Верь

Глава 4. Рад

Из-за меня всё время погибают близкие мне люди. Кристина, Тася и даже Эмма, пускай мне она близкой и не была. Все гибнут из-за меня, моей гордости и упрямства.

Надавливаю на рану крепче, их три, одна в плече, вторая в животе слева, третья над левой грудью. Зажать их все одной рукой невозможно, так что приходится с адской болью напрягать и сломанную руку. Такое ощущение, что от напряжения на правой руке под гипсом скоро разоврутся мышцы, но этого не хватает, чтобы зажать ещё и рану на плече.

— Артур! — кричу, не отрывая взгляда от бледного лица Таси.

Она и раньше была худой, но сейчас одни кости, кожа даже свисает, а живот плоский. Голодом морили, изверги. Как они так могут то? И после этого они люди?! Как вообще так можно поступать даже не с человеком, а как они выражаются зверем?

— Артур! Помоги! — кричу в истерике, не могу отрываться от волчицы.

Она не должна умереть, никто больше не умрёт из-за меня, моя жизнь не настолько ценна.

— Артур! — кричу и в этот раз отрываюсь, чтобы посмотреть, что он делает.

Дерутся! Они в такой момент дерутся! Кричу, изо всех сил, срываю голос, и только тогда они перестают дурачиться.

— ПОМОГИ!!! — кричу во весь голос, когда на меня обращают внимание.

У Артура разбито лицо, бровь, нос, костяшки сбиты. Он держит Рада с разбитой губой за шею, но тот все равно издевательски улыбается. Драка, когда рядом человек умирает?! Они вообще нормальные? О чем это я, они же охотники, от оборотней не далеко по степени эволюции ушли.

— Её ещё можно спасти, — уговариваю не его, а себя.

Только после этого парень отпускает Рада, дав ему на прощание в глаз кулаком. Запинаясь, чуть не падая на ходу, прибегает к нам, но нерешительно останавливается возле Таси.

— На руки её бери! — подталкиваю его к действиям.

Зажимать раны — это хорошо, но дела не решает, Тасе нужно в больницу, или в этот их лазарет на крайний случай. Говорю об этом Артуру, и тот, наконец, решается, подхватывает девушку на руки. Бегу за ним по лестнице, опережаю в доме и под испуганный взгляд того же мужчины, обгоняю пару, чтобы открыть для них дверь. На улице Артур уже бежит со своей ношей, я следом. Благо, лазарет находится рядом и до него почти не надо бежать, просто надо знать, где есть тропа и не страдать топографическим кретинизмом как я.

— Что случилось? — спросил врач, все тот же, он здесь, наверное, единственный.

— В операционную, быстро! — кричу очевидный факт, и, даже пихаю его в нужную сторону.

Перепуганная медсестра бежит следом, началась такая суматоха, что здраво начала мыслить, когда загорелась над дверью надпись: «НЕ ВХОДИТЬ». Сползаю по стенке, вытираю с лица пот, слишком поздно понимая, что это не пот вовсе, а кровь. На руках она осталась, когда раны зажимала, так и лицо наверняка вымазала. Смотрю на свои руки в крови и понимаю, что начинается истерика, она все нарастает и нарастает. Слёзы всё сильнее, мне не хватает воздуха, кажется, что я сейчас задохнусь от рыданий, по телу прокатывает волна мелкой дрожи. Сжимаю голову руками, но легче не становится.

— Что, подохла? — слышу его фразу, и истерика почти затихает, уступая большему чувству.

Вскакиваю на ноги и толкаю Рада на стенку, замахиваюсь, но он заламывает руки.

— Подохла? Подохла?! Зачем, твою мать, зачем ты это сделал? — кричу, пытаясь вырваться, но это кажется невозможным.

— Ты такая красивая, когда плачешь, — слышу странную фразу в ответ.

Наклоняется к моему лицу, и моя ярость достигает, казалось бы, невозможных пределов. Поцеловать он меня вздумал! Сейчас! С размаху бью его лбом в челюсть, и плевать, что от этого закружилась голова, и потемнело в глазах.

— Сумасшедший больной ублюдок! — кричу со всей злостью, на которую только способна.

Смеётся, он смеётся с меня. Глаза болят от слёз, они смывают кровь с моего лица, но не с рук и совести.

— Ты это сделал, чтобы наказать меня? За то, что я не захотела рассказывать? Но причём тут Тася, она то тебе что сделала?

— Ничего, единственное чем эта тварь заслужила свою участь, то только тем, что для тебя она дорога. Это всего лишь способ показать тебе, что меня лучше слушаться, а то все, кого ты так ценишь и любишь — умрут.

Его холодные руки сжимают шею, но не душат.

— Больной ублюдок, — шепчу, пребывая в странном состоянии, похожем на ужас.

— Мне нравится твоя смелость, но в меру. Ты же не хочешь, чтобы я наведался в твой родной город, к твоей матушке? — говорит, склонившись к моему уху, а затем кусает его.

Может в его представлении это эротично, но в моем просто мерзко. Дёргаюсь от него, но больше не пытаюсь его ударить.

— Послушная девочка, — говорит с глумливой улыбкой, когда отпускает, а я не пытаюсь его ударить.

