Винг

Глава семнадцатая. Беспомощность

Эдвард пришел в себя на четвертые после боя сутки. Долго не мог понять, что с ним, где он. Все плавно качалось, слышались удивительно знакомые звуки.

— Прибой… Опять прибой и голоса, кто-то умирает… Нет, что-то другое… Это днище шлепает на волнах… — наконец догадался он. — Должно быть, мы с Аланом опять куда-то плывем. Странно, я совсем не помню, куда… — он посмотрел вверх.

Низко над головой навис дощатый потолок, по нему плавно ходили отблески огня от светильника. Пахло смолой и рыбой.

Эдвард хотел повернуться и осмотреться, но при первом же движении тело пронзила такая невыносимо жестокая боль, что он вскрикнул и опять лишился чувств.

Придя в себя вновь, он уже вспомнил, что его ранили в бою.

Над ним склонилась Ноэми.

— Слава Богу! — выдохнула она.

— Плохо, да? — он сам еле расслышал свой голос.

Она отвела взгляд, и, сжав губы, чуть кивнула. Тут же овладев собой, заговорила искусственно бодро:

— Все будет хорошо! Только бы добраться до Тиграна… Ты не двигайся, тебе нельзя!

— Расскажи, что со мной… — еле слышно шепнул Эдвард.

— Потом, потом, милый, лежи, пожалуйста! Хочешь попить? — губы ее против воли жалобно кривились, и это пугало его.

— Позови… ох!.. Алана, — попросил он.

Ноэми исчезла из поля его зрения. Простучали каблучки по трапу, она позвала:

— Алан, Алан, спустись в каюту, он очнулся!

Снова склонилась над ним. С дробным грохотом ссыпался по трапу гэл, и его озабоченная физиономия смутно замаячила рядом с лицом Ноэми.

— Почему все так плоско, как нарисованное? — вяло всплыла мысль, словно снулый лещ из омута. Вдруг он сообразил, что смотрит одним глазом. Подтащил тяжелую, как не свою, левую руку к голове и застонал — пальцы наткнулись на повязку. Ноэми закусила губу и резко отвернулась. Плечи ее содрогнулись.

— Ничего, Ноэми, не плачь, Тигран меня вылечит… — прошептал Эдвард, слабая улыбка тронула его губы.

— Лежи! — Алан бережно припечатал руку друга к одеялу. — Лежи спокойно, тебе надо хоть немного окрепнуть.

Ноэми поднесла к губам раненого чашку: — Выпей немного вина с водой и поспи, мой хороший. Завтра поговорим обо всем. Ладно?

Он покорно глотнул кисловатую жидкость. Мысли кружились в голове, медленно и плавно, как медузы в прибрежной волне. Ни одну не поймать, не додумать… Сил не было совсем.

В третий раз Эдвард очнулся с почти ясной головой. Из люка над трапом лился солнечный свет, голубоватый, утренний. Сакс повернул голову, в пустой орбите под повязкой остро дернуло. Ноэми дремала, сидя на рундуке, голова ее, неудобно привалившись к переборке, кивала в такт качке. Девушка сразу ощутила боль любимого, встрепенулась, посмотрела на него.

Тут же встала, подошла, улыбнулась:

— Ну, вот, теперь чуть полегче, да? — поправила подушку. — Сейчас Ал придет, покормим тебя…

— Скажи, что со мной, Ноэми? — Эдвард сам услышал, что его голос окреп немного за ночь.

— Пока не поняли, очень уж плох ты был. Нашли в грязи рядом с мертвым Персиком, еле отцепили руку от уздечки. Алан клянет себя, что в бою потерял тебя из виду. Говорит, ты приказал прикрывать в атаке де Шаррона. Они рубились, пока турки не побежали, вернулись, а ты…

— Очнулся, да?! Я слышу, разговариваете… — сверху спускался гэл, за ним слез Шимон.

— Теперь на поправку пойдешь! Вон уж и Бейрут на горизонте. Отвезем тебя к родным Ноэми, и двину в горы Тиграна вызывать, — гэл печально улыбнулся. — Плохой я телохранитель — сначала сэра Мэрдока потерял, теперь вот и ты… Видел, как ты спешился у телег, а в той стороне, никого, кроме своих, не было… Не ждал, что турки способны на что-либо, кроме бегства. Орденская конница ударила так, что перья полетели. Тысяч шесть нехристей сразу положили в болото, а у нас потери — человек пятьсот, и то, в основном, у Шаррона. Мы через день на наве отчаливали, так еще вовсю дрались, но ясно было, что победа за нами… И как тебя гололобые сшибли? Панцирь всмятку, вынимали, словно рака из скорлупы…

— Это не турки, Ал, — горло раненого сразу пересохло. Он лихорадочно зашептал. — Я отстал — слабость одолела, крови, видно, много потерял, и, как и ты, уже не ждал опасности. Сдуру снял шлем, ну и стрела о его край, осколок каленый ударил рикошетом в глаз. А добил меня проклятый немец, Штолльберг. Персика копьем, по мне копытами прошелся! Видно, думал, конец мне, в грязь втоптал… Ускакал, не захотел возиться, свидетелей, видно, опасался. Спас меня Персик, бедняга, умирая, выдернул из лужи и перевернул… Дайте попить… В горле саднит…

— Так это тевтон тебя так отделал?! — Алан сжал перед грудью побелевшие кулаки. — Ну, все! Жив не буду, а с ним рассчитаюсь! Ты без сознания был, не знал я… Сразу бы сказать королю! Де Во и Шаррон тебя так жалели, помогли бы его взять! В бою — своего! Эх, гад! Теперь-то поздно, мы далеко уплыли. Вот вылечим, тогда! Ты его узнал, да?

Шимон приподнял подушку с головой сакса, раненый жадно глотнул из чашки несколько раз.

— В глухом-то шлеме? — обессилено откинулся назад. — Щит — точно его… Да отопрется он!.. Кто видел?..

— Значит, сам прикончу эту сволочь! Подкараулю… Эх! Зря я Шаррона послушался! Верно говорят: кто щадит врага — не щадит себя! — Алан так остервенело шарахнул кулаком по дощатой переборке, что она загудела, скривился, подул на ушибленную кисть.

— Доброта, доброта… Добрым надо быть с добрыми людьми! Со злыми нужна злость, понял?

