ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Грохот орудийных выстрелов донесся до них, звуки бессмысленного сражения последних защитников инженерного зала заполнили адский коридор, ведущий от погрузочной платформы канатных вагонов. С грозным выражением лица Мирия провела своих сестер через искореженные остатки железных дверей. Когда они оказались в зале, увидели источник кроваво-красного света. Возвышаясь над разорванными останками мертвых смотрителей, растерзанными телами заключенных-пирокинетиков и золотым выступом командного пульта управления, огромные кольца механизма вращались друг вокруг друга вопреки законам гравитации. Мирия и остальные женщины едва не раскрыли рты при виде машины. Громоподобные раскаты потрескивающей вокруг нее белой энергии завораживали. Будто под воздействием актинического света, на поверхности колец появлялись голубоватые завитки текста на высоком готике, поднимаясь в воздух, как подхваченная ветром листва. Из сердца невероятного сооружения, где двигались изменяющиеся пластины металла, доносился грохочущий пульс, с каждым ударом которого Сороритас слышали пронзительные человеческие крики.

Ваун. Его голос пробирал до мозга костей. Не было ни высокомерия, ни бесчеловечной самоуверенности, которой Мирия ожидала от псайкера. Напротив — он истошно вопил в ужасе, словно его душу вынимали из тела.

Обильные потоки горячего пара из открытого жерла вулкана иссушали воздух, обжигая незащищенную кожу и испаряя капли пота. Мирия встряхнула головой, сбрасывая вызванный видом фантастической машины морок, и окликнула сестер. Те, будто во сне, отреагировали не сразу.

— Верити, Изабель, останьтесь тут. Кассандра и я пойдем к… устройству… — Мирия проверила аккумулятор своего плазменного пистолета и нахмурилась. Заряд оружия подходил к концу.

— При всем уважении, — возразила Кассандра, — нам нужна любая помощь. — Она обвела жестом разбросанных повсюду мертвецов. — Малым числом мы лишь разделим их участь.

— Верно, — поддержала Изабель. — Я не собираюсь стоять и наблюдать. Госпитальерка позаботится обо мне, если что-то случится.

Мирия глянула на Верити.

— Ты согласна?

Золотоволосая женщина, словно околдованная, глядела на машину.

— Смотрите, — сказала она, указывая рукой. — Диакон…

Старшая сестра услышала эхо голоса Ла-Хайна, и ее лицо побледнело.

— Боже-Император, нет… Только не это… Он уже начал. — Она побелела. — Мы опоздали!


— Выпусти меня! — прокричал псайкер, чувствуя, как каждая клетка тела наполняется энергией, вливающейся в него из самого варпа. — Сила…

— Сила? — передразнил Ла-Хайн, подтягивая себя к вершине пульта управления. — Но не этого ли ты желал, Торрис? Сила, лежащая за гранью алчности; могущество, что позволит насиловать, убивать и грабить по всей Галактике? Вот и ощути ее в полной мере!

Ваун закричал в агонии, продолжая биться под цельным металлическим колпаком, что удерживал его во вращающихся кольцах.

— Поделись со мной своими ощущениями, человечек, — произнес диакон, вглядываясь в полное боли лицо своего бывшего ученика. — Каково это, служить сосудом, слишком малым для того, чтобы вместить в себя невероятную мощь эмпирей? — Он рассмеялся. — Мучения, должно быть, неописуемы.

Он сместил рычаги и лимбы, бездействующие уже десять тысяч лет, передвигая громадный механизм. В свою очередь, приток пульсирующей энергии, прибывающей из озера бушующей магмы внизу, увеличился, подпитывая древний механизм.

— Какой же ты глупец, Торрис, — сказал лорд-пастырь. — Я почти разочарован, что мне удалось вернуть тебя подобным способом. Знаешь, а ведь в глубине души я надеялся, что ты окажешься лучше меня. Наверное, такие надежды испытывает любой учитель — что одаренный ученик в один день превзойдет его.

— Ненавижу! — выкрикнул Ваун. — Бездушная тварь… — Он попытался сконцентрировать огонь в своем разуме, но каждая капля еще не сотворенного пламени, что он смог собрать, тотчас поглощалась яростными белыми разрядами, окружающими его.

