он порвал кандалы. Сломал клетку.

— И что было дальше? — Немного подумав поинтересовалась дикарка.

Священник прикусил губу. По острому, морщинистому подбородку потекла тонкая струйка крови.

— Он был как дикий зверь. Кинулся в толпу и начал убивать. Разрывал людей голыми руками, вырвал из стены избы бревно и ударил им охранника обоза, перевернул фургон вагантов и метнул лошадь через половину площади. И каждый свой шаг… Это было… Это было ужасно, он похдил на волка в овчарне или на ласку в курятнике. Просто отрывал людям руки и ноги, вворачивал шеи и шел дальше… Его застрелили из арбалетов. Понадобилось не меньше дюжины стрел чтобы он ослаб, и еще дюжина чтобы его убить. Когда все кончилось… Все радовались, так будто в деревне случился праздник. Но потом… Хозяин цирка обратился в суд. — Кулаки Ипполита сжались так, что побелели костяшки. — И через седмицу к нам пришли мытари. Мы пустили по дворам шапку, потом еще раз и еще… но все равно не собрали… И тогда коллекотры сами пошли по домам. Отбирали все. Одежду, железные инструменты, еду… Даже посевное зерно. Староста хотел возражать и тогда они его … они его повесили, повесили его на воротах… И уехали. Просто уехали. Мы остались без денег и зерна. Без ничего. Большая часть выживших мужчин была искалечена и не могла работать. Той зимой вымерло больше трети деревни. От голода. Когда моя сестра умерла… Отец… Он… — Священник осекся и тяжело вздохнув украдкой утер слезящиеся глаза. — Думаю я уже рассказал тебе достаточно, Сив.

— Пожалуй. — Проворчала великанша и вытянув ноги с хрустом крутанула шеей. — Вот значит как…

— Этот барон. — Неожиданно сменил тему ксендз. — Если он не твой любовник. У тебя с ним какой-то договор?

— Что-то вроде. — Коротко буркнула продолжающая внимательно вглядываться в никуда дикарка.

— Откровенность на откровенность, дитя. — Ровным тоном произнес плебан, и в очередной раз запустив руку за пазуху аккуратно вытащил из него столбик перевязанных цветной лентой тяжелых серебряных монет. — Чуть не забыл… Это за Дубницы. Не думай, что я тебя обманул. Это мои личные сбережения. Просто… Сегодня я решил, что пришло время закрыть долги. Хотя бы часть из них.

Великанша глубоко вздохнула.

— Ллейдер… — Коротко глянув на звякнувшее о доски серебро женщина чуть заметно прищурившись поправила зябко подтянула лежащий на плечах кусок пледа. Из под ткани снова раздалось чуть слышное звяканье. — Оказалось, что он меня обворовывал. Прятал большую часть монет, в денежный дом. А теперь он умер и барон сказал, что поможет мне их достать.

— Хм-м… — Священник задумчиво прикусил губу. — Честно говоря я не слишком удивлен. Говорят, честность не самая сильная сторона магутов. К тому же…

— Заткнись, Ипполит. — Перебила священника Сив. — Просто заткнись, иначе я тебя действительно ударю, хоть ты и жрец белого бога. Я знаю каким был Ллейдер, но был моим другом.

Ксендз обиженно поджал губы.

— Ты взяла у него чек? — Произнес он и склонив голову на бок принялся расправлять складки рясы. Могу я взглянуть?

— Чек? — Брови дикарки сдвинулись к переносице. — А это что?

— Свидетельство. Вексель банка. — Пояснил пастор, и взглянув в лицо недоумевающее моргающей великанши, тяжело вздохнул. — Такой большой пергамент с записью о том, что банк должен тебе денег.

— А-а-а… — После недолгого колебания дикарка расстегнула поясную сумку и немного покопавшись достала из нее кожаный тубус. — Вот. Тут полно штук со словами. — Усмехнувшись протянула она футляр ксендзу.

— Хм… Аккуратно отложив опустевший мешок с монетами на доски крыльца, священник расстегнул клапан хранилища для бумаг и подслеповато прищурившись принялся осторожно перебирать его содержимое. Индульгенция, индульгенция, индульгенция, метрика, лицензия на наемничество и охоту… Ага… Развернув, изрядно потрепанный, украшенный по краю кровавыми пятнами и мазками кусок покрытого многочисленными, вытесненными прямо на листе клеймами свиток ксендз принялся внимательно вчитываться в покрывающие его ровные строчки текста. Брови плебана взметнулись вверх. — Серьезно? — Произнес он с нескрываемым удивлением глядя на Сив. — Тридцать золотых орлов?!

