Сказанное было похоже на отдалённый гром. По коже Клауса помимо воли пробежала лёгкая дрожь. Реакцию вызывал даже не столько смысл слов Анжи, сколько интонация. Да, Наставница действительно умела играть голосом, если даже её вирт-образ…
Смазывая эффект, Ари спросила:
– Вы считаете, что быть разумным – это хорошо?
Перед ответом Анжи выдержала паузу.
– Сам по себе разум стоит немного, – сказала она. – Но он – не цель, а средство. Я преклоняюсь перед разумом, потому что это – могучее орудие самосовершенствования. Разум – это крылья и огонь, это вечный мятеж, это стремление ввысь. Утрата рассудка вызывает жалость с налётом брезгливости. Боги карали безумием людей, которые смели бросать им вызов. Именно безумием, потому что безумец не может сам выбирать свой путь, он обречён на милостыню и жалкое прозябание – а что ужаснее для гордеца, чем такая участь? Разум созидателен, как ничто иное. Если в своих страстях человек подобен животному, то в разуме своём он схож с божеством.
– Опять-таки, разве страсть – это плохо?
– Нет. Но страсть, не озарённая светом разума, чудовищна. Например, любовь. Без осознания это просто похоть, не так ли? И с другими проявлениями эмоций ровно так же. – Наставница вздохнула. – Величайшей ошибкой было закреплять нити управления сенсом в эмоциональной сфере, в древнейших отделах нервной системы, унаследованных чуть ли не от рыб. Конечно, в эффективности такому решению не откажешь, но вот его последствия…
– Погоди! – вскинулся Клаус. – О какой ошибке речь? Анкавер, структура и свойства сенса – это же естественные вещи. Они работают именно так, потому что таковы законы природы!
Анжи неожиданно улыбнулась.
– Ты помнишь, что я говорила тебе в прошлый раз? Наш мир – всего лишь иллюзия. Всякий раз, когда ты используешь свой сенс, скажем, для левитации, ты заигрываешь с законом всемирного тяготения. Этот закон становится не таким уж всемирным, поскольку в данный момент тебе так хочется. Какой из этого можно сделать вывод?
– Анкавер не естественен?
– Не больше, чем техническая культура. Не больше, чем магия и сны. Анкавер – итог манипулирования глубинными структурами реальности на стыке биофизики, психологии и псионики…
"выходит, твой мир был изменён, и ты хочешь, чтобы так же изменились другие миры?// //в общем, да. Хотя признаюсь: чем дальше, тем больше у меня сомнений, нужны ли вообще такие перемены…// //сомнения – это хорошо". -…я рассказывала тебе об эксперименте с перемещением через саркофаг в пределах этого мира. Но кое о чём я тогда умолчала.
– О чём?
– А ты подумай. Не бери пример с лайтов, напряги извилины.
По тону Наставницы было ясно, что на этот раз она не станет давать воспитуемым поблажек. Или додумаются сами, или…
Клаус так и не узнал, какова будет альтернатива. Он вовремя вспомнил недавние жалобы Рокаса на то, с каким трудом ему давалось "точное и непротиворечивое описание точки выхода" – иначе говоря, того мира, в который хочешь попасть. После этого ответ явился сам.
Правда, в форме вопроса:
– Откуда вы узнали набор параметров для перемещения?
– От Рышара.
Клаус моргнул.
– От Ры… от того шейда, вашего возлюбленного? Но как?
– Я нарушила кое-какие правила, – невозмутимо сообщила Анжи. – После того, как он принял зелье, я явилась в его лесное убежище, включила компьютер и ознакомилась с файлами…
"что с тобой, Клаус?// //ты что, не… хотя ведь и в самом деле не понимаешь. Чужие файлы – это неприкосновенное. Человек не всегда может управлять тем, что выдаёт в эфир его сенс, но уж над своими личными файлами он волен в полной мере. Влезть в чужую голову – это простительно, особенно если не было прямого умысла. Но влезть в чужой компьютер, это… это…// //преступление?// //именно. Причём из тех, которые превращают человека в изгоя, в шейда. Правда, после зелья файлы были Рышару уже не нужны, но всё равно…" – Я искала ответ на сугубо личные вопросы, – продолжала меж тем Анжи, – а нашла портал, ведущий в информационную Сеть высшего порядка. Портал, которым, к слову, сам Рышар не пользовался. Технология создания саркофагов, программные комплексы к ним, информация об устройстве Вселенной – это всё мои трофеи того времени… похоже, ты меня не слышишь, – констатировала с экрана Наставница. – Тебе не нравится, что я способна заглянуть в чужие файлы?
– А мне что, надо хлопать в ладоши, петь и плясать? Или благосклонно кивать – мол, да, нехорошо, но бывают обстоятельства…
– Обстоятельства в самом деле бывают. Но убеждать тебя я не стану. Я просто дам тебе задание. Представь на досуге, что Ари приняла зелье. Внезапно, без всяких объяснений и видимых причин… раз, и всё. Её больше нет рядом. И никогда уже не будет. Подумай, как бы ты стал действовать. И ещё реши, остановил бы тебя при этом запрет на просмотр чужих файлов. Что было бы для тебя важнее: узнать, ПОЧЕМУ – или соблюсти моральные нормы?
