Летний домик в какой-то степени устраивал их обоих. Муж, по горло сытый городским зловонием, ежегодно испытывающий непреодолимую тягу к общению с нетронутой природой, мог любоваться некрашенными сосновыми стенами со срезами сучков. Жена, смирившаяся с тем, что ей еще на одно лето придется уступить мужа тусклоглазой форели, вознаграждалась электрическим холодильником, сносной газовой плитой, душем с горячей водой и пружинными матрасами на кроватях.
Уэстон Чейз плотно подзаправился яичницей с ветчиной и тремя чашками кофе и сейчас мечтал только об одном: поскорее выбраться из этого домика. Он присел на неубранную постель, завязал шнурки старых теннисных туфель, нахлобучил на голову старую грязную фетровую шляпу и натянул якобы непромокаемую куртку. Затем рассовал по карманам плитки шоколада и сигареты, взял длинный футляр с удочками и корзинку для рыбы.
Ну, все. А теперь…
— Ты надолго, милый?
«Не успел», — подумал Чейз. Сейчас последует очередной разговор. Он знал, что скажет сам и что скажет его жена Джоан. Это было неотвратимо, как судьба.
— Постараюсь не очень задерживаться, Джо.
— Куда ты сегодня?
— Пожалуй, отправлюсь вверх по Ганнисону. Дорога не из легких. Ты решительно не хочешь поехать со мной?
— Мне же там будет нечего делать, Уэс.
Уэстон Чейз направился к двери. Джоан громко вздохнула, резко отодвинула чашку с черным кофе (она было налила себе четвертую) и демонстративно отбросила газету (номер лос-анжелесского «Таймса», который они получили с опозданием на два дня).
— Ну, иди, милый, — сказала она, — не заставляй форель ждать.
Уэс медлил в нерешительности, стараясь подавить угрызения совести. Конечно, для Джо во всем этом приятного мало. Он посмотрел на жену. Сейчас, когда она была непричесана и ненакрашена, стал чуточку заметен ее возраст. Она не захотела иметь детей и сохранила фигуру, но красивое лицо уже слегка поблекло.
— Я вернусь пораньше, — сказал он. — Может, заглянем вечерком к Картеру и Элен, сыграем в покер или бридж или еще что-нибудь придумаем.
— Хорошо, — ответила Джоан ровным голосом. Теперь она была «примерной женой», но не притворялась, будто это доставляет ей большое удовольствие.
Уэс небрежно поцеловал ее. На губах остался привкус кофе и сна.
Затем он открыл дверь, перешагнул через порог — и очутился на свободе.
Горный воздух, чистый и холодный, взбодрил его, как тонизирующее средство. Было еще рано, и колорадское солнце боролось с серыми утренними облаками, а в воздухе чувствовалась ночь, звезды и тишина. Мотор удалось завести только с третьего раза — карбюратор не был отрегулирован для горных условий. Уэс включил отопление.
Он выехал из мотеля «Сосны», мимоходом ругнул два колеса от фургона, валявшиеся у ворот, и повернул к Лейк-Сити. Лейк-Сити был не ахти какой город, но, как всегда, он наполнил Уэса томлением, полуосознанным желанием, возникающим обычно летом, — бежать от копоти и дыма, от уличного движения и поселиться там, где мир сохранил первозданную свежесть. Но Уэс не закрывал глаза на правду: в городке еще теплилась жизнь, но гроб для него уже был сколочен и могила выкопана. С тех пор как истощились серебряные рудники, это невыразительное скопище деревянных домов и лавок у подножия перевала существовало только благодаря туристам. Щит на шоссе при въезде в городок указывал, что в нем тысяча жителей, но, должно быть, большинство было из породы невидимок.
Однако Уэс видел синие спирали дыма над крышами, ощущал тепло за стеклами закусочной на колесах, где усталая девушка расставляла тарелки с яичницей на обшарпанной стойке. У ветхой почты трое дряхлых старожилов уже плели небылицы, и Уэс от души позавидовал их жизни.