— Ну, и станешь таким же злыднем, — Эдвард ослаб, говорил еле слышно. — Думаешь, Господь одобрит подлое убийство… даже и такого?.. В честной схватке — другое дело… там — либо ты, либо тебя… Хоть этот волк и сам себя вне людского закона поставил, но из-за угла…

— Как такое дерьмо Создатель терпит? — гэл покрутил рыжей головой. — Ладно, Эд, лежи спокойно, скоро доставим тебя на берег.

Глава восемнадцатая. Новая беда

Через час борт навы заскрипел о кранцы причала. По палубе глухо застучали мозолистые матросские пятки.

Ноэми встала с края постели:

— Побудь, милый, один пару минут! Пойду, поищу на носилки что-нибудь помягче…

Эдвард удержал ее руку в своей:

— Стой, Ноэми, погоди! У меня, похоже, хребет перебит, ног я не чувствую совсем. Тигран предупреждал, если случилось такое, переносить можно только на жестком! — Юноша так верил во всемогущество мудрого врача, что говорил о том, что могло оставить его жалким калекой на всю оставшуюся жизнь, почти спокойно. — Привяжите меня к доске, и скажи Алану и Шимону, пусть поднимают в люк вместе с ней.

Возня с привязыванием к лодочной пайоле, ожидаемая, но от этого не менее жестокая боль, снова милосердно лишили сакса сознания. Очнулся он уже в городе, мимо скользили побеленные камышового самана стены в дырчатой тени от листвы. В ногах носилки тащили Шимон в паре с матросом.

Иудей, заметив, что раненый открыл глаза, покивал и сказал:

— Потерпите, сэр, уже, таки, немного осталось.

Над головой раздался голос Алана:

— Очнулся, да? Тише трясите, ребята!

Скоро над Эдвардом проплыла перекладина ворот, носилки внесли в дом. Мелькнули незнакомые испуганно-любопытные лица. Алан с Шимоном распустили ремни и переложили страдальца на кровать под полог. Ноэми устроила его пылающее огнем тело поудобнее, дала питье с отваром мака, чтобы утишить боль, и Эдвард забылся в тяжелом лихорадочном сне.

Ночью начался бред. Снова погибал сэр Мэрдок, мерещилась дурацкая проверка на дороге в Крак-де-Шевалье, при нем убивали родных Ноэми. Во всех кошмарах царил ужасный призрак белоглазого тевтонца, он смеялся над бессильными потугами юноши предотвратить беды, и вновь, и вновь, и вновь его калечил, а кончалось все всегда берегом моря и кем-то умирающим на закате… Но выныривая иногда на миг из мутной пучины наваждений, Эдвард видел рядом Ноэми и тогда осознавал, что с ним, реальность ее ладони в его руке якорем надежды держала в жизни, не давала сойти с ума. Неизвестно, выжил бы сакс, если бы, очнувшись, хоть раз не нащупал тонких пальцев девушки, скорее всего — нет! Не смог бы отличить леденящих душу видений от страшной действительности и канул навсегда в геенну горячки, не имея сил и желания вернуться.

Неделю лихорадка жестоко терзала юношу. Спасли его мощный организм и самоотверженная любовь прелестной еврейки, ни разу не оставившей друга более чем на минуту. Вместе они одолели недуг.

Но что это была за победа!

Слабый, как недоношенный ребенок, лежал он. Правая рука пожелтела и скрючилась, пальцы ее не двигались, ничего не чувствовали. Правда, рана у локтя подживала, но этим и ограничивалось хорошее. Глаз вытек, из пустой орбиты под повязкой непрерывно сочились слезы. Эти потери не очень угнетали юношу, перевидавшего много рубленых и стреляных вояк. Шрамы и увечья служили знаками доблести и не вызывали ни у кого отвращения.

Но с позвоночником дело обстояло совсем плохо. Ниже пояса тело рыцаря сделалось абсолютно недвижным, ноги отнялись и не подчинялись приказам головы. Ноэми пробовала колоть их иголкой, но он не ощущал боли.

Беспомощность, необходимость во всех интимных отправлениях полагаться на других, на Ноэми и Шимона, так как Алан отсутствовал: уехал в горы вызывать Тиграна и пока не вернулся, раздражали Эдварда. Он еще не привык, еще помнил себя здоровым, не принял безоговорочно злую судьбу, просто не успел сжиться с ней. Добро бы малоприятные процедуры достались одному Шимону, но девушка никому не хотела уступить сомнительную честь выносить судно и ворочать на постели тяжелое как колода непослушное тело. Сакс стеснялся ее, протестовал, но возражения не принимались. Он мрачнел, замыкался, часами лежал молча, отвернув голову к стене, односложно отвечая на обращения к нему, подушка его по утрам была мокрой от слез. Он держался только благодаря молитвам и надежде на Тиграна. Но…

Первые после горячки дни, пока Эдвард с трудом осваивал бытие калеки, его, естественно, занимали исключительно собственные страдания. Эмоциональный шок на время лишил юношу обычной наблюдательности, да и перенесенная лихорадка не стимулировала мыслительные процессы. Но молодой сильный организм потихоньку креп, в голове постепенно прояснялось, и Эдвард, наконец, обратил внимание, что напускная оживленность и бодрость Ноэми, собственно, не вполне естественны, а Шимон, так и вовсе не в состоянии скрыть тревогу на честном лице.

Сакс прямо спросил, в чем дело, и вдруг Ноэми горько разрыдалась в ответ. Против ожидания, сиделку его тревожило теперь, когда недуг чуть отступил, не столько состояние юноши, ведь она тоже свято верила в искусство Тиграна, а просто — пропал Алан.

Оказывается, гэл уехал в горы еще девять дней назад, как только у друга развилась горячка, торопясь вызвать Тиграна при помощи чудесной шкатулки, и до сих пор не вернулся. Попался ли он дезертирам, или орденским бандитам вроде фон Штолльберга, или напоролся на сарацинский патруль — причина могла быть любая. Никто ничего не знал в городе и округе о рыжем шотландце, он как сквозь землю канул. Шимон объехал окрестности, поднимался на ближние вершины, откуда гэл намеревался сигналить лекарю, но не нашел нигде никаких следов.

Иудей уже готовился отправиться за лекарем на озеро Ван сам, ждал только, пока Эдвард окрепнет, не хотел волновать раненого, да и надеялся все-таки найти хоть какие-то зацепки к исчезновению гэла, но с каждым днем эти чаяния таяли — тот сгинул бесследно.

Недобрая весть сразила раненого. Первой мыслью было: ехать искать, но через секунду он опомнился, горько усмехнулся. Это ему-то, беспомощному калеке? Он чуть не закричал от душевной боли… Но привычка к воинской дисциплине помогла взять себя в руки, спустя минуту он заговорил почти спокойно:

— Шимон, ты уверен, что все осмотрел?

