Ведьмино отродье

Глава 15. Царица-Ведьма

Если человек сильно устал, то покой его не тревожат видения или, наоборот, сны как никогда ярки. Доктору Кеану снился необычайно яркий сон.

Начался он с того, что Брюс проснулся от тихого стука. Доктор открыл глаза и посмотрел сквозь газовую паутину штор — тут же вскочил и задернул ночную портьеру. Стук повторился. Кеан вновь посмотрел в сторону балкона и теперь четко увидел стоящую там у открытой двери женщину в черном шелковом платье и белом яшмаке. Она чуть наклонилась вперед, вглядываясь в комнату.

— Кто вы? — подал голос Кеан. — Что вам нужно?

— Тсс! — посетительница поднесла к покрывалу у губ палец и огляделась, словно опасаясь потревожить постояльцев в соседних номерах.

Кеан дотянулся до лежащего на стуле у кровати халата, набросил его на плечи и встал. Не отрывая глаз от силуэта в проеме, он нагнулся и надел тапочки. Комнату заполнял лунный свет. Брюс уже шел к балкону, когда таинственная гостья заговорила:

— Вы доктор Кеан?

Слова звучали так, как они могут произноситься только во снах: Брюс все понимал, осознавая, что говорит она не по-английски и ни на одном из языков, известных ему. Да, это может быть только сном, Кеан уже был уверен в этом.

— Да, я доктор Кеан, — ответил он. — Но кто вы?

— Не шумите и следуйте за мной. Один человек очень болен.

Просьба казалась искренней, а такого нежного, серебристого голоса Кеан никогда не слышал. Он стоял около женщины в яшмаке, а ее темные глаза, излучающие волшебную силу, заставляли сердце трепетать.

— А почему вы пришли через балкон? Как вы узнали…

И вновь незнакомка поднесла палец к губам. Рука ее была словно выточена из слоновой кости, а на длинных изящных пальцах красовались необычные кольца — изысканные эмалевые ювелирные изделия, как Кеан догадался, древнеегипетские, очень уместные в этом сновидении.

— Боялась, что иной способ привлечет внимание, — ответила она. — Прошу вас, не медлите, идемте же.

Доктор одернул халат и последовал за женщиной по балкону. Для города, явившегося во сне, раскинувшийся у его ног выбеленный луной Порт-Саид выглядел исключительно реалистично. Но путь однозначно проходил по грезам: Брюс, казалось, проскользил мимо огромного количества окон за угол здания, не приложив ни малейшего физического усилия, ведомый за руку унизанными перстнями теплыми пальцами, и очутился в темной комнате, охваченный волной сомнений, способной так влиять на восприятие, лишь когда человек спит и видит сон. Лунный свет не проникал в помещение — вокруг Кеана стояла непроглядная тьма.

Цепкие пальцы по-прежнему не отпускали руку мужчины, и, смутно сознавая, что его поведение может быть неверно истолковано, он все же позволил невидимой спутнице вести себя вперед.

В призрачной тишине спускались они по лестнице, точнее, по лестницам. Воздух сделался прохладнее, и стало ясно, что они покинули гостиницу. Темнота не отступала. Неожиданно они оказались в помещении, похожем на коридор с каменным полом, но к этому времени доктор Кеан уже свыкся со странной логикой сна.

Затем они вышли наружу: вокруг было не видно ни зги, но в небе над головой сияли звезды. Они шагали по переулку, такому узкому, что крыши домов почти смыкались. Если бы все происходило в действительности, то доктор, обладая острым умом, пытался бы понять, как эта женщина в яшмаке проникла в отель и почему она тайно пытается увести его оттуда. Но разум его тоже спал, и со слепой доверчивостью ребенка шагал он за незнакомкой, хотя уже начал понимать, кто это.

