22


И тут за дверью, как ускоренный стократно восход, засиял знакомый сенс.

"Можно войти?" – спросила Анжи.

"Входите", – неохотно отозвалась Валентина.

Наставница вошла в открывшуюся дверь. Молодая и здоровая женщина в расцвете лет, не особенно красивая, но чертовски привлекательная. Беда в том, что Анжи, отлично сознавая свою привлекательность, умела казаться недоступной, как мраморное изваяние. Словно молча объявляла: любоваться – любуйтесь, с меня не убудет. Но попытаетесь тронуть, и…

Неттель Вири тайком поёжился. Неплохо развитая интуиция эксперта прямо-таки заходилась тревожным звоном. Что-то будет! Вот прямо сейчас!

Интуиция не подвела.

– Давайте поговорим начистоту, – не столько предложила, сколько объявила Наставница. Таким тоном в эпоху преданкавера, наверно, предъявляли ультиматумы. – Группа – моё детище. Любимое. Чтобы она жила, работала и росла, я готова на многое, об этом вы как минимум догадываетесь. Начинайте.

– Начинать что?

– Для начала – спрашивать. Вы о многом хотите меня спросить, я это знаю. И обещаю быть откровенной, насколько возможно.

Валентина слегка сощурилась, принимая вызов.

– А вы готовы откровенно сказать, насколько искусно можете при желании лгать сенсом?

Ответом была печально-ироничная улыбка.

– Вот ещё одно доказательство тому, что всякий вопрос содержит в себе ответ. Да, я могу многое из того, что считается невозможным. Могу и лгать сенсом, скрывая свои истинные мысли вуалями мыслей-отражений, тонко управляя своим настроением. Но моего умения недостаточно, чтобы сделать правдоподобной прямую ложь. Я, как вы понимаете, не стремилась много практиковаться в этом… искусстве. Даже недостаток откровенности с моей стороны для внимательного наблюдателя – вроде вас – будет хорошо заметен.

Вздох. А потом решительно:

– Поэтому я и обещала быть откровенной. Никаких недомолвок. Спрашивайте.

– Почему вы говорите с нами, а не со старшим инспектором?

Во взгляде Наставницы, брошенном на Неттеля Вири, молнией сквозь грозовые тучи блеснула ирония.

– Я не дура. И я тоже наблюдательна. Если говорить откровенно, инспектор Гангельт – выслужившееся за долгие годы спесивое ничтожество. – От этакой характеристики Валентину передёрнуло, а Анжи не унималась. – Пока он выполняет свои функции старшего инспектора Этического Надзора, ежедневная дотация, поступающая на его кредитный счёт, в семь раз превышает норму. Это и только это волнует его по-настоящему. А когда настанет пора принимать решение, он полетит к вам. Прочитает черновик заключения, написанный вами на пару, задаст вопросы – не слишком многочисленные и не особенно важные; затем с очень серьёзным видом выслушает ответы. Под конец сделает несколько непринципиальных замечаний и подпишет составленное вами заключение… ага, вижу, я попала в точку.

"Ещё бы тебе не видеть!" – подумал Неттель почти открыто. "При твоих аномальных ментальных талантах чужие души – как распечатки, сделанные крупным шрифтом!" Ответом ему был внезапный, как вспышка магния, инсайт-посыл. Предназначенный одному лишь Неттелю… и, возможно, совершенно незаметный со стороны.

"То, что кажется талантом, обретено за много лет, в несколько этапов и очень дорогой ценой. Если ты хочешь сравняться со мной, я могу указать дорогу к алтарю. Но готов ли ты принести себя в жертву?

Нет, не так. Готов ли ты пожертвовать собой ЕЩЁ РАЗ?" Десятки колоколов в сознании эксперта зазвенели тревожно и радостно. На фоне перезвона скрипки, пронзая стройный хор человеческих голосов, запели бессловесный гимн скорбным потерям. Утраченные иллюзии оплакивали они, и сожжённые мосты, и навеки оставшийся вне досягаемости покой. Под этот рвущийся ввысь тоскливый напев всё летело, летело куда-то, как зимней ночью летит мимо освещённых окон подхваченный вьюгой снег.

Фиолетово-чёрный снег. Неживой. Предобморочный.

Беззвучно раскрыв рот, как утопающий, Неттель Вири вынырнул из засасывающего кошмара… и обнаружил, что всё испытанное им по милости Анжи заняло меньше секунды.

Как ни в чём не бывало, Наставница говорила:

– Мнение инспектора Гангельта не имеет значения за отсутствием означенного мнения. Окончательное решение зависит от вас и только от вас. Поэтому я пришла к вам. Решайте.