— Да, сэр, дороги — полностью, вершины, те, что поближе — тоже, пастушьими тропами прошел. Алан собирался в сторону горы Джеззин, рассчитывал: день туда, день обратно… Отпустил одного, теперь вот казнюсь, да вы, сэр, очень плохи были, Ноэми одна не справилась бы. Здесь ведь не в Триполи у Иегуды, родичи победнее, слуг нет, да и трясутся, погрома боятся… Особой помощи от них не жди…

— Надо еще искать! Как же бросить друга, Шимон?! — Эдвард взволнованно попытался приподняться на ложе на здоровой руке и болезненно охнул.

— Лежите ради Бога, сэр! Моряки с навы и по сей день, таки, ищут, да толку нет! Я вот что сам себе думаю: если друг Алан погиб, его не вернешь, а коли кто в плен захватил, таки объявится, выкуп уже потребуют или обменять предложат, — Шимон для убедительности прижал могучие ручищи к груди. — Сэр, да мы его не бросим, самое нужное сейчас — вам выздороветь, тогда и Алана выручить легче! Ведь тела, ну, трупа то есть, никто же не нашел! А если убили, так зачем, таки, чужого мертвеца с собой тащить куда-то или где-то там прятать? Похоже, жив он, только вот где его держат?

— Да я понимаю, что связываю всем руки! Лежу тут, как бревно, только командую: подай, принеси… — Эдвард угрюмо усмехнулся. — Если б вы знали, как мне тошно…

— Не надо, милый, себя казнить. Вот Тиграна Шимон привезет, сам увидишь, как быстро на ноги встанешь! — Ноэми склонилась и поцеловала юношу в висок. — Потерпи, пожалуйста.

— А что мне остается? Только терпеть! Шимон, тогда отправляйся завтра же, и не один, возьми с собой кого-нибудь из матросов. А оставшиеся пусть еще ищут, на базаре спрашивают, у купцов, может, вспомнит кто что-нибудь!

— Да, Шимон, теперь я и одна справлюсь, — девушка ласково смотрела на иудея. — Эдвард немного окреп, можно завтра же выезжать. Только береги себя, брат, помни, ты — наша последняя надежда!

Шимон в ответ низко склонил голову:

— Хорошо, не беспокойся! Привезу Тиграна, обещаю. Дорогу до Бетлиса я хорошо знаю, ходил туда с караванами…

Глава девятнадцатая. Диагноз

Шимон и боцман с навы весь вечер собирались в путь: чистили и точили оружие, осматривали лошадей, запасали провизию. С рассветом выехали. Эдвард и Ноэми остались вдвоем. Домочадцы были не в счет, не мешали, и то ладно. Кормили, правда, сносно, но все время оглядывались — а ну, как и здесь устроят погром. Чувствовалось, что опасные гости их обременяют, но деваться пока было некуда.

Вдвоем… Совсем, как недавно в Триполи… Но разница между этими "вдвоем", как между счастьем и несчастьем…

Ноэми нежно заботилась о юноше, самоотверженно ухаживала за ним, предвосхищала все его нехитрые желания: попить, поправить изголовье, чувствовала, когда стеснялся сказать о нужде, но…

Все это лазаретное существование раздражало раненого. Он не хотел стать обузой, немощным мужем сильной жены. Настроение его часто менялось, да еще мучили боли, судороги, он срывался, сгоряча ругал Ноэми, и тут же его грызла совесть: ведь он считал себя невольным виновником ее несчастий — и просил у нее прощения.

Но у Ноэми был сильный характер — ничто не могло вывести ее из себя. Она любила Эдварда, и не винила его в своих бедах. Пережитый ужас мучил ее — ночами часто снился погром, но с ним она держалась всегда ровно, не давала воли плохому настроению: отвечая на резкость сакса улыбкой, на угрюмое молчание поцелуем, одна поднимала настроение им двоим, убеждала в могуществе Тиграна, вслух мечтала о прекрасном будущем, которое наступит, когда юноша выздоровеет, будила надежду.

И почти против воли хандра уходила, он снова жаждал жизни.

На четвертый с отъезда гонцов день шум и крики, цокот копыт во дворе прервали волшебную сказку Ноэми о Гарун-аль-Рашиде, заставили девушку броситься к окну. Зазвенели шпоры, и ввалился Шимон, пыльный и улыбающийся.

— Тигран здесь! Алан успел-таки, вызвал его до того, как пропасть! Мы и половины пути до Алеппо не одолели: встретились к вечеру второго дня, сразу вернуться сюда не успели, ночевали в Батруне, в гостинице, там же, где и вы раньше, Тигран рассказывал.

Ноэми вся в слезах подошла к верзиле-иудею и поцеловала в серую щеку. Он смущенно вытер ее, и щека стала серой в разводах.

Эдвард еле вытерпел оставшиеся до встречи секунды. Улыбка радости на его лице встретила Тиграна, когда тот вошел в комнату. За ним два воина втащили знаменитый сундук с чудесами.

— Как же ты так попался, мой мальчик? Я уж слышал от Шимона, что с тобой сотворила эта проклятая старуха-война. Ну, горе — не беда! Подожди несколько минут, Ноэми поможет мне умыться с дороги, и я тебя осмотрю. Пойдем, дочка, бедная моя сиротка, пойдем… — Тигран, обняв, вывел Ноэми из комнаты.

— Старик заплакал, узнав о погроме, — Шимон задержался возле Эдварда. — Столько лет дружили они с Иегудой! Тоже сетовал, что не убил немца, когда впервые встретил, да, говорит, теперь поздно каяться…

Медицинский осмотр длился часа два. Лекарь поставил за дверью Ноэми, велел никого не пускать, и с помощью Шимона крутил Эдварда, мял, стучал, слушал через какие-то гибкие жилы, велел помочиться в плошку, вылил жидкость в маленький черный ящик и долго в него смотрел через трубку со стекляшкой. Толстой иглой уколол сгиб локтя и высосал кровь из вены. Эдварду стало страшно от такого волшебства, он про себя помолился, но старик не сгинул, и никакой бес из него не вышел. У сакса малость полегчало на душе. Потом Тигран подложил ему под спину дощечку или плоский ящичек, чем-то щелкнул над пупком, вынул планшет из-под поясницы больного, достал оттуда что-то вроде прозрачного пергамента в цветных разводах и долго вертел у окна, смотрел на просвет.