Мама…

Сердце сжимается в груди, бешено стучит в висках. Мамочка моя. Закрываю рукой лицо, отступаю подальше от этого жуткого человека. Сажусь на кушетку рядом с Артуром. Долго не могу успокоиться и прекратить лить слёзы. Затем прокручиваю в голове, раз за разом, картинку с раненой Тасей и с ужасом понимаю, что её мучили все эти пять месяцев с Нового года. Пока я сидела дома и ходила на пары — её морили голодом, держа за животное. Почему я так просто приняла слова Кая о том, что её пара по связыванию её не убьёт? Убить не убил, но за зверя держал и так ужасно измывался. Злюсь на него за это, поворачиваюсь, чтобы высказать всё, что думаю о нем, но смотря на его лицо, я не могу сказать и слова. Так выглядит боль и раскаянье — глаза пусты, как будто мертвец передо мной, руки сжаты в замок и опущены, он даже как будто повзрослел лет на десять. Даже мурашки по коже от всей гаммы его молчаливых переживаний.

— Неужели так сложно понять, что мы тоже люди? — шепчу, закрывая глаза.

Мне никто не отвечает, тем и лучше. Операция идёт несколько часов, так что меня начинает морить в сон. Отгоняю его как назойливую муху, и когда дверь в операционную открывается, слегка не успеваю за Артуром подойти к ней. Тасю везут на каталке вместе, она бледная, но судя по приборам, прикреплённым к её телу — живая. Её перевозят в соседнюю комнату, с надписью «реанимационная». Последним из операционной выходит врач в перепачканном кровью халате.

— Опять эта проблемная пациентка, — вздыхает он измучено.

— Опять? — вырывается у меня вопрос.

— Помнится в первый раз, когда она здесь появилась, на Новый год, в её животе тоже была наша пуля. Что весьма странно, поскольку по договору мы не имеем права убивать оборотней на их территории, — он выразительно смотрит то на Артура, то на Рада.

Рада? Почему он не ушёл? Не понимает, как здесь не уместен или меня стережёт? Не собираюсь я никуда от Таси уходить, уже хватило.

— Поменьше болтай, — требует Рад, подпирая стенку.

— Ты меня обманул, так что имею право говорить, что хочу, — язвительно отвечает ему Андрей и как-то не хорошо на меня смотрит.

— Как она? Будет жить? — наконец задаёт самый важный вопрос Артур.

— Раны я зашил, серьёзных повреждений нет, но кровопотеря очень большая. Мы не можем сделать переливание, потому что крови оборотня у нас нет, как ты помнишь, Артур. Можно конечно надеяться, что организм сам к этому приспособится, но я в этом сомневаюсь.

— Если нужна кровь оборотня, то бери мою! Перелей ей мою! — даже руку ему подставляю.

— Но ты же не…

Врач обрывается на полу слове, смотря на меня удивлённо.

— Давай, делай! Забери у меня столько, сколько ей нужно.

— Уверена? — переспрашивает он прищурившись.

— Хватит болтать, делай! — требую у него.

— Ну ладно, пошли, — открывает для меня дверь в реанимационную.

— Спасибо, — хватает меня за руку Артур, перед дверью.

— Потом поговорим, — обещаю ему.

Больничная кровать, лёгкий свет их ночника возле двери. Ритмично пищит какой-то прибор, считая её пульс. Голова кружится, слабость не даёт сконцентрироваться. Может просто уснуть? Но для чего? Мне снятся кошмары снова и снова. Он начинается одинаково, я снова в том багажнике и рядом Кристина, мёртвая, само собой. А я все пытаюсь её спасти, раз за разом, раз за разом…. Этот сон бесконечный, и заканчивается только тогда, когда падаю с кровати. Странно, что во сне я все ещё вижу обоими глазами. Возможно моя частичная слепота — это наказание за то, что с сестрой случилось. Слишком мелкое наказание, недостойное чужой жизни.

Так тихо, помимо приборов ничего не слышно. Праздник закончился? Всё здесь мнимое и не настоящее, что этот городок, что люди в нем. Странное дело получается, оборотни больные, охотники в основном тоже, а самые нормальные — люди? Но последний самый обычный человек пытался убить меня битой с вбитыми в неё гвоздями. У него даже почти получилось, оставил меня инвалидом на всю жизнь. И как после этого считать людей нормальными? Может, нет этих «нормальных» на самом деле? Может «нормальность» — это недостижимый эталон, а все люди, (оборотни всё же люди) просто скрывают свою гадкую сущность от остальных? Моя же паршивая душа столь отвратительна, что часть её проявилась наружу и заставляет людей умирать. Может поэтому никто не пытается меня спасать? Никто не ищет, никому не нужна….

Закрываю глаза, вздыхаю. Опять слишком жалею себя, нужно перестать.

Все что со мной происходит, я заслужила. Принимаю это, хотя часть внутреннего «я» хочет поспорить. Вот только лучше за мои ошибки буду страдать только я, чем другие.

Поворачиваю голову, мне нужно время, чтобы снова привыкнуть. Аппарат искусственного дыхания убрали от Таси почти сразу после того, как подключили эту странную машину для переливания моей крови. Уже несколько часов лежу на соседней койке с иглой в руке. Появилась сильная слабость и головокружение. Мне почему-то казалось, что донорство крови быстрый процесс.

За занавесками уже день, раннее утро. Время течёт слишком долго, или это просто я так сильно жду, когда Тася проснётся?

Утренний обход и как обычно приходит этот врач — Андрей. Кажется, он и живёт в этой больнице. Он у них, и правда, один единственный врач на весь городок? Да нет, не может быть. Так чего же торчит здесь после ночной смены? Хмуро смотрю на него, вот только пусть попробует руки распустить, и я ему… Ничего не сделаю, слабость в теле слишком сильная.

