Во имя твое

Старые предрассудки

Несмотря на то, что избу уже успели прибрать — унесли трупы, поставили на место перевернутые лавки и сундуки, и даже щедро присыпали душистыми травами дочиста оттертый водой со щелоком пол, в доме старосты все равно пахло бойней. Восковые свечи кто-то потушил и убрал, дрова в очаге почти догорели, висящие над столом жировые лампы с трудом разгоняли темноту и в помещении царил полумрак. Неверные отблески красноватого цвета блуждали по бревенчатым стенам, лениво танцевали на потемневших от копоти потолочных балках и вспыхивали зловещими искорками на полированной стали сложенной на крышки ларей груды оружия и доспехов. Над огнем чуть слышно побулькивал — распространяющий вокруг себя манящий аромат подогретого яблочного взвара, чабреца, и мяты котелок. Второй сосуд, плоская, плотно закрытая крышкой медная сковорода стоял наполовину погруженной в рдеющие угли. Рядом, за расположенным у очага столом сидело четверо.

— Как он? — С громким стуком опустив полупустую деревянную кружку на свежеотскобленные доски стола, великанша подергала перетягивающую правую руку повязку, и тяжелым взглядом уставилась в переносицу сидящего напротив нее, пожилого, чем-то напоминающего растрепанного воробья ромейца. Выражение лица дикарки не предвещало ничего хорошего. Испуганно съежившийся старик, нервно облизал губы, невольно тронул наливающиеся на шее синяки, и отведя взгляд принялся с подчеркнутым вниманием разглядывать слегка трясущиеся, покрытые старческими пятнами пальцы.

— Учитывая его ранения и общее истощенное состояние организма… В целом неплохо… — Наконец произнес он надтреснутым голосом и на несколько мгновений замолкнув повернулся в сторону покоившегося на застеленной периной лавке, заботливо укрытого несмотря на царящую в избе жару теплым шерстяным пледом Цу Вернстрома. Барон выглядел неважно. Черты юноши заострились, кожа была бледна как мел, нос распух, под глазами залегли темные тени и если бы не редкое, почти незаметное движение грудной клетки его легко можно было бы принять за покойника. Старик вздохнул и покачал головой. — К сожалению на лицо, глубокое истощение жизненных сил и дисбаланс внутренних жидкостей… Слишком много желчи и флегмы. Мало красной крови. — Заметил он осторожно и пригладив, редкие, седые, похожие на пух едва вылупившегося из яйца цыпленка, волосы, снова опустил взгляд в пол. — Ожоги от клейм… Они были сильно запущенны, а уход за ними производил несомненный дилетант. Если бы не эти просто варварские попытки очистки ран, ему было бы несомненно намного лучше. — На мгновение осекшись ромеец бросил обеспокоенный взгляд в сторону упрямо выпятившей подбородок великанши и втянул голову в плечи. — К тому же порез на руке оказался намного серьезней, чем выглядит. У юноши глубокая резаная рана brachioradialis[1], надрезана крупная вена, повреждены сухожилья. Это чудо, что барон не истек кровью. Я все зашил, стабилизировал состояние, но даже при самом благоприятном исходе полное восстановление займет минимум пару месяцев. И его хватка уже никогда не будет такой крепкой как была. Мои настои сняли tumor и dolor[2]. Но calor[3], еще не спал. Также присутствует сильный rubor[4] вокруг ран, но господин Август молодой и крепкий юноша, и поэтому я очень надеюсь на positivum exitus[5].

Воцарившееся молчание длилось почти минуту.

— Ты голову-то мне не дури, Роджелус. — Глаза глазах северянки словно в двух стальных зеркалах отразилось пламя. — Рубер, какой-то ехзустус… Так вы, южане говорите, когда мозги крутить начинаете… Он что, умирает?

Не сдержав возмущенного фырканья старик, гордо распрямил спину, выпятил подбородок, открыл было рот, но тут же отвел взгляд и ссутулил плечи.

— Прошу, не горячитесь, госпожа Сив, никто не умирает. Во всяком случае пока. Просто… — Несмотря на явный страх перед дикаркой, что-то в тоне лекаря подсказывало — слово «госпожа» используется в его лексиконе не слишком часто. — Даже если вы снова решите протащить меня по улице за шиворот или, как обещали в случае моего отказа оказать вам медицинскую помощь, утопите меня в яме с нечистотами, вы ему ничем больше не поможете. Я сделал все что мог. И поверьте, сделал это хорошо. Лучше чем большинство лекарей. Я имею в виду настоящих медикусов, а не то полуграмотное недоразумение, что здесь, в Подзимье обычно встречается.

— Он до сих пор без сознания. — Подавшись вперед великанша навалившись грудью на стол принялась с хрустом разминать кулаки. — И не просыпается. Он не очнулся даже когда я его раздевала… Внезапно смутившись великанша замолкла и нервно передвинула с места на место свою кружку. — И холодный весь.

— Хм… — Немного пожевав губами ромеец задумчиво постучал пальцем по подбородку и несколько вымученно улыбнулся. — Видимо я должен был вас предупредить. Тому что господин барон находится в бессознательном состоянии есть другая причина. — Произнес он наконец. — Это не из-за болезни. Я дал ему две меры макового молока. У данного юноши сильная кровопотеря, и довольно обширное воспаление, я прочистил раны, промыл их разбавленным дистиллятом, сшил поврежденные жилы и мышцы, вправил кости носа, но… Он слишком слаб, был близок к шоку, а излишние страдания сильно мешают выздоровлению. Я решил, что так будет лучше. Действие сонного настоя пройдет к завтрашнему вечеру. А до этого времени ему нужен покой и тепло. Главное не давать телу переохлаждаться.

— Так он выживет? — Еще больше подавшись вперед великанша, вытянув шею попыталась заглянуть в лицо упорно отводящему взгляд ромейцу. — Только давай без всей этой вашей заумной южанской брехни про калор и рубор.

— Я не знаю. Могу только надеяться на положительное разрешение кризиса. Если лихорадка не уйдет… — Выдавил из себя лекарь и развел руками. — Он здоровый юноша, но организм критически ослаблен. К тому же отравлен каким-то токсином. Я предполагаю он недавно употребил ядовитые грибы. Те, что некоторые, э-э-э… местные племена используют для того чтобы подстегнуть силы. Но это средство… Столь грубая симуляция еще больше подорвала силы молодого человека. Его сердце может не выдержать…

— Срань! — Неожиданно рявкнула дикарка и уперев локти в стол спрятала лицо в ладонях. — Срань… — Повторила она чуть тише и покачав головой принялась массировать покрасневшие от усталости глаза. — Слушай, старик, если он не выживет я тебе самому…

— Хватит, Сив. — Резко перебил северянку сидящий по правую руку от лекаря священник и вскинув руку в отвращающем жесте размашисто осенил пространство перед собой знаком Создателя. — Ты и так всех достаточно запугала, дева. Господин Роджелус делает все, что в его силах, а я, в свою очередь, буду истово молиться за выздоровление этого благородного юноши. Все в руках Создателя. Ты не можешь требовать большего. Смири свою гордыню, дитя. Моли господа нашего о милости. И лучше подумай как исправить сложившуюся ситуацию с местными жителями.

— Что исправить? — Не отрывая рук от лица переспросила великанша. — Какую еще ситуацию?

Священник с явным недовольством поджал губы.

— Какую? Ну, давай по порядку. — Положив руку на стол пастор принялся неторопливо загибать пальцы. Например, ты избила до потери сознания старосту, выкинула его, из его же дома, заставила людей таскать трупы и убирать избу, волоком протащила по улице уважаемого господина травника, покалечила несколько мужчин и чуть было не отрубила руки сироте-пастушку… Посмотрев на сжатый кулак ксендз неодобрительно покачал головой. — Многовато для одной ночи, не находишь, Сив?

Женщина надолго задумалась.

— Вот умеешь ты Ипполит с ног на голову все перевернуть. — Проворчала она спустя минуту, и отняв ладони от лица принялась с подчеркнуто независимым видом разглядывать обломанные ногти. — Как я и думала, сначала жар чужыми руками загреб, а как все прошло, так козни строишь. Ну не умеешь ты по совести, да? Слишком уж меня ненавидишь… А ведь на самом деле как было — выхожу я из избы сказать, что все кончилось, супостатов мы перебили, и что я вижу — тебя несколько мужиков к колодцу отвели и за руки держат, дом уже хворостом обложили, кто-то полено дверь подпереть тащит, а твой драгоценный староста коней со двора выводит. Я ведь ему сначала по доброму сказала — пусти лошадок, а он что?..

— Им показалось… что вы потерпели… неудачу. — Священник вздохнул. — Вы там такой шум подняли… А потом тишина. Люди испугались. Я попытался призвать их к благоразумию, но…

— Не сильно ты и пытался им помешать, Ипполит. — Нацелив обвиняющий перст в грудь священника северянка насмешливо фыркнула. — Не вырывался, не кричал. Или ты так меня не любишь, что специально заманил в этот дом чтобы сжечь?

— В тебе опять говорит гордыня, дитя. — Голос плебана был полон вселенского терпения и столь же всеобъемлющей усталости. — Гордыня и обида. Когда я понял, что не могу их остановить, то о наших с тобой, э-м-м, отношениях думал в последнюю очередь. Я пекся о общем благе. О тех людях, что остались внутри. Всех людях. К тому же я бы никогда не позволил бы им палить дом не проверив…

— Врешь. Ты решил одним камнем двух зайцев прибить. — Громко цыкнув зубом дикарка покачала головой. — Как всегда. А ведь ты даже не меня не любишь. Все из-за того что случилось в монастыре, так? Ты все еще пытаешься доказать, что был прав?

— Причем здесь это? — Удивленно вскинул брови священник. — Просто обстоятельства складывались таким образом, что можно было предположить что вы скорее всего погибли. Но все разрешилось к вящей славе Создателя. Так что ты была не в праве вести себя, как выбравшаяся с большака разбойница. Многие в поселке уже спрашивают себя, а сильно ли вы отличаетесь от варбанды кантонцев, и не пригласили ли они себе в дом другую беду, понимаешь?