Снял повязку с пустой глазницы, надел на лоб обруч с круглым зеркалом с дыркой в середине, и через нее целился в Эдварда. Всего, что лекарь творил с юношей, и не рассказать. А когда закончил свои колдовские обряды, спрятал диковины в сундук, впустил Ноэми, а Шимона поставил вместо нее в коридоре, сел к столу, оперся бородой на кулаки, так что волосы растопырились во все стороны, и долго молча думал, поглядывая то на Эдварда, то на Ноэми. Они с тревогой ждали приговора.

Наконец, он крякнул и начал:

— Постарался, ничего не скажешь! — затем улыбнулся. — Ну, не буду мучить вас, ребята. Все поправимо, но только не быстро и не здесь. Заберу вас к себе на Ван и там Эдварда отремонтирую. Годится?

— Конечно!.. — сказала Ноэми.

— Нет, не годится! — громко перебил ее сакс.

Она испуганно замолчала, прижав кулак к губам.

Тигран вопросительно смотрел на Эдварда.

— Алан пропал, Тигран. Разве Шимон не сказал вам?

— Ну, как же не сказал? Знаю… Да что ты сейчас сделаешь без рук, без ног? Пусть Шимон пока поищет, глядишь, и выяснит что до твоего возвращения, а здоровый ты Ала выручишь скорее. Согласен? Есть другие предложения?

Эдвард нерешительно покачал головой.

Старик встал, пошел к двери, выглянул:

— Шимон! Ты здесь? Поди-ка сюда, дружок, на минутку! — и повернувшись к молодой паре объяснил. — Я ему дам коробочку для связи, как вам с Аланом. Найдет его, сможет сразу сообщить.

Глава двадцатая. Сборы

С Тиграном приехали три соотечественника, воины из Киликийского царства[28]: двое молодых и один постарше — командир, нанятые в охрану.

Решили не тянуть время и выехать на следующее утро, а пока лекарь наложил на поврежденный позвоночник сакса настоящий панцирь из тряпок и какой-то белой каши или сметаны. Любопытный Шимон мазнул пальцем, сунул в рот и исплевался. Скоро каша застыла на Эдварде и превратилась в камень.

Тигран постучал согнутым пальцем по белому алебастру и удовлетворенно кивнул:

— Ну, можно и перевозить, теперь твоему бедному сломанному хребту не страшна тряска.

Шимон с киликийцами отправились на базар запасаться припасами в долгую дорогу. Старик прикинул, что быстрее, чем недели за две до места не добраться — с больным быстро не поскачешь. Иудей вернулся неожиданно быстро и сразу прошел в комнату Эдварда.

— Опять тот же монах! — с тревожным лицом обратился к друзьям. — Должно быть, следят за нами.

— Завтра чуть свет — в дорогу! — Тигран встал. — Пойду скажу моим молодцам, чтобы сейчас все уложили, утром возиться некогда будет. За два дня проскочим до границы графства, а за Оронтом нам орденские убийцы не страшны. Там мусульманская территория, там закон уважают. С султанским фирманом нам сам черт не брат. Дисциплина у турок не то, что у вас! Сельджуки, хоть и не подданные Саладина, чтят его, как надежду и знамя ислама.

— Если эти вороны над нами кружат, — поднял левую руку сакс, — может быть, и Алана они схватили! Как бы разузнать?!

— Даже и не знаю, сэр, в прецепторию ходу чужим нет, — покачал головой Шимон.

— Послушай, братец! — Ноэми часто так обращалась к нему после пережитого вместе во время погрома. — Может, когда мы уедем, ты сумеешь кого-нибудь, ну, повыспрашивать?

— То есть поговорить по душам в темном углу? Да? Конечно, почему нет?! Как они с нами, так и мы с ними! Провожу вас недалеко, а сам назад через денек, переоденусь и прослежу. Сработаю под инвалида, их много здесь, костыль возьму… Вот только говор у меня еще тот, да ладно, помолчу побольше…

— Ври, давай, что… ну, из Испании недавно приехал, что ли, пейсы сбрей, да и креститься научиться не помешает! Бог простит, небось, ради святого-то дела — невинную душу Алана спасти. — Тигран сухо засмеялся.

— Ой! — Ноэми прижала руки к груди. — А нашим опять погрома не сделают? Боюсь за родных, они тут и не причем, а их тоже…

— Вы, можно подумать, в Триполи были причем-то! Ладно, предупрежу в гарнизоне, чтоб поглядывали, да суну малость в лапу, — сказал Тигран. — Король Ричард строго-настрого приказал сейчас евреев не обижать, он из них деньги на войну сосет. Авось, побоятся попы в открытую нарушать его волю.

С жалованной грамотой от византийского императора он отправился в крепость договариваться. Слава Богу, орденских заносчивых рыцарей нигде особенно не любили, а сыны Израиля, между прочим, платили большие налоги графу Раймунду, и дурак тот, кто режет дойную корову. Сенешаль цитадели за известную мзду обещал приглядеть за порядком.

С первыми лучами зари распрощались с гостеприимными хозяевами, счастливыми, что гости увозят с собой опасность, поблагодарили их за хлеб-соль и тронулись в путь, Тигран и Ноэми на козлах двуколки с раненым, Шимон и киликийцы верхом за ними. Миновали городские ворота и знакомой по гонке с письмом дорогой покатили на север.

Глава двадцать первая. Путь к озеру Ван

Первые часы пути Шимон все вертел головой по сторонам, опасался соглядатаев, но никого подозрительного не заметил. Навстречу попадались большей частью крестьяне, едущие на рынок.

Ноэми часто оборачивалась назад к Эдварду, старалась поудобнее устроить любимого, укрывала его, отгоняла надоедливых мух. Тряска сразу дала о себе знать, через несколько минут в глазах Эдварда окружающий мир помутился от боли. Он долго терпел, и все же застонал на особо жестком ухабе.

— Стой! Тпру! Ты зря молчишь, дурачок! Давно бы сказал, что плохо тебе… Ну, сейчас снимем немного боль.

Лекарь открыл светлого железа коробочку, достал странную вещицу, похожую на стальную креветку, засучил юноше рукав, протер кожу предплечья остро пахнущим комком хлопковой ваты и приложил железку к руке. Она щелкнула и Эдварду показалось — ужалила его, совсем как слепень. Он дернулся.

Старик засмеялся:

— Что, кусается? Ничего, скоро полегчает. Но, вообще-то, если можешь терпеть, терпи. Не хочу я, чтобы ты привыкал к этой гадости. Ну, поехали! Ты, мальчик, постарайся заснуть!