— А вот барон орал потише. — Усмехнулась дикарка. — А еще он сказал, что мне будет очень непросто их получить.

— Сив, тридцать золотых, это сезонный доход небогатого баронства. Как ты…

— Да не знаю я. — Буркнула великанша, и осторожно подцепив лежащее на груде монет колечко принялась внимательно разглядывать поблескивающий в рассветных лучах камешек. — Я не слишком хорошо считаю, но… Мы ведь не только охотились на разбойников, Ипполит. Ллейдер всегда умел найти нам работу. Денежную работу. Я билась на хольмгангах, боролась на руках, дралась на кулаках на деревенских ярмарках. Помогала большому жрецу, когда он просил. Он охотился на редких зверей. Аврелию, ну тому с перьями на шлеме, помогала пару раз. Доставала… нужные вещи. Один раз я побила богатого южанского воина и потом Ллейдер забрал у него все что на нем было. Доспехи, оружие, даже портки. То был очень знатный воин, у него на штанах было больше жемчуга, чем я за всю жизнь видала. А в рукоятях меча и кинжала камни больше этого раз в десять. И куртка у него была из паучьего шелка. С золотой вышивкой, представляешь? Но я думаю все дело в другом. Ллейдер играл в кости. Часто играл. В Ислеве он ходил в игорный дом для благородных. Его туда пускали. А меня нет. — Дикарка обиженно скривившись сплюнула под ноги. — Говорят что тех кто любит кости не золото не любит. Но, похоже он проигрывал намного меньше, чем мне казалось, Ипполит.

— Отец Ипполит — Поправил северянку пастор и потер еле заметный рубец на большом пальце руки. Его глаза на мгновенье затуманились. — Да, представляю. И теперь понимаю причину вашего… союза. К сожалению, господин цу Вернстром прав. Тебе будет довольно сложно получить эти деньги. Сухой, чем-то напоминающий паучью лапку перст старого ксендза обвиняющее ткнул в покрывающие пергамент кровавые мазки. Банк наверняка потребует доказательств, что ты не отняла этот вексель силой.

— Гребаные южане. — Снова сплюнула дикарка и с хрустом сжала кулаки. — Сраные обманщики.

— Я думаю, что смогу тебе помочь.

— Ты? — Великанша громко фыркнула.

— Да. — Уверенно кивнул пастор. — Я составлю… рекомендательное письмо. Документ подтверждающий, что эти деньги действительно принадлежат тебе. Стану твоим поручителем.

— Опять слова… — Великанша закусила губу. — И чего, менялы в денежном доме, увидят твою писульку и сразу отдадут мне золото? И какова будет твоя доля?

— Не совсем, покачал головой ксендз. Но с моим поручительством они не смогут утверждать, что ты, — плебан красноречиво встряхнул пергамент, — Добыла этот вексель путем разбоя или черного колдовства.

— Слова… — Недовольно засопела великанша и принялась ковырять в зубах. — Ненавижу слова. Буркнула она себе под нос. Драные грамотеи-южане…

— Это все, что я тебе могу предложить. — С безразличным видом заметил ксендз. Рекомендательное письмо и это, ладонь священника с глухим звяканьем добавила к собравшейся на крыльце кучке монет еще одну горсть. По серебряному щиту с каждого двора. Насколько я понимаю, это в два раза больше чем мы договаривались в прошлый раз. Чтобы ты нам помогла, здешний народ изрядно растряс свои кубышки и отдал последнее. И я не прошу никакой доли.

— Когда кузнец продаст доспехи и коней каждый в селе получит в пять раз больше. — Неуверенно хмыкнула великанша и подбросив кольцо на ладони осторожно попробовала его на зуб. Брови дикарки взметнулись вверх. — И в правду чистое золото…

— Сив, я же сказал, никаких камней за пазухой. Никакого обмана. Я ведь даже плату вперед отдаю. — Священник смиренно склонил голову.

— Да вижу я. — Недовольно буркнула великанша, и принялась катать кольцо в ладонях. — И мне это не нравится. Пахнет каким-то дерьмом.

