Верь

Глава 3. Другой подход

Одна тюрьма сменилась другой, теперь уже с собственной ванной, книжным шкафом и уборной. Но камеры никуда не исчезли, всё так же висят в углу комнаты. Решетка на окнах осталась, пускай я в ванной и пилю ее пилкой для ногтей. Становится тепло, мои раны заживают, почти все. На глазу повязка, теперь я пират, как выразился мальчик, пришедший посмотреть на пресловутого зверя. Гипс не знаю, когда снимут, но чувствую, что с рукой будут проблемы, пальцы не слушаются. У меня вообще со всем проблемы, кроме лишнего веса — я так похудела, что даже грудь, и та высохла с уверенного четвертого до третьего, или даже второго. Это не плохо, просто непривычная легкость, да головокружения случаются часто.

Бабулька, в доме которой моя тюрьма, забрала меня сюда сразу после инцидента с доктором. Ну, как сразу, сначала была драка, если ее можно так назвать. Я проиграла, что было весьма ожидаемо, но проблема в том, КАК я проиграла, а не в самом этом факте.

Набрала в руки воды и умылась. Устала, от безделья и всего происходящего. Вчера помогала Председательнице печь печенья для какого-то мероприятия. Она пытается выглядеть дружелюбно, но я ей не верю. В этом доме моим надзирателем считается только старушка, но та не пасет меня так сильно, как камеры, расставленные по ее дому.

Рад приходит почти каждый день, дружелюбно улыбается, рассказывает истории ни о чем. Они с бабкой выбрали другой подход, чтобы разговорить меня, строят из себя хороших, понимающих, но я не верю. Больше никогда никому не поверю, меня уже обманывали, с меня хватит. Говорю себе это каждый день, но уже начинаю обманываться. Готовка, разговоры о книгах, искусстве или же в случае с Радом — истории о преимуществе оружия, какие-то охотничьи байки и разговоры о разных рукопашных техниках — это их методы. Позавчера во время подобного разговора за бокалом красного вина я, неожиданно для себя, сказала о сестре, и то, что она с детства занималась айкидо. Сразу же осознала, что наделала и то ли от вины, то ли от боли утраты заплакала. Я давно не плакала, держалась где-то месяц, а тут как прорвало. Просидела на своей кровати всю ночь, размышляла обо всём происходящем, и почувствовала, что их методика действует, я уже делаю слишком много из того, что не должна. Вчера весь день двери нараспашку были, а я даже не подумала о том, чтобы сбежать, занятая готовкой.

Меня приручают, как дикую лошадь, понемногу, но, похоже, весьма эффективно. Проходится каждый день напоминать себе кто эти люди на самом деле, что даже дети, приходящие поиграть на веранду возле дома охотники. Никогда не любила детей, но с этими шалопаями провожу добрую толику своего времени. Точнее они думают, что это не так, потому что я делаю вид, что не реагирую на них и читаю книгу, а они пытаются всеми способами привлечь моё внимание. Эта игра забавляет меня, но в тоже время заставляет задуматься, что я вообще здесь делаю. Как двуличен мир, если эти дети совсем не виноваты, что родились здесь и вырастут, и тоже будут убивать, став охотниками. Цыганка говорит, что у них есть выбор, закончив учебу в университете, они могут решить — пойдут ли дальше по следам своих родителей или будут дальше жить сами. Она так говорит, но думаю на самом деле это только иллюзия выбора. Если бы так было на самом деле, в их деревне не было бы столько роскошных домов, с виду благополучных многодетных семей и множества детей с игрушками в виде автоматов и луков. Они даже играют в охотников, и никто не хочет становиться оборотнем в этой игре. Правильное ли такое воспитание? Не знаю, но то спокойствие, что дарит это место, так обманчиво.

— Дорогая, ты готова? — стучит в дверь цыганка.

— Сейчас, — отвечаю сразу, чтобы не нервничали.

В последний раз смотрю в зеркало, и мне не нравится то, что я там вижу. Следы от швов на губах остались, была бы косметика — замазала, может и не заметил бы никто. Снимаю повязку с глаза, вздыхаю и не решаюсь открыть глаза. Ну же, не трусить! Рядом только враги, хватит верить чужим словам! Раскрываю глаза, но вижу по-прежнему только одним, левым. Вздыхаю ещё раз, в зеркале второй глаз выглядит нормально. Брови отросли, скрывая несколько аккуратных швов, почти ничего не заметно. Только рука в гипсе сильно выделяется, так что даже в почти летнюю жару натягиваю на себя поверх белой цыганской юбки и блузки с коротким рукавом тонкий кремовый свитер. Поправляю короткое каре, в которое превратились мои когда-то длинные и красивые волосы.