— Ты ещё здесь? — удивлённо говорит он, заметив меня.

— А где я, по твоему мнению, должна быть? Сам же к этой машине подключил! — хочу накричать на него, но язык плохо слушается, так что просто злобно шепчу.

— Подключена? — спрашивает с непонятной интонацией, а, затем, не дожидаясь ответа, быстро подходит к машине и клацает по сенсорному экрану на ней.

С каждым кликом его глуповатое лицо мрачнеет, а затем он убирает иглу из моей руки. Прикладывает вату, но я отмахиваюсь.

— Встать сможешь? Медсестра должна была тебя отключить ещё ночью, у тебя сильная кровопотеря, — он тянет ко мне руки, снова и снова.

Мысль что он просто издевается и забрал у меня так много крови специально, чтобы воспользоваться моей слабостью, пугает. Настолько, что хочу сама подняться и уйти, но останавливаю себя ради Таси. Нельзя её бросать здесь, мне ли не знать, что это за врач, и каково это — быть волчицей среди охотников. Лицемерно звучит, ибо какая из меня волчица, Тася явно пережила кромешный ад в том жутком подвале. Да вообще, ей сильнее досталось… из-за меня.

— Я останусь, проверь как она, — указываю ему, потирая онемевшую руку.

— Это моя работа, — с ноткой самодовольства говорит он и отходит к волчице.

Читает что-то, пульс проверяет, смотрит на приборы, проверяет показатели в медицинской карте и так раз за разом, пока со странным выражением лица поворачивается ко мне.

— Что ты с ней сделала? — говорит таким голосом, что становится не по себе.

— Что? Что с ней?

— Её показатели почти в норме, а так после сложных операций не бывает. Особенно у оборотней после наших особых пуль. Если не умирают сразу, то ещё несколько месяцев не могут прийти в норму.

— Я не понимаю, о чем ты…

Врач резко хватает меня за руку, чтобы подтащить к волчице, но не учитывает то, что я не могу стоять на ногах, так что падаю на пол.

— В котором часу я поставил тебя на перелив крови? — резко меняет тему, не сводя с меня глаз.

Пугает, его близость и то, что он знает, как мне плохо, что я беззащитна. Один раз почувствовав силу привыкаешь к ней, как к наркотику. Потеряв её, так страшно снова чувствовать себя беззащитной. Так страшно быть слабой.

Вырываю руку и сажусь с трудом на полу. Зачем он меня вообще трогал?! Опускается рядом со мной на карточки, слишком близко, слишком противно. Хватает своей клешней за подбородок, заставляя смотреть на себя.

— Сколько пальцев? — выставляет руку с пальцами, и я понимаю, что это конец.

Даже не потому, что меня штормит, да и голова кружится, а потому что он показал правой рукой, а я её просто не вижу своим левым глазом.

— Убери свои клешни от меня! — кричу на него, пытаясь оттолкнуть его.

Страшно, в таком состоянии я разве что закричать смогу. Но почему-то я уверена, что никто не придёт на помощь. Кому из охотников жалко Тасю или меня? Для них мы всего лишь звери, для некоторых из них — игрушки.

— Не тупи! Сколько пальцев? — дёргает меня за шею, за что получает ногтями по лицу.

Посылаю его далеко и надолго.

— Дура! — кричит, толкая меня на пол.

Нервно ходит туда-сюда пока сажусь снова. Бормочет что-то под нос, но не слышу ничего. Бесит, как же все это бесит.

— Как Тася? Что значат те слова? Ей скоро станет лучше? — заговариваю первая, пряча в руке ручку, выпавшую из его кармана.

Резко останавливается, падает на колени передо мной, но не пытается коснуться. Выражение лица странное, особенно для взрослого мужчины. Он нервно оглядывается по сторонам, а затем наклоняется ко мне слишком близко. Сдавливаю ручку, если воткнуть её в шею, то… Чёрт, о чем я думаю?!

— Здесь нет камер, так что тебе не нужно притворяться. То как ты играешь слабую простачку — впечатляет, как и то, как ты Рада вокруг пальца обвела. Но меня давно мучает вопрос: что с твоей кровью не так? — смотрит прямо в глаза, как будто смотря прямо в душу.

— А что с ней не так? — спрашиваю вместо ответа.

— Ты не носитель гена. В смысле носитель, но не только. Если сравнить анализы твоего отца и твои, то…

— Моего отца? Что значит моего отца?! Вы что схватили моего папу? Где он? Я тебя спрашиваю, где он?! — перебиваю его, хватаю онемевшими пальцами за халат, а второй приставляю ручку к шее.

— Тихо ты, — шипит, зажимая мне рот рукой. — Артур за дверью спит.

Мои глаза чуть не вываливаются. Какого чёрта этот мучитель в коридоре спит? Что ему надо? Тасю? Это связывание на него тоже повлияло?

— Нет здесь твоего отца, мне привезли его образцы крови, откуда её взяли не знаю. Лучше ответь мне: ты ведь просто не можешь превращаться, не так ли? На старую волчицу ты не похожа, а в том досье, которое достал на тебя Рад говорится, что тебе двадцать один… Пардон, уже двадцать два года. Так что старой волчицей ты не можешь быть, твой зверь должен быть жив, но его нет. Мутирующих клеток, генетических маркеров, даже обычной защитной реакции организма нет. У меня возникает только один вопрос: что ты такое?