— Легко сказать, заснуть, как тут спать, когда так мозжит в спине, — подумал Эдвард, и с удивлением понял, что боль слабеет. Скоро он, и вправду, задремал. Тигран придерживал лошадь, стараясь смягчить тряску, объезжал рытвины.

За Батруном покормили на коротком привале лошадей, поели сами и снова двинулись в путь, торопясь переправиться через Оронт, покинуть владения крестоносцев. Но без происшествий не обошлось.

Солнце клонилось к закату. Приуставшие за день лошади трусили валкой рысцой по разбитой колее, жара всех разморила, даже Шимон поутратил бдительность. Впереди пологий склон, поросший деревьями, спускался к дороге, затеняя ее, обещая желанную прохладу. Повозка вкатилась в зеленоватый сумрак, и тут же что-то щелкнуло по гипсовому корсету Эдварда. Упал и забился, громко визжа, пронзенный стрелой конь одного из молодых киликийцев, выбросив из седла далеко на обочину хозяина.

— Назад! — закричал Шимон, потянулся с седла схватить под уздцы запряженную в двуколку лошадь и промахнулся, а еще через мгновение и она, и его кобыла ткнулись мордами в песок.

Тигран действовал так четко и быстро, будто непременно ожидал здесь нападения и все заранее предусмотрел. Он мгновенно скатился с козел, таща за рукав Ноэми, и пригнул ее за кузов. Оттуда высунулась его длинная длань, рывком сдвинула Эдварда к краю, к себе, и, перекинув через него дорожные мешки, в секунду выстроила перед ним подобие бруствера, в который немедленно впилась еще одна стрела.

Шимон укрылся за крупом своей убитой лошади и, натянув лук, выискивал глазами врагов. Двое оставшихся киликийцев, спешившись, бросились к деревьям, но добежал лишь один — его товарищ, нелепо всплеснув руками, рухнул ничком со стрелой в спине. Все стихло. Вокруг не видно было ни души, и если бы не убитые люди и лошади, показалось бы, что ливень стрел привиделся, но стоило Шимону чуть высунуть нос из-за туши для лучшего обзора, над ним вновь пропела смерть.

Тигран потянулся к облучку и вынул из чехла козьей, наружу мехом, шкуры, о котором Эдвард всегда полагал, что в нем лук, непонятный предмет, схожий с толстым посохом из дерева и вороненой стали, приставил его к плечу железом вперед, осторожно выдвинул из-за колеса и заглянул в тонкую трубку сверху. Эдварду с его ложа было видно, как старик с клацаньем передернул взад- вперед какую-то рукоять.

— Это — оружие! — понял сакс. — Вот же: приклад, как у арбалета, только что лука нет. Да толку-то? Ну раз он успеет выстрелить, ну два, быстро-то не перезарядишь! А Шимон вне игры, лежа — и не прицелишься, а встанешь — вмиг изрешетят.

Враги по-прежнему не показывались, не хотели рисковать без нужды.

Вдруг старик негромко позвал:

— Шимончик! Один справа, ярдах в восьмидесяти, за выворотнем. Видишь его?!

— Да! Как вы сказали, сразу засек.

— Давай сыграем с ними, сынок! Я высуну приманку, а как только они выстрелят, ты сразу бей! Понял?!

Шимон наложил стрелу на тетиву и, наполовину ее натянув, изготовился вскочить. Лекарь высунул из-за мешков на ножнах меча Эдварда шапку, тотчас же ее пронзили две стрелы, но и в лесу раздался болезненный вскрик — ответный выстрел Шимона поразил цель.

Тигран удовлетворенно кивнул:

— Та-ак, минус один! — и опять вполголоса окликнул. — Шимон, ты цел? Молодец! Притворись мертвым, выманим их сюда!

Тот чуть выглянул из-за крупа, вызвал на себя еще один залп, вскрикнул и упал навзничь за лошадь, словно раненый. Тигран прокричал что-то по-армянски, и через несколько секунд уловку Шимона попытался повторить и киликиец, но неудачно: вынырнул из-за дерева как раз под стрелу, рухнул и забился в агонии.

Тигран проворчал:

— Перестарался, ничего не скажешь… Ну, все, долго им не вытерпеть, скоро вылезут. Не двигайся, дочка…

Но враги не показывались, очевидно, не вполне поверили в гибель всей охраны.

Старик прошептал:

— Ноэми, поплачь! Ну, пореви, и погромче, пожалобнее!

Девушка покашляла и вдруг затянула вопль, тонкий, протяжный, на такой тоскливой ноте, что Эдварда мороз продрал по коже.

Тигран скомандовал шепотом:

— Чем-нибудь беленьким махни! Платок у тебя есть? Платком помаши, платком, будто пощады просишь!

Ноэми несколько раз взмахнула каким-то лоскутом над бортом повозки и снова завыла, чуть потише.

— Вон они идут! Крадутся… Все равно боятся нас. А, вижу, на опушке оставили одного с луком, прикрывает, дьявол с ним! Шимон! Лежи тихо, готовься, услышишь гром, не бойся, начинай тоже стрелять! Все, молчим, они уже близко. Ноэми! — старик перешел на шепот. — Ласточка моя, встань, отвлеки их, руки покажи пустые, пусть не трусят, а как им останется ярдов двадцать до нас, прячься назад быстрее…

Ноэми поднялась на ноги, не переставая жалобно скулить. Закрыла лицо платком. Ближе, ближе стучали тяжелые шаги по камням дороги. Эдвард, беспомощный, неподвижный, с тоской слушал их. Это приближалась смерть… А он ничем не мог помочь друзьям.

Лицо Тиграна делалось все более грозным и сосредоточенным. Вдруг он склонился над саксом и своим загадочным посохом спихнул мешок из импровизированного бруствера на землю, открывая себе, а заодно и Эдварду, обзор в сторону врагов. Те подобрались совсем близко, камнем добросить можно, их было пятеро. Они остановились, насторожившись, но ничего не успели предпринять.

Над Эдвардом грянул гром, короткий, но яростный, тугой волной воздуха заложило уши. Ноэми в испуге закрыла голову руками, присела за колесо.

Переднего убийцу в дощатом доспехе отшвырнуло ярда на три, опрокинуло навзничь. Шедший прямо за ним лучник в кольчуге поверх подрясника схватился за грудь, зашатался на подгибающихся ногах. Остальные опешили на мгновение, но, опомнившись, вскинули луки. Снова и снова ударил в уши короткий оглушительный грохот, и еще два воина безжизненно рухнули на камни дороги. Последний, не целясь, выпустил стрелу с недотянутой тетивы; она, не торопясь, басом пропела над повозкой; и понесся назад, петляя, как заяц.