Из ванны выхожу быстро, но вот перед дверью в коридор из моей комнаты стою минуты две, не меньше. Не могу решиться и выйти — это глупость какая-то. Нельзя бороться с ними их же способами! Это гадко, очень гадко. С другой стороны, как ещё мне отсюда выбраться? Забитая медсестра приходит сюда всё реже, чтобы брать мою кровь, мысли, что совсем скоро я перестану быть им нужной для исследования — щекочут нервы. Особо не продвинувшись с поиском способа убежать, я застряла на этапе выхода их этого дома. А тут такая возможность осмотреть территорию, узнать расположение постов охраны, количество постовых и патрулей, найти хоть какие-нибудь слабые места. Ох, кажется, я слишком часто вспоминаю экшн-фильмы в последнее время, но что же поделать, если это так смахивает на голливудский боевик.

Такую возможность просто нельзя упускать! Порешив на этом, открываю дверь, чтобы встретиться взглядом с довольной бабулькой. Ещё бы она была не довольна, она же думает, что я наивная дура и не понимаю, что на самом деле происходит. После огромной жизненной школы в виде оборотней, а точнее одного самого самовлюбленного оборотня, меня так просто вокруг пальца не обманешь.

— Вот, видишь, как тебе хорошо подошла моя старая одежда. Эх, молодость! — она всплеснула руками, и потерла ладони в радостном предвкушении.

Мы пошли к лестнице, я молчала, а она все расхваливала мою весьма убогую внешность. Какая красота? У меня под одеждой спортивные бинты всю грудь перевязывают, ибо ребра не до конца восстановились, как и спина, рука в гипсе, да вообще нет и десяти сантиметров на моей коже, где бы не было шрама или следа от царапины. Синяки последние с шеи только недавно сошли, а они мне нравились, напоминали, что этот черноглазый со мной сделал. Напоминаю себе об этом, потому как меня ждет весьма неприятная встреча.

Вчера я имела глупость, или же счастье спросить — зачем мы готовили всё то печенье, и только тогда я заметила, что уже конец мая, и сегодня в местной школе выпускной. Празднуют его своеобразно, всем городком, на большом гулянии. В этот же день обычно ещё приезжают студенты с учебы, и гуляют до утра. Сомнительная традиция, поскольку вряд ли каждый школьник мечтает встречать рассвет с пьяными в драбадан родителеми. Тем не менее, я уже поинтересовалась и тут же поняла, что они только и ждали этого вопроса.

Бабуля на пару с Радом рассказали мне удивительные и явно выдуманные традиции, затем очень плавно подошли к тому, чтобы предложить мне тоже сходить на этот праздник. Причем не одной, а с вездесущим Радом, как бабка выразилась «для безопасности». Если учитывать какую безопасность предоставлял этот субъект для меня в прошлый раз, то желания гулять с ним у меня не возникло. Своеобразная защита: стоять на месте и не реагировать на действия доктора в мой адрес и то, что он со мной делал, а потом так же бездействовать когда я дала Андрею сдачи и переключилась на него самого. Так сказать, добралась по живой очереди.

О как Рад оделся: кожаная куртка, черная футболка с черепом, черные джинсы и синие кроссовки. Такой себе плохой мальчик в чистом виде, на ум приходит ассоциация с Каем и его любовью к белому цвету. Это он под хорошего парня тогда косит? Ну-ну, кто ему поверит-то, такому белому и пушистому. Как там вообще они все поживают? Брат, мама, папа? Злятся на меня? Все ещё ненавидят?

— Ты чего, дочка? — толкает в плечо бабка и я злюсь, скрывая лицо за улыбкой.

Мне так надоело бежать от их гнева, я хочу домой, хочу поговорить с родителями спокойно. Этим я даже имени своего не сказала, вот и называют меня как хотят, даже дочкой. Мотаю головой, мол, нормально все. Спустилась с лестницы и здесь вот ждет меня мой черный принц, да ещё и с букетом красных гвоздик. Не люблю гвоздики, но с фальшивой улыбкой принимаю сей веник и благодушно ставлю в вазу, чтобы не таскать его с собой.