— Ох, ты меня ранил, — ответил Ла-Хайн, держась за вполне реальную рану в животе. — Но больше это не повторится. Ты как блудный сын, растративший впустую свою никчемную жизнь и вернувшийся к отцу. Ослепленный жадностью и глупой жаждой анархии. Ты ни разу не задумался о том, что всего этого хотел я! — выкрикнул он. — Ты здесь, потому что я позволил тебе прийти, мальчишка. Я придержал руку Сороритас на Грумбридже, я позволил тебе добраться сюда и завести свои глупые игры с Шеррингом!

Ваун тряхнул головой.

— Лжец, — его кулаки сжались в бессильном гневе.

— Трудно принять это, не так ли? — Ла-Хайн кашлянул и смахнул кровь со своих губ. — Но как бы то ни было — это правда. Я знал, что преследованиями или силой тебя не вернуть. Поэтому заставил тебя думать, что все было твоей идеей! — Он встал на край управляющего пульта, пошатываясь. — Кто, по-твоему, обеспечил Шерринга информацией о местоположении цитадели? Почему ему удалось незаметно «подпортить» команду «Меркуцио» и тайком подготовить к войне силы Метиса? Наивный, это все я! Ты сам развязал мне руки, дав уничтожить моего самого докучливого соперника. — Жрец улыбнулся, обнажив окровавленные зубы. — Я хочу, чтобы до тебя дошло, мой мальчик. Каждый миг свободы, которым ты наслаждался, всякие вольности и свобода выбора, которыми ты обладал, — все было с моей подачи. С того самого дня твоей жалкой жизни, когда ты принял мою руку помощи возле сожженной церкви, ты уходил от меня не дальше, чем позволял мой поводок… — Слова Ла-Хайна превратились в сухой болезненный кашель. А когда он снова поднял глаза, в них вспыхнула жестокая ненависть. — Ты был моим самым большим триумфом, Торрис. Самым сильным и лучшим пси-убийцей, которого я взрастил, но ты ничто по сравнению с тем, кем стану я. Ты уже не нужен, пришло время инструменту выполнить последнюю работу. — Он развел руки в стороны. — Механизм готов, спустя сто тысяч сроков жизни, — и ты есть искра, что зажжет его.

— Никогда! — прокричал Ваун, чувствуя, что до последней йоты переполняется разрушительной энергией. — Никогда! Никогда! НИКОГДА!

Машина взвыла от процесса обратной связи, и, к удивлению диакона, кольца выпустили огромные потоки жаркого пси-огня ко всем четырем углам каменной залы.


Каждая планета имела свои легенды о конце света. Истоки суеверий уходили в глубокое прошлое колыбели человечества. Одни гласили об убийственных солнечных взрывах, другие — о вечных зимах и переносе живых на небеса, что очистило бы миры. Однако неванский миф гласил, что все будет уничтожено в огне и сере. Предсказания давным-давно составили первые, ныне покойные, колонисты, и в них говорилось, что наступит ужасный день, когда магматическое ядро планеты взбунтуется и уничтожит материки расплавленными породами.

Разум Торриса Вауна сконцентрировался на этих представлениях о катастрофе, пока его возросшая ярость закипала. Тесные границы трона-машины окутали тело, покрыв кожу и вливая невидимые силы в мозг. В то же время резонирующее устройство наполняло его невероятной мощью, заряжая плоть запасами такого психического потенциала, который лежал далеко за гранью его воображения.

Его разум тонул в водовороте кричащего моря необузданных эмоций, вращающиеся кольца медленно формировали канал для разрушающей душу энергии варпа. Сознание Вауна покидало его, плоть и кости становились все менее материальными по мере того, как машина поглощала его. Через мгновение он станет тенью, призраком человека, которым был. Внезапно со всей ошеломляющей ясностью он осознал, что с ним случится и что задумывал Ла-Хайн. Если обобщить, по принципу действия древнее устройство не отличалось от любого другого механизма. Чтобы дойти до оптимальной работоспособности, требовалась искра, дающая возгорание, — немного сильных человеческих эмоций, благодаря которым машина заработала бы на полную мощность.