Городок остался позади, машина проехала по мосту и покатила вдоль Ганнисона. На фоне снежных пиков река, окаймленная густыми зелеными зарослями и полосами красноватой гальки, была синей и приветливой. Уэс опустил стекло и услышал, как ледяная вода весело журчит и побулькивает у дороги. Но он-то хорошо знал, каков Ганнисон: быстрая, глубокая, порожистая река. В миле от Лейк-Сити Уэс свернул с шоссе, некоторое время ехал по проселку и вскоре добрался до большого извилистого ручья, который стремительно сбегал с горы. Уэс продолжал ехать, пока позволяла дорога, а потом остановился среди кустов, открыл дверцу и вылез.
Только одна примета указывала, что здесь уже побывал человек: пустая облепленная грязью коробка из-под кетовой икры, валявшаяся у скалы. Ее туда забросил неделю назад сам Уэс.
Он улыбнулся, чувствуя, что годы спадают с него, как лишняя одежда. Сердце билось ровно и сильно, в голове вставали милые и такие далекие картины: мальчик стреляет по жестянкам на берегу Литл-Майами в Огайо, строит запруды из глины и камней поперек канавы на заднем дворе, на зеленом островке посреди реки вытаскивает из-под коряги сонного сома…
Уэс запер машину, взял снасти и зашагал по тропке размашистым шагом. Он улыбнулся, когда с пронзительным криком взлетела сойка, успел заметить скрывшуюся в чаще лань. Тропинка свернула в золотисто-зеленую долину, густо поросшую травой и цветами, а затем зазмеилась вверх по склону вдоль пенящегося потока.
Тропка была крутая, давно заброшенная, но Уэс шел по ней уверенно. Почти все время ручей оставался от него справа, но в двух местах скалы и заросли подходили к самой воде и нужно было перебираться на другой берег. Вода была холодна как лед. Теннисные туфли хлюпали на ходу. Уэс знал, что в ручье прячется форель — помахивает плавниками, подрагивая, стоит в черных затененных заводях. Ее тут порядочно, так что за день он мог бы поймать семь-восемь штук и, пожалуй, даже парочку приличных радужниц. Но сегодня этого ему было мало. Наверху, выше границы леса, лежало крошечное озерко, которое питали тающие снега. В нем водилась золотая форель, жирная и прожорливая, совсем непохожая на ошалевшую рыбу, которую выводят в садках и выпускают в более доступные водоемы, где она, не успев опомниться, попадает на крючок.
Озеро лежало на высоте почти четырех километров, и пижоны с модным снаряжением оставляли его в покое.
Уэс упрямо карабкался вверх, зная, что устанет как собака к тому времени, когда надо будет возвращаться. Но ему было все равно. Как врач, он знал, что совершенно здоров, и был уверен в себе. Солнце все еще играло в прятки с сероватыми полосками облаков, но лицо Уэса начинало гореть в разреженном воздухе.
Его окружал — он знал это и ее глядя по сторонам — великолепный пейзаж: невозмутимые сосны и изящные осины, тонкие стволы которых белели на солнце, как сливки; миниатюрные джунгли папоротника, невидимые насекомые и мягкий ветерок, шелестящий между деревьями. Один раз где-то высоко над собой он услышал заунывный вой волка.
Если бы можно было жить здесь всегда! Забыть о том, что надо зарабатывать на жизнь, забыть о бесконечных мокрых, распухших носах своих пациентов.
Но тут же отрезвляющий шепот рассудка: «Ты здесь замерзнешь зимой, Джо не согласится, а как твои ребятишки стали бы ходить в школу, будь у тебя ребятишки?..»
В одиннадцать часов он выбрался из леса и даже величавые ели остались позади. Тропа вилась между скалами и удивительно зелеными кустами. Ручей — тут он был не шире метра, стремительный и холодный — выбегал из озера, пришептывая на камнях.
