Венец судьбы

Глава 25

Вся деревня была разрушена — просто сровнена с землёй, превратившись в груды мусора и щебня. Душераздирающе больно видеть, как дома и фермы превращаются в обгорелые оболочки из тлеющего дерева. Обугленные и изуродованные тела усеивали землю, и я изо всех сил старалась сдержать подступающую к горлу желчь из-за запаха горящей плоти. Я не могла оторвать глаз от кровавой бойни, когда мы проезжали мимо фермерского дома, который всё ещё горел. Все животные были убиты, урожай уничтожен. Семья пыталась спастись от разгневанного бога, который опустошил их дом, но так и не смогла пройти за ворота; их тела были прижаты друг к другу, как статуи из ясеня.

Хватка Райдера на моей талии усилилась, и я откинулась к нему, полностью осознавая, что он не невосприимчив к виду резни, через которую мы проезжали. В некоторых местах ещё полыхали пожары. Запах обугленных тел, застрявших в домах, наполнил воздух, поднимаясь в небо тёмными шлейфами, и вынудил нас выбрать альтернативные маршруты, когда стал слишком гнилостным, чтобы выносить в течение длительного времени. Мы покинули земли Орды несколько дней назад, и чем дальше уходили, тем более неприступными становились земли. Долгие периоды тишины начали наполнять армию, когда мы проезжали мимо целых городов, лишённых жизни. В обширной сельской местности тела были подвешены к деревьям или свалены в кучи под ними, как бы символизируя жертву Древу Жизни. На каждом дереве были вырезаны древние слова, а на их стволах выгравирован символ матери и отца.

Леса тоже оказались полны мертвецов, подвешенных, как рождественские украшения, к высоким ветвям. Кто-то за ноги, а железо капало с тел, окрашивая лесную подстилку и выделяя едкий яд, поскольку Фейри не переносили железа и плакали. На лицах умерших застыло выражение крайнего ужаса; даже после смерти они не обрели покоя. Тяжело сглотнув, я боролась с эмоциями, бушевавшими внутри, вызывавшими дождь и делавшими поход в долину более унылым.

— Мы покончим с этим, — хрипло прошептал Райдер мне на ухо.

— Знаю, но они умерли ни за что, и это ранит больше всего. Жизни не имеют значения для этого монстра. Ему нравится убивать без необходимости. Вил готов бросить на нас всю армию, и ему всё равно, выживут они или умрут. Оглянись. Скажи, думаешь, мы сможем договориться с этим монстром? Я — нет. Я вижу, как он разрывает мир на части, потому что полон ненависти и горя, и всё же Дану хочет, чтобы мы спасли его? Это всё равно что уговорить Алазандера отпустить наложниц и перестать трахать всех вокруг.

— Ты видишь только трагедию, — мягко произнёс он. — Оглянись и найди красоту, а затем скажи, что видишь.

Я смотрела на мёртвое тело маленького мальчика, и слёзы щипали глаза. То, что когда-то было ярко-зелёными глазами, теперь остекленело после смерти, покрывшись густой молочной плёнкой. Без обострённых чувств я бы не смогла увидеть цвет его глаз перед смертью. Ему не больше десяти, того же возраста, что и мои мальчики, когда я видела их в последний раз. Его мягкие черты лица обрамляли красивые волнистые светлые волосы. Он бы похитил множество сердец, если бы его жизнь не оборвалась просто за то, что он не из того мира.

На ветке над ним начали ярко распускаться цветы, покрывая ступни, пока он не стал выглядеть почти неземным в этом коконе. Листва медленно покрывала его тело, и пока я смотрела, распускающиеся лепестки тропических цветов скрывали слишком худую фигуру, пока не осталось открытым только лицо. Фейри принимала его и всех павших Фейри, исцеляя ущерб, нанесённый магами красотой, поглощая мёртвых и возвращая их в страну, в которой созданы.