– Не так быстро! – Валентина временно осталась в одиночестве, но, не заметив инсайт-по-сыла, не поняла этого. – Раз ты призналась, что о многом умалчивала, рассказывай всё!

– Так-таки всё? Не слишком ли долог будет рассказ?

– Не вижу ничего смешного. И ты прекрасно поняла, чего я хочу.

Наставница вздохнула и скрестила руки на груди.

– Жаль. Очень жаль. Потому что если я что-то и поняла, так это то, что обвинительный приговор уже вынесен, и обжаловать его будет ох как нелегко. Но почему? Что такого крамольного вы обнаружили у нас?

– Вопрос содержит в себе ответ, – заметила Валентина с изрядной долей самой настоящей мстительности (брови Анжи поползли вверх). – Ты ставишь этот акцент не так открыто, как твои воспитанники, но он всё равно выпирает занозой. Вы делите мир на "наше" и "ваше". И добро бы две половины признавались вами равноправными. Куда там! Вы считаете, что "ваше" лучше, а на всё, что не "ваше", смотрите свысока. И это уже преступление!

– Это преступление, согласна. Но мы не виновны в нём.

– Неужели?

– Вы приписываете мне и Группе свой собственный грех, инспектор Лапина, так как видите нас сквозь призму предубеждения. Концепция греха вам, надеюсь, знакома?

– Докажите!

Анжи тряхнула коротко остриженными волосами.

– Легко. Вам не понравится то, что я сейчас скажу, но я готова дать вам ту откровенность, которой вы требуете, но которой на самом деле не хотите. В предыдущую эпоху бытовало мнение, что воры и ловцы воров по сути своей отличаются мало. Та эпоха ушла. Воров не стало, полицейских тоже, но закономерности, подмеченные мудрыми циниками, никуда не делись. Вы изучали мою биографию, а я изучала ваши. И вы знаете так же хорошо, как и я: мы с вами, если брать в целом, прошли через одно и то же испытание. Мы едва не превратились в шейдов. Я – когда потеряла родителей и немного позже, когда ушёл Рышар. Вы, Валентина, – тремя годами ранее, после того обидного несчастного случая с вашим возлюбленным, отцом ваших детей. Вы, Неттель – ещё раньше, в тот тяжёлый психологически период, когда свыкались с превращением в симбомеха. Подробности не важны, важно иное. Вы после пережитого пошли работать в Надзор. А я… а я организовала Группу.

При этом в подтексте не читалось, но легко угадывалось: "Вас испытание согнуло, если не сломало. Я – продолжила бой".

Неттель Вири предпочёл не заметить подтекста. Но совладать с голосом не смог.

– Что ты хочешь этим сказать? – хрипло спросил он.

– Только то, что нормальным лайтам в Надзоре делать нечего. В нашем мире эта организация – причудливый и малополезный рудимент, этакий аппендикс ушедшей эпохи. Любому мыслящему созданию ясно, что следить за соблюдением законов этики должны не борцы за идею и не сотрудники на жаловании, а все члены социума. Если законы этики меняются, стоять на пути этих перемен так же нелепо и разрушительно, как объявлять Крестовый поход против ереси, развязывать охоту на ведьм, шпионов или коммунистов. Потому что в час, когда вызревает и лопается плод Реформации, или в час, когда очередная соломинка ломает-таки спину несчастного верблюда – или, если угодно, когда пандемия анкавера торжествующим пламенем озаряет души… в эти моменты от разного рода инквизиций, федеральных бюро и Надзоров ничего уже не зависит.

Речь Наставницы завораживала, гипнотизировала, подминала незаметно и упорно. Впрочем, если это и было попыткой переманить слушателей на свою сторону, её никак нельзя было назвать удачной.

– Слова, – фыркнула Валентина, разрушая наваждение. – Слова, слова! Не надо запутывать нас, ссылаясь на то, чего мы не знаем. Цена такой откровенности – пыль!

– Ладно, постараюсь говорить яснее. Мы с вами схожи в одном: мы не совсем лайты. Как и мои подопечные, члены Группы. Изменить это невозможно: люди от рождения несхожи друг с другом, и с этой истиной даже вам приходится соглашаться. Но мы с вами диаметрально различны, когда встаёт вопрос, что нам следует делать с выходящей за рамки необычностью. Я, как нетрудно понять, встала на путь примирения со своей природой и помощи другим непохожим. В конце концов, изменчивость – залог гибкости, приспособляемости и выживания. Это правило действует не только в природе, хотя там всё намного проще и чище. Вы же, вместе со всем Надзором, хотели бы видеть себя обычными лайтами. Хотели бы неким чудесным образом воссоединиться с общей человеческой массой "нормальных".

– Да, мы хотим этого! – в голосе Валентины звучал вызов, а лицо сияло решимостью. – Разве быть как все – это плохо?

