Вера и пламя

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда Мирия вошла в комнату канониссы, та попыталась скрыть свое волнение, сделав вид, что тщательно изучает пикт-планшет. Старшая сестра почтительно склонилась.

— Ваше преосвященство. Я хочу поговорить.

Вместо того чтобы предложить Мирии единственный свободный в комнате стул, Галатея положила планшет на широкий деревянный стол и закатала рукава своего дневного одеяния.

— Я знала, Мирия. Где-то в глубине душе я знала с того момента, как астропаты передали мне сообщение от приорессы Лидии. Как только увидела твое имя в тексте, поняла, что этот день не пройдет гладко. — Она издала горький смешок. — Но, похоже, я ошибалась. Все вышло еще хуже.

Мирия нахмурилась.

— Вы и я всегда читали с разных страниц книги Императора, но поймите меня, сестра. Мы бились с противником и после этого вместе молились сотни раз. Вы же знаете, я не настолько небрежна, чтобы позволить этому случиться…

— Тем не менее позволила, — настойчиво перебила Галатея. — Твоя ошибка или нет, но Ваун сбежал из-под твоего надзора, а значит — ты за это в ответе. Как и я, главный представитель ордена на планете. Ты опозорила имя святой Катерины!

— Думаете, я это не понимаю? — сердито огрызнулась Мирия. — Считаете, что я бы не отдала собственную жизнь, если бы это предотвратило случившееся? Из-за колдуна я потеряла двух подруг: одна похоронена, другая сломлена.

Канонисса кивнула:

— И еще больше умрет, прежде чем Ваун заплатит за свои преступления, это я могу гарантировать. — Она повернулась к пейзажу в грязном комнатном окне из стеклостали. — Ты принесла мне кровавый беспорядок, который необходимо устранить, Мирия.

— Позвольте мне исправить оплошность. — Селестинка шагнула вперед. — Никто в этом мире не хочет заставить Вауна заплатить так сильно, как я. Я хочу, чтобы мне разрешили преследовать беглеца.

— Он будет найден. Все пути с Невы под жестким контролем. Вауну ни за что не покинуть мир живым, — покачала головой канонисса. — Высокомерие, которое привело его домой, его же и погубит.

— Ваун не собирается бежать, — заверила Мирия. — Не раньше, чем получит то, чего хочет.

— Неужели? — Канонисса взглянула на нее, приподняв брови. — Ты вдруг оказалась экспертом, знающим этого человека? Тебе известны его мысли и желания? Ну, давай, сестра, поделись своими запоздалыми догадками.

Мирия проигнорировала плохо скрытый сарказм.

— Он зверь, вор и пират, стремящийся стать богаче или сильнее. И прибыл на Неву, потому что ему здесь что-то нужно.

— Ваун прибыл на Неву, потому что его схватили, а не из-за того, что хотел этого сам.

— Разве? — на сей раз усмехнулась Мирия. — Возможно, он позволил себя поймать, зная, что его потом освободят.

Галатея вернулась к пикт-планшету, ее внимание таяло с каждой минутой.

— По всей видимости, это теория, выдвинутая госпитальеркой? Как ее там? Верана?

— Сестра Верити, — поправила Мирия, — из ордена Безмятежности.

— Этот орден не славится своими познаниями в военном деле, — сухо констатировала канонисса.

Мирия подавила растущее раздражение.

— Возможно, она и не боевая сестра, но очень сообразительна, и у нее отважное сердце. Ее способности могут нам пригодиться.

— В самом деле? Или это в тебе говорит чувство вины за то, что погибла ее кровная сестра?

Мирия отвела взгляд.

— В этом есть доля истины, не отрицаю. Но я отдаю себе отчет в том, что говорю. Я… доверяю ей, — это признание удивило ее саму, так же сильно, как канониссу.