— Это ты похоже, что-то не понимаешь, Ипполит. — На лице женщины промелькнуло выражение с трудом сдерживаемой злости. — Эти… Эти засранцы… Пока я разбиралась с Денуцем, мирно, заметь разбиралась, без крови. Эти… люди… вошли в дом и начали выносить оттуда оружие и доспехи… Чуть до смерти не забили гармандскую девку — кивнув в сторону свернувшейся в клубок на стоящем в углу сундуке арбалетчицы, великанша обиженно оттопырила губу. Это-то я еще могу понять, но они выкинули на улицу потерявшего сознание барона, а «пастушка-сироту» я застала в тот момент когда он пытался стащить с него рубаху и сапоги. Так вот, Ипполит. Я устала. Очень устала. У меня был тяжелый день. Очень тяжелая седмица если честно… Две седмицы. Или три. А если подумать у меня была очень тяжелая весна. И гребаная жизнь. И поверь, если бы я решила вести себя как разбойница, парой переломанных носов, да отбитыми ребрами, дело бы не ограничилось.

— Отец Ипполит. — Машинально поправил северянку казалось совершенно не обративший внимания на вспышку ярости священник. — Я понимаю, твое недовольство, дитя, и понимаю твое отношение к… действиям этих несчастных крестьян. Но ты уже не в своих горах. Здесь другие законы.

Подбородок старого лекаря чуть заметно дернулся.

— Да что вы такое говорите, отче! Ни законы человеческие, ни законы матери церкви не отменяют правоты госпожи Сив! — Сухая ладошка ромейца со стуком опустилась на столешницу. — Я живу с этими людьми несколько лет и до сих пор не понимаю, что на них нашло. Они вели себя как звери, отче. Это… Это непростительно… Просто непростительно… А вы сидите и обвиняете в произволе ту, кто, возможно спасла наше село от разорения, а потом просто защищала себя и своего друга!

— Не ожидал от вас такой симпатии к северянам господин Роджелус… — Фыркнул священник. — Впрочем, Сив многим нравится. Даже не могу понять почему. Но напоминаю вам господин лекарь — мы на земле благословенной Создателем и Великой матерью империи и должны подчиняться гражданским и божеским законам. Самосуд и произвол недопустимы. Мы просто обязаны…

— Опять слова. — Глухо проворчал великанша и сморщившись громко шмыгнула носом. — Слова, слова, слова. Любите вы южане болтать. Спасибо Роджелус. Я тоже не ожидала что ты за меня заступишься. И… прости если чего наговорила. Волнуюсь я за барона, просто. Теперь понимаю, что ты добрый человек. Извини, что синяков наставила.

— Да как вы не понимаете?.. — Из груди священника вырвался тяжелый вздох на щеках проступили красные пятна. — Я их не оправдываю. Ни в коем случае. Я в конце концов их плебан. Духовный окормитель и взор Создателя. И тоже считаю такое поведение недопустимым. Если бы Сив не вмешалась я бы их остановил. Словами. Без вывихнутых рук, выбитых зубов, вывихнутых коленей и свернутых на бок челюстей. Благодаря действиям госпожи Сив, выделив интонацией слово «госпожа» священник зло глянул в сторону продолжающей рассеянно рассматривать свои руки дикарки, добрая треть хозяйств лишилась работников! И это в разгар сезона! А еще они видели трупы. Видели что она может. Люди напуганы. А напуганный люд часто делает глупости. Да и Стефан еще масла в огонь добавил…

— Я это… А чего я-то?.. Я ведь правду сказал… — Неожиданно пробасил сидящий в дальнем конце стола кузнец и поморщившись прикоснулся к охватывающей лоб пропитанной кровью повязке. — Это она получается, четверых положила…

— Помолчи уж! — Резко вскинул руку священник и громила кузнец сжался будто ожидающий пинка дворовый пес. — Ты и так уже все что мог сделал.

— Да я чего, я ничего… — Неуверенно буркнул здоровяк и уронив голову на руки закрыл глаза. — Гадство… Меня жена ведь убьет… Как пить дать убьет…

— Из тебя вышел бы неплохой законоговоритель, Ипполит. — Криво усмехнулась северянка и расправив плечи принялась ковырять в зубах коротким криво обгрызенным ногтем. — Хватит юлить. Просто скажи чего тебе от меня нужно.

Губы священника превратились в едва различимую линию.

— Я ничего от тебя не хочу. Я тебя просто предупреждаю. — Голосом пастора можно было колоть камень. — Мнение толпы такая вещь, что если кто-то обладающий неким авторитетом будет часто повторять одно и то же, то через пару дней в это поверят все. Думаю, тебе стоит извиниться перед Денуцем и вернуть семье старосты его жилище. А еще лучше отдать часть трофеев семьям пострадавших от твоих рук людей.

— Если вы позволите, отче, то во-первых это не его дом, снова вмешался в разговор лекарь, и потерев скрюченные артритом, щедро покрытые старческими пятнами, ладони недовольно дернул щекой. — Денуц забрал себе это хозяйство меньше месяца назад. Самовольно забрал. Без решения схода общины. Во-вторых все что касается трофеев госпожи Сив и господина барона… думаю это их дело. В-третьих — по поводу пострадавших. Лично я, например не имею никаких претензий. В конце концов, одернув несущий на себе отпечаток огромной окровавленной ладони ворот некогда белоснежной туники, старик криво усмехнулся, в моем случае пострадала в основном гордость. К тому же это было… заслуженно. Я целый день дистиллировал выжимку из крушины[6] и был… не в курсе событий. Устал, готовился ко сну. Подумал, это снова вдова Кирихе ко мне на ночь глядя, с кем-то из тех дураков что к ней болячки пользовать ходит напортачила, вот и нагрубил… И еще, отче, в Дуденцах мое слово тоже кое-что значит. И думаю мы вместе прекрасно остудим горячие головы… Если они конечно появятся.

— Хм-м… — С удивлением глянув в сторону ромейца великанша непонимающе нахмурилась и почесав переносицу испустила тяжелый вздох. — Теперь мне стыдно, Роджелус. Извини.

— Не стоит извинений. — Устало отмахнулся лекарь. — Если бы я оказался в вашем положении я вел бы себя точно так же.

— Я не очень вас понимаю, господин Роджелус. — Брови явно недовольного куда поворачивает русло беседы пастора сдвинулись к переносице. — Что значит забрал хозяйство?.. Конечно, я прибыл в Дуденцы только несколько часов назад, и еще не вошел в курс дел, но…

— А-а-а.. — Широко ухмыльнулась Сив, и пододвинув к себе кружку принялась вглядываться в остатки ее содержимого с таким видом будто надеялась найти там пару золотых самородков. — Не обращай внимания, Роджелус. Ипполит всегда мне пакости делать пытается. Не любит он меня. Завидует что я духов слышу а он нет. Завидует, что я один раз с большим жрецом за одним столом сидела, с одного блюда хлеб ела. Он считает что таких как я Создатель должен убивать. Кстати, Ипполит, как ты вообще здесь оказался? Ты вроде в Горькой балке сидел.

— Отец Ипполит. — С бесконечным терпением поправил северянку, плебан. Строгое лицо священника приняло выражение оскорбленной невинности. — И ты не права. Вернее… — Священник вздохнул. — В твоих словах ровно столько правды чтобы злить. Но я не поддамся греху гнева. Что касается моей позиции… Я действительно не уважаю ловчих, потому как считаю что зарабатывать деньги чужой кровью есть великий грех перед Создателем и Великой матерью. Считаю ваш институт устаревшим и дикарским по своей сути, да простит меня господь. И я действительно не люблю северян, потому как вы подобны волкам. Приведи вас в дом, корми, лелей, ласкай, а все равно рано или поздно вцепитесь в длань кормящую. Я не питаю никаких теплых чувств к тебе, поскольку все наши предыдущие встречи заканчивались для меня неприятностями. И да… Я считаю твои заявления о том что ты слышишь голоса каких-то непонятных духов либо ложью либо… странностью. Странностью которую стоит либо лечить либо очень внимательно… расследовать. — Коротко взглянув в сторону возмущенно вскинувшейся великанши, священник примирительно поднял руки. — Именно об этом я и говорю. Я просто выражаю свое мнение но ты уже готова пустить в ход кулаки. Очень по вашему по северянски. Но я не пытаюсь тебя обмануть, Сив. Я действительно считаю, что жители этого села кое-что заслужили. За свои страдания. Сама посуди, ну зачем тебе два коня и такая груда железа? Ты ведь даже верхом ездить не умеешь. И вообще, если я правильно помню, лошадей побаиваешься и терпеть не можешь. Думаешь, донесешь все это до города? Да вас на первой же заставе остановят, спросят откуда добро. А люди действительно пострадали. От твоей руки пострадали… К тому же…

— Если еще раз скажешь, что люди пострадали от моей руки сам от нее пострадаешь. Очень по северянски. — Безразлично бросила великанша и глотнув из кружки уставилась на священника немигающим взглядом. А лошади… Я коней не люблю. А это кобылы… Как нибудь потерплю. И с трофеями что делать я как-нибудь сама разберусь… когда барон поправится. Мы все соберем, посчитаем и решим. Я надеюсь, ты не забыл, что обещал мне отдать все монеты, что у тебя в святилище собраны?

— Я помню. — Было видно, что слова даются пастору с заметным трудом. — И я отдам тебе все деньги как только приму дела. Думаю через пару-тройку дней, когда я разберусь с записями моего предшественника, вы двое получите все, что вам причитается.

Великанша надолго задумалась.

— Через пару дней значит… — Протянула она и тяжело вздохнув, принялась разглядывать что-то за спиной священника. Судя по выражению лица женщины больше всего ей хотелось что-нибудь сломать. Или кого-нибудь. — Ладно, неожиданно согласилась она и пожала плечами. Только ты на вопрос-то ответь. Чего ты здесь забыл?

Настал черед задуматься ксендза.

— Ну, как тебе объяснить, дитя. — Вздохнул он и с беспомощным видом развел руками. — Мы слуги Создателя и Матери нашей Святой Церкви. Служим там, где нам прикажут. Четыре дня назад поступило указание от его святейшества. Там говорилось, что в селе Дуденцы требуется новый пастор. Епархия избрала меня. Как я уже говорил, я приехал сюда почти одновременно с этими наемниками и поэтому еще не совсем разобрался в ситуации. Даже храм осмотреть и с паствой познакомиться толком не успел. Только одну проповедь и прочел.

Дикарка задрала голову и принялась с глубокомысленным видом изучать потолок.