— Идите, дети мои! Погуляйте, — говорит бабулька, выпроваживая нас за дверь.

У меня складывается стойкое ощущение неправильности, такое впечатление, что меня, внучку нерадивую, бабушка на свидание с хорошим мальчиком отправляет. Тот даже за руку попытался взять, когда в темноте не разобрала ступеньку и чуть не упала. Но не тут-то было, шиш ему! Руку из клешней вырвала и подальше отошла, без намека на близость, даже сделал вид что обиделся.

Ага, знаю я тебя, душишь ты знатно, нечего здесь мне лапшу на уши вешать в стиле влюбленного героя. Я не настолько тупая, чтобы с человеком, который меня душил, я еще за ручку держалась…

Мать моя женщина! Чуть не начала материться снова, сдержалась и только схватилась за голову. А я ведь уже подобное делала, с одним надоедливым блондином, да что там подобное, там и похуже было. Похоже, я и правда доверчивая, на что и надеются эти охотники, играя со мной в такие игры. Меня приучили к вежливости и уважению, я не могу приставить нож к горлу бабки и потребовать, чтобы меня отпустили, хотя бы, потому что есть у меня подозрение, что у них и снайпер есть в наличии. Не могу соблазнить того же доктора, чтобы он сам меня под каким-то предлогом вывез отсюда, это ведь легко — манипулировать мужчинами. Но все равно не могу опуститься так низко, даже сейчас чувствую себя гадко, играя по их правилам, строя из себя простушку, которой я, по сути, и являюсь.

— Что случилось? — спрашивает Рад, останавливаясь рядом.

— Зуб болит, — без зазрения совести вру.

— Пойдем, там всё веселье, — подталкивает он меня к небольшой площади где собрались, наверное, почти весь агрогородок.

Посчитала сколько в этой толпе людей и решила напиться, потом передумала, вдруг что сболтну. Даже если я убегу, что оборотням делать со всей этой армией? Я же думала городок маленький, от силы человек сто наберется, а их здесь под тысячу, судя по толпе.

Столы, укрытые скатертями, на них разная еда, сладости, газировки и другие вкусности, но алкоголя не видно. Каждый берет что хочет, женщины старше возрастом подносят ещё еды. На площади небольшая открытая сцена, на ней что-то громко кричит ведущий в ярком желтом костюме. Самые маленькие дети тоже здесь, на детской площадке с родителями и десятком клоунов и героев из мультфильмов. Как-то я не рассчитывала на подобный размах события, идти в эту потенциально опасную для меня толпу не хочу. Стою на дорожке и переступаю с ноги на ногу.

— Пойдем? — Рад улыбается, не люблю эту улыбку лживую.

Мотаю головой, просто чувствую, что мне здесь не место. Знаю, что они что-то придумали, вот только никак не могу понять, что.

— Пойдем, — повторяет он и делает медленную попытку взять меня за руку.

Шарахаюсь от него назад, вижу, как напряжены его скулы и понимаю, что зол. Это чувство и липкий страх заставляют нервно глотнуть, но тут же беру себя в руки. Туплю взгляд, прячу эмоции за лживой улыбкой.

— Может, просто погуляем? Там, где людей поменьше, — предлагаю, не смотря ему в глаза.

Жду ответа, подглядываю из-под ресниц на выражение его лица. Это дает мне мало, он умеет прятать чувства, а смотреть в черные глаза, чтобы увидеть настоящие, все равно, что биться головой об стену — бесполезно.

— Хорошо, пойдем? — он протягивает мне руку, цепко смотря в лицо.

То есть я должна взять его за руку? А если я не хочу? Мне придётся идти в эту толпу фанатиков и не факт, что кто-то из них меня не узнает? Это что угроза? Чувствую, что да, стараюсь держать лицо, но почти уверена, что он наслаждается моей реакцией. Нет, не могу пойти на его игру, только на компромисс. Делаю к нему шаг, и, повернувшись, беру под локоть. Все это делаю быстро, но, кажется, неловко, и от этого предательский румянец опалил щеки и шею.

— Веди, — шепчу, отвернув голову в бок, когда он слишком долго не реагировал на мою выходку.