Галатея снова покачала головой:

— Как бы то ни было, сестре Верити не место здесь. Разрешение на посещение Невы было дано ей лишь на время погребения Леты. Ордену Безмятежности и без того есть чем заняться на дальних лунах, например, помощью больным и раненым. Насколько мне известно, работы на благо Империума тяжелы…

— Вы имеете более высокий ранг, чем возглавляющий миссии на лунах палатин, — подметила Мирия. — И вправе приказать Верити задержаться тут, если пожелаете.

— Если пожелаю, — повторила канонисса. — Я сомневаюсь, что будет польза от ее присутствия здесь. Довольно того, что ты, опытная Сестра Битвы, позволяешь своим эмоциям затмевать собственные суждения в этом деле. Чего мне тогда ждать от простого медика вроде Верити — женщины, не привыкшей к насилию и испытаниям, с которыми предстоит столкнуться нам?

— Она такая же, как любая из нас, — решительно сказала Мирия, — полная рвения и преданности Императору. — Она подошла как можно ближе к канониссе и положила ладони на стол. — Доверьте это мне, сестра Галатея. Я больше ни о чем вас не прошу, но дайте шанс все исправить.

Сила и значимость слов старшей сестры заставили канониссу задуматься; долгий миг две женщины испытующе смотрели друг на друга. Наконец Галатея завершила немую сцену и достала новый инфопланшет с электропером.

— Что бы ты обо мне ни думала — я всегда считала тебя образцовым воином. Поэтому, и только поэтому, я даю тебе разрешение на его преследование. — Она вывела на экране ряд слов, и стеклянная панель преобразовала текст в четкие буквы, как они были написаны. — Но имей в виду, у тебя нет права на ошибку. Если ты не призовешь Вауна к ответу, это будет концом для тебя — и вдобавок ты потащишь за собой госпитальерку.

Планшет издал мягкий мелодичный звук, когда построение сообщения завершилось.

Мирия отвесила низкий поклон.

— Благодарю вас, сестра-канонисса. Обещаю, мы увидим, как колдун сгорает за свои деяния.

Канонисса криво улыбнулась.

— Меня не надо в этом убеждать, старшая сестра. Уважаемый лорд Ла-Хайн неотрывно следит за нашим монастырем. Я уверена, он захочет знать в деталях, как ты планируешь найти псайкера.

— Не понимаю.

— Поймешь. Благословение раной начинается сегодня с восьмью ударами колокола, и обычаи требуют присутствия нашего ордена на торжестве в Лунном соборе. — Галатея сделала пренебрежительный жест, завершив разговор. — Ты сопровождаешь меня. Надень рясу и все свои знаки почета, сестра. Оповести свое отделение.

Игравшие на улицах дети, слишком малые для понимания сущности ритуала покаяния взрослых, бегали около телег флагелляторов и закидывали камнями стонущих, грязных людей, находившихся там. Кающимся грешникам, доставленным на Неву на челноках-скотовозах с исправительных шахт и рабочих лагерей на лунах, обещали сократить срок договора или приговора, если они переживут большие игры празднества. Те, чья воля была сломлена или от кого уже не было пользы, содержались на лунах, где продолжали работать до смерти. Лишь мужчинам и женщинам, в которых еще горела искра внутренней силы, разрешалось пожертвовать собой на благо организации церкви в ежегодном праздновании.

В молельнях жрецы и клерки говорили одно и то же каждому, кто был полон раскаяния: быть человеком — означает родиться и жить лишь по воле Императора. Упорное внушение и набожность были лучшим лекарством, не оказывавшим действие лишь на совсем павших духом. Преступники и еретики, иноверцы и рабы — только они не имели права голоса в церкви и поэтому являлись лучшими жертвами для Благословения раной. Ходили слухи, что к тем жертвам добавляли невинных людей, которые чересчур громко заявляли о строгих правилах церкви или вялом, никудышном режиме планетарного губернатора, — проведение фестиваля всегда избавляло город от тех, кто мыслил подобным образом.

В других имперских мирах праздновали сбор урожая и жертвоприношения, проводились великие церковные песнопения, на некоторых — посты и пляски. Миллиарды людей на миллионах планет славили величие Повелителя Человечества официально одобренными способами. Здесь, в мире богословов и твердых догм, не было разделения между фанатичным покаянием и благочестивым поклонением.