— Вот оно как… — Буркнула она наконец. — Приехал только сегодня, а эти ландбоары слушают тебя охотней, чем собственного избранного старосту. Я всегда знала, что ты проныра, Ипполит. Все вы южане те еще проныры. А ты из них наверное самый скользкий. И самый упрямый… Помню, в монастыре один меня убеждал что мол если я буду греть ему койку он сделает так, чтобы меня отпустили. А когда я ему руку сломала сразу побежал жаловаться — мол я его совратить хотела, в келье его прижала, да так, что он еле отбился. Знатно меня тогда кнутом попотчевали… Два дня встать не могла. Думала уже все… Ха! Да чего там совращать было-то. Бледный весь, прыщавый, кривой, как подгнивший сморчок. Готова спорить, что у него и яйца все давно пересохли и сморщились. А потом, в Контерберри, ты сам кричал что меня надо…

— Не думаю, что эти подробности твоей биографии кому нибудь интересны, Сив. — Перебил женщину священник и смиренно склонил голову. — Матерь Церковь в лице малого совета курии уже признала свою ошибку. Я признал. Тебя оправдали. Сочли полезной. Даже дали… привилегии. Мне кажется этого вполне достаточно.

— Ты один тогда был против. — Прищурилась великанша. — Я помню.

— Да. — Пожав худыми плечами священник извлек из рукава рясы деревянные четки и принялся неторопливо перебирать изрядно потертые бусины пальцами. — Я считаю, что его святейшество слишком мягок. Возможно, опрометчиво мягок. И слишком часто прислушивается к светским властям. Церковь должна заниматься душами людей, а не политикой. Я не против того что тебя признали невиновной. Но шестой круг доверия… Я считаю, что к вам, северянам, стоит проявлять больше… осторожности. Вы рождаетесь в тени Разлома, живете рядом с мерзостью, зачастую пропитываетесь ей до самых корней своего естества. Вы сотни лет жили в дикости и по диким законам. И я считаю, что пройдет не одно поколение, прежде чем вы очиститесь от всего… бесовского, что в вас сидит. Сбросите волчьи шкуры. Но сейчас эта земля буквально пропитана ересью. И тянет к себе всю грязь. На фронтире проще спрятаться. Уйти от правосудия. Малефики, искаженные, тронутые порчей, авантюристы всех мастей и просто беглые преступники. И конечно вы. Ваши боги суть алчушие крови демоны, ваши обычаи прославляют насилие и смерть, считают жестокость — доблестью, кровожадность — добродетелью, обман — хитроумием…

— А еще у северян нет души. — Криво усмехнувшись, кивнула великанша. — А потому мы не люди, а только животные похожие на людей. И потому жрецы не дают нам есть святые лепешки белого бога. Только пить его вино. Знаю, слышала уже. Некоторые меня даже в дом бога не пускают, хотя я им знаки показывала.

— К полному причастию допускаются лишь те кто лишен влияния той стороны. А вы… слишком отличаетесь. — Медленно кивнул плебан. — Великий собор принял решение по этому вопросу. Вы признаны одной из… э-э-э… пород людей. И допущены к принятию веры в Создателя и Великую мать, а также к частичному причастию. Было решено, что вам не попасть в небесные кущи, но ежели вы раскаетесь и будите молится, то и преисподнюю тоже не попадете. Но многие, в том числе и некоторые священнослужители с трудом отказываются от старых… предрассудков.

— Старые предрассудки. Скажешь тоже. Просто каждый из нас имеет право на ненависть, да Ипполит? У любого народа мира есть счеты к соседям. — Великанша невесело усмехнулась. — Мой бог Создатель. Светлый бог. Меня посвятил большой жрец… то есть его преосвященство. А кто твой бог, Ипполит?

— А она ведь вас уела, отче. — Хмыкнул лекарь. — Как есть уела.

— Меня многие считают дурой. Но это не так. — Снова хмыкнула северянка и одним глотком прикончив остатки содержимого кружки взмахнула ей в воздухе. — Эй, как там тебя, Гретта? Давай еще!

— Да, да… Сейчас, госпожа… — Тень в темном углу избы зашевелилась. Скрючившаяся на сундуке арбалетчица, почти на четвереньках бросилась к очагу, подхватила стоящий на лавке глиняный кувшин, ловко наполнила его из висящего над огнем котелка и с поклоном поставив его на край стола поспешно вернулась обратно в угол. Выглядела женщина плохо. Когда-то нарядная рубаха была прожжена и разорвана в нескольких местах, остатки штанов с трудом прикрывали бедра, лицо покрывали синяки. Разбитые губы вспухли, верхняя, рассеченная шрамом приподнялась, и было видно, что у женщины не хватает переднего зуба.

— Мы не договорили Сив. — Я знаю свойственную для твоего народа жадность до золота, но ты не имеешь права удерживать эту женщину. — В голосе пастора звучало искреннее неодобрение. — Пусть она и преступница, но ты не благородная и не имеешь права держать пленных. Нам необходимо собрать сход. Судить ее за убийство той несчастной девочки…

— Жадность до золота… — Великанша насмешливо вскинула бровь — Знаешь, Ипполит, все же ты слишком скользкий даже для южанина. И если бы я не знала, что тебе что-то от меня нужно то уже давно проломила бы тебе голову. — Ворчливо заметила она и отхлебнув парящего травяного взвара из кружки недовольно скривившись сплюнула на столешницу изжеванный листик мяты. — Я тоже немного знаю ваши законы. Ллейдер меня учил. Барон благородный. С клеймом или нет. И значит может иметь пленников. Я его хирдман. И большой жрец дал мне эти… как их… привилегии. Я почти как ваши южанские благородные. И могу говорить от его имени пока он не скажет обратное. А даже если бы не было так. Я как ловчий имею право провести этот как его… гражданский арест.

— Барон не может это подтвердить. — Упрямо наклонил голову плебан. — Что касается гражданского ареста, в любом случае, должен быть суд…

— Видела я уже ваш суд. — Буркнула вновь наполняющая свою кружку варевом из кувшина дикарка. — Видела как с, барона сапоги полудурок жаборотый срывал. Как Денуц к моим трофеям руки свои тянул. Как ее на земле растянули а пара уродов уже штаны рассупонила. Что в бою взято то свято. И ты думаешь я это допущу?

— Я бы их остановил. — Не ужели ты думаешь, что я бы дал им… — Ксендз устало потер покрасневшие от недосыпа глаза. — Мне кажется мы ходим по кругу.

— Госпожа, Сив! Этот… священник пытается вас обмануть! Меня нельзя судить за убийство! Я девчонку не убивала! Это Уре! По законам империи я лишь свидетель! — В голосе гармандки слышался откровенный страх.

— А вот это суд и выяснит. — Зло зыркнул глазами в сторону стриженной арбалетчицы ксендз. — И в твоих интересах дитя было бы немного помолчать. Возводить хулу на служителя Создателя — большой грех.

— Но она права, отче. — С интересом разглядывающий затихшую в углу наемницу старый лекарь криво усмехнулся, и покачав головой. В глазах старика мелькнуло нечто похожее на одобрение. — Вы видимо очень устали и поэтому запутались. Это и понятно. Долгая дорога, а потом столько нервных потрясений…

— Я вижу вам нравится роль адвоката, господин Роджелус. — Поджав губы, священник глухо брякнув четками сложил на груди руки. — Не хотите сменить профессию? И все же я настаиваю. Нужен суд. Не гоже допускать беззаконие…

— Я поняла. — Неожиданно рассмеялась великанша. — Он хочет забрать тебя себе. Пояснила она арбалетчице. — Когда мы виделись с Ипполитом последний раз, у него было два охранника. Тоже кантонцы. Уроды редкостные. Почти как ты. Он хочет побыстрее устроить сход где тебя осудят на смерть, а потом объявить, что церковь дает тебе убежище. И у тебя будет выбор. Либо сесть на кол или в петле повиснуть, либо он отправит тебя в монастырь, где ты будешь горбатится на поле от зари до зари до конца жизни. Либо служить ему для его делишек. Уж для каких не знаю. — Уголки губ дикарки опустились. — Знаешь… Наверное… Наверное я бы тебя отдала. Ты опасная как змея. Вот сидишь, битая, жалкая, овечку из себя строишь. Услужить во всем готова, а все равно опасная. Но, он тебя замучает. Он любит мучать. Не смотри что с виду добренький.

— Госпожа… — Губы хамфхандки жалобно скривились. — Ekki… Spyrja… Þú ert velkomin… ég get eldað og saumað… ég skjóta beint… í Þér.. Þig.. Njkmrj crf;b, — dct cltkf… [7]

— Да успокойся! — Буркнула северянка. — И говори со мной на имперском. На общем. Поняла? Xnj, dct gjybvfkb[8]. Не мельтеши, я думаю.

— Да, да, да… — Часто закивала на мгновение казалось забывшая как дышать стриженная наемница. По ее лицу потекли слезы. Всегда госпожа, всегда…

— Да не реви ты! Ему я тебя точно отдавать не собираюсь… — Судя по выражению лица дикарки больше всего ей хотелось совершенно обратного. — Коней почистила? — Поинтересовалась она и отхлебнув из кружки огромный глоток горячего травяного отвара на мгновение зажмурилась. — Вещи все проверила?

— Да-да. — Снова истово закивала женщина. — И почистила и покормила. В седельных сумках все на месте… Почти. Моток веревки пропал и кошеля нет. Махонького такого, Ханс его обычно в луке седла прятал… Это не я, не я… Если бы я взяла к чему бы мне о таком рассказывать… Только не отдавайте меня им… Не надо меня им отдавать… И в монастырь не надо… Пожалуйста… — Слова женщины снова утонули в рыданиях.

— Я ведь сказала, не реви. Пока барон не решит, что с тобой делать будешь с нами. — Кружка с чуть слышным стуком опустилась на оструганные доски. Губы великанши разошлись в стороны обнажая крупные, чуть желтоватые зубы. — Но ты должна понимать, что Ипполит, если во что вцепился так и будет висеть. Не отстанет. Надо все это… как вы южане говорите… узаконить, вот. Ты вроде бы говорила, что воевала. Знаешь, что я хочу?

— Я… — Несколько раз моргнув женщина часто закивала. — Да… Я согласна, согласна.

— Сив! — Брови плебана сошлись к переносице. Я протестую. — Это нарушение заветов Создателя!

— А закон говорит что нет. — Великанша ухмыльнулась. — Может это и старые законы. Зато ваши. Я их не придумывала. Они едины для всех. Говорят даже ваш Император сам так делал.

— Я протестую. — Раздраженно щелкнув четками ксендз скривился будто разжевал что-то горькое.

— Можешь и дальше протестовать. Мне плевать. — Растянула губы в кривой ухмылке великанша. — Сейчас, она как пленница принесет мне и барону присягу. В обмен на жизнь. Так, Гретта?

