Ветер времени

19

Беверли-Глен — странная, полная противоречий улица и в то же время характерная для Лос-Анжелеса. От Пико до Уилшира тянется довольно безликий строй почти одинаковых жилых домов. От Уилшира до бульвара Сансет она уподобляется Бельэр-роуд и щеголяет обширными лужайками, огромными клумбами, над которыми трудились японские садовники, и роскошными скучными особняками. После пересечения с бульваром облик Беверли-Глен опять резко меняется.

Уэс ехал по бульвару Сансет со стороны океана и поэтому сделал левый поворот, влившись в непрерывный поток машин, устремлявшихся вверх по Беверли-Глен к Долине.

С той минуты, как Уэс повернул на Беверли-Глен, он был уже дома. Он улыбнулся при виде улицы, которую избрал местом своего обитания. Джо не любила ее, и он вполне понимал почему: это была нелепая улица.

Но зато Уэсу она нравилась.

Денег в эту часть Беверли-Глен было вложено немного, но воображения — более чем достаточно. А главное, здесь наблюдалось разнообразие — элемент, которого вообще не хватает Лос-Анжелесу, где, по мнению Уэса, каждый так старался отличаться от других, что результаты этих стараний оказывались удивительно схожими.

Здесь над узкой улицей нависали причудливые балкончики, гараж строился, как студия, скромный деревянный дом завершался средневековой каменной башней. Современные дома из стекла и красных деревянных панелей, обитатели которых жили словно в витрине, иногда задергивая занавески, а иногда и нет, чередовались с лачугами, сдаваемыми юнцам из колледжей за семьдесят пять долларов в месяц.

Уэсу нравилось настроение этой улицы. Она была тенистая и сравнительно тихая, и рядом сохранилось удивительно много незастроенных склонов, по-прежнему прекрасных, так как до них еще не успели добраться деятели городского благоустройства. На задний двор Уэса порой забредали олени, забегали кролики, в брызгах вертящегося фонтана порхали зеленоватые колибри, а в листве всегда копошились приветливые калифорнийские ящерицы.

Уэс мог бы ехать по Беверли-Глен с закрытыми глазами, даже в этом форде. У него возникло странное ощущение, будто он вовсе не отсутствовал несколько месяцев, а просто, как обычно, возвращается домой после приема больных.

На Беверли-Глен не было космических кораблей.

Уэс переехал надпись, намалеванную посреди мостовой громадными красными буквами: «Билл, не забудь про велосипед Джимми».

Уэс улыбнулся, попытался припомнить, не знает ли Билла, и представил себе, как тот, щелкнув пальцами, поворачивает и мчится куда-то за велосипедом Джимми.

Это была хорошая улица.

Уэс свернул в переулок, который взбирался прямо по склону холма, минуту-две ехал на второй передаче и наконец свернул в проезд, почти скрытый яркой зеленью живой изгороди.

Наконец он дома.

Уэс ощутил на глазах слезы и обругал себя сентиментальным дураком. Он остановил машину и вылез, по-хозяйски вдыхая влажный от обилия густой листвы воздух. Вон стоит в гараже его машина. Вот дом из дикого камня и красных панелей — ничего оригинального, но это его дом, во всяком случае будет его, как только он выплатит последние взносы.

Уэс прислушался и услыхал только лай собаки под горой.

Джо одна.

Он побежал по газону к входной двери, всунул ключ в замок и распахнул дверь.

Он заглянул в кухню, в гостиную, во внутренний дворик, выложенный кирпичом. Затем, взволнованный, как ребенок, пробежал по коридору и открыл дверь спальни.

— Джо, — окликнул он.

И остановился.

С кровати поднялся Норман Скотт — его лицо было белее простынь.

— Уэс, — прошептала Джо. — Боже мой, Уэс!

Она натянула на себя простыню, спрятала лицо в подушку и зарыдала.

— Слушай, старина, — очень быстро заговорил Норман. — Слушай, старина… — и умолк, не зная, что сказать.

Уэс стоял неподвижно. Ему нечем было дышать, голова кружилась. Он как будто ослеп. И ничего не чувствовал, ровно ничего.

— Я… мы думали, что ты погиб, — прошептал Норман. — Хоть бы одно слово, а то ничего. Что нам было думать? Мы не знали, не могли знать…

— Замолчи, — сказал Уэс. Он сказал это мягко, беззлобно. Просто ему не хотелось слышать голос Норма.

Джо не отрывала лица от подушки.

— Я, пожалуй, пойду, — глупо оказал Норм.

— Да, конечно.

Уэс не заметил, как тот ушел, но понял, что они с Джо остались вдвоем.

Он коснулся ее голого плеча почти ласково. Плечо было холодное, как мрамор.

— Замолчи, — сказал он.

