Вечная жизнь

ГЛАВА 10

— Эй, Настасья, помоги!

Обернувшись на голос Ривер, я увидела ее идущей следом за потертым красным грузовиком. Было раннее утро, но я уже успела принести растопку для огромных каминов в столовой и главной гостиной. Не знаю, насколько это приблизило меня к спасению души, но все лучше, чем дергать свеклу. Выпустив ручки тележки с дровами, я бросилась к Ривер, которая склонилась к земле, удерживая за ошейник одного из наших псов.

— Настасья, тебе придется взять Джаспера, — сказала Ривер. Высыпавшиеся из пучка тонкие серебряные прядки легкими завитками обрамляли ее лицо.

— Ладно, — ответила я, протягивая руку. — Ой, а он что... Плохо себя вел?

— К сожалению, да. Мне ужасно неудобно, но я должна до восьми утра отвести капусту на фермерский рынок. Джаспер обычно ездит со мной, но в последнее время у него появились проблемы с местными собаками. Ты не могла бы взять его и заодно выкупать?

Я посмотрела на Ривер. Джаспер радостно запыхтел у моих ног, воняя до небес.

— Лучше всего томатным соком, — посоветовала Ривер. — Посади его в большую ванну и полей всего томатным соком. Я уже сказала Рейну принести сок и помочь тебе с мытьем.

— Гмм, — пробурчала я.

Зато Ривер, похоже, находила нечто очень забавное в том, чтобы дать мне такое отвратительное задание, и тщетно пыталась подавить смешок.

— Прости, Настасья, но у меня нет другого выхода. Ты моя последняя надежда. Побольше томатного сока, потом хорошенько намылить шампунем, и он у нас будет как новенький. Правда, Джаспер, детка?

Джаспер выглядел абсолютно счастливым и довольным собой.

— Извини, мне пора лететь. Спасибо тебе огромное! — Она быстро потрепала меня по плечу и бросилась к грузовику. Я молча смотрела, как она сдает задом и выезжает на длинною грунтовку, ведущую на главную дорогу.

Потом я посмотрела на Джаспера. Он улыбнулся мне во всю пасть. Видел бы меня сейчас кто-нибудь из моих друзей... Пожалуй, я показалась бы им такой же чокнутой и убогой, какими они казались мне теперь.

— Ладно, идем, что ли, — вздохнула я и потащила Джаспера к конюшням.

На территории Риверз Эдж был большой амбар, где проходили занятия, и несколько пристроек. Наша конюшня была рассчитана на десять лошаки, но Ривер держала только шесть. В одном углу располагалась каптерка для инвентаря, а напротив стояла огромная жестяная ванна. Рейн уже стоял возле нее, раскупоривая огромные жестянки тома того сока. На меня он посмотрел без всякого энтузиазма.

— Нам поручили его выкупать, — зачем-то сообщила я.

— Да, — он заткнул слив, подхватил Джаспера и с легкостью поставил его в ванну. Я приказала себе не думать о том, какой Рейн сильный, умелый и невозмутимый. Джаспер испуганно заскреб лапами, потом затих.

— Хороший мальчик, — сказала я, стараясь не лишать. — О, черт. Будем надеяться, томатный сок справится с этим запахом.

— Держи его, — приказал Рейн и опрокинул первую канистру на спину Джаспера. Похоже, сок был холодный, потому что пес прекратил улыбаться, и вид у него сделался слегка обескураженный.

— Возьми кружку и вылей на него еще, — велел Рейн.

Так я и сделала. При этом я не могла отделаться от мысли, что мы с Рейном сейчас совсем одни в теплой, пахнущей сеном конюшне. Было еще очень рано, в окна били косые лучи утреннего солнца. Вокруг нас тихонько фыркали лошади, их бархатные носы слегка морщились от запаха грязного Джаспера.

Мне было не по себе. Мне не хотелось стоять в конюшне, не хотелось быть рядом с лошадьми. Когда-то у меня были лошади, которых я безумно любила, и я знала, как больно их терять. С тех пор я старалась держаться от них подальше.

Сильные руки Рейна опрокидывали на спину Джаспера канистру за канистрой, и бедный пес совсем приуныл, низко свесив голову. Джаспер был корги, с короткими лапками и смешными ушами, как у летучей мыши, и теперь бедняга стоял по колени в соке. Я зачерпывала со дна кружку за кружкой, выливала на него и втирала в шерсть свободной рукой.