Не отличаясь высоким ростом, незнакомка обладала удивительной статью, а все ее движения указывали на аристократизм. На углу между двух улочек закутанная в шелка фигура на мгновение осветилась луной, и сквозь полупрозрачную ткань стало видно, что женщина безупречно красива. Поглощенный размышлениями, Кеан не мог оторвать взгляда от матовых, сверкающих драгоценными камнями рук. Он чувствовал, что обретает способность здраво рассуждать, не свойственную снам; мир грез начинал отступать.

Смутные сомнения закрались в голову доктора, когда его таинственная спутница остановилась перед тяжелой дверью типичного египетского дома, явно когда-то богатого; здание находилось напротив входа в мечеть и сейчас терялось в тени минарета. Дверь открыли изнутри, хотя женщина даже не постучала, и, когда они вошли, доктору Кеану показалось, что их поглотила тьма, почти физически ощутимая. Брюс мог только почувствовать, как перед ним отодвинули занавес и повели вниз по каменным ступеням.

В окружающей темноте доктор словно терял способность думать, но когда появилось яркое освещение, сам сон перешел в иную фазу. Брюс не знал, да и не хотел знать, откуда льется свет. Он лишь рассматривал абсолютно пустую комнату — пол из необожженного кирпича, оштукатуренные стены, потолок с деревянными балками. Прямо перед собой у стены Брюс увидел высокий саркофаг; его крышка была прислонена тут же, а внутри прямо и неподвижно стояла ночная гостья — лишь глаза сверкали из-под яшмака.

Она подняла усыпанные драгоценностями запястья и быстро выскользнула из черного платья и белоснежного покрывала, под которыми оказалось обтягивающее одеяние древнеегипетской царицы — леопардовая шкура, урей, а руках цеп, символ власти фараонов!

Овальное лицо женщины было безупречным, большие продолговатые глаза — красивы, но зловещи и холодны, на свежих алых губах играла улыбка, способная заворожить любого, заставляя забыть о недобром блеске очей. Но когда мы бредем по миру грез, наши эмоции тоже теряют связь с реальностью. Она поставила ногу в сандалии на грубый пол и вышла из саркофага, приближаясь к Брюсу, — воплощение порочной красоты, не вообразимое в реальной жизни. Она заговорила на странном языке мира грез, не похожим ни на языки Запада, ни на языки Востока; серебристый голос, словно наполненный трелями флейт, звучащими ночами над просторами Нила, завораживал манящей музыкой древнего греха.

— Теперь ты узнаешь меня? — прошептала она.

И в дымке сна он узнал ту, что давно была с ним, демоническую и божественную.

Неверный свет плясал во тьме, играя сверкающими блестками на занавесе позади саркофага. Разум Брюса метался в хаосе видений, пока не мелькнула догадка: блестящие точки — это глаза тысяч тарантулов, вышитых на ткани портьеры.

Символ паука! Что он знает о нем? О да, конечно, это же тайный знак египетской Царицы-Ведьмы — красавицы, чье имя после загадочной смерти было стерто со всех стел.[41] Сладкий шепот проникал в его душу:

— Ты станешь ему другом, ты станешь другом моему сыну. Ради меня.

И в затуманенном сознании Брюс с радостью отрекся от всего, что считал святым, — ради нее. Она взяла мужчину за руки и вплотную придвинула свое лицо к нему — прекрасные глаза горели.

— Я щедро награжу тебя, — прошептала она еще нежнее.

Потом был провал, и вновь закутанная в яшмак женщина вела доктора по узкому проулку. Мысли путались, и спутница казалась менее реальной, чем прежде. Он брел по призрачным улицам с домами, построенными из теней, поднимался, нет, скорее плыл, по эфемерным лестницам, пока, все еще ощущая, что украшенные перстнями пальцы крепко сжимают его кисть, не очутился в темном гостиничном номере перед распахнутой балконной дверью — его привели обратно. Комната была слабо освещена. Мелодичный голос прошептал в ухо:

— Награду заслужить легко. Я тебя лишь проверяла. А сейчас бей, бей, как можно сильнее.