Оторвав взгляд от сцены, я посмотрела вперёд. Повсюду вокруг нас расцветала жизнь. На лугах распустились цветы, и, хотя они смертельно опасны, их красота поражала на фоне тёмной земли, из которой они выросли.

Солнце нагревало кожу, заливая цветы светом, чтобы усилить их окраску, и распространяя тепло в воздухе, чтобы обогатить аромат. Высоко в горах видна тропинка в долину, к которой мы двигались — покрытая тёмными сланцевыми камнями, по краям которых тянулся мох, отмечающий тропу. Высокие скалы отмечали проход через перевалы, окутанные облаками дальше, чем могли видеть даже мои нечеловеческие глаза. Внизу по склону горы была вода такого голубого цвета, что казалось, она светится флуоресцентным цветом под плавными водопадами, обрушивающимися с большой высоты.

Вид больше походил на что-то из фильма, снятого для завлекания людей, заманить их в ловушку красоты, прежде чем сокрушить души. Когда мы миновали лес и вышли на поляну, я заметила заброшенную каменную церковь, увитую виноградными лозами и местами разваливающуюся на части. На вершине сооружения находилась большая мраморная скульптура кельтского символа вечности и любви, очерченная солнцем. Голубые розы цвели на лугу, когда мы проезжали мимо, и я повернулась в седле, наблюдая, как губы Райдера растягиваются в ослепительной улыбке.

— Я вижу, — прошептала я, понимая, что он контролирует мир, чтобы показать мне, каким мог бы быть, одержи мы победу.

— А я вижу нас, Питомец. Вижу, как мы восстанавливаем всё, что разрушил Вил, и создаём прекрасный мир, которым однажды будут править наши дети, после того как решим сложить с себя обязанности. Я вижу мир, который нуждается в исцелении, но у нас впереди целая вечность, чтобы достичь этой цели. Смерть всегда будет посещать нас, но мы никогда не позволим ей прижать свою руку к нашему горлу или изменить наш образ жизни. Мы решаем наши судьбы, помнишь? Ты научил меня этому, и это одна из самых мудрых вещей, которые мне довелось усвоить. Раньше я верил, что мы можем направлять судьбы по собственному пути, влиять на них, но мы не могли их изменить. Ты доказала, что это не так, Синтия. Ты превратила каждое видение, данное Ристану, во что-то гораздо более прекрасное, чем мог бы сделать кто-то другой. Дану не просто так давала Ристану видения, мучила ими, и большая часть того, что она ему показала, была неправильной.

— Если пытаешься заработать очки за ухаживания, отлично получается. И только подумай, ты говорил, что не ухаживаешь. — Я слегка наклонила голову, чтобы Райдер мог видеть мою лукавую улыбку.

— Я не ухаживаю, — хрипло усмехнулся он. — Моя жена не нуждается в том, чтобы за ней ухаживали. Она любит меня. Если бы я хотел добиться её расположения, просто сообщил бы ей, что сделал заказ на бесконечное количество лака для ногтей OPI, который будет доставлен, как только закончится война и будет построен наш новый дом. Я бы сказал, что у меня есть всё, что она полюбила в нашем старом замке, спрятанное в подземельях в потайных ходах с отвратительным количеством человеческого дерьма наших детей, которое она обожала. Мне не нравилась мысль о том, что она расстроится из-за потери этих вещей. Я бы сказал, что хочу детей, так много грёбаных детей, что никогда не устану давать им имена. Я хочу наблюдать, как они растут у тебя в животе, не беспокоясь о том, что тебе причинят вред, и чувствовать, как они шевелятся внутри, когда я прикасаюсь. Я бы сказал, что нет и никогда не будет более прекрасной Верховной Королевы Фейри, чем ты, Синтия Рейн МакКенна. И что никакая другая женщина никогда не смогла бы заставить меня гордиться больше, называть её своей женой, чем та, которая согласилась быть моей навсегда.