Слышу смешок с его стороны, но делаю вид, что не заметила. Рад поворачивает влево от площади и ведет меня за собой. Идем неспешно, словно, и правда, гуляем. Смотрю в разные стороны, изучаю строения и понимаю, что мой топографический кретинизм никуда не пропал, и я здесь, при всем своем желании, даже с картой, потеряюсь. Большинство домов одинаковые, зеленые лужайки, детские качели, двухэтажные здания с крепкими дверьми ничем не отличающиеся от соседских. Разве что перед гаражами разные машины красуются, но все на вид новые и дорогие. Как будто весь этот город одна сплошная бутафория. По дороге нам встречается компания мужчин, они пьют пиво возле своего автомобиля.

— Рад, красавчик! Давно тебя не видел! Как дела? Как правление, не устал ещё? — засыпал вопросами крупный парень с идеальной улыбкой.

Нужно было их как-то обойти, вот же чувствовала, а Рад как будто специально сюда повел. Он протянул руку, чтобы поздороваться с другом, так что я использовала это что бы убрать руку с его локтя и спрятать за спиной, как и вторую с гипсом. Нацепила вежливую улыбку, стараясь сделаться невидимой, не понятно, как у меня получается.

— Нет, конечно. А ты как Саш? Как жена, дети? — темноглазый силач поздоровался со всеми парнями в компании, каждого по имени назвал и о жизни спросил.

Все ему улыбались, делились новостями, у кого-то малой первый класс закончил, у кого-то брат с учебы вернулся. Они говорили о себе, но почему-то не особо пытались расспрашивать его о нем самом. Во время этого разговора я чувствовала себя лишней, но уйти не решалась, мало ли как это мне аукнется, вдруг за попытку бегства засчитают.

Рад выслушивает каждого и, пожав последнему руку, возвращается ко мне. Смотря на все ещё говорящего что-то парня, берет мою спрятанную руку и кладет обратно себе на локоть, так ещё и пальцы мои второй накрывает. Все это выглядит невинно, как будто ничего особенного, но парни напрягаются. Перестаю быть для них невидимой, меня сверлят взглядами.

— Кто эта красавица Рад? Где ты ее от нас прятал? — парень по имени Саша улыбается дружелюбно, но улыбка натянутая.

Почему я замечаю на себе жалостливые взгляды, один парень даже старается на нас не смотреть. Разве мы не смотримся как парочка? Так почему мне сочувствуют? Его жестокость направлена не только на волков, но и на обычных людей?

— У председательницы, — улыбается он, и я чувствую как по спине идет холодок, — это та самая волчица.

Зачем он сказал им? Жалость во взгляде пропала, появилась ненависть и удивление.

— Серьёзно? — приходит в себя первым Саша.

— Да, — он улыбается и по-хозяйски поглаживает мою руку.

Это раздражает и пугает. Один из парней делает шаг к нам с руганью и матом, но его удерживают остальные.

— Ты что совсем сдурел, под ручку со зверем ходить? Да эту суку прибить надо было, а не на показ выставлять! — кричит второй его друг, удерживая самого пылкого.

— От Артура этого нахватался? — говорит второй.

— Рад, правда, зачем ее здесь водить, людей нервировать? Держи ее в подвале на цепи, как тот самый Артур, — Саша подходит к нам ближе, похоже среди них он самый адекватный.

— Боишься ее, что ли? Или себе тоже хочешь? — от тона голоса Рада вздрагиваю.

Он убирает свою руку с моей, и отпускает ее с притворной заботой. Меня обговаривают, как вещь, как будто я здесь не стою перед ними и это так знакомо, что даже противно.

— Можете и вы с ней поиграть, парни, мне же не жалко, — говорит он, отступая от меня на шаг.

Кажется, ему надоело играть, это хорошо, потому что мне тоже. Мужчины сконфужены, самый буйный из них срывается с места, но ударить меня не спешит, останавливается в шаге.

— Из-за таких как ты, умерли мои родители! Сдохни, тварь! — он замахивается кулаком, но ударить не успевает.

Резко нагибаюсь, как будто в поклоне и меня ожидаемо не бьют. Разгибаюсь и только грустно улыбаюсь, протягиваю к парню руку, он отпрыгивает от меня, как от прокаженной.

— Мне жаль Ваших родителей, — говорю ему, медленно опускаясь на колени, — мне жаль всех Вас, тех кто потерял своих близких.

Склоняю голову, намеренно сжимаю обоими руками подол платья, тереблю руками рукав, так чтобы было видно гипс на моей руке. Мне легко добавить во взгляд слёз, стоит только подумать о доме.

