Вик Разрушитель

Глава 11

По давно заведенной традиции после завтрака в кругу семьи Его Императорское Величество до обеда занимался важными государственными делами, уединившись в рабочем кабинете: читал краткие экстракты из российских и зарубежных газет (зная английский, немецкий в нескольких диалектах, шведский и чуточку французский – обходился без переводчиков), знакомился с деловой документацией, скопившейся за день, ставил на распоряжениях императорскую печать. Ни одна важная бумага государями Руси не подписывалась рукой; лишь массивная гербовая печать, защищенная уникальной магоформой, являлась важным и неоспоримым доказательством подлинности документа. Проверялась простым прикосновением к оттиску нужным артефактом, который обязан был быть у каждого чиновника императорских учреждений.

За час-полтора до отдыха Иван Андреевич приглашал к себе представителей различных служб и выслушивал доклады по ситуации в стране, чтобы в пятницу на расширенном заседании Приказов дать точные указания по исправлению указанных недостатков. Сегодня был вторник, а значит, его ждали люди, отвечавшие за работу одной из необычных служб, созданных по личному императорскому указанию.

Мельком взглянув на часы с массивной малахитовой подставкой (уральские мастеровые постарались) и дарственной надписью от княжеского дома Демидовых, император протянул руку к коммуникатору и нажал на кнопку вызова. Тут же распахнулась дверь, на пороге вырос молодцеватый офицер в генеральских погонах. Прищелкнул каблуками.

– Пришли? – коротко спросил Иван Андреевич, не поднимая головы от изучения содержимого какой-то солидной папки.

– Ожидают, Ваше Императорское Величество, – ответил генерал-адъютант и замер.

– Зовите.

В кабинет вошли всего три человека, причем один из них принадлежал к гражданским чинам. Он был в цивильном дорогом костюме темно-синего цвета, под которым белоснежно сверкала сорочка с золотыми запонками на рукавах. Галстук с тонкую и белую штрихованную полоску зажат заколкой, в которой проглядывались вкрапления мелких драгоценных камешков.

– Прошу, господа, присаживайтесь, – Мстиславский, не закрывая папку, отодвинул ее немного в сторону. – Гляжу, в полном составе собрались. Отлично. Хочу услышать от вас, как продвигаются дела по высочайшему указу о полном охвате всех одаренных в империи. Пожалуй, начнем с вас, уважаемый Константин Федорович. Не вставайте, пожалуйста.

Последовал короткий жест в сторону господина в штатском костюме. Господин Репия, имевший высокий гражданский чин по управлению Попечительских Советов империи, и, само-собой, входивший в клан Милославских, понятливо кивнул, и легким движением положил перед собой рабочую папку, открыл ее и быстро пробежал взглядом по каким-то важным записям.

– Ваше Величество, я предоставлял вам данные по сиротским домам, находящимся в ведении Императорского Попечительского Совета и по количественному составу в том числе. В пятидесяти пяти приютах содержится тысяча двести сорок три ребенка от младенцев до пятнадцатилетних отроков. За этот год двести человек перешли в разряд совершеннолетних и приставлены учениками в различные профессии. Можно сказать, свою функцию мы выполнили, но продолжим вести молодых людей до получения звания ремесленников еще два года. По остальным – в штатном режиме.

– Выяснили, сколько бастардов у нас прячется по приютам? – усмехнулся император, успевая не только слушать, но ставить печать на документы.

– Точно не известно, но чуть больше ста человек, – Репия кашлянул и исправился. – Сто три человека, если быть точным.

– Правильно, – кивнул Иван Андреевич и посмотрел на гражданского. – Не должно быть всяких «около» или «примерно». Некоторые несознательные дворяне думают, что государство будет бесконечно воспитывать и содержать на казенные деньги плоды своего греха. Пора с этой порочной практикой заканчивать. Будем предъявлять счет тем, кто не содержит несчастных детей за свой счет или, как вариант, не занимается благотворительностью. Будем давить любыми методами, вплоть до увеличения налога в казну. Придется вам интенсивно поработать, Константин Федорович, и выявить всех неблагонадежных. Пока без огласки.

Репия осклабился. Он уже несколько лет писал жалобы на высочайшее имя, хотя мог и напрямую встретиться со своим хозяином-императором. Идея, наконец-то, стала претворяться в жизнь. В самом деле, сколько можно потакать страстям аристократов, гуляющих на стороне и делающих бастардов с искрой одаренности женщинам без Дара. А потом эти детишки, вроде бы потерянные для империи, начинают чудить и гадить своей Силой, отчего впору за голову хвататься. Незаконнорожденные, ощутив все «прелести жизни» от неблагодарных папаши или мамаши, вдруг вспыхивают желанием оторвать кусок своего счастья от Рода, чья кровь течет в их жилах. И не рассчитывают свои силы. Увы, их потом находят в перелесках, в карьерах, вздернутых на собственных подтяжках в завшивленных гостиницах, попавших под колеса поездов… Печальная судьба тех, кто решил, что против клана можно интриговать или требовать своей доли вкусного пирога.

Все-таки Анастасия Павловна – супруга нынешнего императора – прониклась речами Репии о создавшейся ситуации и пообещала поговорить с мужем. И ведь добилась! Под лежачий камень, все знают, водичка не течет. А император, надо признать, тяжело идет на поводу близких людей, а об окружении и говорить не нужно. Их мнение практически не учитывается. Разве что в целях общей информативности.

– В таких случаях нужна перспектива, Ваше Величество, – намекнул Репия на дальнейшие шаги. Ну, возьмут они за жабры всех любителей разбрасывать, где ни попадя, свое семя – а что потом? Проникнутся? Станут ответственными отцами? Ой, вряд ли. Порода себя проявляет даже в жестких рамках законов. Значит, начнут давить младенцев как котят.