— Здесь почти сотня людей, Сив. Старики женщина, дети. — Глухо побормотал священник и в очередной раз осенив себя знаком Создателя, принялся вглядываться в возвышающиеся над домами очертания залитых розоватым утренним светом холма. — Я знал, что меня послали сюда не просто так. В письме из курии вполне ясно намекнули, что в поселке что-то нечисто, а я…

— А ты ведь тоже ловчий… — Перебила ксендза северянка. — Или воин. Как Аврелий.

— Был помощником паладина. Лет сорок назад. Сейчас я просто старик. — Покачал головой священник. — А как ты поняла?

Подбросив кольцо высоко в воздух северянка перехватила его на середине падения и вновь принялась разглядывать камень на просвет.

— Еще в первый раз как тебя увидела. — Проворчала она недовольно. — В монастыре. Ты очень тихо ходишь. Двигаешься как человек привычный к оружию. А еще сдается мне, что у тебя в рукаве нож.

— Я давно отрекся от любого оружия. — Обиженно крякнув плебан демонстративно закатал рукава рясы протянул великанше тощие, покрытые сеткой вздувшихся вен запястья. — Никаких ножей.

— Это была, как ее Ллейлер называл… алегролия. — Проворчала северянка и с некоторым усилием натянула кольцо на мизинец левой руки. — Красиво. — Внимательно изучив результат, заключила она и вытянув руку растопырила пальцы. — Только неудобно — давит, да и цепляться за все будет… — Тяжело вздохнув великанша стянула с себя украшение и принялась снова катать его по ладони.

— Наверное, ты имела в виду аллегорию. — Поправил женщину ксендз, и одернув воротник рясы зябко поежился. — И это мужской перстень. Для большого пальца. Но ты права. Я действительно когда-то держал в руках меч. И проехал половину южны провинций Лютеция и Фанажа… Ничего такого как здесь я конечно не встречал. Никаких одержимых, огров, троллей, свинолюдей, урочищь, и прочего… В основном работа нашего отряда заключалась в уничтожении… мелочи. Того чем паладины святого официума брезгуют. Ну знаешь, это как прибрать грязь оставшуюся после работы мастера. Выследить беглого каторжника, например. Или быть представителем на божьем суде у доброго человека[1]… Один раз, я конечно бился с сбежавшим из императорского бестиария псоглавцем[2]… А еще один раз поймал настоящего великана людоеда. Мм думали, что это настоящий огр, но оказалось что самый обыкновенный мужик, просто здоровенный, больше тебя и умом совершенно тронутый. — Коротко глянув в сторону продолжающей внимательно разглядывать кольцо варварки плебан тяжело вздохнул. — Он на две головы выше тебя был. И бешенный словно лось во время гона… Телегу одним ударом перевернул, представляешь? Но я никогда не встречал монстра способного разорить целое подворье…

— А еще ты старый и слабый. Только и можешь что языком болтать. — В голосе великанши не было ни тени сомнения или сочувствия. — И твои ухорезы — помощники от тебя ушли. Но главный жрец решил послать именно тебя. Почему? Для таких дел есть ловчие. Или Даймон.

Зубы ксендза чуть слышно скрипнули.

— Даймон болен. Надорвался во время последнего… дела. Лежит в монастыре Пресвятой Девы Мученицы, хлещет вино с маковым молоком, и совращает монашек. По моему это его веселит. Его Святейшество сказал, что он будет восстанавливаться до осени. А я… Ты сама сказала я умею докапываться до правды. — Произнес он и почесав в затылке задумчиво потер друг о друга ладони. — Видимо в курии посчитали, что я самая подходящая кандидатура.

— Даймон болен? — Нахмурилась северянка. — Сильно?

— Ему уже лучше. — Брезгливо скривился пастор. — Ему всегда лучше. Ты же его знаешь. Лезет в самое пекло, надрывается, выживает, почует на лаврах… Строит из себя раненного героя. Его преосвященство уже отправил к нему лучших медикусов… Когда я видел его в последний раз он сидел в монастырской бане в компании молодых послушниц и курил дурман-траву… Не понимаю, почему Его Преосвященство терпит этого богохульника и колдуна..

— Потому что для него — докопаться до правды это не значит пытать и потом перевешать половину села. Потому, что он убивает настоящих чудовищ. Потому, что он может в бараний рог любого колдуна скрутить. — Неожиданно разулыбалась великанша. — А твои Петерляйн и Гауцвиц только и делали, что деревенских пугали да девок на сеновал тащили. Не завидуй Ипполит.