В этом году Норок изобиловал сплетнями на улицах и площадях, в семинариях и схолах. Лорд-диакон пообещал ознаменовать начало фестиваля смертью колдуна — не зрелищными фейерверками или световыми эффектами, как в прежние годы, а смертью настоящего живого псайкера. Теперь, когда прибытие оного сорвалось, слухи ползли по городу, как крысы по стенам.

Знать и богатеи смотрели на простолюдинов и делали вид, будто им известно, какое столь же грандиозное зрелище подготовили лорд Ла-Хайн и губернатор Эммель, чтобы успокоить народ. Некоторые люди надевали свои ритуальные одеяния или выбирали костюмы, если им выпадало счастье получить кроваво-красный пригласительный билет. Торговцы иконами наполняли свои лавки товаром и практически сразу весь его продавали, затем выкладывали по новой, и все опять раскупалось, пока торговцы перебирали в руках имперские деньги и заверенные церковью четки для счета десятины.

В этом году появились новые хлопковые рубашки с вышитыми золоченой канителью аквилами. Силовики уже навели порядок в полотняном квартале — после того как там продали весь запас. В другой части города проводились религиозные парады, где маленькие девочки раскрашивали себя ярко-желтыми красками и надевали крылья, празднуя приход Селестины. В некоторых районах люди шумно закидывали камнями тех, чьи мелкие преступления остались без внимания стражей порядка. Настроение толпы необычным образом сочетало жизнерадостность и агрессивность; под внешним спокойствием скрывалась жажда грубого насилия. Это ясно читалось в глазах бегущих детей, на лицах их родителей и в рвении тысяч городских клерков.

Повозки, сцепляясь с кабелями, съезжались по ровным скатам к величайшей базилике Норока — высокой башне Лунного собора. Издали она напоминала длинный конус с симметричными впадинами по бокам. На самом деле эти пустоты располагались в точном соответствии со сложными траекториями многих неванских лун, и в течение ночи прихожане могли видеть крохотные огоньки на поверхности отдаленных черных сфер.

В нижней части церкви находилось овальное кольцо амфитеатра, с которого лорд Ла-Хайн иногда сам читал проповеди. Древняя сила огромных гололитических прожекторов, расположенных по краям кольца, превращала его в пылающий призрак высотой в десять ярусов, а декоративные медные трубы громкоговорителей разносили голос по всему городу. Пока на арене царила тишина, но скоро все должно было измениться. Очертания сложных декораций и крупных секций сцены сливались, создавая чужеродные тени при желтом свете осветителей аэростатов. Как только повозки выпустят своих актеров и орудия будут заряжены, а костюмы надеты — великое празднование этого дня начнется.

Впервые Верити взглянула на великую палату Лунного собора через наплечник силовой брони сестры Мирии. Высокий сводчатый потолок из белого камня простирался над головой. Камень необычно блестел из-за прожилок яркой слюды в материнской породе. Огни плясали и переливались в вышине, вызывая новое чувство, не похожее на то, которое испытываешь, находясь внутри монастыря. Госпитальерка никогда не видела так много золота в одном месте. Оно покрывало каждую поверхность, длинными линиями тянулось через весь мозаичный пол, завитками слов на высоком готике поднимаясь по колоннам и разветвляясь на тонкие нити, словно громадная паутина медового цвета.

Находившиеся здесь люди были покрыты золотом, как и интерьер собора. Мимо Верити прошла группа женщин с таким ярко выраженным отпечатком презрения на лицах, что казалось, будто они специально его в себе воспитывали. Их одежды походили на инквизиторские мантии; наиболее смелые носили наряды, как у живых святых. Они обмахивали себя тессенами — полукруглыми веерами из тонкого нефрита, которые можно было использовать в бою как режущее оружие.