– Пока обойдемся внушением, – император, судя по его рассеянному взгляду, о побочном эффекте тоже подумал. – Списки тех, чьи бастарды мыкаются по приютам, я изучил. Начнем мягко давить. По моему мнению, если не хочешь воспитывать высевка, дай ему расти в семье до семи-восьми лет, а потом по прямой дорожке устраивай в кадетские корпуса. Слава богу, система обучения поставлена так, что мы можем предоставить детям обучение в своей среде: рядом с детьми обедневших дворян или гражданских чинов низшего разряда. Законнорожденные имеют свою нишу. Туда бастардов лучше не пристраивать.

– Да, это разумная мера, Ваше Императорское Величество, – склонил голову Репия. – Мы таким образом снизим социальную напряженность в обществе.

– Хорошо, Константин Федорович, – Мстиславский сцепил пальцы рук в единый кулак и положил на крышку стола. – Вы можете быть свободны.

– Да, Ваше Величество, – Репия встал, наклонил голову с благородной проседью, и не забыв папку, покинул совещание.

Император откинулся на спинку кресла.

– Продолжим, пожалуй. Артем Сергеевич, как ваши успехи?

Офицер с погонами полковника на мундире оживился. У него не было в руках никаких папок. Свое дело Кольцов и так знал назубок. Благодаря уникальной памяти, годами лелеемой искрой, он мог с закрытыми глазами перечислить от корки до корки десятки Уставов с пунктами, подпунктами и их толкованием. Не говоря уже о сотнях энциклопедий, которые полковник Кольцов проштудировал за свои сорок лет. Его так и называли в отделе «К» – «ходячий накопитель». Правда, в узком кругу. Шутили, конечно. Уважали Артема Сергеевича. И не зря император четырнадцать лет назад, когда затевался новый проект под кодовой буквой «К», поставил во главе сформированного отдела именно Кольцова, сухопутного офицера, дворянина в пятом поколении, даровитого и владевшего техниками Воды и Воздуха.

– Ваше Величество, – не вставая, произнес он, – в связи с острой нехваткой специалистов за последние два года наш отдел пытался привлечь к работе более сотни боевых магов, по различным причинам покинувших службу в рядах армии. Здесь и с тяжелыми ранениями и увечьями, ушедшие по выслуге лет и просто захотевшие в отставку согласно своим убеждениям. С ними со всеми проведены беседы и предложена работа в детских приютах. Не все готовы к такой перемене, с детьми мало кто может работать. На данный момент официально согласились тридцать пять человек. Все они направлены в приюты, находящиеся как можно ближе к месту проживания. Остальным к окладу положена компенсация за съем квартиры и за поездки на общественном транспорте. Чтобы полностью охватить все заведения, проводим усиленную работу с людьми, стараемся убедить. Начатая несколько лет назад программа уже дает свои плоды.

– Вы организовывали курсы по детскому и подростковому воспитанию? – уточнил император, что-то чиркая перьевой ручкой на листе бумаги.

– Да, Ваше Величество, – кивнул Кольцов. – Трехмесячные курсы обязательны для всех. Мы понимаем, что этого недостаточно, но надеемся, что бывшие офицеры и рядовые смогут повысить свою квалификацию на практике.

– Надеюсь и я, – пробормотал Мстиславский. – И каковы результаты такой работы за прошедший год?

– Приступая к выполнению высочайшего распоряжения, Ваше Величество, мы рассчитывали, в первую очередь, выявить искру у детей-бастардов. Там почти стопроцентный результат, – полковник на мгновение замолчал, воспроизводя в памяти колонки цифр, которые запомнил перед встречей. И продолжил воодушевленно. – Этого и следовало ожидать. Триста потенциальных магов, которые могут принести пользу империи, если умело направлять их по нужной тропке. У тридцати наши агенты вскрыли способности во время обучения. Причем, такое происходило настолько неожиданно, что приходилось прикладывать усилия для неразглашения факта инициации. Подписка, само собой, у руководящего состава…

– Всех на учет поставили?

– Да, теперь они проходят по особой картотеке, – подтвердил Кольцов.

– Как планируете курировать их до совершеннолетия?

– К сожалению, к каждому одаренному мы не можем приставить куратора. Людей не хватает. Но мы нашли выход. Наиболее перспективных детей стараются устроить в чужие семьи под опеку, а кого-то успешно усыновляют. Там уже легче вести кандидата. Попечительский Совет очень внимательно отслеживает жизнь ребенка в семье. По всем проблемам господин Репия активно контактирует с нами.

Император необычно громко простучал пальцами по крышке стола, обтянутой синим бархатом, какую-то мелодию. Кольцов мгновенно замолчал.

– А как там поживает наш уникум из новгородского приюта? – спросил Мстиславский. – Все ли с ним ладно? Булгаковы его не обижают?

Второй офицер с погонами майора поднял голову. Взгляд его был очень заинтересованный. На него тут же посмотрел Кольцов.

– Мой заместитель Рудаков Януш Сигизмундович как раз ведет нескольких ребят по Московской губернии. Самое тяжелое и ответственное направление, – полковник по-доброму усмехнулся. – Так уж получилось, что кураторы берут одного, максимум двух приютских, а господину майору достались аж пятеро.

– Так снимите с него нагрузку, Артем Сергеевич, – попенял император и изучающе посмотрел на вскочившего майора. – Вы же до женитьбы носили фамилию Михальский?

– Так точно, Ваше Величество, – вытянулся офицер. – Я из обедневшего шляхетского рода, проживающего в Любеке. – Женился на госпоже Рудаковой, ушел примаком в ее Род, сменил фамилию. Из-за этого у меня испортились отношения с отцом и родственниками.

– Не будем о грустном, майор, – кивнул Мстиславский с понимающим видом. – Ваш брак с Рудаковой Мариной Ерофеевной весьма удачный, судя по трем славным детишкам. Кстати, вы же знаете, с кем учится ваша дочь Илана?