— Ты же сама знаешь — тот оборотень мог кого-то покусать. Если бы зараза распространилась… — Щеки священника залил румянец. — К тому же я это остановил… Я поймал оборотня.

— Это не оборотень был, Сам видел. Пикт — изгой. Он просто ум потерял. Слишком долго жил в лесу один, вот головой и тронулся. Решил, что он волк. И остановил его не ты а я.

— Зарубила его ты. Но идея как его выманить была моя. Я знал что кто-то из местных его прикармливает. К тому же от обычных людей стрелы не отскакивают. — Буркнул священник и пожевав губами покосился на почти затянувшуюся отметину на руке северянки.

— Всякое бывает, широко зевнув, великанша почесала рубец на предплечье и вновь задрав голову начала разглядывать лениво плывущие по небу облака. — Вот Стефан например. Мечом по голове получил и живехонек. Только шкуру распахало. А меч ведь острый был. Очень острый. Ткнув пальцем в свою несколько укоротившуюся косу тяжело вздохнула. Теперь наверное сезона два ждать пока снова вырастут.

— Выпить хочешь? — Засунув руку за пазуху ксендз извлек из под рясы небольшую, кожаную фляжку и неожиданно громко хлопнув деревянной пробкой сделал из нее небольшой глоток.

— Жрать хочу. Все лари в доме пустые. Ни лепешек, ни солонины. Даже гребаной репы нет. То ли эти гармандцы все сожрали, то ли у этого Денуца в закромах шаром покати. — Недовольно вздохнула дикарка и неожиданно ловким движением выхватив фляжку из рук священнослужителя принялась большими глотками поглощать его содержимое. — Сладкое заключила она. Божье вино, да? Опять меня проверяешь? — И отдав опустевшую флягу ксендзу поднесла кольцо к уху. — А если так? Красиво будет?

— Боюсь, я не слишком хорошо разбираюсь в женских украшениях, Сив. — Развел руками священник и неожиданно улыбнулся. — Но могу поделится с тобой небольшим секретом. Мой опыт подсказывает мне, что большинство запасов съестного обычно хранится в погребе или на чердаке.

— А-а-а бесы, — Северянка поморщилась. — Вечно забываю про эти ямы. Почему вы копаете под собственными домами ямы?

Улыбка священника стала шире.

— Не беспокойся. Махнул рукой он. — Еду скоро принесут. Насколько я успел рассмотреть, на завтрак нас с тобой ждет овсяная каша со шкварками, дюжина луковиц и еще дюжина яиц.

— Неплохо. — Неопределенно хмыкнула великанша. — А то у меня со вчерашнего дня кроме лягушек в брюхе ничего и не было.

— Сив, возвел очи горе священник. — Вчера ты съела четырех гусей. Одна.

— Скорее их угли, — сплюнула под ноги великанша и небрежным жестом бросив колечко обратно на вершину лежащей на ступеньке крыльца кучки золотых и серебряных монет, потянулась так что затрещали суставы. — Ты их свиньям отдать хотел.

За спиной священника неожиданно скрипнула дверь.

— Ой… — Выглядывающая из за косяка стриженная арбалетчица с некоторым смущением глянула сначала на священника потом на великаншу и поплотнее запахнув на груди обрывки рубахи шмыгнула носом. — Доброе утро, господа хорошие. А я испугалась — проснулась никого нет, и тишина.

Плечи Сив заметно напряглись

— Как там барон? — Неприязненно осведомилась она скрипучим голосом. — Надеюсь, ты его во сне до смерти не затрахала?

— Я… Нет… — Гретта нервно сглотнула. — Спит он… Лихорадка вроде слабее стала. И раны уже не так пахнут…

— Ты его, что нюхала? — На лице великанши на мгновение мелькнуло что-то такое отчего священник предпочел поспешно отодвинуться на другой край крыльца.

— Ну, да… — Пробормотала изрядно побледневшая наемница и снова одернув обрывки рубахи неосознанно притронулась к разбитым губам. — Проверила когда вставала, где кровит может еще, где бинты может сбились. Не открылись ли раны. Ну и понюхала. Сами ведь, госпожа, знаете, если мертвечиной пахнет, дело швах. Но сейчас вроде все хорошо. И даже лицо у господина барона вроде бы не такое бледное.