И все же Верити сомневалась, что хоть одна из этих благоухающих благородных дам когда-нибудь воспользуется им по назначению. Группы искусно сделанных сервиторов порхали рядом с каждой из них: одни открывали вино, другие пробовали его для своих хозяев. Каждый илот, вероятно, был вооружен скромным, но смертоносным огневым оружием. Она наблюдала за тем, как механические рабы носятся туда-сюда, и за поведением женщин по отношению к ним: они никогда не смотрели в их сторону и не говорили с ними. Игнорировали их существование, но полностью зависели от них.

Одна из женщин что-то прошептала, прикрывшись своим веером, и толпа обступивших ее друзей захихикала. Верити, самая маленькая и простая из всех присутствующих на километры вокруг, знала, что насмешка относилась к ней.

Боевая сестра Кассандра, идущая рядом, уловила искру злорадного веселья и демонстративно фыркнула, прежде чем перевести свой солдатский взор на сервиторов.

— Распространенная боевая конструкция, — отметила она, ни к кому конкретно не обращаясь, — но мне кажется, любой нападающий убежит сам, прежде чем рабам прикажут использовать оружие.

— В смысле? — спросила сестра Порция.

— Даже космический десантник счел бы эти ароматы раздражающими, — ответила она тихо, но не настолько, чтобы ее не услышали. — Сдается мне, тут поработал самолет-авиаопылитель.

Верити не удержалась, оглянулась на аристократок и увидела, как розовый румянец окрашивает их лица.

Сестры прошли дальше, переменный шепот празднества повышался и затихал по мере того, как торговцы и богословы произносили свои короткие речи, добавляя их к общему потоку обсуждений. Госпитальерка держалась рядом с Мирией и ее воинами, в то время как сама Мирия следовала за канониссой Галатеей и ее адъютантом, сестрой Рейко. Верити видела десятки священников различных чинов в багровых и белых одеждах. Их было слишком много, чтобы сосчитать всех, но лишь некоторые были облачены в золотые и черные наряды, и люди в красном собирались вокруг них, словно щенки перед предводителем стаи. Верити кланялась всякий раз, как кто-то из них шествовал вдоль контингента Сороритас, но она догадывалась, что ее присутствия тут никто и не замечает. Когда они проходили под большой светящейся сферой, что висела на подвесках, закрепленных в алтаре, Верити позволила себе рассмотреть людей, стоявших по краям сборища. Тут было несколько сестер из других орденов, представители орденов фамулус и диалогус. Она обменялась с теми женщинами взглядами и лаконичными кивками, что несли в себе десяток едва различимых знаков.

Сочетание богатых и светских людей было очень разнообразным. Избранная знать Невы из класса магнатов щеголяла в дорогих мантиях, но что-то в этом высокомерии смущало Верити. В конце концов, здесь место поклонения Императору, а не танцевальный зал для купцов-пижонов. Люди, в основном мужчины, с гордостью демонстрировали эмблемы своих знатных домов на медальонах, плащах и туниках. Госпитальерка задумалась: в последнее время она видела много подобных знаков, они были выжжены синевато-багровым клеймом на телах работающих по договору рабов или вычерчены на множестве изрыгающих дым предприятий, подобно тому как безобразничающий подросток мог вывести на стене свое имя.

Их шествие неожиданно остановилось, отчего вовремя прервавшая свои размышления Верити едва не врезалась в спину сестры Изабель. Она быстро пришла в себя, прищурив глаза для фокусирования зрения.

Верити понадобилось мгновение, чтобы узнать человека, перед которым остановилась четко отсалютовавшая Галатея. Она уже видела это аристократическое лицо на афишах снаружи порта, а ранее — на некоторых лунах и плакатах, изрисованных грубыми граффити.

— Губернатор Эммель, все в порядке? — спросила канонисса.

Тот наигранно изобразил печаль:

— Насколько это возможно, моя дорогая госпожа. Ведь, как мне сказали, главная звезда фестиваля не появится.

По голосу Эммеля Верити поняла, что он больше беспокоится за шикарное проведение фестиваля, чем за то, что Торрис Ваун свободно разгуливает среди его людей.