Шипящие звуки во фразе звучали почти по-змеиному. Доктор Кеан почувствовал, что правой рукой сжимает рукоятку кинжала, а в таинственном сумеречном свете на кровати перед ним кто-то лежит.

Взглянув на спящего, его безупречные черты, длинные смоляные ресницы, оттеняющие бледную кожу, Брюс забыл обо всем на свете — о том, где находится, о прекрасной спутнице — обо всем, кроме кинжала, ведь перед ним лежал Энтони Феррара!

— Бей!

Доктор Кеан ощутил, как внутри все закипает. Он поднял руку, вновь посмотрел на спящего и приготовился вогнать лезвие в самое сердце злодея.

Еще секунда, и клинок полностью вошел бы в грудь негодяя, но внезапно прозвучал оглушительный взрыв. Яркие языки пламени осветили комнату, здание затряслось. Следом за ужасающим грохотом раздался леденящий душу крик.

— Нет, сэр, нет! Боже мой! Что вы делаете?

Человек резко вскочил с кровати, выбив оружие из руки доктора. Покачиваясь в полусне, Кеан застыл посреди комнаты — из соседних номеров доносились голоса разбуженных постояльцев, кто-то включил свет, а на постели, той самой, на которой только что лежал Энтони Феррара, сидел Роберт, его собственный сын!

Никого больше в помещении не было. На ковре у ног Брюса валялся древний кинжал с изысканной рукоятью, украшенной позолотой и эмалью.

Онемев от ужаса, охватившего их обоих, отец и сын, так неожиданно встретившиеся, не могли оторвать взгляд друг от друга. Казалось, все в отеле были разбужены взрывом — этим господним вмешательством, остановившим руку доктора Кеана, предотвратив немыслимое преступление.

На лестнице царила суматоха, но двоим в комнате было не до нее. Первым заговорил Роберт.

— Боже милосердный! — хрипло прошептал он. — Как вы здесь очутились? В чем дело? Вы нездоровы?

Доктор Кеан протянул руку, словно пытаясь нашарить что-то.

— Роб, секундочку, дай мне прийти в себя. Почему я тут? Меня больше волнует, как ты здесь оказался?

— Чтобы встретить вас.

— Встретить меня! Я и не подозревал, что ты достаточно окреп для такой поездки, а если ты приехал встретить меня, то почему…

— Именно. Почему тогда вы послали мне телеграмму?

— Мальчик мой, я не посылал никакой телеграммы!

Роберт с чуть порозовевшими щеками приблизился к отцу и взял его за руку:

— После того, как я приехал в порт, сэр, я почти сразу получил телеграмму: уже с борта корабля вы писали, что передумали и поплывете через Бриндизи.[42]

Доктор Кеан вновь взглянул на кинжал на ковре, подавил дрожь и как можно тверже сказал:

— Я не посылал телеграммы!

— То есть вы действительно прибыли на пароходе вчера вечером? И надо же, мы ночевали в одном и том же отеле! Какое удивительное…

— Да уж, удивительное, Роб, но не совпадение, а результат хитрого и хорошо продуманного плана, — он пристально посмотрел на сына. — Ты знаешь, чей это был план, только один человек мог выдумать такое — заставить меня, твоего отца…

Он замолчал, взглянув на оружие. Частично для того, чтобы скрыть волнение, он нагнулся, поднял кинжал и бросил его на кровать.

— Ради бога, сэр, — простонал Роберт, — что вы делали у меня в номере с этим?

Доктор Кеан выпрямился и спокойно ответил:

— Собирался тебя убить.

— Убить!

— Меня околдовали, не будем говорить кто. Я думал, что наконец у моих ног ядовитая гадина, но мной коварно управляло первородное зло и, поправ законы божьи и людские, я приготовился убивать. Но возблагодарим господа нашего!