– Да, с одним из моих подопечных, Викентием Волховским, – Рудаков позволил себе улыбнуться. – Даже за одной партой сидят, что весьма облегчает мне кураторскую деятельность.

– Хм, тоже неплохо, – засмеялся император. – Придется часть вашего жалования отдавать дочери.

– Так точно, надо об этом подумать, – поддержал шутку майор.

– Давайте о Волховском поговорим, – прервал мимолетную расслабленность Иван Андреевич. – Он стоит особняком в нашем проекте. До вас доводили директиву по отделу «К»? Не нужно вскакивать после каждого моего вопроса!

– Так точно, Ваше Величество! Дело Волховского выделено в особу папку, – Рудаков замялся. – Правда, я так до конца и не понял, что в нем такого необычного. Вскользь упоминается редчайший Дар с невозможностью оглашения. У моих подопечных есть точное указание на технику Дара, а с Волховским обстоит иначе…

– Увы, Януш Сигизмундович, но в данном контексте мы не можем пока обнародовать полную технику мальчика, – в голосе Мстиславского почувствовался металл. – И личная просьба. Поговорите с вашей дочерью. Если вдруг она каким-то образом узнает о Волховском нечто необычное, она не должна распространять эти сведения среди своего окружения. Вы понимаете меня, господин майор?

Рудаков побледнел, но выдержал пристальный взгляд императора.

– Я поговорю с ней, Ваше Величество, – проглотив противный комок, ответил он. – Илана – девочка умная и сообразительная. Уверен, у вас не возникнет с нею проблем.

– Не думайте, Януш Сигизмундович, что я угрожаю вам, – смягчился Мстиславский, понимая, какую реакцию вызвало его предупреждение у офицера. – Вовсе нет. Но в свете последних реорганизаций в нашем магическом военном корпусе мы обязаны соблюдать строжайшую дисциплину. А вы продолжайте свою деятельность. Кстати, как проходит абсорбция Волховского?

– Весьма неплохо, – едва заметно выдохнул Рудаков. Конечно, император не собирался угрожать. Но счел нужным особо предупредить. – Правда, в первые дни учебы произошел конфликт между ним и ребятами из клана Дубровских. Была попытка вызвать его на дуэль посредством оскорбления чести и достоинства. Учитывая, что Волховский проходит по делу как сирота из обедневшего дворянского рода, ему было нельзя в открытую конфликтовать с вассалом Дубровских.

– Кто это был? – поморщился император.

– Измайлов Макар, – взял слово Кольцов, опасаясь, что недавно привлеченный к проекту подопечный неверно подаст историю детского конфликта. – Обычная мальчишеская склока, в которой был мотив оскорбить Волховского за его слегка выдающуюся внешность. А заодно и прощупать его магические способности.

– Может, это и было главным мотивом? – прищурился Мстиславский. – Прощупывание Дара…

– Так и есть, – спокойно ответил Булгаков. – Мы в первую очередь выдвинули эту версию, когда получили полную картину произошедшего.

– И что Волховский? Его реакция?

– Вызов принял, но с условием обычного боя на кулаках, – тут же ответил полковник. – Без магии.

– Кто его был куратором на начальном этапе? – император, показалось офицерам, мгновенно потерял к истории интерес.

– Забиякин Мирон Афанасьевич, боевой маг, отправленный в отставку после тяжелого ранения.

– Забиякин…, - Мстиславский тоже на память не жаловался, и мог с уверенностью сказать, что об этом человеке он слышал. И не только слышал, но и награждал четырнадцать лет назад лично, прямо вгоспитале. – Орден Святого Георгия четвертой степени и Бронзовый Жезл как боевому магу. Да, я его вспомнил. Жуткое ранение, обезображенное лицо. Остров Рюген?

– Так точно, Ваше Величество! – подтвердил Кольцов. – Сейчас преподает физическое воспитание в новгородском приюте. Уже восемь подтвержденных одаренных на его счету.

– Почему он не проходил курс реабилитации у Целителей? – нахмурился Мстиславский.

– Проходил, но позже отказался.

– Причина? – удивленно вскинул брови Иван Андреевич.

– Жаловался на невыносимые боли, – пояснил полковник. – Целители провели три этапа лечения, но видя мучения мага, прекратили по его просьбе дальнейшее лечение.

– А как же медицинская капсула? Это ведь более щадящий вид лечения.

– Отказался. Не хотел на несколько месяцев выпадать из жизни. У него же была запланирована свадьба, но сорвалась из-за конфликта на Рюгене. А после ранения невеста увидела его таким, и прервала отношения. Забиякин долго переживал, а тут и тяжелая реабилитация наложилась… В общем, пришлось спасать мужика. Мы вовремя появились на его горизонте.

– Н-да, – помолчав, только и смог ответить император. – Женщины… И все-таки нужно предложить еще раз герою лечь в капсулу. Нельзя, чтобы на нас тыкали пальцам по углам, вопя в возмущении, что империя не заботится о своих бойцах. Не навязывайте свою волю, Артем Сергеевич, человеку. Пусть пока работает, а потом, по возможности, уговорите его. У него еще будет возможность создать семью. Он же из мелкопоместных?

– Родители живут в Тверской губернии, – кивнул Кольцов. – Доход приносят две деревеньки. У Забиякина есть две младшие сестры, что еще больше накладывает обязательств на бедный род. Нужно найти подходящую партию, да и приданое никто не отменял.

– Учтем, – кивнул император, резкими движениями водя ручкой по бумаге. – Вы свободны, господа офицеры. До свидания.

Из кабинета императора Януш Рудаков вышел на негнущихся ногах. От неприятной испарины, выступившей на спине от слов Мстиславского по поводу его дочери, к лопаткам прилипла рубаха; некомфортное ощущение не прошло и на улице, когда офицеры миновали многочисленные посты охраны дворца, пересекли площадь и направились к автостоянке, где их дожидалась штабная машина.