Молчу, в другой бы ситуации я бы ничего не ответила, но есть кое-что, что не даёт мне покоя.

— Зачем тебе знать кто я?

— Это загадка, очень интересная загадка. Я изучаю вас уже многие годы, но подобного тебе образца никогда не встречал, — нездоровый блеск в его глазах мне не нравится.

— В таком случае, сначала ответь на мои вопросы. Что будет с ней, когда ей станет лучше?

— Откуда мне знать, это решать Артуру, он её притащил — его волчица. Наверное, снова запрет её в подвале, а она ночами будет по нему выть. Но ты, похоже, не удивлена этому факту. Ты знаешь, почему эту маленькую волчицу так тянет к нему, не так ли?

— А Рад? Разве он здесь не главный? — опасливо кошусь на дверь.

— Не совсем, главная здесь Председатель, а Рад что-то вроде не официальной власти. Все его боятся и уважают, но предпочитают держаться подальше. Прав на эту волчицу у него нет, только у Артура, это что-то вроде делёжки трофеев — чужое никто не трогает. Его методы радикальные, не всем нравятся. Мне вот тоже.

Опять руки свои ко мне потянул, за что заслужил толчок ногой в грудь.

— Вот говорил же ему, плохая была идея. Да не насильник я, девочка.

— Ага, а лапал просто так. Сволочь, — сжимаю ручку сильнее и пытаюсь подняться, опираясь на кровать.

— Рад приказал вывести тебя из себя, чтобы проверить, что ты не превратишься, но в какой-то момент его план пошёл куда-то не туда, и ты меня избила как девчонку. И не стыдно тебе, избивать старших?

Приказал? Нет, я знала, что этот Рад больной на всю голову, но что бы на столько?!

— Не стыдно, настолько что, если попробуете сделать это снова со мной, или с кем-то другим…

— Я же сказал: Рад попросил. Сомневаюсь, что, хотя бы один адекватный мужик захотел бы тебя в том состоянии, в котором ты была. Не то, что сейчас, даже у Рада на тебя виды есть.

— Какие ещё виды? — рывком поднимаюсь на ноги, меня шатает.

— Не знаю, но ты жива не просто так. Рад не из тех людей, которые делают что-то просто так. И ты ему нравишься, раз он позволяет так с собой обращаться. О вас уже слухи по городку пошли, не свойственные тем, что раньше ходили об этом парне.

Это ирония в его голосе или не прикрытый интерес? Презрительно фыркаю, садясь на свою кровать и отклоняясь спиной на стенку.

— Твоя очередь отвечать на вопросы, — напоминает мне.

— Как скоро её выпишут?

— В таком состоянии? Думаю, через неделю.

— А можешь подержать её здесь месяц?

— Месяц? Зачем?

— Можешь или нет? — настаиваю.

— Могу, конечно. С такими ранами и два месяца можно валятся. Вот только что тебе это даёт? — он не хорошо прищуривается.

Молчу, я придумаю что-то.

— Тебе не сбежать, он не даст, — отвечает спокойно.

— Не хочу, чтобы её запирали в подвале. Так что, мы договорились? Я тебе ответы на твои вопросы, а ты позволишь ей остаться здесь хотя бы на месяц, — делаю вид, что не слышала последней фразы.

— Ладно, но тебе придётся оставаться здесь, ухаживать за ней, медсестры и близко не подойдут к этой палате.

— Я и так собираюсь остаться. Что ты хочешь узнать? — смотрю ему в глаза.

— Хотел бы узнать всё, но думаю, ты не скажешь. Я прав? — садится на край моей кровати, поджимаю под себя ноги и прячу их под одеялом.

— Пообещай, что больше никто не узнает о том, что я тебе расскажу.

— Может, ещё и клятву на мизинцах попросишь? — иронизирует он.

— Ты только подумай: если все тайны оборотней будешь знать только ты…

Улыбаюсь, прекрасно зная, что всех тайн не знаю, а те что есть, он получит в извращённом виде. Но если это убережёт Тасю можно и солгать, прикрыв правду ложью.

— Ладно, ты умеешь быть убедительной. Согласен.

— Соберись, это не так сложно, как кажется, — слышу над ухом и со всей силы сжимаю зубы, чтобы не сказануть какую-либо гадость в ответ.

Он испытывает моё терпение и меня саму. Мышцы на плечах и руках уже сводит, а эта пытка все продолжается, и продолжается. Приклад давит в плечо, смотрю в прицел и представляю на месте мишени его голову. Нажимаю на курок, приклад ударяет в плечо, наверное, уже совсем синее от синяков. Опускаю оружие на стол и уже по привычке перезаряжаю. Нервно покусываю губы, на цель принципиально не смотрю.

Обходит стол с другой стороны и идёт к мишени, сдирает её и приносит ко мне. Бросает на стол, хочет, чтобы я посмотрела на дырки от дроби. В яблочко так и не попала, ну хоть в мишени пару дырок есть.

— Ну, уже лучше, помнится, в первый раз ты пыталась в меня стрельнуть, — напоминает Рад с улыбкой под мой нервный смешок.

Когда он предложил сходить в их тир, потренировать руку после гипса, первый раз я и правда в него выстрелила, но безбожно промазала, да ещё и свалилась на пол от отдачи и выстрела снова, но уже в потолок. Дырку в нем до сих пор не заделали, солнышко через неё светит.