– Нет. Ничего плохого в этом нет… как и хорошего, впрочем. Каждый, на мой взгляд, должен решать для себя, чего хочет больше: выделяться из массы или сливаться с нею. Только вот для некоторых людей "быть как все" смерти подобно. А много лет тому назад один умный человек написал: хотеть быть не тем, кто ты есть, значит хотеть быть никем.

– Быть лайтом может любой!

Анжи расхохоталась. Смех её получился резким и ни капли не весёлым, скорее уж наоборот. А потом, прекратив смеяться так же неожиданно, как начала, она широко развела ладони и с усилием начала сводить их.

Упала густая и плотная, как затычки в ушах, тишина. Стены комнаты смялись. Свет сначала померк, потом вспыхнул, затопив всё слепящим маревом. Когда поражённый происходящим Неттель проморгался, вокруг них с Валентиной уже не было комнаты – одной из многих комнат, находящихся внутри гермогородка Т-4/15. Они стояли на каменистой безжизненной поверхности какого-то планетоида, и небывало яркий свет звёзд озарял всё вокруг своим пепельным сиянием. А ещё в этих лучистых небесах – надо было задрать голову к зениту, чтобы заметить – на фоне космической тьмы тускло рдела, подавляя живых букашек, планета-гигант.

– Покажите мне лайта, который может повторить такое перемещение, – глуховато сказала Анжи. Она висела в полуметре над поверхностью планетоида, а говорила, не открывая рта. Собственно, если до конца следовать логике, она и не могла ни говорить, ни дышать, ни жить: ведь вокруг явно царил вакуум и температура, при которой замерзает воздух. Тем не менее ни Наставница, ни двое свидетелей сотворённого ею чуда никаких неудобств не испытывали. – Покажите мне лайта, "нормального" лайта, который без настороженности посмотрит на нашу Джинни. На геноморфа Джинни, с её синеватой кожей и депигментированными волосами, Джинни, умеющую танцевать с молниями. Каким образом может вписаться в рамки прирождённый лицедей и убийца Эмо, чьи душевные и физические качества пришлись бы к месту на его этнической родине лет семьсот-восемьсот назад, а сейчас кажутся чудовищными? Но ладно, оставим в покое исключения среди исключений. Скажите мне, каким невероятным чудом может быть лайтом тот, кто стал шейдом? Если забыть о Группе, конечно. Вы дружно голосуете за зелерин?

– Да! Это честнее и проще, чем обрекать людей на муки.

Анжи снова расхохоталась. Здесь, где нагие души были брошены в пасть звёздного равнодушия Вселенной, смех прозвучал не просто резко, а по-настоящему зловеще.

– Проще – возможно. С этим я готова согласиться. Но честнее ли? В комфорте и покое цивилизованности вы, похоже, забыли о том, что жизнь и мучения неразделимы! О да, большинство лайтов успешно делают вид, что бытиё сплошь состоит из смеха и счастья. Но это не более чем самообман! Сон златой, подменивший явь. На первый взгляд этот сон вроде бы и благостен, но тем горше будет пора пробуждения…

Валентина смотрела на неё с ужасом.

– Ты безумна, Наставница! Безумна!

Хлопок в ладоши. Снова пресс тишины, снова сминается мир… вспышка! Обыденность занимает своё законное место, словно никакого "перемещения" не было и в помине.

– Ну уж нет, – спокойно и устало сказала Анжи. – Отделаться от меня так просто? Не выйдет. Попробуйте только объявить меня недееспособной из-за психических отклонений публично, и я немедля потребую освидетельствования комиссией независимых врачей. А там увидите…

Ответственный инспектор пошла на попятную. Видимо, тоже не сомневалась, каковы будут результаты этого самого освидетельствования.

– Я… ну… не в том смысле.

– А в каком? Выражайтесь яснее, – издевательски добавила Анжи.

Лицо Валентины вспыхнуло гневным румянцем.

– Вы собираетесь этими вашими выходками перетянуть нас на свою сторону? Что и говорить, план просто гениальный!

– Ладно. Скажите сами, что могло бы убедить вас оставить Группу в покое.

Резкая смена тона и быстрая фокусировка сделали своё дело. Наставница прочла ответ в душах растерявшихся на миг Валентины и Неттеля с ясностью, не оставляющей места сомнениям. Они-то ещё могли колебаться, но Анжи уже точно знала, каково будет их решение.

– Вот как. Что ж, оставляю вас вашим страхам. Прощайте.

Быстрый рубящий жест, ватная глухота, яркая вспышка. Проморгавшись в очередной раз, эксперт и инспектор Этического Надзора обнаружили, что остались одни.


Загрузка...