— Вот тебе и свобода выбора, Джаспер, — сказала я. — Вот тебе и необходимость принимать правильные решения.

Стоявший рядом со мной Рейн был таким крепким, что мог бы запросто устоять против приливной волны. От него пахло свежей осенней прохладой, проложенной древесным дымком, и это было невероятно прекрасно. Его клетчатая фланелевая рубашка была расстегнута у горла, и мне хотелось прижаться щекой к гладкой коже его груди и глубоко вдохнуть этот запах. А он мог бы обхватить меня руками, и мне сразу стало бы так тепло, так спокойно...

Несмотря на его напускную эмоциональную скупость, я легко могла представить его смеющимся и даже хохочущим до слез. Более того, я запросто воображала его пьющим, несмотря на то, что он каждой клеточкой своего существа давал понять, что это абсолютно исключено. Я могла представить его разъяренным, неистовым... Тут я потянулась, моя рука соскользнула с намыленной шерсти Джаспера.

Я посмотрела на Рейна, изучая его лицо.

Он взглянул на меня сверху вниз и подлил еще сока.

Рейн разъяренный, неистовый...

Я потрясла головой, зажмурилась, и видение уплыло прочь, как туман. Что это было? Это было... нет, я не знала, что это. Все прошло. Может, попробовать взять быка за рога?

— Я знаю, что ты меня не любишь. Но ты точно уверен, что мы никогда не встречались?

Рейн отвел глаза. Опрокинул последнюю канистру на спину Джаспера, он энергично растер сок рукой, чтобы размазать его по всей вонючей собаке.

— Я не... скажем так, не испытываю к тебе никаких чувств, — ответил Рейн, и голос его был столь же холоден, сколь его манеры. — Пусть сок немного впитается.

Краем глаза я видела треугольник кожи в распахнутом вороте его рубашки и подбородок со следами легкой небритости.

— Как давно ты здесь?

Он искоса посмотрел на меня и сказал:

— Сполосни его и можно намыливать. А у меня есть своя работа.

— Ты мне не поможешь? Он ведь может выскочить из ванны. — На самом деле, я вовсе не думала, что полностью деморализованный Джаспер способен на такой финт. Он настолько покорился судьбе, что даже уселся в лужу томатного сока. Рейн стиснул губы, но остался. Я смыла с Джаспера сок, вытащила пробку из ванны и принялась намыливать пса лошадиным шампунем.

— Ой, Рейн, вот ты где! — звонкий голосок Нелл заставил меня обернуться, и я увидела, как она идет по проходу между стойлами — свеженькая, чистенькая и совершенно очаровательная в своем шерстяном свитере домашней вязки и вельветовых брючках, заправленных в настоящие веллингтоны. Я же выглядела так, словно клубилась всю ночь, а с утра пораньше принялась за мытье вонючей псины. Сравнение не в мою пользу.

— А я тебя ищу, — прощебетала Нелл, обращаясь к Рейну.

Когда он никак не отреагировал, она повернулась, и все с тем же жизнерадостным дружелюбием внимательно осмотрела меня с ног до головы. Я постаралась не думать о том, что на мне черная толстовка с вышитым стразами черепом и лиловые аладдины с высокой талией, которые гораздо уместнее смотрелись бы на арене Цирка дю Солей. Ну и ладно, правда?

— Настасья, мне кажется, ты нашла свое новое призвание! — ослепительно улыбнулась она, и у меня тут же напряглись плечи.

— В смысле? — буркнула я.

— Ты можешь стать собачьим парикмахером! — захихикала Нелл. — Ты выглядишь, как настоящий профи!

Я подумала было окатить ее из душа, но со вздохом отказалась от этой мысли.

— Рейн, а я думала, ты мне поможешь, — проворковала Нелл, одарив Рейна ослепительной улыбкой нежной английской девушки, только что локон на палец не накручивала. — Мне нужно посеять ранний шпинат!

Я уже успела заметить, что все это неспроста — Нелл постоянно крутилась около Рейна, пыталась постоянно быть с ним рядом и просила его помощи по каждому пустяку. Самое смешное, что скандинавский бог, похоже, ни о чем не догадывался.

Я думала, что Рейн немедленно ухватится за это предложение, но он отрицательно помотал головой.

— Я должен закончить это дело, а потом Солис просил меня заняться подковами Тита.

— Тит — это конь? — спросила я без особого интереса.

Нелл снисходительно улыбнулась мне и ответила:

— Да. Рейн наш местный конюх. У него великолепная посадка!