– Что, Януш, плохо? – участливо спросил Кольцов. Он к своим подчиненным относился чуть ли не с отеческой заботливостью, и легкий мандраж майора чувствовал с самого начала аудиенции.

– Зачем он так, Артем Сергеевич? – пытаясь скрыть обиду в голосе, спросил Рудаков. – Я же все понимаю! Особо секретный проект, подпись о неразглашении, странности с этим Волховским – не зря же меня за него трясут! Зачем намекать на ответственность моей дочери? Ребенок-то при чем? Дети, конечно, понимают необходимость держать язык за зубами, но ведь они не учились на агентурную деятельность, не понимают тончайших нюансов речи взрослых, да и вообще, не всегда следят за словами!

– Крепитесь, майор, – посмотрел на него Кольцов, неторопливо вышагивая по брусчатке придворцовой площади. – Мы сейчас находимся в ситуации, когда за каждый шаг отчитываемся лично перед императором. Что поделать, если назрела необходимость реорганизации нашего магического корпуса! Дети аристократов все больше с неохотой идут в армию, стараясь пристроиться в крупных клановых компаниях. Финансы, торговля, международные отношения, да и просто легкая жизнь – для «золотых детей» сейчас наступает великолепная эпоха не отвечать за свои поступки перед империей. Потерять уважение клана для них страшнее, чем пойти в армию и заслужить доверие народа и императора. Вот почему мы начали масштабные поиски одаренных, которых эти самые кланы безжалостно выкинули на обочину жизни. Из этих ребят, я уверен, вырастут настоящие патриоты России. Каждый из них получит возможность создать новый Род с привилегиями, недоступными для большинства дворян, сидящих на жопе… Извините за грубость, майор. Наболело.

– Я все понимаю, – Рудаков вздохнул. – Мне пока еще трудно втянуться в работу не по профилю. Все-таки я больше боевой офицер и слабый одаренный.

– Поэтому мне и нужны деятельные офицеры, голодные и злые, – усмехнулся Кольцов, подходя к черному «хорсу» с тонированными стеклами. Водитель остался сидеть на месте, а вот второй охранник с открыто носимой кобурой на поясе выскочил наружу и распахнул заднюю дверь. Полковник, однако, не торопился садиться. Он остановился в паре шагов от машины. – Вы, я вижу, немного тяготитесь своей ролью примака. Поэтому считайте, что я вам даю шанс создать свой Род. Не упустите его. Путь к этому долгий, но он того стоит. И вот что, голубчик… Поезжайте сейчас домой, выпейте грамм пятьдесят коньячка, успокойтесь и поговорите с дочерью. Мягко и ненавязчиво прорисуйте ей контуры, что можно, а что нельзя. Чем черт не шутит, вдруг она сумеет взять под контроль Волховского, проследит за его поведением.

– За ним уже присматривает дочь Ивана Булгакова, – усмехнулся Рудаков. – Незримо и с некой долей ревности. Даже странно.

– Нет ничего странного, – полковник сел в машину, и уже оттуда закончил: – Она прекрасно знает об особенностях Дара Волховского. И все же лучше будет, если две молодые особы прикроют мальчишку, отвлекут на себя внимание. Отнеситесь к этому как к приказу. Дело серьезное.

– Слушаюсь, господин полковник, – Рудаков отступил, давая возможность охраннику захлопнуть дверцу машины.

Выехав из стояночного кармана, «хорс» сделал полукруг, и не набирая скорость, медленно поехал к КПП. Ворота на сервоприводах быстро откатились в сторону, пропуская машину. А майор выполнил приказ начальника: поймав свободное такси в трехстах метрах от рабочей резиденции императора, он поехал домой.

Болел я недолго, по меркам человека, к которому нельзя применить методы магического воздействия. Лечили обычными таблетками и порошками.

Больше всего меня удивило, что во время болезни ужасно тянуло в гимназию. Соскучился по ребятам, по атмосфере веселости, бурления жизни в замкнутом ребячьем мирке – по всему, чего мне не хватало в приюте. Сравнивая то время и нынешнее, я бы ни за что не захотел возвращаться назад. Мне действительно было хорошо, даже несмотря на незримо стоявшего за спиной Старейшины из рода Булгаковых.

Людмила Ефимовна не захотела отпускать меня учиться, прежде чем меня осмотрит Целитель. Пришлось согласиться. Самому интересно, какие изменения могли произойти в организме. Больше всего я страшился потери антимагического Дара, не получив взамен ничего.

Дядька Олаф, как он сам попросил себя называть, оказался веселым человеком, постоянно сыпавшим рассказами о своих приключениях в молодости. Оказывается, Целитель с пятнадцати лет начал ходить на торговых кораблях Шведской Короны; со своим ценным Даром он оказался востребованным, поэтому сравнительно легко увеличил свой потенциал и наработал опыт лечения людей, что в дальнейшем позволило ему сдать ранговые экзамены.

В двадцать лет он последний раз вышел в море. Торговый караван из Мальмё в Амстердам подвергся нападению датских пиратов, и был полностью разгромлен. Два фрегата охраны от частной компании по сопровождению грузов оказались в эпицентре «водяной мельницы» – очень мощной боевой техники – и пошли на дно. Олафу удалось выжить, и то благодаря расторопности шкипера каботажника, на котором Целитель ходил последние годы. Он увел корабль во фьорды, где затаился на несколько дней, пока даны рыскали по морю, собирая приз.

Получив расчет, молодой Целитель из Амстердама поехал в Германию, и как пояснил сам Олаф, по своей глупости завербовался в армию Гольштейнского княжества. И, как назло, через несколько месяцев начались боевые действия с поляками. Все бы ничего, посмеивался мужчина, постукивая меня твердым сухим пальцем по груди и спине, если бы противник не обратился к императору России за помощью. Ведь всем известно, что Польша находится под протекцией восточного соседа, а часть земель так и вовсе перешли под длань России.