— Сороритас проследят за тем, чтобы ваше бедствие было недолгим, — вежливо ответила Галатея. — Все под контролем.

Похоже, ответ удовлетворил правителя планеты, пристальный взгляд которого уже блуждал по благоухающим женщинам, собравшимся возле винного фонтана.

— Хорошо. Я знаю, что могу довериться дочерям Императора…

В ее поле зрения шагнула группа других аристократов, от которых пахло выпивкой и сладким табачным дымом.

— При всем уважении, это может быть не очень хорошая идея, — произнес новоприбывший незнакомец.

Столь же знатный, как и Эммель, рядом с губернатором он выглядел как охотничий пес. Худой, тощий и вдобавок голодный. Верити заметила пожелтение по краям его век, какое бывает у курильщиков киксы. Слабонаркотическое и стимулирующее растение, добываемое в мирах сегментума Ультима, было слишком дорогим для простых людей.

Губернатор Эммель приветствовал его сдержанным кивком.

— Мой уважаемый барон Шерринг, ваши советы всегда приветствуются. Вы хотите что-нибудь представить моему вниманию?

Шерринг взглянул на Галатею и сестер, затем опять на Эммеля.

— Я ни в коем случае не хочу ставить под сомнение преданность этих прекрасных женщин, но всех собравшихся интересует один и тот же вопрос, губернатор. Мои коллеги бароны удивлены, почему их личная гвардия не может начать охоту на Вауна?

Мирия заговорила — впервые после того, как они вошли в зал собраний. Сначала ее настрой показался дружелюбным.

— Прошу прощения, но вы упускаете одну важную деталь.

— Неужели? — вздохнул Эммель, беря бокал у пролетавшего мимо херувима. — Скажите нам.

— Торрис Ваун находился на свободе на этой планете два полных солнечных года, перед тем как покинуть этот мир и продолжить свою преступную карьеру. Тогда солдаты ваших благородных домов с треском провалили захват колдуна. — Ее холодный взор упал на Шерринга. — Но простите меня, не мне рассуждать о радикальных и разительных переменах в боевой доктрине, которую вы должны были привить своей гвардии с тех пор.

Шерринг скрыл раздражение, затянувшись табачной сигаретой, а Эммель задумчиво скривил губы.

— Что-то я не припомню никаких перемен, — проговорил он. — Возможно, они были, но меня не поставили в известность?

Барон поклонился, собираясь уходить.

— Как я уже сказал, это был всего лишь совет — не более. Разумеется, у Сестры Битвы все под контролем.

Простившись, Шерринг вернулся назад в толпу с фальшивой улыбкой на лице.

Эммель почувствовал на себе взгляд Верити и непринужденно ей подмигнул.

— Старый добрый Хольт. Смелый, хоть и немного честолюбивый. — Он посмотрел на Мирию. — Сестра, ваша решительность впечатляет. Это хорошая черта для воина. — Губернатор нагнулся к ней чуть ближе, и в этот миг маска приветливого дружелюбия на лице пропала. — Но я буду разочарован, если это единственная стрела в вашем колчане. — Улыбка вернулась на лицо, и он, осушив бокал до дна, удалился.

На его месте появился офицер гвардии планетарного гарнизона с аккуратной бородой и изборожденным морщинами лицом. Мужчина носил местную униформу черно-зеленого цвета с разнообразными сверкающими орденами. На поясе у него висел церемониальный лазган из стекла и скимитар.

— Лорд-диакон просит вас подняться к нему на ярус, — невыразительным голосом проговорил он.

— Буду рада, полковник Браун, — начала Галатея, но офицер медленно покачал головой.

— Лорд Ла-Хайн желает видеть сестру Мирию, — Браун взглянул на Верити, — а также госпитальера.

Канониссу охватило раздражение.

— Конечно, — кивнула она вслед уходившему полковнику.

Верити почувствовала, как горло пересохло, когда пошла вслед за Мирией. Ей понадобился короткий миг, чтобы вновь обрести голос.

— Что мне ему сказать?