Само озерцо, до которого Уэс добрался в двадцать минут двенадцатого, могло понравиться только рыбаку. Просто большая лужа, почти круглая, примерно сорок пять метров в поперечнике. Солнце стояло прямо над головой, и вода казалась темно-зеленой; те редкие места, куда падала тень от скал, выглядели черными. На пике, вздымавшемся позади озера, еще лежал снег, ослепительно сверкавший на солнце.
Было так тихо, как будто мир только что создали — новый, чистый и свежий.
Уэс сел на камень и поежился. Хорошо, если бы облака рассеялись окончательно, хотя без яркого солнца удить, конечно, лучше. Он чувствовал не усталость (она придет позднее), а голод и жадно съел две плитки шоколада, запив их холодной водой из ручья.
Уэс вытряхнул удилище из футляра и собрал его. Вынул черную катушку из корзинки и вставил ее на место. Посмотрев на леску, решил, что все в порядке, и насадил двух искусственных мух. Возможно, в глубокой воде на икру будет клевать и лучше, но ему некуда торопиться.
Он поднялся, закурил сигарету и выбрал удобное место: с одной стороны — скала, но позади достаточно пространства, чтобы размахнуться.
Мир затаил дыхание.
Привычным движением Уэс забросил спиннинг с мухами в озеро. Они коснулись воды справа, всего лишь в полутора метрах от берега. Он подержал их так секунду — два коричневато-красных пятнышка на зеленой поверхности озера. По воде бежала легкая рябь от ветра — и только.
Уэс сделал новую попытку, отпустил леску и закинул мух прямо перед собой. Ничего. Он потянул леску на себя и подергал ее.
Р-раз!
Взмах огненных плавников, огромная тень под водой — и мухи исчезли. Леска натянулась, удилище согнулось и задергалось словно живое.
От волнения Уэс пробормотал с десяток отборных ругательств, никому в частности не адресованных, и попятился. Сачком в таком месте не воспользуешься, придется просто выбросить рыбу на камни…
Вот она! Форель выскочила из воды и чуть не оборвала леску. Уэс, держа леску натянутой, выждал минуту, когда форель немного притихла, и дернул.
Есть! Форель забилась на камнях, мухи выскочили у нее изо рта.
Уэс левой рукой сорвал с головы шляпу и накрыл ею рыбину, как корзиной. Потом осторожно сунул под шляпу руку, схватил форель и резким движением сломал ей позвоночник.
Уэс опустился на камень и, блаженно ухмыляясь, залюбовался добычей. Хороша, ничего не скажешь — добрых тридцать пять сантиметров и весит немало. Уэс бросил форель в корзину, застегнул крышку и распутал леску.
«С пустыми руками сегодня не останусь», — сказал он вслух, радуясь больше, чем повод того заслуживал. И что в ней такого, в рыбе, что каждый раз чувствуешь себя снова мальчишкой? Он не стал раздумывать над этим: не все ли равно, почему он счастлив? Счастлив, и все тут.
Уэс опять встал у воды, твердо веря, что сегодня его ждет удача. Он забыл обо всем: о еде, отдыхе, обещаниях, которые давал Джо. Сейчас для него в мире существовало только одно: форель. Каждая пойманная рыба разжигала желание поймать еще.
Для Уэса Чейза время исчезло.
Корзинка с рыбой начинала оттягивать ему бок. Мокрые ноги ныли, но он ничего не чувствовал.
На тучи, повисшие у вершины горы, он обратил внимание только потому, что вода потемнела, по озерцу побежали волны, а клев стал еще лучше.
В четыре часа дня с ошеломляющей внезапностью налетел ураган. Уэс вдруг с изумлением увидел, что озеро превратилось в изрытую оспинами черную массу бушующей воды. Что-то ледяное упало ему на руку. Он поглядел по сторонам, пытаясь приспособиться к перемене, которая застигла его врасплох.
Град.
Не дождь, а град — круглые стремительные льдинки сыпались со всех сторон, дробили воду. А воздух вдруг словно замер — ни малейшего ветерка.