— Я заметила, — хмыкнула я. — И седалище что надо.

Рейн заиграл желваками, а Нелл вспыхнула и смущенно потупилась.

— Я говорила о верховой езде.

— Правда? А я думала, о его заднице.

На этот раз они оба смутились, а я заработала дополнительные очки. Эти двое бесили меня до чертиков. Они отлично подходили друг дружке, однако одна мысль об этом вызывала у меня разлитие желчи, поэтому я принялась энергично поливать водой Джаспера. Потом наклонилась и осторожно принюхалась. Отлично, в общем букете чувствовалась лишь слабая нотка скунса. Сойдет.

— Ладно, малыш, иди, и больше так не делай, — сказала я, вытаскивая Джаспера из ванны. Несмотря на свои приличные размеры, весил он не больше тридцати фунтов. Я поставила Джаспера на пол и стала ждать...

— Ой! — Нелл с визгом отпрыгнула от отряхивавшегося Джаспера, поднявшего в воздух тучу брызг.

Я вытерла руки о грубое полотенце, ухмыльнулась Рейну и посмотрела на Нелл, отбежавшую чуть ли не в конец прохода.

— Спасибо за помощь, — приторно проворковала я, не сводя глаз с Рейна.

С секунду он смотрел на меня, потом развернулся спиной к Нелл и прошел мимо.

Эти двое были для меня главной занозой в заднице.

Судя по всему, Ривер и Солис решили, что я бесконечно далека от возможности посещать какие бы то ни было занятия, поэтому по горло нагрузили меня работой. Мое имя внесли в списки трудяг, и следующие несколько дней я разрывалась между зубодробительной, сводящей с ума скукой и столь же безумным, до белых костяшек и впившихся ногтей, отчаянием. Понимаете, ведь я намеренно, сознательно и решительно избегала всего, чем меня здесь заставляли заниматься. Десятилетиями, если не столетиями.

И все-таки, наконец, я нашла себе работу по душе: колотить молотком со всей дури. Мы с Бринн и Джесом чинили обветшавший сайдинг на большом амбаре, где проходили занятия.

Интересно, что бы мы с Инки и Бозом сейчас делали в Лондоне? Планировали бы потрясающие каникулы? Тащились бы на неизбежную вечеринку? Приходили бы в себя после прошлой угарной мочи? Калечили бы таксистов? Совершенно бессмысленное времяпрепровождение, не так ли? Зато я, зацените, что делаю! Эй, ребята, да ведь я чиню сарай! Полезное дело, а?

— Расскажи о себе, Бринн, — попросила я, вытирая нос о рукав свитера. — Что привело тебя сюда?

Бринн держала доску, чтобы Джес мог наскоро наживить ее при помощи нескольких гвоздей. После этого он должен был приколотить доску намертво.

— Я приезжаю сюда каждые десять лет или типа того, и живу по году или больше, — ответила Бринн. Сегодня ее тугие дреды были спрятаны под яркой косынкой. Бринн была красивой и изящной, как подросток-модель или как гепард. Гепард в комбинезоне и поношенном зеленом свитере. Она улыбнулась мне, озарив хмурый осенний вечер. — Обычно после жуткого разрыва или чего-то такого. Ривер принимает меня и ободряет, я освежаю кое-какие свои навыки, а когда снова чувствую себя нормально, уезжаю.

Я чуть не вздрогнула, вспомнив замечание Рейна насчет «голодных дворняжек».

— Вот как. А что это за навыки?

— Да разные, — пожала плечами Бринн. — Осторожнее, Джес, там щепка! Какие угодно. Магия, кулинария, садоводство, да мало ли какие! В какой-то год я помогала Ривер перекрашивать комнаты. В другой раз все больше занималась выпечкой. А однажды целый год ничего не делала, зато изучала магию камней и кристаллов. А еще как-то раз — эй, Джес, ты не забыл? Короче, я приехала сюда и целый год учила всех танцевать хип-хоп.

Она расхохоталась, запрокинув голову. Тонкая линия ее черного горла отчетливо вырисовывалась на фоне серого неба.

Джес что-то неразборчиво промычал, не вынимая гвозди изо рта. Очевидно, он не был фанатом хип-хопа.

— Сколько тебе лет? — спросила я. — То есть, можешь не отвечать, если тебе неприятно.

Бринн на мгновение задумалась, а потом широко улыбнулась.