— Это старые законы! Которыми давно не пользуются в цивилизованном обществе! — Покраснев от возмущения ксендз с раздражением прихлопнул ладонью по столу. — Я запрещаю!

— Но эти законы никто не отменял. — Сухие, тонкие губы, погрузившегося казалось в свои мысли, лекаря, чуть заметно дрогнув сложились в подобие улыбки. — И вы не имеете права, что либо запрещать. Церковь занимается душами людей, а не политикой.

— Да… — Еще ниже склонив голову арбалетчица всхлипнула. — Клянусь… в вечной службе… в обмен на милость и жизнь… Именем рода и крови… именем предков и своей честью… — Слова срывались с губ гармандки тяжело и неохотно, словно ей было тяжело проталкивать их через горло. — По праву взявшего… победу мечом… Клянусь… не… злословить… не возводить хулы… не измышлять и не совершать никакого… зла… Вставать… на защиту… мечом и щитом… рукой и сердцем… Быть опорой и поддержкой… Пока я дышу… И будет…. Создатель свидетелем… моих слов… А если… нарушу… сию клятву… да постигнет… меня смерть… через потерю крови моей и души моей… и буду я низвергнута… в тьму запределья…

— Ох-х… — Открыв и закрыв рот священник исподлобья глянул на скорчившуюся в углу женщину и переведя недовольный взгляд на северянку покачал головой. — Ты не можешь принять эту клятву Сив. Ты не благородная…

— Могу и принимаю. Скрестив руки на груди великанша окинула нервно кусающую губу Гретту оценивающим взглядом. — Я уже не та девочка, что держали в монастыре, Ипполит. Я многое узнала. Я принимаю эту клятву как ловчий шестого круга доверия. А как компа… компла… хирдман, барона принимаю клятву от его имени. Так тоже можно. Ты это знаешь. И она знает. А теперь, либо я наплевав, что ты жрец белого бога выбрасываю тебя в окно, либо ты рассказываешь мне, что тебе здесь нужно. И что тебе нужно от меня потому как иначе ты бы здесь не сидел и не клевал мне мозг как дятел. Но сначала я хочу узнать про кошель. Очень хочу. И если это Денуц, Ипполит, я ему руки оторву. Прямо на площади. У колодца. Так, чтобы все видели. Ты знаешь что я могу. Надеюсь, ты меня понял? Глаза Гретты сверкнули плохо скрываемым злорадством. В избе воцарилось тягостное молчание. С интересом наблюдающий за противостоянием великанши и священника лекарь неопределенно хмыкнул. Бескровные губы старика чуть заметно подрагивали с трудом сдерживая улыбку. Так и сидящий с закрытым глазами кузнец чуть слышно застонал.

— Сдаюсь. Ты победила… — Наконец-то произнес ксендз и вскинув руки в примирительном жесте кисло улыбнулся северянке. — Надеюсь это тебя удовлетворит. Но насчет кошеля… Разве жители поселения не в своем праве? Братья Реймер, погибли. Община имеет право хотя бы на частичное возмещение убытков…

— Ипполит. Не зли меня. Пожалуйста. Я сейчас уже на год вперед терпенья исчерпала… Доля убитых считается воинами, а не ворами. — В глазах великанши заплясали опасные огоньки. — А твой Денуц решил под шумок увести коней. И как сейчас выясняется украл целый кошель денег.

— Хорошо, Сив. Я с этим разберусь. Обещаю. — Буркнул священник и гулко шаркнув подошвой клога[9] по наскоро отмытому от крови полу, принялся задумчиво рисовать пальцем круги по доскам стола.

— Правда? — На лице северянки отразилось искренне сомнение. — А ты точно этого хочешь, Ипполит? Ты ведь скорее себя за задницу укусишь, чем нассышь на меня если я загорюсь. Или это очередная попытка меня запутать?

— Хватит Сив. Я знаю, что ты обо мне думаешь, и поверь ты не права. — Тяжело вздохнул священник и осенив себя знаком Создателя молитвенно сложил на груди руки. — Клянусь своей честью, обиженной ты не останешься.

Дикарка облизала губы и уставилась в кружку.

— Ладно. — Кивнула она наконец. — А как девчонка?

— Что? — Встрепенулся от неожиданности явно задумавшийся о чем-то своем лекарь. — Ханни? Она… Старик прикусил посеревшую о усталости губу. — Жить будет… Но… прежней красавицей ей уже не стать.

— А кто она такая? — Повернулся к ромейцу ксендз. — И почему мне о ней никто не сказал?

— Ханни, дочь прошлого старосты. Из груди знахаря вырвался тяжелый вздох. В ту ночь, как семья Колонна… пропала, она в овчарне была. Вот и выжила. Когда старостой выбрали Денуца, он сказал, что возьмет ее к себе. Как батрачку. Большинству это понравилось. Старик нервно дернул щекой и пригладив растрепанную бородку, покрутил головой будто отгоняя назойливую муху. А тех, кто был не согласен и слушать никто не хотел…

— Пропала?

— Что значит пропала?

Голоса великанши и ксендза прозвучали почти в унисон.

— Ну… — Старик немного замялся явно подбирая слова. Отец Ипполит, сюда ведь не только приход принять приехал?.. — Полувопросительным тоном осведомился он и выжидающе уставился на плебана.

Лицо священника на мгновение окаменело и тут же расслабилось.

— Хм… — Неопределенно протянул он и чуть заметно кивнув нервно передернул плечами и навалившись на стол уставился в огонь. — Да. Вы правы господин Роджелус. Совершенно правы. Но к моему великому сожалению, канцелярист его преосвященства был довольно… лаконичен. В письме было сказано, что окормляющий Дуденцы брат Олнер либо пропал либо почил в бозе, и поэтому я должен принять приход. А еще там было написано… — Бросив быстрый взгляд в сторону с интересом прислушивающейся к разговору северянки плебан тяжело вздохнул. — Что у вас в деревне замечен corniger monstrum[10].

— Так вот в чем дело, Ипполит. Фыркнула северянка и снова присосалась к кружке. — Думал я сюда на охоту пришла? Или нанять меня захотел? Нет, даже не надейся. Ты мне еще за этих не заплатил. И за оборотней. Я тебе не верю.

— Отец Иплоллит! — Неожиданно зло рявкнул ксендз. — Я отец Ипполит, башка ты каменная промороженная!

— Не похож ты на моего отца. — Безразлично зевнула великанша и снова присосалась к кружке. — Хоть, я и не знала его, думаю он наверняка повыше был, и покрепче. К тому же будь ты моим папашей, я была бы намного более уродливой. Но думаю, это маловероятно. Такой жадной вороне как ты даже самая страшная Ислевская шлюха не даст.

В горле пастора что-то булькнуло. Лицо пошло багровыми пятнами. Тощие кулачки священника сжались, на шее напряглись жилы. Но все это длилось не более мгновения. Моментально взяв себя в руки ксендз с улыбкой погрозил северянке пальцем и расслабленно улыбнувшись повернулся к старому лекарю.

— Продолжайте господин Роджелус. — Произнес он таким тоном будто обсуждал будет ли завтра дождь или нет.

— Господа хорошие, а я то здесь зачем? — Неожиданно вмешался в разговор поднимая голову кузнец и обведя избу взглядом воспаленных, слезящихся глаз болезненно сморщившись прикоснулся к обмотанной окровавленными тряпками макушке. — Время за полночь уже, а я все тут сижу… меня жена дома ждет…

— Помолчи, Стефан. — Ворчливо заметил лекарь. — Мне еще рану тебе зашивать. А зашивать я ее буду, как только вода ключом закипит. Чуть заметно подрагивающий палец старика указал в сторону стоящей на углях медной сковороды. Иголку и нить в кипящей воде подержать надо. Чтоб шов потом не загнил.

— Да? — С явной заинтересованностью повернулась к лекарю великанша. — В кипятке? А зачем?

— Или тщательно промыть и вымочить в очень крепком вине или виски. Солидно кивнул лекарь. Но крепкое вино у меня кончилось. — Покосившись в сторону лежащего на лавке бессознательного юноши ромеец вздохнул. Так что сейчас только кипятить.

— Хм… Женщина заинтересованно посмотрела на лекаря. — А зачем в кипятке иглу и нитки варить? Как по мне просто на рану пописать да замотать покрепче…

— Так тоже можно… — Философски пожал плечами старик. — Особенно если желаете, чтобы она наверняка загноилась. Как у вашего… компаньона.

— Пописать… — Глаза здоровяка кузнеца выпучились. — Дядька Рожелиус, я это… я подожду… Сколько надо подожду.

— Так зачем кипяток? — Задумчиво сдвинула брови к переносице великанша. — Злые духи кипятка боятся? А вино это чтобы их задобрить, получается?

— Не совсем так. — Снисходительно улыбнулся лекарь. — За время своей медицинской практики я пришел к выводу, что лихорадку, воспаление и многие прочие болезни вызывают микроскопические червецы что живут в воде воздухе, на коже и даже внутри нас самих. Некоторые из них являются полезными и способствуют правильной работе организма. Некоторые зловредные и вызывают слабость и болезни. В любом случае крепкое вино или кипяток убивает этих червецов. Как результат раны гноятся реже, лихорадка не бывает настолько сильной, а заживление приходит намного быстрее.

— Червяки… — Скептически поджала губы великанша… — В брюхе червяки иногда заводятся, знаю, это бывает, тогда надо чеснока много есть, чтобы они повывелись. А вот в воздухе червяки… Или на коже… — Дикарка с прищуром пригляделась к своим ладоням. — Чушь какая-то…

Спина ромульца распрямилась. Узкие плечи расправились, кадык на горле встопрщился тараном боевой галеры. На лице проступили красные пятна.

— При всем моем уважении, я занимаюсь своим делом больше пятидесяти лет. И имею некоторое представление о том что говорю и делаю. — Ядовито процедил он. — И уж поверьте, раскаленный нож, пережеванный Plantágo májor[11], засунутый под пропитанные мочой тряпки Sphágnum[12], аконит и поганки для снятия боли а также прочие варварские методы возможно и помогают, но поверьте дистилляты и вытяжки тех же растений, острый ланцет, чистая, желательно прокипяченная со щелоком ткань для перевязок, острая игла и вымоченная в вине нить из особым образом приготовленных жил овцы или сулжукского шелка дают намного лучшие результаты. От вашего «лечения», госпожа Сив в рану барона попала грязь. Началось вторичное воспаление.

— Это от того, что вы, южане мягкие и нежные. Ну и какой вред от грязи… Поплевал да оттер… — Губы северянки презрительно изогнулись. — Ладно червяки, так червяки. А почему тебя Стефан Рожелиусом кличет? Ты же Роджелус.