«Ты — искра». Слова лорда-пастыря эхом прозвучали в охваченном пламенем сознании Вауна. Он даже не мог представить, что окружающая его энергия была всего лишь миллионной частицей того, что содержала в себе машина. Он тщетно пытался собрать мысли воедино, но его здравомыслие попросту ускользало и растворялось. Псайкер тонул в солнечном сиянии, медленно погибая в поглощающем его губительном свете. Страх и ужас его плачевного положения выгорели, оставив в Вауне только неистовую злобу к Ла-Хайну, себе, боевым сестрам и ненавистному родному миру. Кровавая ненависть нахлынула на него, подобно черной волне, когда он осознал жестокую правду — им пользовались, на нем, как на инструменте, играло это старое чудовище, и он продолжал служить безумным идеям диакона, даже когда полагал, что его жизнь принадлежит лишь ему. Сейчас он умрет за своего наставника, исчезнет и превратится в чистейшую психическую энергию, позволив Ла-Хайну забрать себе всю мощь механизма.

Ваун позволил себе последний миг скорби: с того дня, как ему стало известно о существовании пси-машины, он строил грандиозные планы. Пират-псайкер хотел подчинить ее своим целям, стать непобедимым для Инквизиции и любого другого врага, что посмеет встать на его пути. Его не заботили войны ненаглядного Империума Ла-Хайна и безумных порождений Богов Хаоса — он хотел возвыситься сам, обрести способность разорять все миры, на которые падет его недовольство. Теперь все это обратилось в прах, а через мгновение прахом станет и он сам.

Ваун вспомнил мальчишку Игниса, которого уже не было в живых, и то, как его лицо озарялось злорадным весельем при мысли о гибели планеты.

«Я устрою это для тебя, парень, — сказал он призрачному воспоминанию. — Мы еще отомстим».

Стоящий за пультом управления Ла-Хайн в ярости кричал что-то несвязное. Треклятый пастырь видел, что Ваун сопротивляется растворению в сверкающих лимбах сокровенной машины. Псайкер собрал силы и выдавил смех из своего омертвевшего горла, сконцентрировав последние ментальные крупицы еще не погасшей жестокой сущности. Вращающие кольца начали с громким скрежетом тереться друг о друга, высекая искры: механизм не был рассчитан на то, чтобы удерживать неповинующуюся жертву.

Ваун позволил воспоминаниям о гибельных мифах заполнить себя и одним последним усилием воли погрузил свой яростный дух в громадное магматическое ядро, где и дал ему волю.


Безо всякого предупреждения черная земля под их ногами задребезжала, словно колокол от удара. Канонисса споткнулась, едва не упав, и одна из селестинок схватила ее за броню, чтобы придержать. Та с раздражением стряхнула с себя руку и выкрикнула команду:

— Докладывайте.

Ее слова были едва слышны из-за зловещего грохота дробящихся камней, когда расположенные высоко над их головами шаткие базальтовые булыжники начали дрожать и смещаться.

— Сейсмическая активность, — прибыл ответ от командного транспорта. — Ауспик уловил волны энергии внутри крепости.

Стук камней раздался совсем рядом, и Галатея метнулась в сторону, когда земля разошлась в том месте, где она только что стояла. В немом ужасе она наблюдала, как верхушка небольшой черной скалы откололась от общего пейзажа долины и рухнула прямо на отряд доминионок. У боевых сестер не хватило времени даже на то, чтобы вскрикнуть. Другие побежали прочь от неистовых каменных обвалов и лавин темного песка. Те, кто были слишком медлительны, расплачивались за это жизнями.

Открытая утроба крепости, широкие железные ворота которой упали наземь, извергла столб пыли. На миг показалось, что толчки прекратились, но уже в следующее мгновение они возобновились с удвоенной силой.

— Ситуация ухудшается… — произнесла находящаяся рядом селестинка, озвучив собственные мысли канониссы.

Галатея коснулась кнопки управления вокс-бусины, перенастроив канал на частоту пилотов транспортов. Те находились рядом, летая над местностью.

— Слышите меня, — прокричала она, — пилоты. Доложить, что вы видите? — Она направила сердитый взор в небо землистого цвета. Что-то настораживало ее в облаках, окружавших цитадель. Они двигались, несмотря на то что не было никакого ветра, принимая необычные кольцевидные формы.