Ярдах в ста из-за дерева выступил лучник, чтобы прикрыть беглеца. Но опять грохнуло, не успев прицелиться, он выронил оружие, побежал, клонясь вперед, все быстрее и быстрее вниз по склону, через десяток шагов кувырнулся через голову и зарылся лицом в траву.

Убегающий на дороге с ужасом оглядывался через плечо на повозку, откуда вылетала непонятная грохочущая гибель, но Тигран опустил смертоносный посох:

— Шимон! Прострели-ка ему ногу! Он нам нужен живым! Быстрей, не то сбежит!

Иудей прицелился над брюхом лошади, тетива развалила надвое его короткую густую бороду. Стрела стрижом чиркнула по воздуху, клюнула бегущего в бедро, он споткнулся, тяжело захромал, волоча ногу, через пару шагов сел, схватился за древко, дернул и откинулся назад, потеряв сознание.

Все смолкло в ущелье. Шимон настороженно обогнул тушу лошади, озираясь, подошел к убитым, осмотрел их, одного перевалил на спину. Перебежал к подстреленному лучнику, тот неуклюже заворочался, размазывая кровь по булыжникам. Иудей пинком отправил в кусты его лук, склонился, вынимая из ножен меч раненого и кинжал.

Внезапно снова прогремел стариков посох. Шимон зайцем отскочил в сторону с вражеским мечом в руке.

Тигран опустил свое странное оружие, с железного его конца чуть вился сизый дымок:

— Все в порядке, просто в лесу прятался еще один…

Все, кто мог, сошлись к подстреленному разбойнику. Приплелся один киликиец, нянча кровоточащую руку. Тигран занялся медициной, вынул стрелы, перевязал и своего и чужого. Постоял над убитыми соотечественниками, скорбно склонив седую голову.

Сказал, показав на раненого пленника:

— Шимон, влей-ка винца в рот этому выродку, пусть полежит, оклемается — допросим. Надо все выяснить… Пойдем, посмотрим тех, в лесу, вдруг кто еще жив.

Но таковых не обнаружили. Двоих Шимон мельком равнодушно оглядел, пока лекарь пытался нащупать у них пульс, но при виде третьего, которого Тигран уложил последним, взволнованно схватил старика за руку:

— Монах!!! Тот, что погром в Триполи устроил!

Вернулись к дороге, и врач скомандовал, кивнув на пленника:

— Ну-ка, тащи это дерьмо к повозке, Шимон. Пусть Эд тоже послушает, что он нам расскажет.

Могучий сын племени Авраамова, не обращая внимания на болезненное "а-а-а" раненого, почти бегом волоком оттащил его за руки к повозке. Подошли и Тигран с Ноэми. Эдвард, сколько смог, повернулся к ним.

Шимон пренебрежительно пихнул охнувшего пленника в бок носком сапога, и спросил:

— Может, чем в рану ему потыкать для разговорчивости, а?

— Ворона кума! — Старик неодобрительно поморщился. — Иди, советчик, себе куда-нибудь ткни, может, Цицероном станешь.

Привалил раненого полусидя к колесу тележки, вынул из кармана блестящий шарик, повертел перед глазами врага:

— Смотри сюда, бандит, смотри, не отводи глаз!

Взгляд раненого, как магнитом, притянулся к шарику, дыхание успокоилось и выровнялось. Через полминуты Тигран отвел волшебный талисман, повелительно заговорил по-немецки. Зачарованный, словно во сне, невыразительным вялым голосом отвечал вражеский воин.

Допрос длился несколько минут, вдруг старик приказал:

— Ну-ка, повтори, повтори по-английски, что ты сейчас сказал!

— Рыжий в прецептории, в подземелье, за ним следили и схватили, когда он колдовал со шкатулкой, — с грубым акцентом, трудно подбирая слова, выговорил тот.

— Слышали?.. Ладно, можешь болтать опять по-своему, полиглот, — разрешил Тигран и продолжил допрос, потом приказал немцу спать, тот послушно закрыл глаза.

Старик повернулся к друзьям:

— В двух словах вот что он говорит: Алана взяли в горах, он сопротивлялся и сильно ранил в ногу фон Штолльберга. Комтур в ярости, он приказал поймать старого колдуна, то есть меня, притащить и рыцаря, которого искалечил в бою под Арзуфом. Хочет казнить нас всех вместе. Никто не знает причин ненависти немца, кроме двух его оруженосцев. Один из них погиб сегодня. Комтур Алана держит как приманку, рассчитывает, что друзья попытаются его спасти и сами влезут в ловушку. Алан на цепи, на хлебе и воде, сначала его мучили, но не очень — комтуру от раны не до пыток было, и посейчас хромает, никак не оправится. Армию он покинул из-за обвинения, что в бою атаковал своего. Этот говорит: раненые видели и Шаррону герб комтура описали. Де Во на другой день после битвы подал жалобу, и Ричард назначил расследование,

— Получается, Штолльберг должен теперь убрать вас любой ценой, иначе рискует вылететь из ордена пробкой. Захотят ли тамплиеры покрывать его и дальше — вопрос, он не свой для них, и слишком запятнал себя грабежами и убийствами. В общем, пока нас здесь не будет, положение некоторое время останется, видимо, стабильным. Думаю, комтур убить Алана не решится, пока мы на свободе. Но и медлить нельзя, Алан не из железа. — Старик посмотрел на Шимона. — Интересная подробность: этот сказал, что они имели сведения из дома ваших родичей в Бейруте. Отсюда и сегодняшняя засада, слава Богу, не совсем для них удачная.

— Резюмируем: главное — выиграть время для спасения Алана. Шимон, как вернешься в Бейрут, проговорись, что я обещал поставить Эдварда на ноги месяца за два, и что мы знаем, неважно откуда, где Алан, и будем его выручать. Пусть донесут кому надо, не мешай им…

Шимон непримиримо плюнул в сторону немца:

— А эту падаль? Давайте, прирежу его, и дело с концом, и в лес к остальным? А?