— Да чего там! Двести тридцать четыре. Круто? — Она снова улыбнулась. На вид ей было не больше восемнадцати.

— А как ты познакомилась с Ривер? Наверное, я вела себя как последняя липучка, допрашивая ее? Не знаю, не знаю.

— Давай, — Джес кивнул мне, указывая на доску. Я приставила гвоздь к нужному месту и заработала молотком. Самая. Лучшая. Работа.

Улыбка сползла с лица Бринн.

— Я разозлилась на одних типов и подожгла их.

Я поморгала, еще раз прокручивая ее слова в голове. Она, действительно, это сказала? Джес даже головы не поднял. Ладно, можно подобрать челюсть.

— Что-что?

Самое смешное, что она была совершенно не похожа на психопатку. Поежившись, я подумала о кое-каких своих делишках, вспомнила искалеченного таксиста и приставила к доске очередной гвоздь.

— Это был не настоящий огонь, — сообщила Бринн, нажимая на доску, чтобы поставить ее на место. — Они даже не обгорели. Я просто хотела до смерти их напугать, и мне это удалось. Но так случилось, что в это время мимо проходила Ривер... Кажется, это было в Италии, году в 1910 или в 1915. Нет, точно перед Первой мировой... Короче, когда Ривер ясно увидела, что я неправильно использую магию, она подошла ко мне и нашла нужные слова.

— И ты сразу приехала сюда?

— Нет, что ты! В тот раз я ее просто отпихнула, и все.

Джес негромко фыркнул и протянул мне еще один гвоздь.

— Но потом я все равно сюда приехала. В первый раз я тут очутилась в 1923. После войны.

— Ты откуда родом?

— Из Луизианы. Моя мать была рабыней, из Африки. Отец был белым землевладельцем. Ха! Представляешь, каково это — быть бессмертной рабыней? То-то!

Я закончила со своей доской и протянула Бринн следующую.

— И что случилось? — Вот это было уже интересно.

— Вскоре отец понял, что моя мать бессмертная. Они долго ждали, дождались, пока его жена умерла, а потом сбежали вдвоем. Отец продал свою плантацию, освободил всех рабов. — Бринн расхохоталась. — Самое смешное, что они до сих пор вместе! У меня десять братьев и сестер. Возможно, ты еще увидишь кого-то из них — они иногда заглядывают сюда.

Я протянула ей гвоздь, размышляя над только что услышанным.

За всю свою долгую жизнь я почти не встречала счастливых бессмертных союзов, но родители Бринн, похоже, были исключением. Они дали миру еще одиннадцать бессмертных. Наверное, странно иметь детей, которые живут долгие столетия, но еще более странно иметь братьев и сестер, которые на сотни лет тебя старше. Кажется, я встречала такое пару раз в жизни. У нас с братьями и сестрами почему-то разница была всего в несколько лет.

— А ты? — спросила я у Джеса.

— Я не собираюсь об этом говорить, — мрачно ответил он, прилаживая очередную доску.

Ну и ладно.

— А ты знаешь истории других здешних обитателей? — осторожно спросила я. — Например, Лоренцо или Нелл? Или Рейна?

Ага, оно самое. Я действую потихонечку. Исподтишка.

Бринн беспечно пожала плечами.

— Да они сами тебе расскажут, — отмахнулась она. — Я знаю, что Лоренцо около ста лет, и он откуда-то из Италии. Мне кажется, что его семья дружила с семьей Ривер. А Нелл англичанка, ей лет восемьдесят, не больше. Про Рейна я сама мало что знаю. Кажется, он говорил, что ему двести шестьдесят. Или около того? И он из Нидерландов. Если хочешь узнать больше, тебе придется самой с ними поговорить.

Я кивнула, соображая.

— А ты сама? — спросил Джес. Голос у него был такой, как если встряхнуть банку с ржавыми гвоздями.

В первый момент я хотела воспользоваться его собственной отговоркой — мол, не хочу говорить об этом, и все. Но потом вспомнила, что приехала сюда, чтобы расти и научиться любить себя — кажется, так?

— Я старше.

— Да? — усмехнулась Бринн. — Сколько тебе? И откуда ты? Расскажи свою историю!

Внезапно тьма моего прошлого снова обрушилась на меня, и я поняла, что не могу находиться здесь, не могу ни с кем поделиться своим прошлым, вообще не могу нормально говорить и поддерживать разговор.