Помолчав, Наставница добавила довольно мрачно:
– Когда ты честно ответишь на последний вопрос, тебе уже не надо будет спрашивать себя, любишь ты Ари или нет.
"?Клаус?// //да не знаю я! Надо посидеть, сосредоточиться, представить…// //что ж, спрошу позже// //потом. Да".
Между тем Анжи вернулась к прежней теме.
– Рышар хотел осчастливить людей. И он это сделал. Правда, путь, этот клятый путь, который он выбрал… но осчастливить большинство иным способом, пожалуй, не удалось бы, а сотворение миров – это, как и политика, искусство возможного. Что же до меньшинства, того самого, которое всегда идёт не в ногу и выбирает все стороны разом – меньшинству этому счастье по единому шаблону вообще не светит. Оно ценит удовольствие не настолько высоко, чтобы обожраться им до полного обалдения и утраты жизненных интересов…
– Погоди! – если бы не дисциплинирующее присутствие Ари, Клаус наверняка вскочил бы и заметался по комнатке этаким шариком от пинг-понга (чего за ним вообще-то не водилось). – Погоди! Кем вообще был Рышар? Богом?
– Рабочий термин, который использовался в его среде – вэ-мейкер.
– Это, кажется, из английского?
– Да. "Мейкер" – дословно "делатель". Как Kingmaker, как movie-maker, как "Pagemaker". А вэ представляет собой сокращение от world, то есть "мир"… в самом широком смысле этого слова. Точнее всего перевести термин вэ-мейкер можно, если использовать греческое слово демиург, но перевод всё равно был бы недостаточно точным. Демиург – фигура неустранимо эпическая, на ней, как ни на какой иной, лежит отсвет божественности… и тень непомерной, нечеловеческой ответственности. А вэ-мейкер – это профессия. Вполне человеческая, должна заметить. И являющаяся, по большому счёту, частью шоу-бизнеса.
– Значит, Рышар был всё-таки человеком?
– Да. С маленькой поправкой: человеком, способным творить подлинные чудеса, человеком, умеющим перекраивать миры. И даже в прямом, исконном смысле слова создавать их.
Впервые за долгое время ожила Ари.
– Зачем ему был нужен этот ваш анкавер? – спросила она.
– Редко, но метко, – одобрительно кивнула Наставница. – Для того, чтобы ответить, надо знать предысторию его родного мира. Долгое время предки и соотечественники Рышара шли тем же самым путём, что и мы в эпоху преданкавера. То есть развивали технологии. И когда они, технологии (в первую очередь компьютерные и коммуникационные) развились в достаточной степени, к ним снизошли некие калмы. Чужаки-телепаты, имеющие нечеловеческое обличье и нечеловеческое мышление. И мир Рышара изменился, приняв новую технологию.
– Это был их собственный анкавер? – рискнул Клаус.
– Вполне возможно. Доказательств нет – ни pro, ни contra. Но очень похоже, очень… – Анжи потёрла подбородок, встряхнулась. – Итак, мир Рышара получил трансферт. Вы оба им уже пользовались в той или иной форме. Мы называем это саркофагом странников. А сам Рышар вошёл в немногочисленную группу людей, которые занялись подбором программ параметров для трансферта. Вроде бы ничего необычного, просто бизнес… но, как вскоре выяснилось, не совсем. Потому что помимо крепких профессионалов в среде вэ-мейкинга выделилась прослойка из немногочисленных художников, истинных творцов, способных перешагнуть тонкую грань между копированием и созданием, между умножением числа доступных миров и расширением спектра сущ-но-стей, из которых состоит реальность. Большинство вэ-мейкеров были обычными профи и ваяли косметически улучшенные версии действительности; меньшинство – то самое, желающее странного – творило новую действительность. Миры на заказ. Рышар был из последних.
Наставница вздохнула. Не решаясь прерывать её рассказ, Клаус и Ари сидели тихо, как пара зачарованных мышей.
– Он вёл жизнь монаха. Или отшельника. Художника, полностью сосредоточенного на своей работе… что, впрочем, равнозначно. А столь полная концентрация на деле ведёт к аскетизму. И Рышар был аскетом. Вот только, как любой мечтатель, он нередко задумывался о том, каково это – жить просто для того, чтобы жить, существовать в своё удовольствие, не думая о цели, не решая каких-либо задач. И вот, когда почти всё население его родины уже безвылазно лежало в саркофагах, переселившись в иные миры, а у него внезапно появилось свободное время, он задумался и спросил себя: а почему нет? В самом деле, почему?
Новый вздох.