— Чёрт. — Я с трудом сглотнула, быстро вытирая слезу. — Я имею в виду, да, это хорошо. Это было совсем неплохо для того, кто не добивается расположения.

— Так бы я сказал, если бы ухаживал, но это не так. Ты любишь меня, поэтому тебе не нужно, чтобы за тобой ухаживали.

— Ты мудак, — засмеялась я, выдыхая, когда он крепко обнял меня за талию, прежде чем отпустить. Затем Райдер поднял руку, отдавая приказ вдоль строя остановить продвижение армии. — Каждая женщина хочет, чтобы за ней ухаживали, даже я.

Перед нами были сланцевые скалы, достаточно большие, чтобы по ним могли пройти лошади, но край представлял ненадёжный обрыв, который становился круче по мере подъёма в гору. Подножие холма устилали черепа всадников и лошадей, которые не смогли подняться по крутому склону.

— Кажется небезопасно.

— Лишь один путь в Долину Печали и один выход из неё, Питомец. Обрыв Печали, или, по крайней мере, так это называют Фейри. Это единственное место в Царстве Фейри, которое обрывает жизнь Фейри, независимо от того, кто или что он. Если только у Фейри нет крыльев, как у нас, — объяснил он.

— Ты не мог упомянуть об этом, когда я указывал на долину на карте?

— Нет, потому что каким бы ужасным ни был подъем, это самое стратегическое место для сбора армии. Есть один вход и один выход, а значит, мы увидим их приближение.

— Мы окажемся в ловушке. Если начнём проигрывать, бежать некуда.

— Именно, Питомец. Это наша последняя битва. Если проиграем, бежать некуда. Я не планирую проигрывать, а ты?

— Нет, но разве у нас не должно быть другого варианта? Типа, ладно, это не сработало, давай перегруппируемся и попробуем ещё раз?

— Нет. Здесь мы выступаем вместе против тех, кто хотел бы видеть нас мёртвыми. Я ни хрена не собираюсь сбегать. Никому не позволено приходить в мой дом и заставлять смотреть, как умирают мои люди. На нашей стороне боги и богини, и ты, и я, Питомец. Давай вернём себе наш мир и нарожаем детишек после того, как победим.

— Думаю, ты просто хочешь потрахаться, и в этом случае просто скажи «давай потрахаемся». Это намного проще, чем мне толстеть и ходить вразвалку, как будто ты засунул мне во влагалище арбузные семечки, и я вырастила эту штуку.

— Я не стреляю арбузными семечками.

— Да? Тогда почему, чёрт возьми, у меня такой вид, будто я съела арбуз?

— Ты носила тройню! И была восхитительно полной.

— Не очень веский аргумент, давай вернёмся к ухаживаниям.

— Женщина!

— Фейри! — рявкнула я.

— Ты сводишь меня с ума.

— Хорошо, пойдём и надерём кому-нибудь задницу. Хотя семян нет, моё влагалище не открыто для оплодотворения.

— Это так секси.

— Это шекси.

— Нет.

— Вперёд, или вся грёбаная армия будет выслушивать разговоры о посеве семян во влагалище королевы? — Зарук фыркнул.

— Эй, мне понравилось. Он, наконец, освоил ухаживание, или пока не взял ту низкую ноту об оплодотворении матки. — Ристан наблюдал за нами, и я покачала головой. — Он готов получить высшее образование, чтобы добиться расположения Мастера Орды.

— Это всё не по-настоящему, Демон. Вы, ребята, сумасшедшие.

— Но ты любишь нас, Цветочек, — рассмеялся Ристан, слезая с лошади, и мы с Райдером последовали его примеру. — Давай вырвем сердца у этих засранцев и поужинаем ими сегодня вечером!

— Э-э, как насчёт того, чтобы вырвать их, и ты съел? Сердца — жёсткий предел для меня.

— Окей, вперёд, семья! — крикнул Ристан, когда мы двинулись вперёд.