— Скажешь тоже… Ты же не палач, парень. — Тигран с досадой покрутил головой, — Что с тобой сегодня? Или хочешь походить на этих? Я понимаю, ты погром вспомнил, но… Приказ-то отдал не он… Нет, я заставлю его забыть все, что случилось сегодня, а комтуру пусть-ка расскажет, что отряд уничтожили турки, дескать, напоролись на большой разъезд, потому и нас упустили. Не сомневайтесь, он сам будет свято верить в эту байку. А вот если его прикончить, монахи пошлют искать пропавших, да, не дай Бог, увидят, чем они убиты… До первого селения он и раненый доползет, а дальше — помогут, доставят в прецепторию.

— Сэр, — послышался с двуколки слабый голос сакса, — что это у вас за гром? Я и не слыхал о таком оружии…

Старик холодно усмехнулся:

— Оружие, говоришь? Ты когда плыл в Палестину, Этну на Сицилии видел, вулкан?

— Да, и Стромболи в море, ночью, весь в огне… Говорят, там вход в пекло…

— Скорее уж выход из него… В вулкане газы из кратера бросают на мили вверх большие камни. Вот и моя винтовка так устроена, как бы попроще объяснить… Ну, дым от горения сухого греческого огня толкает куски свинца… Ну, что я тебе объясняю, всем вам, что архангела с огненным мечом покажи, что танк, не поймете… Как-то надо из положения выходить? Самому, знаешь, противно в роли Бога из машины выступать, а куда денешься? Без этого анахронизма нам бы нынче и конец!

— А давайте сначала с этим вашим… вулканом выручим Алана, немца схватим и на суд к Ричарду! — азартно предложил Эдвард. — А потом уж и лечить начнете меня…

— Да, мудро удумал, ничего сказать! Как считаешь, король мне оставит винтовку? Или того хуже: повелит научить, как такие делать? Дабы поход победоносно завершить к вящей славе Божьей? А коли — да не отдам? Сразу плохим стану?! Не воевать же с ним… А отдать — благородные рыцари кровью весь мир зальют. Ты, небось, малышу острым мечом махать не дозволишь?! Не имею я права дать людям знания, до которых они не доросли сердцем и умом. Не проси! Я и с немцем-то не сквитался при первой встрече лишь потому, что вы оказались свидетелями. Всем об этой штуке знать еще никак нельзя, рано, смертоносной дряни и так слишком много на вашем белом свете. А что потом наизобретают — и вспоминать не хочется…

— Ладно, не горюй! — старик шагнул к повозке и наклонился к Эдварду — Все равно Штолльберга накажем, только по-иному. Я проверил линию его жизни — ему суждено было погибнуть под Арзуфом, а из-за охоты за тобой он опять разминулся со своей смертью… Придется это зло исправлять! Тебе придется!

— А насчет моей пальбы сегодняшней — все молчите, как не было ее! Впрочем, если и расскажете, никто не поверит…

Шимон отыскал за поворотом на полянке стреноженных вражеских лошадей, выбрал себе коня взамен убитого. Раненого немца подсадили на его собственного мерина, и он повез комтуру колдовски внушенную Тиграном ложную историю гибели отряда.

Похоронив своих погибших, оттащив подальше в лес на корм хищникам трупы врагов, разъехались в разные стороны: Шимон — назад, остальные — в дальнейший путь.

Иудей, спустя час минуя первую деревню по дороге обратно в Бейрут, услышал взволнованные пересуды сельчан о прорвавшихся сарацинах, уничтоживших орденский патруль, и даже остановился взглянуть на раненого. Тот не узнал его и в упор.

Глава двадцать вторая. Лечение

Тигран проводил взглядом Шимона и обернулся к оставшимся:

— Немного отъедем отсюда…

Нашли полянку для ночлега. Старик о чем-то поговорил с легкораненым киликийцем, тот взял двух лошадей в повод и, удивив Эдварда и Ноэми, попрощался и уехал.

— Пока доберется домой, все заживет… Нате, глотайте, чтобы лучше спать! — Тигран протянул им по беленькому шарику, сел к костру и стал колдовать с каким-то ящичком.

Ночью саксу приснилось, что он вновь на наве. Ровно шумел ветер, качало…

А наутро он и Ноэми проснулись в незнакомом месте. Лес исчез, кругом вздымались горы. Тигран усмехнулся в ответ на вопросы и сказал, что они проспали всю дорогу до верховьев Тигра. Это здесь, меж истоками его и Евфрата, согласно библейской легенде располагался рай, откуда Господь изгнал Адама и Еву и поставил ангела-херуба в виде полубыка с огненным мечом охранять этот, с тех пор запретный для смертных объект.

Дорога шла в гору, теснины постепенно расступались, небо ширилось, наконец, Тигран обвел рукой с перевала грандиозный пейзаж с белой шапкой Арарата вдали:

— Мой Айастан! Моя родина… Видите? Вон там встал когда-то на вечный прикол Ноев ковчег… Нам отсюда еще день пути, ближе подлететь нельзя было, здесь людей кругом много, пугать не хочу…

Внизу голубело соленое озеро Ван. Земля древних цивилизаций, где человек впервые создал государства, впервые начал угнетать один другого. Древний Шумер, древний Урарту — давший свое имя Арарату, древняя Персия — все они здесь, рядом. Отсюда началась документированная история человечества.

В плодородных долинах лежали многочисленные селения. Война не разбойничала в этих местах с тех пор, как за озером Ван у Манцикерта сто двадцать лет назад орды только что принявших ислам сельджуков разгромили войска Византии. Сейчас здесь держался неустойчивый мир. Турки и армяне, греки и персы уживались, как соседи в коммунальной квартире.

Тиграна знали в этих местах — встречные путники приветствовали его, всячески изъявляя почтение.

Вечером у костра заговорились заполночь, и старик кое-что поведал о себе.

Он посмеиваясь, рассказал, что о Тигране-Исцелителе в ближних странах ходят разные легенды: и что его обучили заморские желтые чародеи, и что он получил могущество от страшных чертей с далеких звезд, что ночами к его жилищу слетаются волшебные небесные огни, что сам Господь направил к нему святых посланцев из грядущего Грааля — Царства Божьего на Земле… но… Никто не ведал, где правда, где выдумка в этих байках… Главное, он имел колдовскую силу!

Он не ответил на вопрос Эдварда, какова истина на самом деле, сказал, что не вправе выдавать секреты своего волшебства:

— Считайте, что меня нет вообще, что кто-то придумал меня, чтобы помочь тебе…

— Эдвард прямо спросил старика, провидит ли он будущее, и когда же грядет возвещенное Христом Царство Божие на земле, но лекарь только усмехнулся грустно и ничего не ответил. Вообще, разговоров о Боге он не любил и отзывался о вере странно неопределенно.