— Извержения во всех квадратах, — спокойным тоном и без малейших эмоций или колебаний сообщил ей сервитор-пилот. — В отдельных областях замечены пирокластические потоки. Вулканическая активность возрастает экспоненциально.

— Быть того не может, — рыкнула Сороритас. — Эта зона усеяна магматическими стабилизаторами. На Неве не было извержений уже тысячи лет.

— Что ж, выходит — мы опоздали. — Галатея прищурилась. Теперь она различала плавающий в воздухе легкий дымчатый туман, подобный тому, который мог подняться от костра. Он шел изо всех точек башни, а земля продолжала вздрагивать, словно в унисон чьему-то сердцебиению. Продвигаясь по черному высохшему руслу, они услышали отдаленный грохот, когда очередная вершина на расстоянии нескольких километров от них раскололась на части и пик остроконечной скалы исчез в густом облаке серого пепла. Едкий дым овевал канониссу и вызывал кашель, вырываясь из разломов в земле. В их глубине она видела тусклый свет лавы, неумолимо поднимающейся наверх.

— Что там творится? — спросила она вслух, задав вопрос самой себе и дрожащей каменной крепости.

— Ваша светлость? — селестинка в ожидании поглядела на нее. — Мы продолжаем движение?

Приказ Галатеи почти сорвался с языка, когда новый толчок сотряс землю. С пронзительным до боли каменным скрежетом земля дала трещину под полностью загруженным «Носорогом». Плоский бронированный транспорт заскользил по наклоненной поверхности, выбрасывая сильные струи дыма из выхлопных труб — водитель пытался сопротивляться крену. Женщины спрыгивали с крыши и выскакивали через открытые люки на пределе возможностей, но сам танк медленно и неуклюже провалился в расщелину, где его сталь взвыла в агонии, как живая. Полдюжины боевых сестер погибли в мгновение ока.

Толчки не ослабевали. Теперь земля вздымалась, будто живая. Галатея снова споткнулась, уже крича в общий командный канал связи:

— Все, кто меня слышит. Отступаем от крепости. Всем сестрам отходить, не ломая строя, без задержек и остановок! — Она кивнула своим телохранительницам, и селестинки подтянулись к ней. — Пилоты, произвести немедленную эвакуацию!

Прибывший от одного из колеоптеров ответ был раздражающим:

— Зона посадки нестабильна. Возможно, у нас не получится приземлиться на…

— Еще как получится, или, Катерина не даст соврать, я лично прослежу за тем, чтобы вас высекли плетьми. — Слова обдирали ее горло с каждым глотком грязного вонючего воздуха. — Я не собираюсь пожертвовать еще хотя бы одну сестру этому гиблому месту. — Галатея поперхнулась и закашлялась.

Ее войска, как и она сама, поспешили надеть шлемы, ограждая себя от загрязненной атмосферы. Натянув шлем, она с тяжелым хрипом глотнула блаженного переработанного воздуха. Сквозь свою оптику Галатея увидела приземляющиеся транспорты, реактивные двигатели которых полыхали сквозь сплошную серую пелену. Она махнула рукой, пропуская отряд, несущий раненных женщин, тем временем снова перенастраивая свой вокс, на сей раз на частоту Имперского флота.

— «Меркуцио», ответьте. Это канонисса Галатея, notae gravis.[1]

— Это «Меркуцио», — послышался невозмутимый голос капитана военного корабля. — Мы висим на орбите и наблюдаем за вами, миледи. Для нас есть работа?

— Да, — ответила она. — Церковь нуждается в вас.


— Что ты делаешь? — раздраженно проревел диакон. — Тебе не перебороть меня. Такова воля твоего бога! — в гневе плевался он.

Кровь стекала с его губ, и боль резала желудок. Медно-золотой остов пульта управления содрогался при каждом ударе гудящего пульса неверно распределенной энергии, что сверкала в соударяющихся кольцах. Разъяренный крушением своих надежд, Ла-Хайн обрушил кулаки на декоративную панель перед ним. Это не входило в его план. Субъект должен был умирать спокойно, покорно, подпитывая своей ментальной эссенцией пробуждающийся механизм.