— Может, закончим на сегодня? Мне пора к Тасе, — отхожу от стола, пока он забирает оружие и патроны.

— Иди конечно, но сначала у меня для тебя новость, — ставит ружье обратно в большой сейф и закрывает.

— Какая? — стараюсь не выдать своих ощущений, меня просто раздирает желание побыстрей убраться отсюда.

— Завтра мы поедем на охоту с парнями, у тебя будет возможность попрактиковаться в стрельбе на живых мишенях, — поворачивается ко мне, улыбается довольно.

— В смысле? Где? — натянуто улыбаюсь, пока подходит ближе.

— За городом есть одно милое местечко, останемся там с ночёвкой, — его рука сжимает плечо, там, где синяк.

Знает, что делает мне больно, знаю, что стоит мне сказать что-то не то, сделает ещё больнее. Его показное спокойствие, эти лживые улыбки, всего лишь способ усыпить бдительность.

— С ночёвкой? — стараюсь говорить ровно, чтобы не разозлить его ещё больше.

— Да, надеюсь ты будешь лапочкой, — улыбается, надавливая на синяк рукой.

Сжимаю зубы, чтобы не закричать в голос, вижу его настоящую улыбку. Моя боль приносит ему настоящее удовольствие, какой же он все-таки урод. Отпускает после того, как встречается со мной взглядом и уходит первым.

Жду какое-то время, оставаясь на месте. Повторяю, себе раз за разом что, если попытаюсь его снова ударить или убить, Тася опять пострадает. После моего неудачного покушения он заставил меня смотреть на то, как её пытали.

— Теперь за твои проступки будет отвечать она, — сказал Рад мне на ухо тогда.

По коже идут мурашки, как будто снова слышу её крики, оттого бегом направляюсь от тира в лазарет. Теперь меня никто не сопровождает, теперь Рад уверен, что я не убегу никуда без Таси. Возможно по этой причине Артур все время рядом с палатой, но внутрь не заходит, сторожит её, чтобы не сбежала. Врач каждый день колит ей какую-то дрянь, чтобы она не превращалась в волчицу. Не знала, что существует что-то подобное, если бы ещё из-за этой штуки Тася не скулила от боли большую часть времени, было бы здорово. Под действием уколов волчица становится не просто обычным человеком — тяжело больным человеком, мучается от жуткой боли, что даже говорить не может, только мычит и смотрит на дверь затравлено. Мы даже не поговорили с ней ни разу, её повадки, особенно в таком состоянии, больше похожи на звериные. Кормлю её с ложечки, словно ребёнка, жидкими кашами. Охотники зачем-то вырвали ей клыки, вообще её зубы выглядят хуже, чем мои выбитые. Ей начали колоть эту дрянь почти сразу, по приказу Рада. Я пыталась договориться с Андреем, но не получилось, Рад приходит посмотреть каждый день как она, проверяет, выполнили ли его приказы. Так что я пошла другим путём — залезла в их кладовую с лекарствами. Воровать колбочки с жёлтой жижей не стала, осторожно набрала около половины ампулы лекарства шприцем, а остатки развела физ. раствором, чтобы хотя бы уменьшить дозу дряни. Если Андрей и заметил подмену, то решил никому ничего не говорить. Странный он мужик, руки больше не распускает. Это наводит на мысль что, либо его впечатлил липовый рассказ о жизни оборотней, либо Рад и правда заставил так поступить со мной. Но это совсем не изменило мнения об этом человеке, если кто-то может творить подобное по чему-то приказу, то это многое о нём говорит.

Возле входа в лазарет люди, они провожают меня нехорошим взглядом, когда прохожу мимо. Какой-то мужик плюёт в спину, но делаю вид, что не замечаю этого. Раду нравится выставлять меня напоказ, не сомневаюсь, это не просто его прихоть — часть какого-то плана. Меня порицают, называя волчьей подстилкой, даже не зверем, как было принято раньше у них. В какой-то мере это даже забавно, я изменила мнение охотников об оборотнях, не являясь, по сути, оборотнем. Даже в Тасе начали видеть не просто зверя, а человека. На прошлой неделе, в одну из очень длинных ночей, к нам пришла медсестра и, не говоря лишних слов, дала волчице укол от боли. Хоть поспали вместе немного дольше в ту ночь. Я теперь перебралась к Тасе, провожу у неё и дни и ночи. Иногда, кажется, что, если бы она просто накричала на меня, высказала все свои претензии, обвинила во всех грехах, мне было бы намного легче. Но она молчит, даже утром, когда действие уколов слабнет.

Жаль только Рад всё время приходит и тащит меня с собой, охотникам местным показывать, как дивную игрушку. В прошлое воскресенье завёл на детскую площадку, где я с детьми играла в волчицу и охотников, еле удрала, только не от детей, а от их матерей — камнями бросались. А он стоял и ржал с этого представления и дети тоже смеялись, только мне и мамочкам было не до смеха. Не понимаю, чего они взъелись? Я их детей не трогала и трогать не собиралась, подумаешь, порычала, когда попросили, а они надумали себе не пойми что. Похоже, материнство лишает способности мыслить здраво и логично, оставляя только инстинкт защитить ребёнка от опасности любой ценой. Даже это воскресенье было для меня лучшим, чем ещё один вечер в его доме. Как вспомню — так вздрогну. Первый раз он показал мне, где живёт после инцидента в тире, так что примерно знала, что ничего хорошего там не ждёт. Приготовила оружие, туповатый нож из лазаретной столовой и парочку шприцов с остатками жёлтой жижи. Готовила всё это для побега, когда после утреннего обхода и укола для Таси появился Рад, поняла, что мне пришёл конец.