— Да я уже привык, внезапно успокоившийся старик обреченно махнул рукой. — Как из города уехал, так первой работой здесь было роды принять. Ребенок поперек встал. Местная травница, Кирихе, повернуть пыталась да не смогла, пуповина вокруг шеи младенчика намоталась. Ну я и прооперировал. Сам метод разработал, как ребеночка из чрева вырезать чтоб и он и мать жива остались. Вот местные мне имя и исковеркали. Сначала за спиной так звали, а потом и в глаза начали. Я уже и не обижаюсь.

— Прости господин, Роджелус. — Тяжело вздохнул кузнец. — Устал сильно, вот и заговариваюсь.

В глазах великанши заплясали бесенята.

— Устал? — Такой большой и красивый мужик и вдруг устал… Протянула она и облизав губы прищелкнула ногтем по краю кружки.

Удивленно моргнув, здоровяк поглядел на хмуро уставившегося в стол о чем-то глубоко задумавшегося плебана, перевел взгляд на снова начавшего казалось засыпать старого лекаря, и нервно оправил ворот рубахи.

— Ну устал и устал. — Проворчал он слегка смущенно. — А чего, нельзя что ли… Мне, вон мечом по башке дали… И вообще… меня жена дома ждет…

— Хм… — Склонив голову на бок Сив повела плечами. Перетягивающие грудь северянки тряпки явственно затрещали. — Да я видела. Храбрый ты, кузнец… И сильный… Сам вызвался… И в драке не сплоховал… Сколько в тебе нашей крови?

— Я… — Здоровяк покраснел от смущения. — Я это… Спасибо значица… Вы, госпожа… тоже… того… славный воин… А крови… Ну да, я наполовину нордлинг. Батя у меня с гор родом был. Не из чистых, как вы госпожа конечно. Сам знаю, от чистых с южанами детей не бывает… То есть… Извините… — Окончательно смешавшись, кузнец осоловело моргнул.

— Так я и знала. — Одобрительно кивнула великанша. — Хорошо хоть один нормальный мужик на всю деревню есть.

Роджеллус приглушенно хрюкнул и прикрыл глаза. Оторвавшийся от созерцания рдеющих в очаге углей ксендз с удивлением посмотрев на дикарку, и недовольно поджал губы. Сидящая в углу Гретта чуть слышно хихикнула.

— Доспехи их осмотрел? — Неожиданно сменила тему женщина.

— Бронь? — Явно сбитый с толку и не понимающий к чему весь этот разговор, коваль оглянулся на сваленную на стоящий в углу ларь груду железа и пожал плечами. — Ну, так, поглядел немного… Интересно стало… Железо уж больно доброе…

— Вон те латы… Указав пальцем в сторону лежащей чуть в стороне кучки разновеликих, поблескивающих бронзовыми насечками стальных пластин северянка склонила голову на бок. — Под барона подогнать сможешь?

Судя по всему вопрос застал кузнеца врасплох. Оглянувшись на спящего юношу здоровяк принялся озадаченно теребить бороду.

— Э-э-э… Ну… — Неуверенно протянул он и покрутил шеей. — По ширине вроде подходят. Мерить надо… Кой чего подогнать наверняка придется. И не торопиться конечно… Ежели поначалу метал обжечь осторожно, а потом на холодную, аккуратно, помаленьку… Главное с закалкой потом не опростоволосится… Только это, у меня тогда вся работа на седмицу встанет, а сейчас лето…

— Два солида. — Понимающе улыбнулась северянка. Серебром. За все.

— Ты чего, госпожа хорошая? — Глаза кузнеца округлились от возмущения. — В городе за такую работу две марки берут, не меньше! К тому же, чтоб сталь не попортить, мне земляной уголь жечь придется. А я его только раз в год, в Ислеве закупаю.

— Два солида. — Отрицательно покачала головой северянка. — И это только потому, что ты мне нравишься. Смотри, я заберу для барона меч тот тонкий, дурацкий, он с него глаз не спускал, копье еще, уж больно оно ухватистое, ножи еще себе заберу… — Дикарка на мгновение задумалась. — Все ножи. — Уточнила она и не обращая внимание на удивленно вскинувшего брови мужчину продолжила. — И одежу еще посмотрю, может понравится, что. А ты сделаешь для барона бронь, и возьмешь себе все оставшееся железо. Скотин я нам с бароном оставлю. Как распродашься, разделишь все на пятнадцать долей. Себе возьмешь три, и еще одну за труды и хлопоты. С продажи заплатишь семьям погибших по три доли. И Денуцу две доли отсыплешь. Одну в общину, как старосте, а за вторую я его батрачку Ханни выкупаю. Еще три доли Роджелусу.

— Мне? — Удивился лекарь. — А мне-то за что?

— Девчонку кормить. — Пожала плечами северянка. — Я ей матерью становится не собираюсь..

— А с чего вы госпожа Сив решили… — Осекшись на середине слова старый ромеец махнул рукой. — Да… Вы правы. Так, наверное лучше всего будет. Денуц все равно ее бы назад не взял. А взял так затравил бы совсем… А мне как раз помощница нужна. — Поджав губы лекарь несколько раз кивнул будто что-то прикидывая. Как ни крути у меня уже и глаз не тот и пальцы дрожат бывает. А Ханни девчонка смышленая и руки у нее легкие да проворные… Хорошая лекарка будет. Уж получше этих Ислевских выскочек. Я-то постараюсь. Как есть постараюсь. — Губы старика неожиданно растянулись в больше похожий на оскал ухмылке. — Да. Решено. Точно.

— Ну вот и славно. — Чуть прищурившись кивнула Сив. — И будем считать, что община получила свое. Так, Ипполит?

— Эм… Хм-м… — Брови плебана удивленно вскинулись вверх. — Что ты задумала… Не понимаю. То ты готова за каждый грош грызться то… Это щедро, Сив. Очень щедро.

— Создатель говорил, что нужно делится. — Великанша криво ухмыльнулась. — Ну не буду же я все это железо на горбу таскать. А в город не понесешь. Да меня ведь на первой же заставе остановят. Проворчала она и побултыхав кружкой снова потянулась к кувшину с травяным взваром. — Так что, как тебе сделка, Стефан? Два солида с меня и еще кое-какое барахло. А с тебя работа.

— Дык… — Здоровяк громко сглотнул. — Дык… Тогда оно конечно… Тогда в лучшем виде… Ежели надо хоть весь запас угля пережгу, все руки в кровь разобью но сделаю…

— Госпожа… — Подала голос так и сидящая в углу Гретта. — Если позволите. Там есть бригандина… и шлем-капаллин[13] с выгравированным сердцем… Это мои… Если можно… И одежда кое какая.

— Да?.. — Великанша ненадолго задумалась. — Хорошо… Заберешь себе арбалет, броню и остальное. Все оставшееся кузнецу. — И еще… Неуловимым движением наклонившись, северянка извлекла откуда-то из-под стола лезвие колуна и с грохотом бросила его на середину стола. — Хорошая работа. — Постучав пальцем по пересекающей обух солидной зарубке дикарка прищурила правый глаз. Твоя?

Явно расстроившийся от того, что его лишают части свалившегося в руки богатства здоровяк хмуро уставился на лежащий на столе колун.

— Ну моя… В прошлом годе, для Колонна делал… — Протянул он и скрестив на груди бугрящиеся мышцами руки, поднял глаза на великаншу. — Топор что ли нужен?

— Большая секира. — Поправила кузнеца северянка. — Такая, чтоб в лезвие в три ладони и большим обухом. И рукоять чтоб с оковкой.

— Великанша битв[14] значит тебе надобна. — Задумчиво потеребил бороду казалось забывший о усталости и мучающей его ране здоровяк. — А изгиб на лезвии на два пальца или на три? Бороду к рукояти на кольцо может оттянуть? Обух пробойником делать или плоский? Рог или шип на голову делать? Окно в полотне резать для легкости? И подток на рукояти какой? Шипом, простой или когтем гнуть?

— Э-э-э? — Глаза великанши расширились от удивления.

Явно довольный реакцией дикарки кузнец довольно заухал.

— Что, госпожа хорошая, не ожидала? Думала, небось, что я совсем пень, темный, только лемехи да плуги кую? От деревни до стены конному три дня пути ходу. Дуденцы село, конечно вольное ни под кем не лежит, но и ссориться мы ни с кем не хотим. Да и торг, сама понимаешь, дело такое. Легионы с заставы здесь почитай два а то и три раза в год бывают. Пару лет назад, отряд разведчиков из крепости здесь на постой останавливался. Их командир сразу ко мне пошел, попросил оружие для солдат починить, ну так, нагрудники да шлемы выправить, кольчуги заварить, лошадок переподковать, лезвия у мечей да топоров подправить. Я и согласился. Чего не соглашаться-то, если полновесной деньгой платят. А он на мою работу посмотрел и сделать велел двадцать больших секир. Даже на бересте их рисовал. Разные, все какие бывают. И имперские и северные и даже сулжукские. Теперь каждый год, как осенняя ярмарка, солдаты ко мне идут. Копья заказывают, топоры, пластины для доспехов. Ну и по хозяйству всякое. Я только латы как у благородных, да мечи длинные делать не умею. Горн потому как для этого большой нужен, а на большой горн угля не напасешься. А маленькие пластины я хорошо проковываю, чин по чину. Потому как секрет знаю. Железо получается у меня и гибкое и твердое. Не хуже чем в Ислевских цеховых кузнях. А лучше всего у меня боевые топоры получаются. Моей секирой потом и цепь стальную разрубить можно, и через ворота замковые али городьбу прорубиться, и дерево свалить, и супостату голову с шеломом вместе проломить значит… — Видимо вспомнив о собственной голове здоровяк сморщился и осторожно коснулся повязки. — Повезло, что меня мечом рубанули а не топором, да?

Казалось почти заснувший за столом лекарь громко фыркнул.

— Все везенье у тебя в том, что у тебя голова чугунная, а у наемника рука дрогнула. Ворчливо заметил он и снова заклевал носом.

— А как по мне у кого удачи полный мешок, так это вот у нее. — Усмехнулась Сив и кивнула головой в сторону скорчившейся в углу стриженной арбалетчицы. Имеющая видимо на этот счет свое мнение Гретта обиженно поджала губы и нахохлилась словно замерзшая на зимнем ветру ворона.

— Хватит там прятаться. — Повернулась к пленнице великанша. — Иди сюда. Садись. Отвару вон, себе налей.