— Если Вам станет легче, от того, что вы побьете меня или даже убьете, тогда приступайте.

Опускаю голову ещё ниже, свитер спадает с плеч до лопаток, как я и рассчитывала. Не заметить мои шрамы и пластыри с бинтом просто невозможно. Мужчины засомневались, пока один из них не выкрикнул:

— Да она просто издевается! Играет с нами!

Знаю, почему он так сделал, Рад сзади смеется. Ему смешно, он уже не притворяется. Мои страдания принесут ему удовольствие, не сомневаюсь. На моем пути встречаются одни подонки.

— Думаешь, я поверил в твою болтовню, тварь? Нам с детства говорили, какие вы на самом деле! — кричит все тот же парень, а затем все-таки бьет меня.

Точнее он подумал, что попадет, но я в это мгновение качнулась вперед, и кулак пронесся по касательной над лопатками. Говорю себе, что могло быть хуже, жду театральной фразы.

— Я же сказал поиграть, а не ломать, — с насмешкой говорит Рад, — моя же игрушка.

— Извини, Рад, — подает голос Саша, хватает за руку друга, и оттягивает обратно, — он больше не будет.

Зачем это делать сейчас, когда он уже сделал? Поднимаю голову от земли, смотрю только на парня, который пытается достать меня.

— Когда убиваешь того, кто у тебя забрал кого-то, это совсем не помогает, не так ли? — криво улыбаюсь, вспомнив о Кристине. — Пустота и вина никуда не исчезает, даже спустя время.

Они смотрят на меня, как будто видят впервые. Мне смешно с их представления об оборотнях.

— А что вы думали? Мы просто звери? У нас нет чувств, близких, родителей, детей, любимых? Мы люди, иногда даже больше самых людей.

Понимаю, что впервые называю себя в числе оборотней, когда я приняла это как факт? Ведь от оборотня у меня ничего нет, ни второй ипостаси, ни ненормального характера склонного к агрессии. Похоже, что я так пытаюсь их защитить, хотя бы брата. Пусть и ведут они себя часто как с ума сошедшие, но иногда они лучше некоторых из людей.

— Уходите, — командует Рад, когда пауза после моего высказывания затягивается.

— Но…

— Я сказал: ушли! — Рад кричит, и мужчины садятся в машину и уезжают куда-то.

Поднимаюсь с колен, отряхиваю их.

— Если хотел избить меня, то делай это хотя бы своими руками. Нечего свои грехи на других перекладывать, — бросаю слегка, повернув голову в его сторону.

— Значит не человек? — с насмешкой спрашивает.

Поворачиваюсь к нему лицом, равнодушно пожимаю плечами.

— Что ты понимаешь под словом «человек»? Набор генов? Если да, то нет, я не человек. У каждого своё понятие этого слова, в моем понимании — ты под это определение не подходишь.

— Так кто же я, по-твоему? — он нависает надо мной, угрожает своим ростом.

— Стервятник, — говорю, смотря в его глаза.

Боже, как хорошо говорить правду, не изворачиваться, не играть.

— Правда? — его улыбка становится шире, он наверняка меня не понимает.

Киваю, но дергаюсь, когда он пытается дотронуться до меня.

— А кто же тогда тот, кто бросил тебя в реку подыхать? Твой так называемый «человек»? — он пытается заставить меня говорить даже в такой ситуации.

Смеюсь, машу перед собой руками, чтобы он не приближался, и сама отхожу.

— Ты на все готов ради этого вашего эксперимента? Хочешь узнать кто я такая, кто мой отец и пустить его на эксперименты? В научных целях конечно! И плевать что ни я, ни папа, никогда оборотнями не были, в зверя не превращались, да и от людей только генами и отличаемся?!

Смотрю в его глаза, такой спокойный, надменный даже. Чувствую себя глупой, очень глупой.

— Я знаю кто ты, Даша Петрова, и мне в отличие от Андрея не нужен твой отец для экспериментов, — спокойно смотрит на меня, говорит серьёзно.

Растерянно хлопаю глазами, я не понимаю.

— Тогда зачем я здесь? Что тебе нужно от меня? Что тебе нужно?!

— Мне нужна война, — он делает шаг ко мне, хватает больно за плечи, — и ты дашь мне ее.