— Утро доброе, — сказал он с порога, под крики болезненной агонии волчицы.

Он вообще все время делает вид, что она не существует, словно деталь интерьера, а не живое существо. Не понимала, почему его отношение ко мне и Тасе так отличается, пока не оказалась в его доме.

Я тогда ещё в ночной рубашке и расстёгнутом халате поверх была одета, а Тася раздета, потому что я её мыла. Не знаю, почему закричала и бросила в него мочалкой, чтобы убирался. Волчица почти не ощущала дискомфорта от своей наготы, даже не дёрнулась, это я принялась её закрывать, потому что охотник даже не подумал выходить.

— Что здесь происходит? — ещё и Артур прилетел, после чего его сам Рад выставил за дверь.

— Не переживай, — сказал он мне тогда, — зоофилией не увлекаюсь.

Как бы он это сказал, но взгляд его явно по моей короткой ночной рубашке прошёлся совсем нескромный. Так, что даже захотелось напомнить его же слова о том, что я ошибка природы и все остальное. Вот только он не дал этого сделать, сказал только, что вечером пойдём прогуляться и желательно, чтобы в этот раз не выводила его из себя. Плавали, знаем, насколько он страшен в гневе — где-то на уровне Кая, если не хуже. Так что без лишних вопросов собралась тем вечером на очередное публичное унижение, но меня ждал сюрприз — не приятный.

Повёл он меня не по обычному маршруту выгуливать, завернул к самым дорогим домам, возле коттеджа Председателя. Плохое предчувствие меня не покидало весь день, так что накрученная до чёртиков, зажимая в кармане платья нож, шла за ним следом до самых дверей. Только когда он дверь открыл, и щёлкнул выключателем, чтобы свет загорелся, поняла всю масштабность моих проблем. Мужик с этим вот плотоядным взглядом притащил меня в пустой дом, где никого кроме нас, судя по отсутствию света, нет. И это человек, который только на люди меня выводил как ручную собачку — верх подозрительности. Дёрнулась бежать, но он за руку как дёрнул, так что в дом я влетела, чуть не свалив его с ног.

— Зачем ты меня сюда притащил? — засовываю руку в карман, пятнясь к двери.

— Не это ищешь? — бросает нож в дверь за моей спиной и цокает языком, словно та старуха.

Когда только нож мой успел забрать? Шприцы спрятаны в другие карманы, так что их не так легко найти. Вот только подействуют ли они.

— Что тебе надо? — пытаюсь открыть дверь, но она закрыта.

— Пойдём, — бросает он спокойно и уходит на второй этаж.

Мелькает мысль закрыться в какой-то комнате на первом этаже, но понимаю, что это мне не поможет. Аккуратно достаю один шприц и прячу его в рукав джинсовой куртки. Наверху он открывает дверь, судя по компьютерному столу и офисным принадлежностям, в кабинет. Кивает на кресло перед столом, куда мне приходится садиться. Сам присаживается за компьютер, и начинает что-то за ним делать. Жду минут десять, затем полчаса, все оттягивая момент своего наказания, нервно теребя рукав джинсовой куртки.

— Скажи мне это, — бросает, наконец, он, не отрываясь от монитора.

— Что? — рассеянно переспрашиваю.

— Скажи мне кто ты, — бросает на меня короткий взгляд, а затем снова на монитор.

— Может, я просто пойду обратно? — даже встаю, чтобы уйти, но он резко кричит на меня.

Прячу взгляд, смотрю себе под ноги. Как же это знакомо, отец тоже проделывал что-то подобное, когда я была маленькой. Так что я знаю, что делать, чтобы не нарваться.

— Скажи это, — говорит он снова, на этот раз просто чувствую его взгляд на себе.

По интонации понимаю, что он хочет услышать, хоть и не понимаю зачем. Но гордость играет во мне, так что вскидываю голову и смотрю в его черные глаза.

— Так кто ты?

— Человек, — отвечаю спокойно, и сразу же уворачиваюсь от пепельницы, полетевшей в мою сторону.

— Кто ты? — надавливает он на нужные слова.

— Человек, — повторяю упрямо, за что и получаю в лицо папкой.

Вытираю кровь с губы — неудачно увернулась, сложно считать траекторию одним глазом.

— Мне разрешить другим поиграть с тобой? — угрожает мне.

— А что, ты ещё не наигрался? — не удерживаюсь от иронии.

Смеётся натянуто и слегка страшно.

— Скажи то, что я хочу услышать, иначе сама об этом пожалеешь, — меняет тактику, и делает вид, что ничего не случилось.

Мерзкий взгляд проходится по мне и заставляет скривиться и отшатнутся.

— Значит, все-таки страдаешь зоофилией, — не скрываю своего отвращения.

— Я серьёзно, — угрожает мне.

Вот тогда становится страшно, я бы даже сказала жутко. Прикусываю губу, чтобы успокоить себя, отворачиваюсь в сторону.

— Я зверь, оборотень, ошибка природы и все ненавидят меня за то, что я вообще родилась. Так пойдёт? — не смотрю на него, слишком пугает желание убить его, если только попробует меня коснуться.

— Да, — бросает, снова уткнувшись в монитор.

— Теперь я могу уйти? — спрашиваю поднимаясь.