— Ваун, будь ты проклят, высокомерное ничтожество! — Расставленные в зале каменные колонны падали, разбиваясь вдребезги, обсидиановые десятитысячелетние статуи тонкой работы разваливались на части. Из-за открывшегося прохода к вулканическому ядру крепости свинцовое озеро магмы стало оживать. Оттуда доносилось шипение потоков выходящего пара.

— Нет. — Слова псайкера были искажены и растянуты, вязко распространялись по пространству зала, как смазка в безмозглых дронах. — Будь ты проклят!

Ла-Хайн различал его в центре энергетического ореола. Будучи уже лишь бледной прозрачной тенью надменного мятежника, с которым Виктор встречался лицом к лицу в Лунном соборе, Ваун все равно продолжал противиться. Краем глаза лорд-пастырь уловил движение на полу инженерного зала, но проигнорировал его. Остатки жалкой банды беглецов Вауна или несколько выживших людей из его собственных служителей? Сейчас такие вопросы потеряли для него всякий смысл. Он передвинул несколько бронзовых рычагов, и пульт управления накренился вперед, а витая арматура под ним начала разворачиваться. Золотой подиум поднялся и окунулся в поле ауры, выбрасывающей из себя горячие искры.

— Я все здесь уничтожу, — стонал Ваун. — Отомщу. Одолею тебя!

— Ну уж нет, — прорычал диакон, скручивая нить ониксового розариуса на своей руке. Это далось ему с трудом: кровь перемазала пальцы, отчего бусины скользили. — Только не такое ничтожество… Колдун вроде тебя. Ты — всего лишь угли, которые растопят печь! — Наконец он сумел взять оружие, крепко сжав богато украшенную рукоять. С неописуемой осторожностью он направил розариус в лицо своему ученику. — На сей раз ты не сбежишь. — Большой палец надавил на пусковую кнопку, и раздался грохот.

Ла-Хайн уловил треск энергии, когда Ваун отчаянно попытался уплотнить воздух между дулом оружия и своей головой. Он видел, как на его бледном лице сформировалось осознание поражения. С громким победным криком лорд-пастырь насладился моментом долгожданного убийства. Болт пси-пушки прорвался сквозь слабеющие ментальные щиты Вауна, как сквозь обычную ткань. Заряд вошел в его череп сквозь носовую полость и добрался до самого мозга, где разорвался на части. Уже не в состоянии поддерживать свою плоть, Торрис Ваун, корсар Невы, ненавистный преступник и колдун-злоумышленник, умер, издав сиплый вздох. Высвобожденная наконец ментальная энергия растаяла, целиком впитавшись пси-устройством, и механизм вспыхнул ярко-белым светом.

Диакон позволил розариусу выпасть из пальцев. Он пошатнулся, слабо и не без боли рассмеявшись, держась за края пульта управления. Кровавые отпечатки пальцев остались на блестящем металле в тех местах, где он его коснулся.

— Вот и все, — сказал Ла-Хайн себе. — Все великие старания требуют жертв. — Пошатываясь, он направился к краю платформы.

Вращающиеся кольца находились на расстоянии вытянутой руки, при каждом обороте обдавая его теплыми лучами света. Он улыбнулся, и слезы счастья заблестели на его лице, невзирая на то что каждое движение отдавалось жгучей болью в животе. Но нет — он зашел слишком далеко и боролся чересчур долго для того, чтобы умереть, не начав исполнять свое предназначение. Диакон почувствовал, как его касается рука Бога-Императора, ведя вперед.

— Я сделаю это, повелитель, — проговорил он вслух. — Я сделаю это во славу Тебя.

Что-то тяжелое просвистело в опасной близости от его головы, отчего он чуть не потерял равновесие. Лорд-пастырь вскрикнул и ухватился за белого резного Имперского орла на гребне своей платформы, всего один удар сердца отделял его от цели. Он посмотрел вниз и увидел сестру Мирию с ее проклятыми спутницами, собравшимися под ним подобно муравьям вокруг ноги гиганта. Он заметил, как женщина вскидывает пистолет, беря его на мушку.

— Виктор Ла-Хайн, — пропела она. — Ты преступил законы Имперской церкви. Сдавайся и прими подобаемое наказание, или будешь казнен на месте за свою ересь против нашего Бога.