В общем, гольштейнцам надавали по щам. А Олаф попал в плен. Так получилось, что один из полков герцога Адольфа Первого Гольштейнского оказался в окружении. Командующему хватило ума сложить оружие перед превосходящими силами противника. Воевать до смерти против бронеходок русских, целого батальона пилотов ТПД и кучи квалифицированных магов он не хотел, а дураков, воспрепятствовать его решению, в штабе не оказалось. К счастью для молодого парня.

Так Олаф оказался в лагере для военнопленных под Белостоком. Туда частенько наведывались крупные русские чины, проводившие фильтрацию личного состава. Узнав, что Олаф Ингварсон является Целителем, какой-то полковник из Магического Корпуса тут же склонил его к службе на стороне империи. Терять Олафу было нечего. Да и отказываться от приличного жалования грех. К этому времени в потрепанном военном мундире мага-лекаря зияли дыры и радовалась вошь.

Отработав положенные пять лет после лагерной фильтрации в крупном медицинском центре в Киеве, Олаф решил не возвращаться в Швецию, дабы опять не попасть в мобилизационные списки. Денег у него было достаточно, чтобы осесть в каком-нибудь небольшом городке и заняться практикой. Но, видимо, судьба продолжала подкидывать ему разнообразные искушения.

Каким образом он оказался в Шепетовке в тот момент, когда туда подходил грузовой состав из Румынии, Олаф сам не понимает. Просто так получилось. Может, лечил кого-то из деповских, или по другой причине в виде «гарной дивчины», шутливо бросил дядька, бросив меня простукивать, и сосредоточился на моем языке и зеве. Он хорошо помнил, что состав был весь изрешечен крупным калибром, а суета возле бронированного вагона привлекла внимание. Кто-то заполошно орал, требуя Целителя.

Причина оказалась в тяжелом ранении одного из бойцов. Ему оторвало руку, и теперь она висела на нескольких тонких жилках. Умений и возможностей лекаря, входящего в состав охраны, катастрофически не хватало. И тогда Олаф предложил свои услуги. Вдвоем с молодым лекарем они пять часов сращивали руку, сантиметр за сантиметром восстанавливая работоспособность плоти. Сосуды, мышцы, жилы, ткани, чистка раны от осколков костей и заживление очагов поражения – адская работа. В конце, когда стало ясно, что рука спасена, Целитель прогнал парня отдыхать. А сам остался еще на несколько часов дежурить возле раненого. Когда лекарь-помощник проснулся и сменил Олафа на посту, тот мгновенно отрубился на целые сутки.

Именно эти сутки и перевернули его жизнь. Военный комендант охраны связался со своим патроном и обрисовал ситуацию. Когда Олаф проснулся, ему предложили ехать в Москву. Так он и оказался в клане Булгаковых.

– Закрывай рот, – усмехнулся дядька, закончив свой рассказ. – Я уже пять минут не смотрю на твои аденоиды, а ты до сих пор ворон пытаешься ловить.

– Извините, – смутился я, захлопывая неприлично распахнутую пасть. – Было очень интересно. Заслушался.

– Что скажешь, Олаф? – кутаясь в тонкую светло-серую шаль, спросила Людмила Ефимовна, стоя рядом с моей постелью.

– Как обычный медик скажу, что в организме Викентия все в порядке, – выпрямляясь на табурете, ответил Целитель. – Хрипов нет, температура в норме, зев не воспален, высыпаний нет. А вот как мне просканировать его ауру?

– Отойди к двери, – посоветовала женщина. – И попробуй применить магическое зрение.

– Дельная мысль, – улыбнулся дядька Олаф, и подмигнув мне, сделал так, как советовала Людмила Ефимовна.

Забавно было глядеть, как он, шевеля пшеничными усами, смотрит сквозь меня. А я ощутил легкое поглаживание мягкой лапки по контуру моего эфирного поля. Не знаю, как можно было объяснить странные ощущения, обволакивающие с макушки до пят. Щекотно, приятно. Но в то же время непонятное напряжение и отторжение чужого прикосновения.

– Все-таки отталкивает, – хмыкнул Олаф, став обычным человеком, а не замершим идолом с безжизненным взглядом зрачков. – Вот что я скажу, Людмила Ефимовна. Мальчик абсолютно здоров в физическом плане. Аурное поле без изменений. Не стал я внедряться вглубь контура. Как бы не прилетело мне откатом.

– Аура какого цвета? – поинтересовалась Светина мама.

– Белая, как обычно. Вообще, странная болезнь. Честно скажу, бессимптомная. Вдруг, ни с того, ни с сего резкое ухудшение. Вик, а что ты делал накануне болезни?

– В луже купался, – пожал я плечами.

– В луже? – вытаращил глаза Целитель. – Я не понимаю. Шутишь, да?

– Да на полигоне его гоняют как рекрута в группу сопровождения грузов, – поморщилась женщина. – Видимо, в яму с водой падал.

– Кто его инструктор? – резко спросил Олаф.

– Сидор, – ответила Людмила Ефимовна.

– Две недели я запрещаю появляться на полигоне, – заявил Целитель. – Сам поговорю с Сидором. Вздумал мальчишку гонять наравне со взрослыми! Две недели, Викентий!

И для закрепления своего запрета дядька Олаф показал два растопыренных пальца. Потом попрощался с хозяйкой и ушел, помахивая своим чемоданчиком из желтой кожи.

А я на следующий день вернулся в гимназию.

– О! Наш толстячок явился не запылился! – как только я вошел в класс, радостно-глумливо закричал сосед Светланы – Игорь Дементьев, тот самый короткостриженый худой пацан со шрамом под нижней губой. Я его с самого начала не переваривал. Какой-то скользкий тип, норовящий рассорить всех ребят между собой. Не понимаю, для чего ему создавать коалиции в классе, чтобы потом снова мутить воду. И ведь не трус, драться умеет и любит.