— А чего встала? Я ведь сказала — греть его. — Бросив очередной полный плохо скрываемого недоверия и неприязни взгляд на гармандку, дикарка громко хрустнула костяшками пальцев…

— Так я это… — Гретта смешалась. — Посикать… до ветру, то есть захотела… Встала, а в доме никого, и горшка нет, ну я и решила что-о… — Наткнувшиеся на кучу лежащих на ступеньке монет глаза женщины расширились от удивления… — За дом схожу. — Закончила стриженная и с явным усилием оторвав от золота взгляд, растянула губы в подобострастной улыбке. — Можно ведь, да? А потом коней проверю.

— Иди давай, — буркнула Сив, и скрестив руки на груди проводила удаляющуюся наемницу тяжелым взглядом. — Змея южанская. — Процедила она чуть слышно и скрипнув зубами с раздражением пнула носком сапога лежащий под ногами камешек.

— Тебе она не нравится. Но твоя неприязнь почему-то не помешала вчера за нее вступиться. — Лукаво прищурившись, священник прищелкнул пальцами и со вздохом взвесив в руке опустевшую фляжку спрятал ее за пазуху. — Причем, насколько мне казалось ты была готова убивать за нее. И умирать тоже. Ты ей не доверяешь. Но оставила ее одну в доме. Где лежит куча оружия. — Беспечная улыбка ксендза настолько контрастировала со смыслом сказанного, что создавалось впечатление, что на крыльце сидит не живой человек а кукла которой управляет не слишком умелый вагант.

— Ты не понимаешь, Ипполит. — Покачала головой великанша, и повернувшись к крыльцу принялась аккуратно сгребать монеты в поясную сумку. — И не поймешь. Я так не могу. Просто не могу. Одно дело открутить кому нибудь башку в бою, а совсем другое убить безоружного. Или смотреть как ее… Я не южанский палач, Ипполит. Я не могу убивать и мучить пленных. И не хочу этого делать…. А что до оружия… Да я ей не доверяю. Но знаю, что в прямую она против меня или барона не пойдет. Она клятву давала. Пакостить может. И скорее всего будет. Но в прямую вредить не станет. Это честь. У этой змеи ее мало, но она все равно воин.

— Отец Ипполит. — В голосе пастора сквозила усталость. — Воинские клятвы, значит. А ты не палач… Ну хорошо… Только скажи мне, а кто вчера хотел отрубить руку полоумному мальчишке?

— Это другое. — Буркнула дикарка и затянув завязки сумки поплотнее запахнула полы своего одеяния. — Он меня лапал. Потом хотел оклеветать. И барона обобрать пытался.

— Его версия событий немного отличается от твоей. Но… в конце концов у каждого своя история. — С непонятной интонацией протянул священник. — И мне кажется он усвоил урок. И больше так делать не будет. Спасибо Сив… Хоть ты и язычница — благослови Создатель твое доброе сердце.

— Да я добрая. — С серьезным видом кивнула дикарка. — Но ты ошибаешься. Я не язычница — у нас с тобой один бог. И он говорит, что сейчас мы все на одной стороне. Нравится нам это или нет.

— Тогда, с чего начнем? — Поинтересовался священник.

— Начнем с того что пожрем, а потом буду думать с кем оставить барона. — Пожав плечами, великанша сгребла с крыльца монеты и небрежно ссыпав их в поясную сумку поднялась на ноги. — С этой змеей его одного оставлять не больно хочу. Она-то может и не сбежит, да только боюсь, что если я отойду достаточно далеко, сразу найдется тот, кто решит ей горло перерезать. Денуц, например. Он мне показался упрямым. Почти как ты. Такие толстяки всегда мстительные. И любят бить в спину. А у тебя еще вина нет?

— В церкви. — Машинально ответил плебан и задумчиво почесал щеку. — Ты права. Это вино для причастий. С медом. Но я тебя уверяю добрый человек Денуц не будет делать ничего подобного. У него этого и в мыслях нет.

— Бесы. — Брезгливо сморщилась великанша. — С медом. Это потому оно такое сладкое? Почему, вы южане так любите сладкое?

— Мед в вино добавляют по заветам Создателя. — С серьезным видом кивнул священник. — Как символ сладости бытия.

— А помнишь, в прошлый раз ты меня цветочной водой облил? Неторопливо поднявшись с колоды женщина положив руки на затылок потянулась словно кошка и широко зевнув снова шмыгнула носом. — Змею эту с арбалетом не обольешь?