Фейерверки взрываются где-то совсем близко, так близко, что в рядом стоящих машинах включается сигнализация. Распускающийся фейерверк отражается в черных глазах Рада. А я не могу поверить, что слышу это, а тем более воспринимаю всерьез.

— Ты дурак, что ли? — вырывается у меня под громкий залп фейерверка, а ведь даже не надеюсь, что не расслышал.

Улыбается, противно так, дергаюсь, чтобы отпустил, но не отпускает.

— Никто в этом городе не посмеет меня называть дураком, — говорит, надавливая на плечи сильнее.

— Но это не меняет того факта что война — это полнейшая глупость! В ней люди гибнут, а ты такое говоришь. Кто в своем уме хочет войны, терять свих близких? И после этого ты человек? Тебе не жаль своих родных, друзей, знакомых? — пытаюсь оттолкнуть его, но он слишком сильный.

— Почему мне должно быть их жаль? Мы охотники, живем для того, чтобы убивать оборотней, но не делаем этого уже много лет из-за дурацкого договора. Это наша работа, миссия и цель существования, многие об этом забывают из-за таких, как ты — антропоморфичных созданий, пародии на человечность. Ты ошибка природы, очеловеченный зверь, ходячее недоразумение и несуразное подобие человека.

Давит на мои плечи так, как будто хочет поставить снова на колени, но никто больше не заставит меня это сделать. Я встаю на колени не из-за прихоти кого бы то ни было, а по собственному желанию. Сжимаю его запястье, вдавливаю в него ногти, так что прокалываю кожу, но он даже не замечает этого.

— Сказал тот, от которого ничего человечного не осталось, — шепчу, смотря в бездонные черные глаза.

Толкает на землю, сваливаюсь на задницу, но не спешу подниматься. Начинает смеяться, от этого хриплого смеха идут мурашки, липкий пот выступает на спине.

— Сумасшедший, — шепчу в ужасе.

— И это мне говорит женщина, которая дала свое согласие на свидание с сумасшедшим, как же это романтично-то. Не находишь? — резко меняет свое поведение и тон голоса.

Как пить дать смеется надо мной. Какое свидание, кто согласие давал? Зачем он тему сменил, снова играть со мной хочет? Но мне надоело. Галантно протягивает мне руку, но я не принимаю ее, тогда хватает за свитер и ставит на ноги без спроса. Сразу же отпускает, как будто испачкался, коснувшись моей одежды. Свитер порвался, оголил плечи, натягиваю его обратно, закутываюсь, словно он может меня защитить.

— Это не свидание, ты мне даже не нравишься, — говорю чистую правду.

— Правда? — улыбается, протягивает руку к моему лицу. — Тогда хорошо, что мне все равно.

Дергаюсь назад, слишком знакомое движение, слишком много воспоминаний. От них мурашки идут по коже уже по совсем другой причине, не из-за страха.

— Я не понимаю: причем тут я? Разве у вас недостаточно людей, чтобы развязать войну? Чего ты хочешь именно от меня? — сманиваю тему.

Меньше всего мне хочется в его игру играть.

— Да тебе и делать ничего не надо будет, просто в нужный момент умереть.

— И из-за этого начнется война? Ты что больной?

— Как для внучки альфы ты не слишком сообразительна. Если я говорю, Даша, что когда ты умрешь — моё желание осуществится, то так и будет.

— А если нет?

— Тогда умрет твоя подружка, — он улыбается, холодно и даже равнодушно.

— Какая ещё подружка? — кривлюсь.

— Та, по чьей вине ты здесь, — обходит меня, не сводя черных глаз, — хочешь ее увидеть?

— Зачем?

— Это будет забавно, — пожимает плечами, и, не дожидаясь меня, идет по дорожке дальше.

Смотрю ему в след, затем оглядываюсь по сторонам. Все на празднике, если подумать, то сегодня самый лучший день для побега. С другой стороны он знает, как меня зовут, знает о моем деде, и благодаря моему длинному языку, и о папе. Что будет если я сбегу от этого человека? Он убьет моих родных, Дмитровых и остальных оборотней? Здесь что-то не вяжется, не могу понять что. Как же все-таки это все знакомо, за меня опять все решают.

— Бегаю я точно быстрее, чем ты, — слышу его тонкую угрозу.