Бац! Света схватила учебник и смачно врезала Игорьку по макушке.

– Эй! Ты чего, Булгакова, дерешься? – завопил Дементьев, хватая запястье девочки и выворачивая его в сторону.

Я в мгновение ока подлетел к их парте, рывком выдернул этого глиста в проход, удивляясь, насколько мне легко удалось это сделать. Неужели я стал сильнее? И это после болезни? Игорек не успел ничего предпринять, как получил тычок под ребра и загнулся от боли.

– Руки не распускай, понял? – громко сказал я и толкнул Игоря ладонью в лоб, и он очень удачно приземлился на свой стул.

Бац! Еще один удар, только с задней парты. К моему удивлению Илана Рудакова, приподнявшись, тоже угостила несчастного Дементьева по многострадальной макушке книжкой. Это что такое? Девичья коалиция создается на моих глазах?

– Козел! – коротко, но емко сказала скромная милашка, и поглядев на меня, улыбнулась. Надеюсь, не меня обозвала?

Народ в классе грохнул от хохота.

Дементьев благоразумно промолчал, почесывая голову. Что-то в его взгляде изменилось. Главное, наглости стало гораздо меньше.

Я в недоумении сел рядом с ней, машинально поздоровался, на что Илана снова улыбнулась и ответила:

– Здравствуй, Вик! Как твое здоровье?

– Все отлично, – пробормотал я в полной прострации, глядя, как Рудакова протягивает мне ароматное красное яблоко.

– Тебе витамины сейчас нужны! – сказала она непререкаемым тоном. – Угощайся!

– Спасибо… Илана, – совсем смутившись, произнес я. Света обернулась и страшно сощурила глаза. Ой, пропал! Не хватало попасть в капкан женской ревности!

Как будто я знал, что такое женская ревность! Я вообще ничего о ней не знал в силу своего возраста, но почувствовал приближение грозы! Волосы на голове сидящего впереди Игорька мгновенно вздыбились от завихрений магии и стали скручиваться в тугой жгут. Ладно, что Светлана вовремя опомнилась. Спалит контору, глупая! Вот поведение соседки меня очень заинтересовало. Перемена в стиле общения была столь контрастна по сравнению с периодом до моей болезни, что заставляло задуматься. А Рудакова, облагодетельствовав меня яблоком, отвернулась, снова горделиво вскинув голову, демонстрируя точеный прелестный профиль лица. Хм… Что? Это? Было?

На большой перемене меня неожиданно отозвал в сторону какой-то мальчишка из старшего класса. Он стоял за углом второго учебного корпуса и тайком смолил сигарету. Увидев меня, махнул рукой. Я узнал его. Вместе с Измайловым постоянно крутится.

– Здорово, дуэлянт! – сказал он, выпуская в меня дым. – Дело есть.

– Кому-то еще нос расквасить? – отмахиваясь от вонючих клубов, поинтересовался я.

Паренек хохотнул, как будто я великую шутку сказал.

– Тебя Егор хочет видеть.

– Какой Егор? – буркнул я, ощупывая в кармане яблоко. Мне почему-то захотелось съесть его, но я переборол это желание.

– Борзый больно, – ощетинился парламентер. – Егор Дубровский хочет, чтобы ты подошел к нему. Он в беседке напротив парника сидит, ждет.

– Пусть и дальше ждет, – я развернулся. – Собачек ручных у него здесь навалом. Хочет поговорить – мог бы и сам подойти.

– Ты охамел, голяк? – парень схватил меня за воротник костюма. – Совсем страх потерял? Тебя же Дубровские в порошок перемелют.

Резко перехватываю руку, как учил Сидор, и выламываю запястье. Парень взвыл и присел от боли. Свободной ладонью легонько бью по лбу, но почему-то голова нахального посыльного едва не слетела с шеи. Да что же такое? С чего у меня сила-то прибавилась?

– Вежливости не учили? – скрыв испуг, я сверху смотрю на извивающегося парня и отпускаю его. – Дергай отсюда. Передай своему хозяину, пес, что с людьми надо вежливым быть. Попросил бы нормально – пришел.

Бегунок исчезает за углом здания. Отсюда мне видно, как он бредет в сторону парника. Нисколько не жалею о своем поступке. Вбитые в голову приютские истины слишком сильны, чтобы перестраиваться на новый лад. Гимназия – такой же приют со своими законами подчинения и доминирования. Здесь этот Дубровский никто, обычный ученик, пусть и с клановой поддержкой. Даже после дуэли мне ничего не сделали. Насколько я знаю, Главы Домов Булгаковых и Дубровских разговаривали через посредников, не считая нашу стычку чем-то серьезным. Ну, подрались, кровь друг другу пустили, хотя Кирилл сделал серьезную ошибку, за которую мало что драть ремнем надо. Я фактически проиграл дуэль, но кровь не остановила Дубровского. И он снова ринулся в атаку. Имеет то, что имеет.

Перемена еще продолжалась. Площадка была забита галдящими учениками. Возле фонтана вижу пацанов из класса. Затеяли игру с девочками в прыгалки, расчертив мелом асфальт на квадраты. Федька Татищев махнул рукой, приглашая присоединиться, но я жестом показал, что не хочу, мельком отметив, что среди игроков нет Светы и Иланы. Неприятные мысли забегали в голове. Как бы девчонки друг другу глаза не выцарапали, деля меня. Очень уж озадачило поведение Рудаковой.

Я нырнул в покрытый желтым листом парк, покружил по дорожкам, внимательно поглядывая по сторонам. Нету. Странно, куда могли деться? Обычно во время большой перемены, когда хорошая погода, дворник Матвей никого не пускает в здание. Так что в классы никто не может проникнуть.