Мирия сохраняла строгое выражение лица. Ее неприязнь к этим людям ощущалась сильнее, чем распространяемый вокруг запах духов.

— Все, что он пожелает услышать.

Ярус Величайшего благочестия широким выступом простирался от башни собора в самом ее центре, возвышаясь над кишащей массой внизу. Пока работающие генераторы поддерживали благородную музыку внутри часовни, здесь, на серповидном балконе, ночь тихо плавала на волнах приветственных восклицаний и церковных гимнов. Повсюду стояли ряды осветителей, но ни один из них в данный момент не работал. Свет исходил снизу, от прожекторов и несчетного количества электросвечей в руках зрителей амфитеатра. Браун провел их сквозь шеренги занятых работой сервиторов, возящихся с гололитическими линзами и сетями кабелей вокса. На краю возвышающегося балкона восседал великий лорд-диакон Невы, Виктор Ла-Хайн, очевидно, не тронутый потрясающим видом.

Чтобы быть услышанным, ему пришлось немного повысить голос.

— Пока они не видят нас здесь, — начал лорд-пастырь. — Мы в темноте. Каждый, кто посмотрит наверх, упускает слова, и это непростительно.

Мирия глянула вниз, где изображения на громадных стендах, состоящих из множества небольших разрисованных панелей, со щелканьем менялись и складывались в слова на высоком готике. Таким образом, лишь подняв головы, огромная толпа могла лицезреть лирические гимны.

— Конечно, лорд, слова должны быть у них в сердце?

Ла-Хайн бросил веселый взгляд на декана, стоявшего рядом.

— Говоришь, как истинная Сороритас, а, Веник?

Человек кивнул и махнул рукой Брауну. Полковник молча поклонился и в сопровождении десятка солдат отошел к двери часовни. Мирия поняла: диакон не желает, чтобы солдаты их слышали.

— Те, кто не могут прочесть, заучивают наизусть, — сказал Ла-Хайн. — В этом случае слово Бога-Императора не теряется. Оно остается неизменным, невредимым и вечным.

— Аве Император, — ритуальная кода сама собой соскользнула с ее губ.

— Действительно, — сказал лорд-пастырь и снова улыбнулся. — Сестры Мирия и Верити, я надеюсь, вы не будете обо мне плохого мнения из-за моего поведения в монастыре. Поймите, когда Император наполняет старика рвением, иногда он позволяет себе лишнего. Ведь я как никто другой желаю разобраться с преступником Вауном.

— Свет Его касается каждого из нас по-своему, — тихо проговорила Верити, не поднимая глаз.

— Ты ведь разделяешь мое рвение касательно этой миссии? — Интонация была невыразительной и спокойной, но, словно луч лазера, направлена на старшую сестру.

— Разве может быть иначе? — ответила она. — Этот человек забрал жизнь одной из самых моих преданных подруг, почтенной сестры, посвятившей свое существование церкви. За одну эту жертву он должен умереть десятью смертями. — Мирии пришлось приложить усилия, чтобы сохранить голос ровным. — А то, что он осквернил разум сестры Ионы, очерняет его еще больше. Если бы я могла, сама бы преподнесла ей это ничтожество, дабы она лично снесла ему голову с плеч одним ударом.

Декан Веник приподнял бровь, но выражение лица Ла-Хайна осталось невозмутимым.

— Приятно слышать от тебя такие слова. Сегодня я молился за душу сестры Ионы. Надеюсь, в милосердии Кондицио Репентия она найдет успокоение, которое ищет.

Мирия гневно стиснула челюсти: Иона никогда не принимала ужасное изгнание покаяния и сделала так отнюдь не по требованию Ла-Хайна. Сей простой факт, кажется, прошел незамеченным для лорда-пастыря.

— Уважаемые сестры, я хочу, чтобы вы держали декана в курсе вашего следствия. Уверен, вы понимаете, что губернатор Эммель и планетарный конгресс имеют вопросы касательно вашего продолжительного участия, но я гарантирую, что вы сможете действовать без осуждения.