Если побегу — он догонит, уверенное заявление. Проблема в том, что я не знаю куда бежать и сколько. Иду за ним следом, игнорирую смешок в ответ на это. Один из домов, такой же, как и другие, вот только перед ним на дорожке припаркована не иномарка, а «Нива» белого цвета в грязи. Останавливаюсь перед домом, смотрю на машину, она не просто похожа, а та самая. Конечно я в ней только два раза каталась, но… Да нет, бред какой-то.

— Чего встала? Пойдем, тебе нужно это увидеть, — он улыбается и мне становится жутко.

Стучит в дверь, подхожу к нему, но держусь на расстоянии. Дверь открывается, на пороге мужчина, тот самый, который меня сюда привез. Он меня узнает и дергается от двери в коридор, Рад смеется его реакции.

— Рад? Зачем ты здесь? Зачем оно здесь? — тыкает пальцем в меня, нервно и дергано.

— Оно? — черноглазый смеется, только мы с мужчиной не понимаем почему.

— Сами Вы «оно», — позволяю себе быть резкой с мужчиной, пускай он и в отцы мне годится.

Вряд ли правило об уважении к старшим действует на человека привёзшего меня, как овцу на заклание. Хохот Рада действует на нервы, как и ужас на лице мужчины. Подумаешь, лопатой ударила, что такого? А ничего, что он меня сюда в багажнике привез и отдал для развлечения этому гаду?

— Вижу, Артур приехал, здорово. Где они? — переходит к сути нашего появления Рад.

— Там, — кивает мужчина на дверь, скорее всего, в подвал.

— Только после тебя, — галантно склоняется в поклоне Рад, опять издевается.

Не знаю, что он задумал, но захожу в дом, заставив пожилого мужчину отпрыгнуть от себя одним продуманным шагом в его сторону. Остаюсь стоять за порогом, не желая спускаться в подозрительный подвал. Что там говорил один из его дружков про подвал? Плохое предчувствие не покидает меня с того самого момента как я оказалась в этом городке.

— Пойдем, — подгоняет Рад с нетерпением.

Мне точно не понравится то, что я жду за той дверью. Он схватил меня за руку и потащил за собой в подвал. Пожилой мужчина только отошел от нас подальше. Открыв дверь, ведущую в подвал, сразу стало слышно странные звуки. Мы спускались по лестнице медленно, так что я успела прислушаться, а потом сообразила, что это кнут. Уж больно знакомый свист, до дрожи в коленках. Подвал был на удивление пуст и чист, только возле стенки имелась клетка, забетонированная в пол. В ней какая-то куча тряпок и большая металлическая миска. Кто в своем уме будет держать в подвале собаку? И только после этой мысли меня осенила догадка, что там держат не собаку, а волчицу. Ступив несколько шагов вглубь подвала, я увидела и саму волчицу, точнее, что от нее осталось. То существо, что жалось к земле и скулило, смотря на стоящего перед ней палача с кнутом, никак нельзя было назвать волчицей. Такое впечатление, что все это время, пока я лечилась, ее морили голодом и всецело издевались. В огромной миске даже нет еды, она перевернута и явно давно пустая. Волчица припала к земле, смотрит на своего мучителя не отрываясь. Что с ней? Напади! Напади на него, что ты делаешь? Он же забьет тебя!

— Не смотри на меня! — кричит палач, и я узнаю его голос.

Замахивается кнутом и тот со свистом ударяет совсем близко от лап волчицы, но та даже не дергается. Ее загипнотизировали, накачали чем-то? Вырываю свою руку и бегу к парню с батогом.

— Эй, Артур! — кричу, чтобы он повернулся.

Он делает это, как раз тогда, когда я, замахнувшись, переношу весь вес на правую ногу, выставленную впереди. Бью его в кадык, не в лицо, хочу, чтобы ему было больно. Замахиваюсь коленом, но меня чуть ли не раздирает лапа волчицы. И это «чуть ли» происходит потому, что Рад схватил меня за плечо и дернул на себя. Волчица рычит, защищая лежащего на полу Артура. У него нет оружия, но она все равно делает это, все равно защищает.

— Почему? — невольно вырывается у меня, когда смотрю в ее красные глаза.

— Вот нам тоже интересно, у твоей подружки такая реакция только на него. Она слушает его, как послушная собачка, что весьма необычно и интригующе. Если бы мы могли превратить всех оборотней в нечто подобное, то…

— То были бы ещё большими уродами, чем есть сейчас, что весьма сложно представить, — сжимаю руку в кулак, освобождаясь от ненужной защиты.