Вот еще одна дорожка с разбитым асфальтом. Корни деревьев уже начинают свою подрывную работу, разрывая покрытие на мелкие кусочки. Осторожно, чтобы не споткнуться, иду дальше. Впереди густые заросли декоративного кустарника, брошенного на произвол судьбы. Видимо, садовник махнул на него рукой. Работы и так хватает.

В кустах что-то белеет. И девичьи голоса, пока спокойные.

– И как это понимать? – ага, это Света. Знакомые холодные нотки так и расплескиваются по сторонам. – С чего вдруг бросилась защищать Вика? Яблоком его угостила. Раньше что-то такой заботливой не была!

– Он не твоя собственность! – голосок Иланы дрожит. Я ее понимаю. Все-таки Булгакова по статусу стоит выше дочери государственного служащего, пусть и военного. Я уже знаю, что у Рудаковой отец – боевой офицер, а сейчас в отставке. Семья ни в какой клан не входит. Точнее, он служит империи. – Разве запрещено угощать соседа по парте?

– Угощай, ради бога. Мне просто интересно: раньше голову в его сторону не поворачивала, а теперь улыбочки без конца!

– Ревнуешь, что ли?

– Не твое дело, коза!

Ох, как бы не вцепились друг другу в волосы. У Иланы-то роскошная коса, получше чем у Светы. Жалко будет, если испортит.

– Не обзывайся! – голос Иланы дрожит. – Ты тоже хороша, Булгакова! Зачем так говоришь? Вик для вас все равно игрушка. Вы его не усыновили, а только опекаете! И к чему такое внимание с твоей стороны? Чтобы другие не перехватили?

Ого! Ловко Рудакова вывернулась!

– Так надо, – Света смягчилась. – Я приглядываю за Волховским по просьбе отца. Чтобы по неопытности глупостей не натворил. Вроде поводыря.

Ну, это мне не ново. Знаю, поэтому и не возмущаюсь. Хотя сердце неприятно дрогнуло и заныло.

– И вообще, он мне как-то безразличен, – хмыкает «сестра». – Хочешь, дружи с ним. Так глупостей меньше сотворит. Он, кстати, на Наташку Тучкову заглядывается.

– Да ты что! – ахнула Илана, мгновенно забыв про вражду. – Она же старше Волховского на два года!

Ах ты, мелкая интриганка! И ничего я не заглядываюсь! Да, приятная девушка, не чета вам, дурочкам безмозглым! Едва сдерживаюсь, чтобы не запулить в кусты яблоко. Сдерживаюсь. Фрукт не виноват, как и Рудакова. Вот только понять не могу ее внезапного интереса ко мне. Хоть убей, не пойму! Надо еще немного послушать, вдруг Илана раскроет свою тайну. А Светка-то? Эх, сестричка! Разочаровала меня! Просто приглядывает, значит?

А эти… Понизили голоса чуть ли не до шепота. Уже подружились, лисички! Плюнув с досады, пошел обратно, держа руки в карманах штанов. Честно сказать, расстроила меня Светлана. Как будто предательство за спиной обнаружил. «Безразличен»! Вот, значит, как? А я надеялся, что девчонки сцепятся из-за меня, волосы повыдирают друг у друга. Слюни подбери!

– А вот и он! – насмешливый голос выводит меня из задумчивого состояния. На скамейке сидит Егор Дубровский с двумя своими свитскими, учащимися в его классе. Оба – здоровенные лбы, что сразу наводит на мысль о второй ипостаси парней: их готовят к работе телохранителями при Егоре. Так и будут всю свою жизнь прикрывать хозяина. Ребята из вассальных родов. Фамилий, правда, не знаю. И Егор не спешит представлять их передо мной, жалким дворянчиком. – Может, остановишься и поговоришь? А то намеков накидал бедному Сереже, что он нажаловался на тебя. Зачем обижаешь моих людей? Псом обозвал. Шею едва не свернул.

– Хамло он, – я остановился. – Пусть благодарит, что я сегодня добрый. Да он пес и есть. Ручная собачонка при тебе.

Дубровский закинул ногу на ногу и с прищуром посмотрел на меня.

– Присматриваюсь к тебе, и понять не могу: ты настолько смел или глуп, малыш? Думаешь, за спиной Булгаковых тебе будет все время спокойно? Запомни одну вещь, Волховский: ты не в Роде, и в любой момент тебя могут выбросить на помойку. Не знаю, по каким причинам тебя опекают, но я докопаюсь до истины.

– А тебе зачем? Я тебя чем-то разозлил? Убить хочешь?

– Нет, – усмехнулся Егор. – Ко мне недавно Светка Булгакова подходила, узнавала, нельзя ли тебя взять в техническую группу пилотов. Интересно стало. Ты в самом деле хочешь управлять УПД?

– Хочу, – признался я.

– Я могу поговорить с руководителем секции, и тебя возьмут, – Дубровский с улыбочкой смотрит на меня. Свитские же – как на врага. Дай им приказ, тут же разорвут на мелкие кусочки. – Есть у тебя жилка, Волховский, зубами выгрызешь свое… если дать тебе такую возможность.

– Сам себе противоречишь, – я усмехаюсь.

– Нисколько. Хочу тебя получше узнать. Вдруг подружимся?

– Ты из княжеского рода, а я сирота. У нас не может быть дружбы. Старшие не позволят.

– Ну, я же не буду всю жизнь под крылом родителей жить, – у Дубровского в глазах интерес. – Вдруг да пригодишься. Ты еще не передумал? Пойдешь в команду?

– Передумал, – отвечаю честно. – Буду выступать в индивидуалке.

Свитские откровенно заржали. Кажется, они знали о чем-то больше меня.

– Серьезно? – Дубровский тоже улыбнулся. – А кто будет твоим инструктором? Кого возьмешь в команду? Таких же нахальных пацанов? Самое-то главное забыл сказать! За индивидуальное выступление платят взносы, кстати. Думаешь, Булгаковы выложат за тебя денежку?