— Его светлость проинструктировал меня касательно моей помощи в охоте на преступника, — дополнил Веник. — Вы можете обращаться прямо ко мне по любым вопросам, выходящим за рамки ваших полномочий.

— Вы очень великодушны, — добавила Верити.

— Скажите, — лорд-пастырь продолжал доверительным тоном. — Насколько мне известно, вы провели допрос в тюрьме. Что-нибудь выяснили?

— У меня нет никаких заключений на данном этапе, лорд, — быстро заговорила Мирия, опережая слова Верити. — Но, боюсь, грамотные действия, которые привели к побегу Вауна, не были простой импровизацией. Похоже, все спланировали.

— Правда? Мы должны тщательно это расследовать. — Толпа внизу закричала в благоговении, и это на миг отвлекло внимание Ла-Хайна. Какое-то время он просто изучал Мирию. — Ваун не такая легкая добыча, сестра. Он неуловим и смертоносен, что делает его выдающимся в своем роде.

— Он бандит, — возмутилась она, почувствовав растущее внутри раздражение.

Пастырь, казалось, не заметил этого.

— Только внешне. Я встречался с ним лицом к лицу, моя дорогая, — он может быть великолепен, когда захочет.

— Если вы были достаточно близко, чтобы взглянуть ему в глаза, почему он до сих пор жив? — Веник резко вдохнул и предупреждающе взглянул на нее, но Мирия проигнорировала сигнал. — Я задаюсь вопросом: почему существо вроде него еще юнцом не забрали на Черные Корабли?

— Торрис Ваун коварен, — пояснил Ла-Хайн. — В его сердце нет места состраданию и любви. Оно обжигает холодом, сестра.

Пока он говорил, Верити следила за выражением его лица.

— Вы словно восхищаетесь им, лорд.

Пастырь слегка фыркнул.

— Не более чем можно восхититься болт-пистолетом или губительной силой болезни. Поверьте, на Неве нет никого, кто получит большее удовольствие, чем я, когда Ваун встретит уготованный ему конец.

Декан жестом отпустил их, но Мирия осталась стоять на месте.

— Если это не затруднит диакона, я хотела бы услышать ответ на мой вопрос.

Ла-Хайн встал и стряхнул пылинки с кроваво-золотой ткани своей мантии.

— Иногда одной смерти недостаточно, чтобы выполнить волю Императора. — Теперь он выражался кратко, подбирая резкие и точные слова. — Что касается внутренних работ Телепатика, это нечто, во что я предпочитаю не вмешиваться. — Лорд-пастырь одарил женщин долгим расчетливым взглядом. — Позвольте и я вас кое о чем спрошу. Вы боитесь колдунов?

— Псайкеры — врата, через которые может проникнуть Хаос. Только клятвы и отречения дарят проклятым колдунам надежду, чтобы жить и служить Терре, — повторила Верити слова из литургии возмездия.

— Хорошо сказано, но теперь вы не ответили на мой вопрос. — Он пристально посмотрел на Мирию. — Скажи мне, сестра, боишься ли ты колдунов?

Та ответила без раздумий:

— Несомненно, боюсь. Верити правильно говорит — колдуны могут уничтожить человечество, если их не контролировать. Они — великие враги, как мутанты и еретики, чужаки и демоны. Наш страх делает их сильнее. Это повод, который призывает нас уничтожать этих монстров. Если я не боюсь подобных вещей, мне незачем сражаться.

— Именно так, — кивнул Ла-Хайн. — Если у меня и были какие-то сомнения по поводу того, что вы поймаете гада, то они исчезли. — Он поклонился им. — Сейчас прошу меня простить, но колокол скоро зазвонит, и я должен прочесть проповедь. — Лорд-пастырь обвел руками собравшуюся внизу толпу.

Когда Веник уводил их, Мирия остановилась и обернулась к Ла-Хайну.

— Прошу прощения, диакон. Есть еще один вопрос, который я хотела задать вам.

— Только быстро.

Она снова поклонилась.