– Сказано – сделано. Рышар был полностью свободен в реализации самых причудливых фантазий и самых фантастических причуд, поэтому он взялся за дело, не откладывая, и создал то, что принимал за мир своей мечты. Увы! В очередной раз подтвердилась старая истина, что быть и казаться – вещи очень, очень разные. Легкокрылое счастье лайтов для Рышара, угрюмого труженика и отшельника по доброй воле, оказалось и непонятно, и непривычно… и неприемлемо. Его попытка обернулась ошибкой. Впрочем, даже в провале замысла такого человека, как он, есть своё тёмное величие. Один, без помощи и поддержки, он держался за свою мечту до последнего. Его срок существования как шейда побил все рекорды длительности. А потом он встретил меня.
Анжи замолчала. Её вирт-образ закрыл глаза, а лицо обрело странноватую прозрачность, свойственную людям, полностью ушедшим в воспоминания.
– Странно. Не в первый раз уже я рассказываю эту историю, даже не в десятый, но… хотя в дневниках и заметках Рышара ничего подобного нет, я догадываюсь, какую роль в плоти своей фантазии он отвёл мне. Собственно, догадаться об этом несложно. Мужчине нужна подруга, так было, так есть и так будет. Вот только я всё-таки была лайтом тогда, слишком многого я не умела и не понимала, и правила мной мораль именно лайтов, а Рышар… ему хотелось иного. На самом-то деле. Трудно по-настоящему осознавать свои желания, их причины и пути их удовлетворения… жаль, как жаль! Рышар снова перепутал желаемое и необходимое, попытался совместить в одной женщине две совершенно разных роли: подругу и возлюбленную. А любовь недостаточно могущественна, чтобы сделать человека счастливым вопреки всему миру. Вернее, вопреки всему миру иногда получается, а вот вопреки сущности любящих – никогда. И всё закончилось зельем. Закономерный итог.
– А что такое зелье? – спросила Ари озадаченно. – Яд?
Наставница махнула рукой.
– Нет. Не совсем. Хотя определённое сходство прослеживается. Видите ли, в паутине реализованных фантазий, которую сообща плели вэ-мейкеры, существовали способы сменить окружение. Ложиться в саркофаг при этом было не обязательно; кроме того, в нетехнологических мирах и мирах с низким уровнем техники (а их среди заказных фантазий вэ-мейкеров было большинство) тоже надо было как-то выкручиваться. И были изобретены способы, позволяющие подавать аппаратуре саркофага соответствующие сигналы. Мир лайтов не был частью системы в полной мере, но кое-какие связи Рышар оставил. Он рассудил, что даже в раю, если он населён людьми, будут недовольные – тем более, что люди склонны ждать от рая самых разных вещей, в том числе и взаимоисключающих. Чтобы это меньшинство не мутило воду и не вносило разлад в стройную систему, было введено зелье. По сути это медицинский препарат с лёгким снотворным действием и очень сложной химической формулой, приём которого служит сигналом, что сознание, пребывающее в данном теле, больше не устраивает эта оболочка и это окружение. Зелье открывает для сознания односторонний портал в ту самую Сеть высшего порядка. После его приёма матрица личности вместе с памятью уходит из этого мира, чтобы проявиться в каком-нибудь другом, а на освободившееся место Сеть вписывает новую личность. Тело остаётся прежним: всё-таки Рышар имитировал действие обычного химического препарата, а не экспресс-мутагена.
– Значит, Рышар не умер.
– От зелья ещё никто не умер. Только для нас, остающихся, это – утешение небольшое. Полноценной связи с иными мирами Рышар нам не дал, поэтому вернуться назад невозможно.
– Изгнание из рая? – пробормотал Клаус.
– Оно самое.
Наставница изобразила жестами, будто берёт что-то невидимое, взвешивает на ладони и с печалью на лице бросает прочь. Потом посуровела.
– Основным дефектом классических утопий была полная замкнутость системы. Рышар преодолел её изящно и просто, в духе древних римлян. Если кому-то не нравится мир, или не нравятся правила мира, или просто хочется чего-то такого, что рано или поздно переводит человека в категорию шейдов – вот зелье, получите. Учитывая ощущения, постоянно испытываемые шейдами в одиночестве и многократно усиливающиеся в компании, спроектированный им анизотропный фильтр работает быстро, без перебоев. Боль, как и наслаждение – из первейших и мощнейших побуждений, подталкивающих нас к принятию решений. Вот только лично мне совсем не нравится растительный идеал, насаженный у нас повсеместно так называемыми "объективными законами реальности", а говоря точнее – волей уставшего и запутавшегося демиурга. Поэтому я уже более десяти лет, сперва ощупью, а потом вполне сознательно, предпринимаю шаги к тому, чтобы дать миру новое изменение.
– Ты хочешь отменить анкавер? – выдохнул Клаус с трепетом.
Наставница улыбнулась.
– Нет. Совсем нет. Ломать построенное – это не путь и даже не метод. Организовав Группу, я хотела только вернуть свободу выбора тем, кому выбор нужнее счастья. Создать для шейдов, и не только их, серьёзную альтернативу зелью. И знаете что, ребята?
– Что?
Анжи заговорщически подмигнула.
– Мне кажется, у меня получилось.