— А зачем ее то… — Пробормотал ксендз и явно смутившись ссутулил плечи. — Извини…

— Ворона ты, все таки Ипполит. — Тяжело вздохнула дикарка. — Всех подозреваешь. Кстати, грендель, которого ты убил, наверняка ничего плохого не делал. Собакоголовые в основном очень мирные. Живут одиночками в лесу, охотятся помаленьку, никого не трогают. Даже не знаю почему.

— Отец Ипполит. — Тяжело вздохнув ксендз покрутив головой оттянул пальцем тугой воротничок рясы и покачал головой… — Я тоже читал, что собакоголовые мирные. Но в том селе женщины пропадали. И дети. Только головы их потом находили. Отгрызенные. А за барона и Гретту я серьезно говорю, не бойся, не тронет их никто. Лучше скажи, как чудище искать будем.

— Ну… — Сив ненадолго задумалась. — Обычно таким Ллейдер занимался… Он думать умел. Но, наверное, надо с теми, кто его видел поговорить. Дома посмотреть, где люди пропали — следы поискать. Хотя… Оглядев покрытую слоем жидкой грязи после ночного ливня площадь, северянка досадливо скривила губы. — Всю седмицу дожди идут. — Посетовала она ни к кому не обращаясь. — Следов будет мало.

— А духи про это ничего не говорят? — По тону ксендза было совершенно непонятно всерьез он говорит или шутит.

— Духи здесь не слишком разговорчивые… Это, значит мы должны справиться сами. Но вот берегиня говорит. — Кивнув на фигурку совы женщина осклабилась. — Говорит, что не хочет в лес, хочет быть со мной, в сумке.

— Сив… — А когда ты была… ну маленькой у тебя были игрушки? — Склонив голову на бок ксендз утер подбородок от крови и с недоумением уставившись на руку осторожно потрогал прокушенную губу.

— Э-э-э… — Великанша нахмурилась. Ну, когда мне зим пять было, мне отец нож дарил… и топор, потом, когда я подросла. — Неожиданно поджав губы великанша помотала головой с такой силой что вплетенные в волосы кольца зазвенели не хуже бубенцов бродячего циркача. — Не хочу об этом.

— Значит будем справляться сами, — уныло кивнул плебан и махнув рукой в сторону неуверенно приближающейся к дому со стороны колодца всю какой-то неловкой, раскоряченной вихляющуейся при каждом шаге фигуры. — А вот и наш завтрак.

— Жаборотый… — Развернувшись в сторону ковыляющего к дому подростка великанша потянулась к заткнутому за перетягивающую талию ремню, ножу.

— Нет! — Тут же вскочив с крыльца священник бесстрашно загородил путь дикарке. — Никакого членовредительства! — Для верности растопырив руки провозгласил он и выпятил тощую грудь. — Это я его сам позвал! Он будет нам прислуживать! В наказание за клевету!

— Час от часу не легче. — Простонала Сив и закатила глаза. — А вдруг он нам в котелок нассыт или дряни какой сыпанет? Из мести?

— Сив, нельзя быть такой подозрительной. — Осуждающе покачал головой пастор и неожиданно улыбнулся. — К тому же этот мальчик просто до такого не додумается. А еще я ему сказал, что если он хоть чем-то заслужит мое недовольство я его тебе отдам. И вообще хватит моего нового церковного служку хулить.

Сив закатила глаза и бессильно махнув рукой, неторопливо направилась в сторону конюшни.

— Схожу, посмотрю, что эта змея делает, бросила она через плечо. Только это, Ипполит, все не сожри. Я ведь знаю — вы жрецы потому так и зоветесь, что жрать горазды. Мне оставь и барону. Ну, и Гретте тоже… немного.

Священник вздохнул и повернулся к несущему корзинку мальчишке.

[1] Мелкий землевладелец или представитель крестьянской общины.

[2] Псоглавцы или волкоголовые — чудовища отдаленно напоминающие человека с волчьей головой. Обитают почти на границе Гнилых топей. С другими расами воюют редко предпочитая скрываться и ли мигрировать в другие места. Имется две теории происхождения псоглавцев. Первая — чудовища являются плодом неудачных экспериментов по выведению боевых оборотней во время войны магов. Вторая теория гласит что псоглавцы как и большинство порождений разлома являются гибридном пришедшей из иного мира расой смешанных.