— Нет, возьми книгу и садись.

По сути, каждую неделю, два вечера я провожу в его доме, занимаясь чтением книжек. И это даже не самое странное, в последний такой вечер он ни разу не просил меня напомнить, что я тварь, а не человек. Наводит это всё на очень нехорошие мысли. Особенно слова о палатке, вот чувствую там очень отвратительный подтекст. Не понимаю, если он хочет секса, так чего к их охотницам не идёт, а на меня глаз положил? Я же страшная, особенно теперь. Инвалид по зрению, все время избитая. Думаю всё дело в поведении, иногда, кажется, он все время заставляет меня ему сопротивляться. Ему нравится, что не подчиняюсь потому, что остальные слушаются как зомби. Может, стоит играть покорность? В жизни бы так раньше не поступила, но видать желание выжить и не быть подстилкой, ой, как меняет приоритеты. Ложь, кражи, попытки убийства…. Кажется, я знаю к чему всё идёт.

Стою перед дверью в палату Таси, но не решаюсь зайти. Артур сидит на кушетке, листает что-то в телефоне. Поговорить с ним толком не получается, возможно потому, что он не желает слушать нравоучения и упрёки от «собачки», как он недавно выразился. Желание двинуть ему в лицо иногда меня пересиливает, но барьер в виде Таси мешает. Уж не знаю, что делает связывание с мозгами оборотней, но судя по ней — что-то страшное. Как можно испытывать что-то к человеку, посадившему тебя на цепь? Это за гранью моего понимания.

— Может, поговоришь с ней, наконец? — бросаю ему разозлившись.

— Я же говорил: со зверями не разговариваю, — отвечает, всё так же уткнувшись в мобильный телефон.

Да как он может? Она воет как сумасшедшая, стоит ему уйти со своего поста. У неё и так мало от человеческой половины осталось, а он ещё хуже делает. Он же знает — она все слышит. Вот же урод! А главное не понятно — зачем он вообще её оставил при себе? Зачем дрался с Радом и помогал после выстрела? Тот Артур, что я знала прежде, так отличается от охотника, словно две разные личности. Но в тот переломный момент он поступил так, как и должен был поступить старый Артур. Может на него это связывание тоже повлияло? Но странная вещь, я больше не чувствую той зависимости от запаха Кая, иногда от усталости даже нормально сплю. Может на людей оно и правда не действует? Иногда я припоминаю тот странный сон и могу сразу сказать, что в нём есть несоответствие — он сказал связывания нет, но что тогда у Марго и господина Дмитрова было? Что у Таси и Артура, если это не связывание? Что это такое? Мой бред иногда рисует странные сны, зачем-то напоминая о том, что я хотела забыть словно кошмар.

— Она не зверь, хватит делать вид, что не знаешь этого, — выбиваю его мобильный из рук, и он падает на пол.

— Совсем что ли с ума сошла?! — кричит, поднявшись на ноги, и я отпрыгиваю назад.

— О, так ты с собакой разговариваешь? Отлично, а теперь, наконец, поговори с ней! — толкаю его в дверь с разбега.

Вваливаемся в палату вместе, Тася даже подпрыгивает на кровати и натягивает на себя одеяло. Постойте-ка, при нем она своей наготы стесняется? Мать моя женщина, как все запущено-то. Закрываю дверь перед носом у Артура, он как раз на неё смотрел, так что не успел за мной. В коридоре хватаюсь руками за ручку, и упираюсь ногами в косяки, пока он пытается с той стороны её открыть.

— Открой дверь! — кричит.

— Ага, сейчас! Поговори с ней, тогда выпущу! — кричу и пыхчу от натуги.

Барабанить в дверь перестал, мимо меня прошла медсестра, покрутив пальцем у виска. Да знаю я, что это чистой воды детский сад, но, если это поможет перетащить его на свою сторону и вместе сбежать, то чем чёрт не шутит. Он же нормальный парень, был, по крайней мере. Всего конечно не знаю, но судя по реакции Таси ей плевать на то, что он делал раньше. Дура влюбленная, или скорее связанная. Как я к Говерле была привязана своими чувствами, странно я вспомнила о нем впервые за все время, видать чувства уже остыли, а мне казалось они навсегда.

Стою, подслушиваю, а там одна тишина, от напряжения уже уши в трубочку скрутились.

— Что слушаешь? — резко спрашивают возле уха, так, что я отпрыгиваю от дверей как ошпаренная.

Андрей появился как будто ниоткуда, честное слово. Улыбается своей мерзкой улыбкой, вроде взрослый дядька, а так себя ведёт. «Но-но» мне пальцем делает, словно ребёнку. И я тоже хороша, подслушиваю здесь чужие разговоры. А главное почти и не стыдно, больше интересно, что у них там.

— Постыдилась бы, обход мешаешь делать, — бросает с насмешкой мне, а затем открывает дверь в палату, чтобы с грохотом закрыть её обратно.

Реакция странная, очень даже. Поворачивается ко мне с улыбочкой и говорит:

— Может, пойдём на лавочке посидим? Погода такая хорошая!

Это румянец? Чем эта парочка там занимается? Тянусь к дверной ручке, но получаю по рукам.

— А что они там делают? — спрашиваю, когда он меня почти что вывел силком на улицу.

— Разговаривают, — отвернувшись в сторону, говорит, покраснев до малинового цвета.

— Скажи, а ты, когда меня за грудь лапал, что представлял? Что подушку мнёшь или что ещё? — не скрываю своей иронии.