— Мне, госпожа и здесь неплохо. — Буркнула гармандка и поплотнее завернувшись в обрывки рубахи уставилась под ноги.

— Ну как хочешь. — Пожала плечами великанша. — Ладно. Но не называй меня больше госпожой. Не люблю… Так о чем мы с тобой… — Повернулась она к кузнецу — Сделаешь мне значит большую секиру? Скос на три пальца, бороду тянуть не надо, обух плоский. Подток… так чтоб косарь нахлобучить можно было… А лезвие не в оклад, а по южански, наоборот в центр.

— Это не «по южански» это как у свеев получается. — Задумавшись о чем то своем рассеянно кивнул кузнец. — Это свеи пластины твердого металла межу мягким железом в топорах зажимать придумали… Еще за сто лет до того как сюда имперцы пришли. Ты ведь не горянка, ты из-за гор госпожа, так? С другой стороны ледника? — Чуть прищурившись, кузнец оглядел великаншу так словно увидел ее в первый раз и прикусив губу кивнул собственным мыслям. — Ладно, сделаю. Чего бы не сделать. Довольна будешь, обещаю. Только мне, руку твою посмотреть надобно будет.

— Ну на, смотри. — Кивнула женщина, и глухо брякнув вплетенными в волосы кольцами и косточками перегнувшись через стол сунула под нос кузнецу широкую ладонь.

Молчаливо наблюдающий за разыгрывающийся перед ним сценой ксендз недовольно поморщился и встав из-за стола с совершенно неблагообразным видом плюнул в очаг и вернувшись обратно за стол тяжело оперся локтями о доски. Уронивший голову на грудь лекарь чуть слышно всхрапнул.

— Эм-м-м… — Некоторое время кузнец разглядывал открывшуюся перед ним картину. Госпожа, завтра ко мне приходите, к вечеру. Начерно готово будет. А потом подгоним уже. А доспеха… Седмица или две. Не меньше. С пластинами возни много будет. — Заключил он наконец и почему-то ухмыльнулся. — Не беспокойся, госпожа, в лучшем виде все получится.

— Хорошо. — Кивнула явно довольная результатом осмотра Великанша. — Только не все это… У вас одежду кто-нибудь шьет? Мне бы бинтов новых, портянок. И плед. И плащ тоже… Меховой. Теплый. Чтоб зимой можно на снегу спать. Но это уже для барона.

— А что, трофейные не подобрала? — В голосе Ипполита послышалась неприкрытая издевка. — Как сапоги.

— Сапоги от крови отстирать проще… Невозмутимо пожала плечами Сив. — Но если тебе что-то понравилось могу эти тряпки тебе отдать. В счет доли.

Священник приоткрыл от удивления рот.

— Ну ты и су… — Остановившись на полуслове, осенив себя символом создателя ксендз склонил голову и в пол голоса забормотал покаянную молитву.

— Хм… — Слегка наклонив голову кузнец подался вперед и чуть заметно улыбнулся. — Я могу помочь. Солидно прогудел он наконец и подергал слегка растрепавшуюся косицу на бороде. — К вдовице Кирихе сходите. Она хорошо шьет. За денежку малую что угодно справит. Или мне денежку дайте а я с ней по свойски договорюсь. Так и вам дешевле выйдет и мне прибыток. А по коже… Я вам могу кожушок пошить. Или суму. А еще пояса да ремни делаю если хотите… Хорошие ремни, хоть воловья кожа, хоть свиная — помягче. Но за это отдельно заплатить надобно будет. Три щита серебром. Только деньгу вперед.

В глазах великанши мелькнул неподдельный интерес.

— Ты и с кожей тоже работать умеешь? Так вот значит отчего от тебя всей этой кожевенной дрянью, воняет, значит.

— Работа не пахнет, коль деньгу в дом несет. А руки у меня умелые. И лености я не люблю. — Степенно заявил, судя по всему опять напрочь забывшей о своих травмах здоровяк и выпятил грудь. — Но так, права ты госпожа хорошая, я с кожей тоже работаю. Сапоги, делаю, пояса, сумки. Даже панцири кожаные могу.

— Панцири? — Глаза великанши сверкнули словно у увидевшей мышь совы, ноздри раздулись от возбуждения. А на меня сможешь? Правда я кольчугу у тебя заказать хотела…

— Кольчугу… — Здоровяк изумленно выпучил глаза. — Как я кольчугу то тебе скую? Нет, дело оно не хитрое, но работы… Это ведь только проволоку ежели тянуть, возни на месяц… А плотно плести… А заваривать… А это… подгонять ну, чтоб не жало не давило… Кузнец смешался.

— Значит не возьмешься? — Склонила голову на бок женщина.

— Панцирь кожаный сделаю, если хочешь, а вот кольчугу нет. — Покачал головой кузнец. — Нет… не возьмусь я на тебя кольчугу делать… Здоровяк снова глянул на сгруженную в углу избы кучу доспехов. Работы столько, что потеряю больше чем получу…

Уже видимо изрядно уставший от разговора плебан раздраженно чмокнув губами нервно поерзал на своем сиденье и снова начал стучать четками. Сидящая в углу Гретта истерично хихикнула, и болезненно скорчившись принялась осторожно ощупывать разбитые губы.

— Не гневи создателя, Стефан. — Ворчливо произнес ксендз и погрозил кузнецу пальцем. — Если ты отвезешь это проклятое оружие на ярмарку, то выручишь за него больше чем эта деревня стоит.

— Дык… Мне деньгу еще с вдовами братьев Реймер делить и десятину… — Тяжело вздохнул кузнец и отведя взгляд обреченно махнул рукой. — Ладно. Только я кольчугу правда не смогу… Не смогу я проволоку ровную тянуть. У меня вальцов нету. Без надобности они мне. Могу пару нагрудников разрезать, да кожанку пластинами обшить. А женка моя пару рубах тебе пошьет. С овечьей шерсти. С вышивкой. И штаны. Ну как, по рукам?

Великанша задумчиво почесала в затылке.

— Не надо броню. Ни кольчуги ни панциря. Лучше так. Поговори с этой Кирихе. Мне нужны бинты, чтоб сиськи не мотались, хороший плед и теплый плащ для барона. И три пары этих… как обмотки для ног только сшитые… Ну… Как кишка вязанная… Ну… Ну на тебе такие… как их… Сокки[15], вот. Для барона тоже рубах. И сумку с лямками. Чтоб на плечо можно было вешать. И вот этой вот — небрежно ткнув пальцем в сторону вздрогнувшей от неожиданности Гретты, Сив недовольно фыркнула, — тоже наверное какая-то одежка нужна. Нечего ей с голыми титьками по селу шастать. Четыре солида за все дам.

— По рукам. — Быстро кивнул кузнец и широко улыбнулся. Только это… Деньгу вперед, мне ткани по селу собрать надобно… На рубаху чтоб…

— Ипполит заплатит. — Кивнув в сторону священника подбородком Сив широко зевнула. — И столоваться мы тоже за его счет будем.

— Кстати, Стефан. — Неожиданно подал голос казалось уснувший за столом ромеец. — Насчет твоей жены. Могу ли я?..

— Нет господин Роджелус. — Покачал головой кузнец. — Слабая она пока. И видеть никого кроме меня не хочет. Извините.

— Ей нужна квалифицированная помощь.

— Господин Роджелус. — В голосе кузнеца прорезалась сталь. — Я ведь сказал. Она никого не хочет видеть. Болеет. Но хуже ей не становится. Ничего, и на отварах проживем.

— Понятно. — Коротко кивнул лекарь и казалось потеряв всякий интерес к разговору снова прикрыл глаза.

— За мой счет значит. — Возвел очи горе священник. — Что, думаешь задела меня, да?

— Не-а… — Покачала головой женщина. — Но мы тут с бароном похоже самое меньшее на седмицу застряли. Сегодня здесь переночуем, а завтра посмотрим где устроится можно. Так что пока не заплатишь, что обещал, все за твой счет. Ты пока проверяй свои записи, а я что-нибудь придумаю. Травок может каких у лекаря куплю…

— Деньги будут завтра. Утром. — Чуть слышно буркнул под нос священник и встал из-за стола. — Хорошо. А сейчас, как я вижу мое присутствие…

— Вода закипела. — Будничным тоном заметил казалось уже успевший отправившится в страну грез ромеец и с удивительной для только что спавшего человека бодростью повернувшись в сторону не сводящей странного взгляда со стриженной наемницы постучал по столу скрюченным пальцем. — Опыт мне подсказывает, что солдаты обычно неплохо разбираются в ранах. — Произнес он помассировав покрасневшие веки и широко зевнул. — Зачастую это касается и женщин. Рука как я смотрю у тебя твердая, да и глаз не дрожит. Если ты мне поможешь зашивать этого бугая, я посмотрю, что можно сделать с твоими ранами.

— Я… — Гретта вопросительно глянула на Сив и дождавшись еле заметного кивка северянки постанывая поднялась на ноги. — Да, господин, конечно, господин…

— Когда закончишь. — Встав из-за стола великанша тяжело прошагав к лежащему на лавке цу Вернстрому, положила ему ладонь на лоб и недовольно цокнула языком. — Ляжешь с бароном.

— А? — На лице арбалетчицы отразилось удивление пополам со смущением. — Я… я не смогу… Я… Он же без сознания… Да и не при всех же…

— Согревать его будешь, дура! — Рявкнула Сив и с неожиданной силой впечатала кулак в стену. Раздался хруст дерева, во все стороны полетели щепки.

— Рад я, госпожа хорошая, что вы на нашей стороне… — С задумчивым видом покрутил перемотанной головой кузнец. — С таким ударом… Вон как здоровиле тому череп-то проломили. Да на любой ярмарке такого кулачного бойца…

— Замолчи Стефан… — Неодобрительно проворчал ксендз и оторвав взгляд от образовавшейся на стене солидной, украшенной посередине несколькими красными пятнышками, вмятины, повернулся к уже колдующему над котелком ромейцу. — Пойду я пожалуй, мне утром еще храм открывать.

— Погоди… — Буркнула дикарка и выдернув из руки застрявшую между кровоточащих костяшек длинную щепку с хрустом размяла кулак. — Я бы хотела послушать про рогатое чудище. Думаю, тебе тоже будет интересно.

— Ты… — Клирик облегченно вздохнул. — Значит, ты все же берешься…

Женщина отрицательно покачала головой.