Он упал на колени, помолчал, склонив голову, и вновь встал, уже полностью владея собой, как обычно. Роберту пробуждение показалось странным и жутким: комната освещена пламенем, а над ним отец с ножом в руке! Но больше всего его испугало необычное возбуждение, не характерное для такого сурового и неэмоционального человека. Сейчас, собравшись с мыслями, он осознал, что ими руководила чужая порочная воля, а они с отцом являлись лишь пешками в таинственной и роковой игре.

На улицах внизу потоки людей в панике устремились к гавани, но доктор Кеан жестом указал на кресло.

— Присядь, Роб, — сказал он. — Я тебе расскажу, что произошло со мной, а потом ты мне расскажешь про себя. Сравнив истории, сделаем выводы. Затем будем действовать. Необходимо закончить борьбу, но я начинаю сомневаться в нашей силе.

Он поднял кинжал и осмотрел его — от острия до эмалевых узоров.

— Очень необычный, — пробормотал он, пока сын завороженно наблюдал за ним, — острый, словно его только вчера сковали, а на самом деле, судя по рукояти, ему не менее пяти тысяч лет. Роб, мы столкнулись с чем-то нечеловеческим! Нам предстоит сражение с магом, чья мощь могла бы поразить величайших книжников в истории. Нам понадобятся все знания и вся сила Аполлония Тианского,[43] чтобы выступить против него!

— Против Феррары!

— Без сомнения, Роб, телеграмма с корабля была не чем иным, как происками Энтони Феррары! Так же, как и мой сегодняшний сон. Впрочем, это был не сон вовсе, я был под воздействием — как бы это назвать? — гипноза. Какое влияние эта злобная воля оказала на то, что нас с тобой поселили в соседних номерах, сообщающихся с помощью балкона, неизвестно, возможно, мы этого никогда не узнаем; но не будь соседство столь близким, врагу ни за что не удалось бы осуществить свой замысел. Прежде чем уснуть, я смотрел на звезды и одна из них словно начала увеличиваться в размерах, — возбуждаясь все больше и больше, доктор зашагал по комнате. — Роб, однозначно, кто-то держал перед моими глазами зеркальце или кристалл, и этот кто-то явно дождался удобного момента. Я поддался усыпляющему воздействию, тем самым добровольно, да, добровольно, отдав себя в руки Ферраре.

— Вы полагаете, что он тоже здесь, в гостинице?

— Совершенно уверен, что он где-то по соседству. Воздействие было слишком сильным, чтобы исходить откуда-то издалека. Вот что мне снилось…

Он опустился в плетеное кресло. На улицах стояло относительное затишье, но в гавани по-прежнему шумели.

Вскоре забрезжил рассвет и воздух стал необычайно влажен. Роберт сидел на кровати и слушал рассказ, события которого нам уже знакомы.

— Вы считаете, сэр, — проговорил Кеан-младший, когда доктор закончил, — что ничего из этого не происходило в действительности?

Брюс держал в руке древний кинжал, многозначительно глядя на сына.

— Напротив, — ответил он, — я точно знаю, что кое-что оказалось даже очень реальным. Моя задача отделить правду от иллюзии.

Оба замолчали.

— Определенно, — задумчиво нахмурившись, сказал молодой человек, — вы не покидали отеля, а просто прошли по балкону из своего номера в мой.

Доктор встал, подошел к раскрытой балконной двери, выглянул наружу, а затем вновь повернулся к сыну.

— Думаю, что это можно проверить, — объявил он. — Во сне, когда я поворачивал к дому, дому мумии, перед ним была огромная грязная лужа, как будто вечером туда выплеснули воду. Я в нее наступил, ну, или мне приснилось, что я сделал это. Вот и посмотрим.

Он сел на кровать рядом с Робом и, наклонившись, снял тапок. Прошедшая ночь таила в себе массу неприятных сюрпризов, вот и сейчас доктор Кеан застыл, показывая подошву сыну. Она была заляпана бурой грязью.