Мимо как раз медсестры шли, каталку толкали, чуть вместе с ней не упали.

— Нет, конечно, я, как врач, проверял молочные железы на предмет опухли, — и главное, как важно это сказал, словно верит в каждое слово.

— Так меня точно ещё никто не домогался, — замечаю мрачно, садясь на лавочку возле входа в лазарет.

— А что тебя домогались? — и главное, как интересуется, словно и правда переживает и не он свои руки распускал.

Лицемер блин, прямо таки злость берет.

— Ага, этот ваш главный, например. Сказал, что завтра берет меня на охоту с ночёвкой.

— Это же не значит, что…

— Он перестал называть меня зверем, — перебиваю его, смотря на летние пейзажи с грустью.

— О, — кажется, наш врач тоже понял к чему все это идёт.

— Так я права в своих умозаключениях? — слегка склоняю голову на бок, изучаю собеседника.

Как глазки нервно бегают, явно не решается сказать мне правду.

— Я пока не понимаю, чего он пытается добиться. Такое впечатление, что это какой-то хитро-мудрый план, который не смогу понять, пока он не исполнится.

Убираю волосы с лица, в жару с короткой стрижкой куда легче, чем с длинными волосами ходить. Любопытство подталкивает пойти проверить как там та парочка, но чувство, что Андрея сейчас прорвёт на откровенность — не даёт это сделать.

— Он же не будет, и правда, ко мне лезть, или будет? — спрашиваю у доктора.

— Рад всегда получает то, что хочет. Будь то власть, или красивая женщина — все даётся ему легко. Только женщины ему быстро надоедают, и он их ломает. Буквально.

По телу неприятные мурашки, вот что-то подобное я и чувствовала, увидев те сочувствующие взгляды от его друзей. Хотя какие они ему друзья? Скорее всего, такие же подчинённые как остальные.

— Боже, почему я привлекаю только больных на голову придурков, — вздыхаю, закрыв руками глаза.

— Это карма, Дашка, — слышу голос Артура и резко открываю глаза.

— Ты что скорострел? — спрашиваю, наблюдая за тем, как он закуривает на крыльце рядом.

Он поперхнулся сигаретой, а в это же время Андрей встаёт с лавки и быстро ретируется, оставив меня в дураках и без ответа.

— Ты что, больная? — спрашивает Артур, крутя пальцем у веска.

— Ну да, я же на глаз слепая. Судя по тому, что ты цел, разговор зашёл не в нужное мне русло, — подкалываю его с серьёзным видом.

— А в какое это русло он должен был зайти? — язвит в ответ.

— Мне бы понравился вариант, где тебя раздирают на кусочки и рисуют внутренностями надпись «козёл» на окне.

— У тебя страшная фантазия.

— Какая есть. Ты снова её обидел, да? — смотрю себе под ноги, желание двинуть ему очень сильное.

Бросает сигарету в урну, закуривает новую, делает судорожную затяжку. Да я сейчас от любопытства заору, что там у них было то?

— А ты уверена, что она вообще разговаривает? — бросает на меня такой неуверенный взгляд, что у меня вырывается нервный смешок.

— Вы за полгода так ни разу и не поговорили по-человечески? — приподнимаю одну бровь и складываю руки на груди.

— Нет, она все время почти зверем была, а то вела себя… как собака.

— А что ты сделал, что бы она все время была в другом облике, позволь поинтересоваться?

— Стрельнул в неё, — и так сказал, мол, пустяк какой.

Тяжело вздыхаю, явно не о таком связывании мечтала Таська, загадывая то желание.

— Зачем ты её сюда притащил в таком случае? Почему сразу не пристрелил? — поднимаю на него глаза, и он без слов протягивает мне сигаретку.

Не курю, но что бы втереться в доверие беру, и даже поджигаю её предложенной зажигалкой. Садится радом, оглядывается по сторонам, нервно крутит пачку в руках.

— У нас не принято об этом говорить, но мало кто из наших видел живого оборотня, а ещё меньшее количество его убивали. На Новый год такое месиво было, что я вообще не понимаю, что там творилось. Я эту волчицу впервые увидел, а она меня бросилась защищать, растерялся. Вообще не понимаю, почему она себя так ведёт? Ты же знаешь, ответь.

Смотрю на него, как баран на новые ворота, и что-то так ржать хочется. Странная реакция, очень странная. Может из-за того, что он выглядит жалким?

— Если вы не разговаривали, то чем занимались? — спрашиваю, стараясь скрыть улыбку.

— Это, — касается рукой щеки, слегка краснея, — она меня лизнула. Знаешь, когда это делает волчица, это ещё куда ни шло, но когда человек…

— Так все-таки человек, а не собака? — ловлю его на слове.

— Да заткнись ты. Лучше объясни, во что я ввязался? Что ей от меня надо? — и глазки свои на меня направил, так что от жалости в груди защемило.

Вот что я должна была ему ответить на этот вопрос? Рассказать о связывании? Так я об этом даже Андрею не соврала, решила, что это уже слишком важная информация.

— Так это, — шмыгаю носом, чувствуя, что по-другому выкрутится все равно не смогу, а так хоть есть надежда на его совесть, — любит она тебя.

Ну, я же почти не вру, почему Тася воет в палате? Хотя, может, она просто уже соскучилась по Артуру, как обычно. Он так ярко матерился, а потом, сказав «я так и думал», свалил, оставив меня одну.