Я посмотрела на Бринн, и она, видимо, все поняла по моим глазам, потому что лицо ее смягчилось, и она похлопала меня по руке.

— Все нормально. Просто некоторые дороги длиннее и труднее других.

Я молча кивнула, а про себя подумала, что некоторые дороги ведут прямиком в ад.

Несколько бригад, обычно две, но порой и три, каждый вечер готовили еду. Другие убирали со стола и мыли посуду. Каждый вечер после ужина все выходили на прогулку, даже в ливень и сумасшедший ветер. Я тоже несколько раз заставляла себя выползать вместе со всеми, хотя ненавижу бывать на природе в темноте. Впрочем, в толпе других обитателей этого приюта было не так страшно, но все-таки я каждый раз старалась держаться в центре, чтобы в случае непредвиденного нападения злоумышленнику пришлось бы пробиваться ко мне через толпу других бессмертных.

Ну да, паранойя. Знаете, если бы я была абсолютно нормальной, то не торчала бы в этой дыре.

— Может, это все съемки какого-то фильма? — спросила я через несколько дней, чистя наваленную передо мной гору картошки.

Всего два дня тому назад я своими руками выкопала эту гадскую картошку из грядки, и противное ощущение сухой земли намертво приклеилось к моим пальцам. К сожалению, не вся здешняя работа была похожа на заколачивание гвоздей.

— И я в результате превращусь в гения дзюдо или типа этого?

Эшер, мывший капусту в раковине, улыбнулся.

— Ну да. Таков был наш секретный план.

— Вы же учитель, — продолжала я. — Почему же вы до сих пор делаете грязную работу? Разве вы еще не достигли нирваны? Разве не цените каждую минуту промывки капусты?

Он снова улыбнулся.

— Au contraire, mon petit chou[8]. Я ценю каждую минуту. Но ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что дело обстоит так: ты делаешь х, потом у, потом z, а дальше наступает счастье, и ты можешь расслабиться до конца всей своей до-о-о-о-лгой жизни.

Вот не ожидала, что у него тоже есть чувство юмора, почти такое же, как у Ривер! Честно говоря, я тут часто слышала шутки, а из огорода, сада и даже из дома нередко доносились раскаты хохота. Разумеется, Рейн улыбался только в моем воображении, но какое это имеет значение?

— Что это значит? — уточнила я. — Хотите сказать, мне никогда не станет... лучше?

— Нет, ты меня не поняла, — покачал головой Эшер. Выложив на стойку горку мытой капусты, он засыпал в мойку новую партию. — Я хочу сказать, что это не похоже на подъем в гору, когда нужно лишь взобраться на вершину, и больше никуда не нужно будет лезть.

Вот дерьмо.

— Значит, мне придется всю жизнь лазить по этой горе?

— Нет. — Он выключил воду, вытер руки о полотенце для посуды и посмотрел на меня. — Представь, что ты забралась на гору и увидела с вершины такой восхитительный вид, что тебе захотелось продолжить путь к нему. Я потрясла головой.

— Стоп, я запуталась. Давайте оставим эти горные метафоры. Объясните на пальцах.

— Никто из нас, живущих здесь, не проснулся однажды утром с намерением стать на путь добра и света, навсегда отказавшись от тьмы, — терпеливо разъяснил Эшер. — Это не такое решение, которое можно принять раз и навсегда. Терава — это то, чем мы рождаемся, но не обязаны быть всю жизнь. Тахти — это то, чего можно достичь, но, однажды достигнув, слишком легко потерять вновь.

Я до сих пор не могла привыкнуть к тому, с какой легкостью они тут говорят об этом.

— Быть хорошим — а под этим я понимаю перестать быть темным и злым — совершенно не означает стать паинькой. Ты понимаешь?

Я кивнула.

— Быть хорошим, это путь, который приходится выбирать снова и снова, каждый день, несколько раз в течение дня, до конца своей жизни, — продолжал Эшер. — Каждый день состоит из тысячи решений, по большей части незначительных, но иногда судьбоносных. С каждым таким решением у тебя появляется шанс продолжить путь к свету или скатиться во тьму.

— О Боже, — простонала я. — Кажется, я совсем не хочу быть настолько хорошей!

Улыбка озарила его лицо.

— Я открою тебе один секрет: ни про кого из нас нельзя сказать, что он из тысяч решений каждый раз твердо выбирает добро. Даже Ривер — а ведь она самый хороший человек из всех, кого мне доводилось встречать в жизни.

— Зачем вообще барахтаться, если все равно не выиграешь?