— Так ты знаешь почему она так себя ведет? Как я понимаю, не расскажешь, да?

Игнорирую его фразу, подняв руки, ступаю, шаг за шагом к волчице — она рычит на меня. Что-то подсказывает, что любого другого сделавшего так с Артуром она бы уже съела. Щелкает ее челюсть, она угрожает мне, говорит, чтобы не приближалась.

— Эй, все нормально. Я все понимаю, но этот человек, он поступал с тобой очень плохо.

Пытаюсь объяснить ей, но она не понимает. Рычит снова, закрывает своим телом притихшего парня. Мне казалось, Артур хороший, но теперь я все цело верю в то, что никому нельзя доверять. Ответ на то, почему волчица здесь, почему защищает его даже после ударов плетью и жизни в роли домашнего животного прост. А ведь прошло столько месяцев, я знаю только одну волчицу, посмевшую загадать подобную глупость, как вторую половинку. Знаю только одну волчицу, которая бы бросилась меня защищать. Почему я не поняла кто она раньше?

— Тася, — шепчучу, не веря, что моя волчица все это время была так близко.

Забываю, что передо мной зверь, забываю о том, что она защищает того, с кем ее связало, причем от меня. Забываю даже о Раде и бросаюсь на ее пушистую шею, обнимаю, плачу и смеюсь. Она замирает, как будто не знает, как ей действовать. Пытаюсь заглянуть в красные глаза, но она уклоняется. Почему она не превращается в человека, старается держаться от меня подальше? Я же просто хотела защитить ее, от этого гада.

— Что она делает здесь? — слышу злой голос Артура.

— Твоя собака притащила ее нам, грех было от нее отказываться, — разговаривают они так, как будто нас и нет здесь. — Я так понимаю, вы знакомы?

— Тась, как ты? Что они с тобой сделали? — по щекам текут слёзы, смахиваю их рукой.

Она не отвечает и все так же стоит неподвижно, пока подонок, посмевший держать ее в клетке поднимается.

— Ты, — резко хватаю его под рык Таси, — что ты с ней сделал, ублюдок?!

Моей угрозой — кулаком, как-то он не пронялся, просто оттолкнул от себя.

— С ней? А что я мог сделать с этой тварью, после того как она напала на меня?! Радуйся, что она хотя бы жива!

— Тварью?! Тася не тварь!

— А кто? — наигранно удивляется, хотя на самом деле заводится.

— Девушка, красивая между прочим, а ты ее на цепь и выгуливать под присмотром? Кнутом бил?! Ты вообще нормальный, так с чувствами девушки играть? — кричу на него, так и хочется выбить ему все белоснежные зубы.

А я его ещё другом считала, а он охотник…

— Какое еще «выгуливать»? — переспрашивает Артур, а затем кричит куда-то наверх. — Отец, ты ее выводил их дома?

Да святую невинность из себя строит, мне стало противно.

— С какими ещё чувствами? — влезает Рад, но мы с Артуром кричим, что это не его дело.

— А мне кажется моё, и раз уж ты в курсе, просвети меня, — требует он, как назойливая муха.

— Обойдешься, — бросаю, толкая Артура к стене и представляя, что это он.

— Ну, в таком случае, — бормочет Рад.

Бах, бах, бах! Вздрагиваю при каждом громком звуке. Что я делаю до этого звука — не знаю, не помню, не замечаю. Все моё внимание приковано к мохнатой волчице, завалившейся на бок с тремя дырками от пуль в брюхе. Пистолет дымится в руках Рада, он выстрелил. Целился не в волчицу — в Артура или меня, потому она и бросилась защищать нас, вот и поймала все пули. Волосы на волчице осыпаются и исчезают, тело становится всё меньше. Из ран течет кровь, её натекло так много, что под телом образовалась лужа.

— Что ты сделал? Зачем? — кричит Артур, тряся улыбающегося Рада за куртку.

Меня вопросы не волнуют, падаю на колени, руки дрожат большой дрожью. Сдираю с себя свитер, давлю им рану, но это не помогает, только красит его в алый цвет.

— Как так Тася…Как так? Ты же должна была быть счастливой. Ну, как же так? Я же загадала… Тася? ТАСЯ!!! — сначала шепчу, а потом кричу, сжимая тонкую руку.