Он ничего не ответил — лишь рассмеялся ей в лицо.


Мирия проигнорировала тихую ругань Кассандры. Она понимала, насколько легко промахнуться из болтера в такой обстановке — воздух мерцающими волнами плясал вокруг поднятой на высоту металлической трибуны, каскад лазурных символов безмолвно кружил над ними хлопьями падающего снега. В данный момент дрожь вулкана поутихла, но потоки лавы все еще шумели за их спинами, готовые разбушеваться в любой миг. Все они были свидетельницами убийства Вауна. Необычное расщепление его тела ошеломило их, но Мирия приказала подойти ближе. Колдун был мертв, а значит — одним делом стало меньше. Еще оставался Ла-Хайн — сумасшедший, истекающий кровью, управляющий этим безумным механизмом, с которым мог совладать лишь сам Император — если верить словам ныне мертвого еретика.

Он смотрел на них, сущий ужас в окровавленных и изодранных одеждах. Селестинка видела мужчин и женщин, проживших на удивление долго с похожими ранениями в живот, но те при этом слезно умоляли о смерти, которая бы освободила их от агонии. На лице Ла-Хайна можно было прочесть массу эмоций: восторг, боль, ненависть и радость.

— Уз-зрите же, — прохрипел он, — считайте, что вам выпала та же честь, что Алисии и невестам Императора, когда те предстали пред ним после Эры Отступничества… Вы увидите. Вы увидите!

— Убей его, — шикнула Изабель. — Пока не поздно, убей этого еретика!

Но какая-то крохотная частица в глубине души Мирии не позволяла ей побороть благоговейный страх перед вращающимися кольцами устройства. Она не могла в открытую сказать, откуда взялась такая уверенность, но столь же ясно, как видны звезды на небе, она знала, что в одном Ла-Хайн был прав: машину создал не человек, а Бог-Император. И от осознания этой правды кровь стыла в жилах.

Ла-Хайн ткнул в нее пальцем:

— Ты увидишь это. Ты осознаешь, что это правда. Пойми меня, девочка, как только я ступлю в объятия машины — я буду перерожден. Переписать книгу жизни есть ее главное предназначение. И я заслужил этот приз, я предназначен для него!

Верити отчаянно замотала головой, бессмысленно возражая ему:

— Ты не можешь соединиться с работой нашего Повелителя.

Клирик наклонил голову и продемонстрировал основание своего черепа. Знакомая выпуклость была видна под кожей — тот самый серебряный сферический имплантат.

— О, еще как могу.

— Ты не псайкер, — парировала Кассандра.

— Через мгновение стану. Самым великим из всех.

— Нет… — прошептала Мирия. Осознание этого было немыслимо.

— Да! — рявкнул он, харкнув кровью. — О да! Я исполню волю нашего бога. Я отправлюсь на Терру, дабы пробудить Его, а затем мы вместе переделаем человечество, как желал Он… — Его голос дрогнул. — Внимайте же! Все части собраны воедино. Ключи найдены, загадки разгаданы, все сходится на мне. Наблюдайте со всей своей верой, милые сестры. Смотрите, как я приму мантию, утраченную благословенным Малькадором, и стану вторым Сигиллитом!

Вздох Мирии застрял в горле, и ее рука дрогнула. Ла-Хайн произнес имя избранного помощника Императора, таинственного администратора-жреца, жившего в дни Великого крестового похода. Человека, который, как гласили легенды, стал первым из своего рода, кто прошел ритуал духовной связи, навеки связавшей его с Отцом Человечества.

Малькадор погиб тысячи лет назад, и с тех пор ни один человек не осмеливался присвоить его титул. Говорили, что Сигиллит был могущественнейшим из всех псайкеров, уступал в ментальной мощи только Императору. И то, что диакон полагал, будто может занять место Малькадора, было либо богохульством высочайшей степени, либо необратимым помутнением рассудка.

Мирия захватила цель, и ее палец лег на спусковой крючок плазменного пистолета.

— Виктор Ла-Хайн, именем Святой Терры, цена твоего преступления — жизнь.