— Я еще не решила. — Пояснила она и потянувшись принялась ковыряться в зубах. — Но, мы похоже действительно здесь застряли. А пока барон не выздоровеет делать мне совершенно нечего…

— Я… — Священник благодарно склонил голову. — Слава Создателю…

— Погоди голосить, Ипполит. Прищурилась великанша. — Бог и так все знает. И я еще не сказала «да».

— Отец Ипполит, поправил северянку ксендз. В чистых, словно весеннее небо глазах плебана светилась нескрываемая радость. И облегчение.

— Ага. Смотрю, подвесили уже. Интересно, очень интересно… Ее ведь сегодня привезли?

— Да отец Аврелий, сегодня, с утренним обозом.

— Интересно. Значит сегодня привезли и сразу в подвал… Что она натворила?

— При… осмотре она ударила брата Инсоления ногой э-э-э… в живот, а также откусила нос и сломала челюсть брату Галиилу. Брату Агафнию ногу вывихнула. Остальные… Остальные синяками отделались.

— Интересно, интересно… И сколько же этих остальных?

— Почти дюжина. Больно уж драться она горазда, отец Аврелий. Еле справились. Ежели брат Ганс за самострелом не побежал не знаю, что бы вышло.

— Интересно, интересно… Дай-ка догадаюсь брат Брутус. Брат Ганс ей прямо в голову песочную стрелу[16] из самострела пустил… Шагов с тридцати.

— Э-э-э. Да отец Аврелий… А как вы догадались?..

— А чего тут догадываться. Вон какая шишка… А брат Ганс очень своим умением похвастать любит. По поводу и без. Это хорошо, что жива осталась. Значит, большую драку она устроила, говоришь?

— Да, отец Аврелий.

— И началась эта драка во время осмотра?

— Да, отец Аврелий…

— Который по уставу проводится в присутствии одного из отцов дознавателей…

— Э-э-э… Да, отец Аврелий.

— Замечательно… Просто замечательно… А скажи мне, брат Брутус… Почему, тогда я все это пропустил? И драку, и мастерский выстрел брата Ганса, и собственно сам осмотр?

— Ну… Вы трапезничали, значит… И брат Ганс велел без вас начинать… А она ругаться стала, пихаться. Вот он ее по роже… по лицу то есть, палкой и перетянул.

— Палкой, значит… Вот почему кожа на лбу порвана.

— Ну да… стеком. Из тех что мы скотину гоняем… Только он же не со зла… Брат Ганс говорит, что она черными словами хулила традиции монашества, Святую матерь церковь и самого Создателя. Это… Ну как же иначе поступать то было… А потом вон, что получилось. В общем она здесь висит потому что ей наказание назначили.

— Интересно… И какое именно наказание? И кто назначил? Неужто брат Ганс теперь и епитимии раздает?

— Эм-м-м… Нет. Нет, конечно отец Аврелий. Это отец Ипполит повелел. Отхлестать ее, значит… Сорок ударов плетью. Бить пока не потеряет сознание, раны крупной солью присыпать, а как очнется, остальные отсчитать…

— Сорок ударов, значит… То-то вся спина исполосована… И сколько она выдержала?

— Так все сорок и выдержала отец Аврелий. Даже не пикнула. Крепкая… Сам удивляюсь…

— Все сорок, значит… И почему ты это позволил?

— Но, отец Ипполит… Как же я ему перечить то стану… Он ведь и меня может…

— Я понял.

— Простите, отец Аврелий.

— Создатель простит… Интересно, интересно… И как именно она хулила Создателя?

— Братья утверждают, что не в силах это повторить. Говорит, больно уж грешно получается.

— Хе… Ясно… Дай-ка сюда табурет… Ох… Погода меняется опять, колено болит… Так… И в чем ее собственно обвиняют?

— Документы еще не все пришли, отец Аврелий… Пока только вот… Дезертирство, неповиновение, измена воинской клятве, воровство, мародерство, злонамеренное убийство офицера Имперского легиона, попытка убийства человека благородной крови, непрстойные действия с трупами, членовредительство, разбой, непристойное поведение, блуд, подстрекательство к мятежу, еретические высказывания, запрещенное колдовство, осквернение символов имперской власти и коронное преступление.

— Солидно, солидно. Такая молодая, а уже такая, злокозненная еретичка и мятежница… Не находишь, это брат Брутус? И что именно она сделала??

— Э-э-э… Она воткнула штандарт с флагом полка в… э-э-э… нижнюю часть тела ротного капитана мобилизационного резерва… э-э-э… Иоганна Штрассе. С летальным исходом.

— Интересно. И почему тогда она здесь, а не болтается в петле? И почему ее отвезли нам?

— Эм-м… Если верить записям, ее… уже вешали. Дважды… И оба раза петля обрывалась. Трибунал счел это обстоятельство довольно, э-м-м… странным и решил отдать ее церкви. Она ведь из северян, идолопоклонников, посему есть основания подозревать ее в колдовстве…

— Интересно, Интересно… Пренебрегли древними обычаями, значит. Ну, что же. Может вояки и правы, и мы имеем дело с колдовством… А может каптенармус пожалел хорошей веревки, а безрукий палач не смог правильно завязать петлю. Как ты думаешь, брат Брутус?.. Похожа она на страшную северную ведьму? Может и сейчас она колдует, на нас сглаз пускает, а?

— Э-э-э… не знаю, отец Аврелий. Но сила в ней колдовская точно есть. Брата Инсоления над головой подняла да через пол двора швырнула. Кандальную цепь порвать умудрилась…

— Кандальную цепь порвать… Интересно, интересно…

— Да что же, я вам врать буду что ли? Еле связали. Когда брат Ганс выстрелил она ведь даже сознание не потеряла, только на колени упала… Если бы брат Нипус ее молотком строительным по затылку не огрел, может и вообще не справились бы.

— Брат Нипус говоришь? Интересно, интересно… После брата Нипуса обычно не сюда, а на жальник несут…

— Дык… Сам не пойму, отец Аврелий, молоток то в щепки а из нее только дух вон. Колдовство как есть колдовство. Нордлинги… Что с них взять….

— Колдовство, значит… Понятно… Страшное северное колдовство. Без сомнения, перед нами злокозненная варварская ведьма… Очередная… И как сейчас здоровье братьев?

— Милостью создателя, отец Аврелий. Ногу брату Агафнию вправили, но медикусы говорят у него жилы порваны. Хромым на всю жизнь останется. Брату Галиилу, тоже теперь калекой жить. Челюсть в семи местах сломана, толком не собрать. И нос мы не нашли… Похоже она его проглотила… А брат Инсолений… Кости целы, но ядра распухли так, что еле ходит…

— Понятно… Понятно… Ты же говорил, она его в живот ударила?

— Ну… Э-э-э в живот… Только… Ну… Это… С низу, значит…

— Понятно… А скажи мне брат Брутус, ряса у брата Инсолентия, когда эта злокозненная ведьма Всеблагую матерь хулить и буянить начала, у него подпоясана была?

— Отец Аврелий… Да как же… Да они бы ни в жизнь… Ее ведь к вам на допрос… вот и решили припугнуть ее немного…

— Ясно… Ясно… Припугнули, значит… А когда утихомиривали ее, колдовства не заметили? Может на непонятном языке говорила, или пальцы как-то по хитрому складывала?

— Н-нет… Не заметил я такого, отец Аврелий. Только плевалась, пиналась, да ругалась почище Фанажских моряков. А потом, когда очнулась, замолчала, только глазищами на нас зыркала. Даже когда секли ее не кричала. Может, мне остальных братьев спросить?

— Не стоит. Молчала, значит… Понятно, понятно…. Когда мы здесь закончим, скажешь братьям Агафнию, Галилу, Инсолению, и Гансу, что я назначил для них епитимью. Дважды по сорок ударов кнутом. Каждому. Сколько выдержат до потери сознания. Раны присыпать крупной солью, а потом, как очнуться остальные удары отсчитать. После экзекуции всем идти в северный неф часовни и лежать там крестом, от Laudes[17] до Completorium[18]…. Седмицу…. Понял?

— Э-э-э… Д-да… отец Аврелий… Только…

— Не беспокойся. Я сам с отцом настоятелем поговорю.

— Да, отец Аврелий.

— Я вижу у тебя есть вопросы брат Брутус… Что же… Постараюсь прояснить. Эту деву привезли сюда для церковного суда. Братья об этом знали. Также они знали, что до окончания следствия, они не имеют права с ней разговаривать, осматривать и тем более… пугать. Любое вмешательство необученного человека может помешать правосудию… А где ее одежда?

— Ну это… Выкинули… Порвалась она… Да и смердела сильно… Да и одежды там… Одеяло одно шерстяное да тряпки которыми она грудь перематывала. Срамота одна.

— Понятно… А на наличие колдовских знаков перед тем как выбросить проверяли?

— Эм-м-м… Простите отец Аврелий, не уследил.

— Создатель простит. Ну-ка поверни ее. Ага. Ну и как мне на ней теперь знаки Падшего и признаки гнили искать — тут ведь живого места нет…

— Эм-м…

— Понятно… Ну что же… Давай-ка работой займемся… Чернила и пергамент взял, хоть?

— Конечно, отец Аврелий.

— Ну тогда начнем… Как твое имя?.. Эй, я тебя спрашиваю, как твое имя? Ты меня понимаешь? Говоришь по нашему хоть?

— Да понимает она все, отец Аврелий. В бумагах все записано. Э-э-э… вот. Она почти год в резервах легиона ходила. С разведчиками. Значит язык знает. Просто запирается. Не хочет разговаривать. Как подвесили да тряпки сорвали так и замолчала. Глазами, вон только зыркает, да брыкается. А до этого ругалась так — хоть топор вешай. А зовут ее Сив Энгинсдоттир, если зольденбухам[19], верить конечно…

— Энгинсдоттир … Ничья дочь значит… Интересно, интересно… Ладно, брат Брутус, начинай записывать. Готов?

— Сейчас, перо только очиню, отец Аврелий. Вот… готово.

— Хорошо, пиши — такого-то числа сего года в монастырь Контрберрийской земли Монблау доставлена дева нордлингского рода, Сив Энгинсдоттир, подозреваемая в сношениях с Падшим и черном ведовстве и далее… Возраст допрашиваемой… на вид от восемнадцати до двадцати пяти лет. Рост… чрезвычайно высокий. Не менее восьми футов. Члены тела очень развитые, здоровые все в наличии. Телосложение избыточно крепкое, жилистое. Лицо без уродств и увечий, приятственное, с ярко выраженными чертами свойственными северным народам имеющим примесь крови Пришедших. Вот ты никогда не задумывался, Брутус? Почему эти варвары горцы, те которые из так называемых «чистокровных» такие здоровые? В горах ведь есть нечего…

— Я как-то не думал об этом отец Аврелий… Извините.