Назавтра, проехав по берегу Вана, оставив слева вулкан Немрут, путники углубились в ущелье, стиснутое ледниками. Тропа по теснине, с трудом пропустившей двуколку, привела к подножию величественной горы и исчезла на старой морене. На берегу стремительного ручья в маленькой котловине у озерца со странно разноцветной водой стоял дом серого камня, обиталище мудрого Тиграна.

Двое слуг и старуха экономка составляли его штат. Навстречу прибывшим вышла и очень красивая, хоть и не очень молодая женщина, ее звали Кнарик, роль ее здесь разъяснилась сразу, как только она ласково обняла лекаря и поцеловала.

Эдварда внесли в светлую комнату, Кнарик увела устраиваться Ноэми, Тигран заглянул к больному и сказал, что лечить начнет завтра, а сейчас пусть отдохнет, вечером будет важный разговор.

В сумерки комнату озарил белый мягкий свет из волшебного стеклянного шара под потолком. После ужина все собрались у ложа Эдварда. С сакса смыли дорожную пыль, переодели в свежее белье, покой и надежда на лучшее вызвали слабую улыбку на его истомленном болезнью бледном лице.

Тигран не затянул вступления:

— Хочу сразу заверить, сэр рыцарь, вылечить тебя можно целиком и полностью, но срок лечения — минимум год, а скорее — полтора. Вся беда в нервах, тонких волокнах в теле, управляющих руками и ногами, глазами. Перерезанные, снова прорастают они столь медленно, что члены, недвижные долгое время, иногда годы, слабеют без движения так, что потом не находят сил даже шевельнуться. Есть лекарства, ускоряющие рост нервов, но, все равно, дело это долгое и мучительное из-за специальных упражнений, не дозволяющих мышцам дрябнуть и сохнуть. Глаз я приживлю новый, это не проблема, но вот ноги и рука… Тут нужно время… А его нет у нас!

Эдвард облизал сразу пересохшие губы:

— Тигран! Я не могу столько ждать! Пока здесь будут меня лечить, Алана убьют! Погоди, Ноэми… — мягко отстранил руку девушки, протянувшей кубок с питьем. — Неужели иного не дано, Тигран?

— Есть один способ! О нем я и хотел поговорить. Очень странный, необычный, возможно, даже и невозможный для тебя способ, прости за невольный каламбур.

— Ты сам должен решить, так ли жаждешь спасти друга, не чересчур ли высока цена? Да нет, бессмертную душу продавать не надо, но вот иллюзий, предрассудков, впитанных с молоком матери, ты лишишься несомненно! Картина мира, сама жизнь изменится для тебя, даже вера не спасет от потрясений. Сможешь ли ты непредвзято оценить то, что я с тобой сотворю? Выдержит ли твой ум, не сломается ли душа? Я могу лишь предполагать, зная твердость твоей воли, но решать тебе одному.

— Я временно соединю твое тело с чудесной машиной, она станет твоими руками и ногами, ее мощь заменит утраченную тобой силу, удесятерит ее. Если пожелаешь, обгонишь арабского скакуна, сумеешь одолеть льва, твой меч будет, как молния, абсолютно смертоносным, стрелы станут разить без промаха, а сам ты сделаешься почти неуязвим…

— Но! Если бы ты встретил такого человека-машину в прежней жизни, если рассмотрел вблизи его мышцы, искусно сплетенные из стали, понял бы, что движется он силой и хитростью науки, что бы подумал о нем?

— Тигран вперил пристальный взор в лицо сакса.

Сразу охрипшим голосом Эдвард ответил:

— Колдовство! Я решил бы, что он, несомненно, мерзкий чародей, что душа его в руках дьявола. Господь не захочет дать смертному такую мощь! Не червю, пресмыкающемуся во прахе, равняться с архангелами!

— Значит, я злой колдун? — грустно усмехнулся старик. — Ну-ну, спасибо на ласковом слове…

— Нет! Ты мудрый, добрый, тебе Господь мог доверить эту силу! Я согласен, я верю, делай со мной, что считаешь нужным!

— Эх, сынок, я попробовал отщипнуть лишь маленькую крошку от горы твоих ложных представлений и предрассудков. На разгребание авгиевых конюшен мировоззрения нужны годы, а у нас от силы — месяц, полтора. Ну, держись, сэр рыцарь, завтра начнем… А пока отдыхай и думай.

Тигран и Кнарик вместе вышли из комнаты.

Ноэми припала к груди любимого и тихо заплакала. Эдвард гладил ее по голове, невидящим взором уставившись в потолок, и шептал с детства заученное:

— Credo in unum Deum… Credo in unam sanctam catholicam apostalicam ecclesiam…

Наутро слуги Тиграна отнесли юношу на носилках в глубину ближайшего ущелья и оставили со стариком и Кнарик на ровной площадке перед отвесной скалой и, получив приказ вернуться через три дня, поклонившись, удалились.

Тигран подождал, пока они скрылись за поворотом, поплевал на ладони и волоком потащил носилки к скале. Эдвард в ужасе закрыл глаза, узрев, как голова и плечи старика исчезают в поверхности камня, а когда через секунду разлепил веки, колесики в ручках носилок скрежетали по полу невысокого узкого коридора с гладкими стенами, Кнарик шла сзади.

Тигран обернулся через плечо и пропыхтел:

— Голография это, не бойся, ну, сплошная стена — мираж, как в пустыне… Слыхал о таком?

Юноша знал о миражах, дьявольских наваждениях, Божьим попущением морочащих голову людям в пустынях, и крепче сжал зубы.

Проход скоро кончился, они оказались в большом круглом зале, залитом ровным белым светом. Блестели металлом и стеклом чудные, непонятные предметы. Слов для их описания сакс не нашел бы, даже если очень захотел.

Старик подтащил носилки к высокому белому столу под большим колпаком, легко как ребенка поднял Эдварда:

— Полежи, я недолго, только руки вымою!

Где-то в углу зажурчала вода, вспыхнул мертвенный лиловый свет. Через минуту Тигран склонился над юношей, растопырив пальцы в прозрачных перчатках:

— Страшно?

Эдвард судорожно кивнул.

— Не бойся! Веришь мне? Ну, вот и не бойся… Начнем, что ли? Жена, давай таблетки. На-ка вот, выпей. Сейчас ты заснешь, мальчик…

И несколько секунд спустя сакс крепко спал. Старик пристально вгляделся в расслабившееся во сне юное лицо и решительно сдвинул повязку с пустой глазницы.