— Пока мы были сосредоточены на побеге Вауна, от меня ускользнул один фактор. Преступник мог уйти, куда пожелал, направиться на любой из сотен миров, кроме этого. Почему, во имя Императора, он захотел вернуться на эту планету, где его лицо и злодеяния хорошо известны? Что такое есть на Неве, ради чего он мог рискнуть всем? — Мирия знала, что Верити внимательно слушает ее и следит за Ла-Хайном.

Лицо того стало очень хмурым.

— Кто может понять мысли сумасшедшего, сестра? Честно сказать, у меня нет ответа на ваш вопрос.

Мирия поклонилась снова, после чего позволила Венику проводить себя к полковнику Брауну, который в свою очередь отвел их вниз на несколько уровней к смотровым галереям. Верити молчала, но выражение ее бледного лица выдавало беспокойные мысли.

— Что скажешь? — спросила Мирия.

Верити потребовалось время, чтобы ответить.

— Мне… показалось, — госпитальерка с трудом выдавливала слова. — На мгновение я подумала… расширенные глаза, взгляд…

Мирия наклонилась ближе — так, чтобы лишь они могли слышать друг друга.

— Скажи это.

— Нет, — Верити покачала головой. — Мне показалось.

— Скажи это, — повторила боевая сестра. — Скажи мне, чтобы я знала, что не одинока в своем мнении.

Верити взглянула ей в глаза.

— Когда ты спросила о мотивах Вауна… он солгал нам.

— Именно так, — сказала Мирия. — Но почему?

Когда свет ламп упал на него, Ла-Хайн почувствовал себя вознесшимся к звездам, свободным от заточения в человеческую плоть, будто становился чем-то более великим и эфемерным — вроде сверхновой звезды, источавшей свет Бога-Императора. Это всегда восхищало.

На Неве была старая поговорка, гласившая, что все рожденные на ней люди имеют свое предназначение. Действительно, каждый мальчик должен был отучиться в семинарии, чтобы потом, если его сочтут способным, вступить в касту клерков планеты. Это было так просто, что вскоре Виктор Ла-Хайн очутился в сфере Церкви Терры и темных монастырях. Окруженный мрачноликими адептами и жрецами, стоя в тусклом свете часовни, он понял, что нашел свое первое призвание. Бесхитростные воспоминания о тех днях вызвали улыбку на его лице. То были менее трудные времена, когда слово и дело гонения были тем, на чем сосредоточился его разум; когда все, в чем он нуждался, были цепной меч в могучей правой руке и Книга обреченных в левой.

Шум ревущей толпы коснулся его ушей, и он приветствовал людей, сложив руки в старейшем знамении аквилы — божественного двуглавого орла. Слепой и зрячий, смотрящий в будущее и прошлое; его распахнутые крылья защищали человечество.

В подобные моменты рефлексии он задавался вопросом: что бы он сказал, если бы мог попасть в прошлое и встретить молодого себя в те далекие дни? Что бы он сказал самому себе? Смог бы поделиться секретами, которые позже ему открылись? Но разве он мог так поступить, когда это привело бы к тому, что неопытный юнец не сможет лично познать страшных и переворачивающих представление о мире откровений, которые ему самому преподнесли последующие годы?

Как он мог, став тем, кем является сейчас, отрицать, что неоперенный птенец проявит себя так, а не иначе, переполнившись пламенным откровением, что принесли ему эти годы?

Ла-Хайн смотрел на свое растущее до гигантских размеров гололитическое изображение и упивался благоговением собравшихся людей. Если сперва призвание привело его в огромный новый мир службы Императору, потом оно же перенесло его к самому подножью Золотого Трона. Никто из людей внизу не мог испытать его чувств, но все ощущали это в словах, которые он говорил, и во взоре, обращенном на них. В своих сердцах они знали, каким он был решительным и непоколебимым в праведности.

Последние кусочки головоломки вставали на свое место. Лорд Виктор Ла-Хайн был рукой Бога-Императора, и Его воля должна быть исполнена. Ничто не должно помешать этому.