Лорд-пастырь метнулся прочь с платформы, когда она выстрелила. Раздался визг дисгармонирующих энергий, и зала заполнилась слепящей белизной.


Яркий свет заставил Верити упасть и прижаться лицом к полу, чтобы не ослепнуть. Изабель оказалась не столь быстра и рухнула на колени, дико взвыв. Белая вспышка спала, и Верити, часто моргая, подавила в себе неистовое желание выцарапать глаза. Каждый тлеющий уголек в зале впивался ей в мозг подобно игле. Она пошатнулась, выведенная из равновесия, и едва не упала возле распростертой боевой сестры. Хотя внутренний голос кричал, что этого делать не стоит, она посмотрела наверх.

Движение вращающихся колец изменилось. Оно стало более медленным, вялым — они снижались, кружась одно вокруг другого, перекрещиваясь снова и снова. Невидимыми цепями энергии их движение было связано с орбитой, коей являлся сверкающий силуэт в центре. Поддерживаемый красно-золотым сиянием, верховный лорд-диакон Виктор Ла-Хайн кричал в полной тишине. Его лицо являло собою маску слияния двух полных противоположностей — абсолютного страха и восторженной радости. После черты его лица смягчились, и эмоции стали менее выразительны. Белые частицы начали скапливаться вокруг его живота и туловища, куда угодил выстрел Мирии, формируя прямо из воздуха полосы плоти и мышц для восстановления.

Верити почувствовала, как старшая сестра поднялась на ноги. Вспышка плазмы из ее оружия устремилась прямо в ореол механизма, но, едва оказавшись рядом, белая ярость горячего как солнце газа испарилась. Кассандра тоже стреляла, но ее болтерные снаряды, попадая в цель, обращались в пыль. Госпитальерка шмыгнула носом. Воздух похолодел за секунду, а каменный пол покрылся слоем инея, что полностью противоречило тому обстоятельству, что неподалеку находилось жерло ожившего и грохочущего вулкана. На стенах и пультах управления, расставленных по всей зале, стали нарастать потрескивающие сосульки. При выдохе появлялся пар, и холод пробирал до костей.

Мирия стиснула зубы:

— До чего живуч этот пастырь…

— Он черпает силу прямо из воздуха! — внезапно поняла Верити. — Готовится.

— Почерпал и хватит! — зарычала Мирия. — Сестры, усмирить колдуна!

Кассандра достала из кобуры под складками своего одеяния отлитый из пушечной бронзы грубый болтерный пистолет и сунула его в руку Верити.

— Бери и не бойся воспользоваться. Клятвы и отговорки не принимаются.

Верити вдохнула морозный воздух и кивнула, сжав оружие. Стоящая неподалеку от нее Изабель навела оружие на цель, прищурив налитые кровью и воспаленные глаза. Сестры одновременно открыли огонь, но пули и плазменные заряды попросту исчезали в ореоле колец.

Ла-Хайн резко повернул к ним голову, словно впервые заметил. Госпитальерка увидела, как в том месте, где выпала тонкая грива его серебристых волос, пульсирует отчетливое очертание имплантата под кожей. У нее скрутило живот от отвращения. Ла-Хайн осуществил то, что задумал, — запятнал свою чистую человеческую сущность пси-отклонением. Так же отчетливо, как ощущение морозного пара, окутавшего ее лодыжки, Верити чувствовала, как прорастают ростки силы диакона и расцветают побеги невидимой ментальной энергии. За своей переносицей она ощутила давление, словно железный прут погружали в мозг. Она продолжала стрелять, и при каждом выстреле из болт-пистолета ее кости ныли все сильнее.

— Насекомые.

Слово прогремело как набат, заставив каждую женщину закричать от боли. Из глаз Верити хлынули слезы, застывшие льдинками на щеках.

— Будьте непоколебимы, — прокричала Мирия охрипшим голосом. — За Бога-Императора…

— Теперь я ваш Бог. — От прозвучавшего голоса потрескались только что сформировавшиеся ледяные наросты. — Вы станете последними, кто противостоит Мне.

— Не теряйте веру! — судорожно рыдая, выдавила из себя старшая сестра.

В оружии все еще имелись заряды, но при всем желании Верити нажать на спусковой крючок ничего не происходило. Безысходность, острая как лезвие бритвы, резала ей душу.