— Ладно. Пиши дальше. Волосы цвета пшеничного. Кожа бледная. При осмотре… Ах, ты су… щее расстройство.

— Говорил, же отец Аврелий, брыкается она…

— Да и Создатель с ней… Кожа чистая, здоровая без следов язв и наростов, родимых пятен. Нанесенных на тело иглой, альбо краской колдовских знаков не обнаружено. В волосах… Погоди, дай-ка мне табурет… — Эх… Колено мое… Да не дергайся ты… Ага… В волосах… Как я и ожидал — грязь и вши…

— Э-э-э… Что, отец Аврелий?

— Пиши… На голове, среди волос, бесовских знаков тоже не обнаружено.

— Отец Аврелий, так не видно же, вон какие волосища, может ее лучше обрить?

— Я бы предпочел, чтобы ее помыли хорошенько… И раны зашили… Пиши дальше. Глаза ярко-голубые, зрачки нормальные, человеческие, зубы… Она ведь наверняка кусается, да?

— Эм-м…

— Понятно… Ты меня понимаешь, дитя? Знаю, что понимаешь. Так вот, Создателем клянусь, мне твоя девичья честь ни к чему. Не бойся. Я тебе не враг и не хочу причинять тебе боль больше необходимого. Но если ты будешь брыкаться и кусаться, мне придется использовать другие методы. Неприятные методы. Так что открой рот и дай мне осмотреть твои зубы… Ну, чего молчишь?.. Ладно, твоя воля… Брутус, дай-ка мне щипцы… Да не те… Мы же ей не кожу рвать хотим, а только губу оттянуть… Да, да, вот эти, не заточенные… Вон, второй табурет возьми. Да брось ты свои бумажки, голову ей держи, голову… Ага… Все, отпускай… Пиши, резцы человеческие нормальные, без следов гнилой порчи. Маляры не выражены… Странно. Такие как она, передние зубы обычно уже годам к пятнадцати теряют. Эх… Помню я как свои потерял… В сулджуке это было. Во время двенадцатого священного похода… Арбалетный болт под нижнее забрало влетел. Пол дюжины зубов как не бывало. И челюсть на бок. Но милостью Создателя жив остался…

— Как скажете, отец Аврелий.

— Ладно, задумался я что-то… Так… Пиши, брат Брутус — зубы подозреваемой признаков колдовского изменения и подпиливания характерного для поклонников вредоносных культов не имеют.

— А брату Галилу то вон…

— Молод ты еще, брат Брутус. Молод и не опытен. Нос или палец человеку откусить — острых зубов не надо. Ну что, Сив Энгинсдоттир? Не хочешь сказать куда кусок брата Галиила дела?.. Молчишь?.. Ну молчи, молчи. Пиши дальше — Грудь естественной формы, вельми больших размеров, сосцов нормальное количество. Да не брыкайся, ты… Так, при надавливании молока и крови не источает. Женские органы… Да что же ты дева так крутишься… — Естественной формы, признаков рождения детей не несут. Ах тыж бл… благая заступница наша Дева-Мученица… Прямо по носу, а… Ох… Крови нет?

— Нет брат, Аврелий… Только распух чуть-чуть.

— Значит не сломала… Ну хорошо… Пиши — зубов, али шипов, в органах срамных при осмотре не обнаружено.

— Э-м-м…

— Хватит бледнеть и краснеть, будто ты благородная девица попавшая в бордель. Оно так, брат Брутус, если хочешь стать дознавателем, и не в такие места заглядывать да лезть придется… А ну-ка напомни мне третий параграф шестнадцатой главы «Praedo malum[20]».

— Эм-м-м… «Всякое соприкосновение с мерзостью иной стороны меняет не только душу но и тело малефика. Неестественно низкий и высокий рост, горбатость, чрезмерная уродливость или не свойственная натуральной природе красота, наличие множества тяжелых болезней или совершенное здоровье, неестественная стойкость к боли, альбо напротив болезненные наросты, язвы, шипы, лишние члены и органы, зачастую являются косвенными признаками соприкосновения подозреваемого с дыханием иного мира и указывают на необходимость более тщательной проверки. Но существуют и прямые доказательства сопричастности к Павшему. Звериные зубы, птичьи, змеиные, альбо светящиеся во мраке как у кота глаза, начинающие расти рога, сросшиеся на ногах пальцы, покрытая шерстью или чешуей кожа, зубы в потаенных местах, явно указывают на неопытного в призыве темных сил малефикара. Но, всегда стоит учитывать, что отсутствие данных признаков сношения с врагом не является доказательством невиновности подозреваемого, Губительные силы коварны и каждый знающий обязан проявлять неизбывную бдительность в своем стремлении добиться истинны…»

— Достаточно, брат Брутус. Вполне достаточно. И похвально. Почти без ошибок, а по смыслу все верно. Вижу, ты уже довольно хорошо продвинулся в изучении теории. Ладно, пиши дальше — Хвоста нет. Ноги нормальной формы, вельми мускулисты и толсты, без копыт и сросшихся пальцев. Пальцы рук без когтей. На голове следов рогов не отмечается… Записал?

— Записал, отец Аврелий.

— Хорошо. Тогда начнем испытания. Святая вода где?

— Дак, вон в кувшине.

— Отлично. Ну-ка. Misereatur nostri omnipotens Deus et, dimissis peccatis nostris, perducat nos ad vitam aeternam[21]…

— Брыкается.

— Пиши. При окроплении святой водой подозреваемая, впадает в корчи. Теперь игла… Ага, ага… Записывай — при протыкании кожи, подозреваемая издав шипение аки большой змей попыталась ударить следователя ногой в грудь. Чего не пишешь?

— Дак… Вон она как глазами сверкает-то… Боязно что-то.

— Пиши, олух царя нашего небесного Создателя заступника… Далее огонь. Дай-ка свечу… Хм… Интересно… Естественная реакция на пламя отсутствует. При прижигании плоти пламенем свечи подозреваемая кривится и корчится, но видимые следы ожогов не проявляются.

— Ох, спаси нас Создатель. Ведьма. Как есть ведьма.

— Хм… Дай мне символ Создателя, Брутус… Пиши — реакции на прикосновения символом Создателя к коже нет. При поднесении реликвии к губам подозреваемая, попыталась укусить дознавателя за пальцы.

— Да… Как же так-то, отец Аврелий? От воды ее корчит, а от символа Создателя нет?

— Правильное рассуждение брат Брутус. Очень тонко подмечено.

— Простите, отец Аврелий.

— Создатель простит. Дай-ка мне кувшин… Понятно… Понятно… А ну ка попробуй, брат Брутус…

— Э-э-э…

— Вот и я думаю… С каких это пор у нас святую воду солить начали? Да так крепко?

— Я… э-э-э…

— Понятно…

— Отец, Аврелий, я не…

— Я сказал — понятно… Брату Гансу и остальным еще двадцать плетей… А тебе… Еще раз подобное случится, тоже кнута испробуешь, да в северный неф пойдешь, и на хлебе с водой месяц сидеть будешь. Запись в протоколе о корчах в следствии окропления вымарать… Ну что дитя, будешь говорить?.. Молчишь… Зря. Ладно. Хватит с меня на сегодня брат Брутус.

— А-а?..

— Думаю, стоит оставить ее здесь. Пусть повисит, подумает. Хорошо подумает. Может, завтра заговорит… Когда остальные бумаги на нее придут?

— Не знаю, отец Аврелий…

— Понятно… Подождем.

— Отец, Аврелий. А…

— Создатель завещал нам быть смиренными и снисходительными, брат Брутус. Я более чем уверен, что братья ее уже простили. И еще одно. Запомни. Мы не палачи, а пастыри. Мы не наказываем. Мы учим и наставляем. Ведем заблудшие души к свету истинной веры. Я уже имел дело с северными дикарями. Они упрямые. К тому же, учитывая ее состояние, я очень сомневаюсь что… более настойчивые формы допроса пойдут ей на пользу. Даже учитывая ее природную крепость и стойкость. Оставить. Не трогать. Вечером напоить. До сыта напоить. На ночь ослабить цепи. Так чтобы могла сесть. Если заговорит, накормите. Продолжим допрос завтра. И обработайте чем нибудь ее раны. Если она умрет, без покаяния, грех на всех нас ляжет.

— Но отец Ипполит. Он же велел ее солью…

— Брат Ипполит может велеть что угодно, брат Брутус. Но старший дознаватель, здесь пока что я. Есть протоколы. Порядок. Который мы соблюдаем. И до тех пор пока я не закончу расследование, ни экзекутор Ипполит, ни даже сам отец настоятель, ее и пальцем тронуть не могут. Ты это понял?

— Понял, отец Аврелий.

— Хорошо. Дай-ка протокол посмотрю… Хм… Думаю, тебе надо больше тренироваться в каллиграфии брат Брутус. И приложить усилия, чтобы клякс было немного меньше чем букв.

— Простите, отец Аврелий…

— Создатель простит. Потом перепишешь на бело и снова мне покажешь. Пойдем, вечеря скоро начнется. И свечи забери. — нечего их попусту жечь.

[1] Плечелучевая мышца.

[2] Боль и отек.

[3] Горячка, повышение температуры.

[4] Покраснение.

[5] Положительный результат.

[6] Ядовитое растение. Часто используется как рвотное средство.

[7] Не надо… Прошу… Пожалуйста… Я умею готовить, шить… Я стреляю метко… Я… Я… Только скажи — все сделаю…

[8] Чтобы все понимали.

[9] Вид обуви. Изготавливается из дерева. Тот самый знаменитый «Инглийский башмак»

[10] Рогатое чудовище

[11] Подорожник.

[12] Болотный мох.

[13] Капелли́на или шапе́ль — общее название наиболее простого вида шлемов в виде металлических колпаков с полями. Та самая «железная шляпа».

[14] Название двуручной секиры у народов Подзимья и островов Моря павшего..

[15] Носки в Подзимье действительно являются диковинкой.

[16] Скорее всего имеется в виду болт с наконечником в виде кожаного мешочка заполненного песком.

[17] Хваления. Утренне богослужение начинающееся на заре.

[18] Вечернее богослужение завершающее дневной чин молитв. (Совершается после захода солнца)

[19] Списки на выплату жалования наемным солдатам.

[20] Разрушитель зла.

[21] Да помилует нас всемогущий Бог и, простив нам грехи наши, приведет нас к жизни вечной.