Джо, всхлипнув, затихла. Она лежала, вздрагивая всем телом, и по-прежнему не смотрела на него.

— Ты его любишь? — спросил Уэс. Он задал этот вопрос просто так — ему было все равно.

— Да. Нет. Не знаю, — голос Джо заглушала подушка, и Уэс едва разобрал ее слова.

Уэс, не глядя, достал сигарету и закурил. Его руки не дрожали. Он поглядел по сторонам. Кровать — он вспомнил, как они искали матрас, который бы не прогибался под его тяжестью, но чтобы и ей не было очень жестко. Голубоватые обои. Стенной шкаф с его костюмами, ее платьями. На ручке двери в ванную висит комбинация.

Словно издалека Уэс услышал голос Джо:

— Куда ты исчез? Я чуть с ума не сошла. Что мне было делать? Он был так заботлив, так добр ко мне. Уэс, почему ты меня бросил? — Ее голос стал злым. — Я ведь тебе говорила, чтобы ты не оставлял меня одну в этой мерзкой хижине! Не сидеть же мне было там всю зиму? — Она опять зарыдала. — Уэс… господи…

Уэс перестал слушать.

Он смотрел на нее. Она немножко похудела. Ее светлые волосы золотом рассыпались по подушке.

— Стисни зубы и так далее, — пробормотал он.

— Что?

— Ничего. Взрослые люди. Будем цивилизованными и разумными.

Теперь она наконец посмотрела на него.

— Нет, я не сошел с ума.

Он безрадостно улыбнулся: что бы она подумала, если бы он ей рассказал, где все это время был и что с ним происходило?

Уэс пожал плечами. Теперь это не имело значения.

Он здесь чужой. Это не его дом и эта женщина — не та, на которой он когда-то женился. Как и все остальное, эта часть его жизни тоже была у него отнята.

Он остался наедине с незнакомой женщиной.

Джо встала с постели, закуталась, дрожа, в халат, откинула назад волосы.

— Уэс, дай мне сигарету.

Он даже не услышал.

— Я должен бы избить тебя до полусмерти, но зачем?

— Пожалуйста, дай мне сигарету.

— Ты будешь обеспечена. Тебе не о чем беспокоиться.

— Уэс, я тебя не понимаю.

— Неважно.

— Уэс, я сейчас позвоню Хорэсу. Тебе нужен врач. Ты выглядишь ужасно. Слушай, давай все обсудим. Сейчас не средние века. Мы здравомыслящие люди.

Уэс повернулся и пошел к двери.

— Уэс!

Он вышел из чужого дома на чужой воздух.

Он ничего не чувствовал, ничего не видел.

Он влез в старый форд, дал задний ход и, очутившись на улице, поехал куда глаза глядят.

Когда Уэс очнулся, то обнаружил, что едет по бульвару Олимпик и плачет навзрыд. Крохотный окурок, оставшийся от сигареты, обжег ему губу. Уэс выплюнул окурок за окно.

Уэс посмотрел на поперечную улицу, Вермонт-авеню. Почти центр города. Каким образом он сюда попал? А впрочем, неважно. Он сделал три правых поворота, потом левый и поехал в обратном направлении к Санта-Монике.

Он остановился у винного магазина и купил три бутылки шотландского виски «Белая лошадь».

— Вечеринку устраиваете? — спросил продавец.

— Угу. Вступаю в свет.

Обратно в машину. Снова к Беверли-Глен и мимо, по бульвару Сансет в густом потоке машин, к мотелю.

Уэс вылез, постучал в дверь номера.

Никакого ответа.

Он постучал еще раз.

— Это Уэс! — сказал он. — Откройте, черт возьми!

Дверь медленно отворилась, в щель выглянул Нлезин с пистолетом в руке.

— Парализуйте меня, — попросил Уэс. — Пожалуйста.

Нлезин оглядел его с ног до головы, посмотрел направо и налево — нет ли полиции — и впустил его внутрь.

— Я боялся, что вы уже уехали, — сказал Уэс.

— Вы же забрали нашу машину, приятель, — Нлезин вдруг заметил выражение лица Уэса. — Что случилось, Уэс?

— Просто мир скончался раньше времени, не по расписанию. Может быть, и вам хочется напиться? Очень не люблю пить в одиночку.

Уэс не мог больше говорить и упал на постель — он не мог даже заплакать.

Арвон тщательно запер дверь, потом погладил Уэса по плечу и заговорил на своем языке. Но то, что он говорил, было одинаково понятно на всех языках.

— Начнем, — сказал Нлезин, когда наступившее молчание стало невыносимым. — Откупорьте бутылку, Арвон.

Очки Уэса свалились, но сейчас они были ему не нужны.

Виски скользнуло в глотку, как теплое масло, но Уэса сковал холод — холод пустоты между мирами.

Они с решимостью принялись за первую бутылку, но справились с ней только к вечеру.