Кольца породили нимб безупречного золотого света, потрескивающего загадочными концентрациями необычного излучения. Эфемерный круг расплылся по инженерной зале и поразил сестер, вторгшись в их умы с ужасающей легкостью. Лорд-пастырь намеревался сломить их.

Верити почувствовала, как ее кости будто разжижаются. Она опустилась на пол, все усилия удержаться на ногах сошли на нет, когда ей на плечи упал гнет ужасного, душераздирающего отчаяния. Все вдруг показалось ей настолько бессмысленным: каждая мысль и каждое действие ни к чему не вели, а ее никчемная жизнь выглядела всего-навсего пустой тратой вдыхаемого воздуха и крови. Она не сразу поняла, что Изабель позади нее рыдает и кричит, словно маленький ребенок. Кассандра, всегда храбрая и сильная, твердая как сталь, тоже опустилась коленями на заиндевевший пол и скрючилась, ощутив себя маленькой и ничтожной в слишком большом для нее пространстве брони.

— Трон, нет! — Госпитальерка сомневалась, кто прокричал это, зато она отчетливо видела, как сознание Мирии затуманивается все больше. Та чувствовала, как ее топят в страданиях и каждая пора тела заполняется мрачной скорбью, как становится в тягость каждый бессмысленный вздох.

«Это его рук дело! — вопила ярость внутри нее. — Ла-Хайн делает это с нами, направляет против нас собственные темнейшие страхи!»

— Мы должны бороться, — прокричала со слезами на глазах Мирия, хватая Верити за плечи и встряхивая. — Мы не можем позволить ему остановить нас.

Госпитальерка боролась, как могла, но видела перед собой лишь размытые очертания боевой брони Сороритас и лицо несчастной покойной кровной сестры, оглядывающейся на нее.

— Лета, Лета, — всхлипнула она. — Не покидай меня! Прошу… Я погибну без тебя.

Пещера горя в ее сердце, к которой она не приближалась после смерти своей сестры, разверзлась и поглотила ее целиком.


Мирия тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя телепатическое колдовство лорда-пастыря, но мощь его разума сковала и окутала ее душу. Куда бы она ни взглянула, повсюду видела лица мертвецов, идущих один за другим скорбящих покойников, чьи жизни переплетались с ее собственной жизнью на полях сражений. Лета и Иона, Порция и Рейко, их печальные взгляды и пустые души преследовали ее, выкрикивая ее имя, укоряя своим печальным шепотом. Кроме них были целые шеренги других, тех, с кем она бок о бок сражалась в прошлом и кого пережила: сестра Рахиль, убитая в разбомбленных руинах Старлифа снайперским лазерным выстрелом предателя-гвардейца, Никита и Маделин, сгинувшие в катакомбах Пар Унуса, многие другие. Ее боевые сестры и все, кто погибли по ее вине, окружили ее, уничтожая скорбными стенаниями. Мысли путались, и она почувствовала, что близка к тому, чтобы сойти с ума.

Мирия рухнула на ледяной пол и вскрикнула, когда что-то острое вонзилось в ладонь. На мгновение боль прояснила мысли. Из ее ладони торчала блестящая золотая аквила на порванной ониксовой цепочке. Знамение!

Она закружилась на месте, размахивая своим пистолетом и рыча, цепляясь за последние остатки рвения:

— Я отрекаюсь от тебя! Ты ложен, пастырь! Я нарекаю тебя предателем!

— Пусть так. — Темные глаза Ла-Хайна вспыхнули, когда он начал концентрировать кольцо психической силы. Мирия заметила рядом с собой Верити. Госпитальерка сжала потертый кусок своего розариуса и сунула его в ладонь Мирии.

— Не можем… позволить колдуну… жить… — выдавила она, произнося каждое слово с неимоверным усилием.

— Верно, — сказала Мирия, подтаскивая Верити к себе. — Во имя Бога-Императора, мы не склонимся пред тобой, Ла-Хайн!

— Тогда умрите, — изрек он, и в сторону обеих понеслись визжащие на всю залу потоки нечестивого колдовского огня.

— Вера! — крикнули женщины в один голос. — Вера несокрушима!

Загрузка...