– Не переживай, а лучше готовься, – я строю из себя героя, а самому ясно, что, если Кобылкин опоздает с постройкой «скелета» – меня выставят треплом перед всей гимназией. Все остальное – вторично. Будет костюм – вывернусь как-нибудь.

– Тебя размажут в первом же туре, – Егор покачал головой. – Не хочется, чтобы тебя потом в медкапсуле два месяца восстанавливали. Жалко ведь. Индивидуалы – очень опытные пилоты. Кстати, я там тоже выступаю.

– Я знаю. Тогда встретимся на арене?

– Да у него голова отшиблена напрочь, – лениво произнес один из свитских, чернявый парень с аккуратно зализанной назад челкой.

– Зато смелый, – хмыкнул Дубровский. – Ладно, топай отсюда, малыш.

Я махнул рукой на прощание, подавив соблазн показать жест с согнутым локтем и сжатым кулаком. Не стоит дразнить опасного соперника. День какой-то странный. У Рудаковой ко мне интерес проявился; Егор Дубровский ни с того ни с сего решил протекцию устроить. А оно мне надо? После разговора с Олей и Гришкой Булгаковыми я твердо решил освоить УПД на механической основе. Тяжеловато будет, но и я уже не такой рыхлый слабак, кем был полгода назад. В зеркало после болезни погляделся и остался доволен. Похудевший подросток, слегка вытянувшийся, распрямившийся, с крепкими плечами – это был совершенно другой человек. И он мне нравился.

У скамейки возле фонтана я заметил сидящих Свету и Илану. Они, видать, обходной тропкой шли, минуя меня и Дубровского. Оглянулся по сторонам и вцепился в пробегавшего мимо Ваньку Смирнова.

– Дай ножик! – попросил я, зная, что вихрастый всегда носит с собой перочинный складень с перламутровой наборной ручкой.

– Тебе зачем? – цыкнул слюной на асфальт Ванька.

– Яблоко хочу порезать, – я подкинул на руке вытащенный из кармана фрукт.

– Ого, просим, боярин! – нагло произнес Смирнов, с щелчком распрямляя лезвие ножика.

Я молча разделил яблоко на четыре части, одна из которых перешла к Ваньке в качестве приза. Тот удивился, почему-то ожидавший, что я зажилю угощение. Но свою половинку взял и даже поблагодарил.

Подошел к скамейке и без приглашения сел между Иланой и Светой, увидев небольшой зазор. Девчонки молча отодвинулись, и я задобрил их дольками яблока.

– Одному много будет, – пояснил я.

– С чего это ты такой добрый? – подозрительно спросила Света.

– А я разве был злым? – очень пристально смотрю на свою «сестру», отчего она, вдруг смутившись, отвела взгляд. Илана же аккуратно откусила кусочек своими ровными зубками и аппетитно захрустела. У меня рот свело от желания слопать яблоко. – Я самый добрый в мире человек. Никому зла не делаю. В отличии от некоторых.

Девчонки, не сговариваясь, фыркнули. Дурочки. Намека не поняли.

– Кстати, меня Дубровский звал в команду, – сам не зная почему, сказал я.

– Надеюсь, ты не согласился? – напряглась Светлана.

Рудакова с удивлением посмотрела на нее, потом перевела взгляд на меня. Ей казалось, что после таких предложений каждый мальчишка должен с радостным визгом бежать под крылышко «золотого» высокородного.

– Я сказал, что встречусь с ним на арене, – что-то меня сегодня за язык тянет глупости говорить.

– У тебя есть свой «скелет»? – захлопала ресницами Илана. – Ой, как интересно! Покажешь? Пригласишь на тренировку?

– Угомонись, – прошипела Светлана. – Пригласит он, разбежалась!

Время перерыва подходило к концу. Площадка постепенно пустела, многие уже подтягивались к главному входу, образуя бурлящую толпу в ожидании звонка. В этот момент откуда-то вынырнула стайка девушек во главе с Наташей Тучковой. Моя инструкторша, горделиво вышагивая в окружении подруг, демонстрировала всему миру свою осанку и ладную фигурку. Вот вроде бы и платье обыкновенное, ученическое, но сшито таким образом, что показывает все плавные обводы взрослеющей девушки, от которых любому парню гарантированы мучительные переживания.

– Ой, Викеша! – остановилась напротив меня Наташа, откинула косу за спину и заулыбалась. – С выздоровлением!

Девушки по акробатическому братству тоже приветливо замахали руками.

– Привет, девчата! – я не остаюсь в долгу и расплываюсь мягким воском по скамейке. Мои одноклассницы угрожающе молчат. – Какие же вы все красивые!

Танцовщицы заразительно смеются.

– Ты не забывай, сегодня репетиция! – напоминает Тучкова. – Самсон Яковлевич переживает, что тебя так долго не было. Придешь, надеюсь? Не передумал заниматься?

– Приду! – обещаю я. – На коленях приползу, если ноги откажут!

Опять хохочут, и поглядывая на меня, уплывают в синюю даль грациозными лебедями.

Жесткие тычки под ребра с двух сторон выводят меня из мечтательного созерцания. На меня глядят две пары злых глаз. Коалиция начинает действовать. Опять не понимаю логики в поведении одноклассниц. Ведь для одной я всего лишь навязчивое задание по присмотру, а вторая явно не просто так воспылала заботой. Не дурак, понимаю. Кто-то надоумил Рудакову быть ко мне ближе.

– Пошли в класс! – шипит Светка. – Слюни распустил, гляди-ка! Ты для Тучковой всего лишь игрушка. Над тобой хохочут, а тебе и в радость!

Насчет этого тезиса я бы поспорил, но не хочется терять то очарование, в которое меня вогнала темноволосая и смуглолицая девушка. Ну и пусть я ей не ровня, но в танцевальную пару к ней хотят поставить именно меня, а не того же Дубровского или других старших ребят.