Дальнейшее было уже ясно: они откупорили вторую бутылку.

Уэс рассказал Арвону и Нлезину, что произошло. Он пытался сделать вид, что все это его ничуть не трогает, но ему не удалось их обмануть — да и себя тоже.

Рассказывая, он думал: «А что случилось с Арвоном и Нлезином на Лортасе? Ведь именно это заставляет человека бежать от самого себя, куда угодно, даже к звездам. Дело не в высоких устремлениях и не в отвлеченных проблемах. Страх и одиночество — вот чего не удается забыть, как бы далеко ни убегать, как бы долго ни путешествовать…»

— Выпьем за спасителей вселенной, за героев космоса, — предложил Нлезин.

Они выпили.

Они выпили также за девушек Лортаса (лучше не найти ни на одной планете!), за счастливчика Уайка и за симпатичных американских ребят.

Они весьма успешно продолжали в том же духе, и Уэсу стало немного легче. Но затем произошло неизбежное: Арвон и Нлезин предались воспоминаниям. Вскоре они громко хохотали, хлопали друг друга по спине, вновь переживая события прошлых дней, где Уэсу не было места.

Уэс опять остался один.

А кроме того, он начинал трезветь. От виски его просто затошнило. Уэс сидел на постели, слушал и глядел в стенку.

Он созерцал свою жизнь.

Она ему не нравилась.

Уэс был достаточно умен и понимал, что приукрасил образ Джо, пока томился в пещере. Джо уже давно стала другой. Но человеку хочется во что-то верить, иметь семью, дом…

Конечно, он тоже виноват. Он сходил с ума по Джо, он без нее не мог и он знал, что она хочет от жизни другого, чем он, но тогда ему было все равно.

«Да, ты великий человек, Уэс. Троекратное тебе ура».

Он вспомнил Цинциннати и себя — мальчиком. Зима, снег, он скатывается с крутого склона, увертываясь от деревьев, и налетает на груду черных бревен. Он бежит домой, с трудом стаскивает мокрые башмаки и чувствует, как окоченевшие ноги начинает покалывать от тепла. Летние вечера, душные, жаркие, он подставляет потное лицо под вентилятор и слушает паровозные гудки, доносящиеся из Норвуда, — словно за миллионы миль, за миллионы лет…

Весна, и каждый день после школы бейсбол, на пустыре в конце улицы, пока не наступят сумерки и мяча уже не видно. Лес и тайные тропинки, он раскачивается на лозе над ручьем, ловит под камнями раков. Сентябрь, футбол, он чувствует, что играет хорошо, что девочки им любуются, — чудесные, страшные, таинственные девочки. Он мечтает, что когда-нибудь он женится на одной из них и тогда каждый вечер будет веселой оргией, а жизнь навсегда станет непрерывным праздником.

Дальше картины были уже не такими радужными. Годы, проведенные в колледже, сливались в одну серую полосу кофе, яичницы на сале и монотонного бормотания преподавателей. Он вспомнил, как один старый болван, прочтя вслух стихотворение Сэндберга, пробубнил: «И это стихи? В таком случае я — Геркулес!» Том тогда собирался нарядиться в леопардовую шкуру, прийти в класс, вспрыгнуть на стол и рявкнуть: «Это стихи, а я Геркулес!» Но так и не собрался.

На медицинском факультете уже стало интересно, Уэс увлекся исследовательской работой. В лаборатории он забывал обо всем на свете и просиживал там ночами. Но Джо нужны были деньги, а это означало распухшие носы — миллионы, миллиарды распухших носов и нескончаемо долгие часы приема.

Может быть, он особенный? Не такой, как другие? Или это происходит со всеми американцами? Он старался припомнить, кто из его знакомых был счастлив, по-настоящему счастлив. Но стоило узнать человека поближе, и оказывалось, что он ненавидел свою работу или в лучшем случае равнодушен к ней и хотел бы уехать — куда?

А затем Колорадо, фантастические недели, проведенные в пещере, где пять человек проспали пятнадцать тысяч лет. И рассказ, удивительный рассказ о корабле, который летел от звезды к звезде и искал, искал…

Это было самым интересным событием в его жизни. Но даже оно завершилось ничем, обернулось горькой личной неудачей, и вот теперь в мотеле сидят трое бесприютных бродяг и пьянствуют.

Нлезин допил вторую бутылку и причмокнул губами. В ней еще оставалось несколько капель, но их не хватило бы и на одну рюмку. Нлезин, однако, крепко завинтил колпачок.

— На потом, — пробормотал он и откупорил третью бутылку.

Неожиданно Уэс вскочил с постели.

Он посмотрел на своих собутыльников совершенно трезвыми глазами. И полными надежды.

А что если…

— Стойте, — прошептал он. — Стойте.