Сначала Уэс не испугался, а был только раздосадован. Он вернулся туда, где оставил футляр, разобрал удилище и спрятал его. Градины падали за воротник, таяли, и по спине текли холодные струйки.
Уэс отметил про себя два обстоятельства: было темнее, чем полагалось при подобных случаях, и, кроме того, он замерз. Следовало бы поскорее где-нибудь укрыться, но укрыться было негде. Лес остался далеко внизу, и вокруг не было ни единого дерева, которое могло бы послужить защитой от града.
Уэс выпрямился, стараясь, чтобы градины задевали его пореже. Если бы хоть поля шляпы были шире! Он чувствовал, как град барабанит по фетру, а тулья уже успела намокнуть.
Он вспомнил, что ниже по тропе есть заброшенная хижина старателя. Крыша, правда, провалилась, но все четыре стены, если его не обманывает память, более или менее целы. Впрочем, все равно — до хижины добрых две мили, а град засыпал землю так густо, что тропы почти не видно.
Разыгрывалась буря. Поднялся резкий северный ветер, и теперь град бил прямо в лицо. Уэс взял футляр со спиннингом под мышку и засунул красные окоченевшие руки в карманы. Подняв голову, он в отчаянии огляделся.
И не увидел ничего утешительного. Скользкие камни покрывал слой града; мир, казавшийся таким приветливым несколько часов назад, теперь являл собой поистине мрачное зрелище. Уэс посмотрел на часы: двадцать минут пятого. При самых благоприятных условиях до машины меньше чем за два часа не добраться, а спускаться по крутой тропинке в темноте ему вовсе не хотелось. Он подождал минут десять, дрожа от холода, но град и не думал униматься.
Повернувшись спиной к ветру, Уэс ухитрился закурить сигарету с пятой попытки. Затем, скосив глаза вниз, побрел к вздувшемуся ручью, где начиналась тропа. Ему было очень скверно, и сейчас он охотно признал бы, что цивилизация в конце концов не такая уж плохая вещь.
Если бы только добраться до нее!
Град припустил сильнее, и Уэс испугался за очки. Если они разобьются, ему трудно будет искать дорогу среди этих скал. Он попробовал наклонить голову, но тогда обнажилась шея.
Уэс прибавил шагу, тотчас поскользнулся на градине и упал навзничь. Он даже не ушибся, но его охватил страх.
«Не торопись, — подумал он. — Спокойней!»
Уэсу никак не удавалось разглядеть тропу, а просто следовать за течением ручья он не мог — путь преграждали скалы и густой кустарник. Он попытался вспомнить, по какому берегу пролегала тропа, но не мог. Спотыкаясь, Уэс некоторое время пробирался, как он думал, по тропе, но вскоре уперся в скалу. Ветер завывал, град усилился. Уэс посмотрел на часы.
Без четверти пять. Через час будет совсем темно, если только тучи не разойдутся.
Он повернул назад, опять упал — на этот раз в колючий куст — и оцарапал лицо.
«Не хватает еще сломать ногу. Ведь никто не знает, где я».
Он остановился, заслонил глаза от градин и начал оглядываться по сторонам — найти бы хоть какое-нибудь убежище, какое угодно!
Вон там!
Прямо над ним.
Пожалуй, пещера — та тень под выступом.
Уэс положил корзинку и футляр со спиннингом на землю и полез на крутизну. Он разорвал штанину, но даже не заметил этого. Град хлестал ему прямо в лицо. Шляпа слетела с головы. Уэс перекатился через край уступа — точно рыба, вдруг подумал он — и забрался под нависшую скалу.
Но и тут ветер продолжал его сечь. Уэс согнулся в три погибели и отступил в самую глубину каменного навеса. Вдруг он заметил отверстие — небольшое, но пролезть можно.
Пещера?
Все равно.
Уэс перепел дух, протянул руку, чтобы проверить, не пропасть ли там, и протиснулся внутрь.