— В том-то и дело, что выиграешь, причем с самых разных сторон, — возразил Эшер. — Ты одерживаешь множество маленьких побед. Смысл жизни не в том, чтобы все время быть хорошей. Смысл в том, чтобы быть настолько хорошей, насколько ты можешь. Никто из нас не идеален. Никто не поступает правильно все время. Жизнь устроена совсем не так.

Кухонная дверь распахнулась, и сразу несколько человек ввалились внутрь: Лоренцо, Нелл, Анна и... скандинавский бог.

Разумеется, я видела Рейна каждый день, и после нашей совместной помывки собаки уже несколько раз имела неудовольствие работать с ним вместе или просто рядом. Он говорил только тогда, когда я к нему обращалась, никогда не улыбался, еще реже смеялся, короче говоря, был холодным и неприступным, как и положено занозе в заднице.

Мне по-прежнему казалось, что мы с ним знакомы, хотя я до сих пор не знала, как такое возможно. Чем больше я смотрела на него, чем больше он меня раздражал, чем больше обливал холодом — тем сильнее меня к нему тянуло. Это было удивительно. Тем более что Рейн не давал мне никакой пищи для надежды, не проявлял ни малейшего признака интереса. Но меня влекло к нему, словно мы с ним давным-давно знали друг друга, как будто у нас было общее прошлое.

Порой мне безумно хотелось, чтобы у нас за плечами и в самом деле была совместно прожитая жизнь, а теперь мы переживали нечто вроде реинкарнации, но потом я спохватывалась. За заманчивой идеей о переселении душ неизбежно следовала мысль о нескольких бессмертных жизнях, а это было уже слишком. Нет, спасибо.

И при этом он ужасно меня бесил — такое впечатление, будто у него не было ни единой приятной черты характера, кроме занудного стремления к добропорядочности. Нет, скажем так — в его характере не было ни единой приятной черты. Он был самым несносным, самодовольным, напыщенным, консервативным, отсталым и кичливым придурком на свете. И все-таки каждую ночь, лежа на своей жесткой узкой кровати я... тосковала по нему, словно когда-то он был со мной, и я во что бы то ни стало хотела его вернуть.

Я сгорала по нему, мечтала о нем, сходила с ума от желания поцеловать его, почувствовать его прикосновение, сорвать маску его благопристойности, заставить растерять свое хладнокровие и задышать чаще.

Понимаете, я в принципе не очень люблю мужчин и предпочитаю использовать их лишь для краткосрочных целей и в строго лимитированных дозах. Но этот Рейн каким-то чудом пробрался мне под кожу, меня к нему грубо и сильно тянуло, не спрашивая, хочу я этого или нет.

— Настасья? — Эшер смотрел на меня. Как и все в кухне.

Я вздохнула, взяла следующую картофелину и принялась свирепо кромсать ее ножом.

— Ладно, объясните мне еще раз эту штуку про добро и зло.

Остальные (кроме Рейна, разумеется) расхохотались и повернулись, чтобы уйти — улыбчивые, счастливые, розовощекие бессмертные самого высшего качества. Нелл задержалась возле двери.

— Ой, Рейн, чуть не забыла! У меня что-то дверь заедает. Ты не мог бы взглянуть?

При этом она одарила его одной из своих фирменных улыбочек. Ни дать ни взять, персик со сливками!

Рейн кивнул и сделал шаг в ее сторону.

— Рейн, — остановил его Эшер.

— Да? — В его невозмутимом голосе не было ни капли тепла, однако не было и презрения, с которым он обычно обращался ко мне. Нелл задержалась у двери, но Эшер знаком велел ей идти. Поколебавшись несколько секунд, она улыбнулась и вышла.

— Я описывал наш поиск как бесконечную цепь решений, свершаемых каждый день на протяжении всей нашей жизни, — спокойно объяснил Эшер. — При этом я пытался объяснить, что никто из нас не совершенен, и никто не может каждый раз безошибочно выбирать добро. Я сказал, что жизнь устроена не так. Ты не мог бы вставить несколько слов от себя, чтобы помочь Настасье понять мою мысль?

«О да, пожалуйста, ты не мог бы вставить Настасье?» — захихикала я про себя и тут же мысленно отвесила себе оплеуху. Похоже, я сделала именно то, о чем говорил Эшер: прямо здесь и сейчас сделала свой маленький выбор в пользу зла. Кажется, я безнадежна.

Рейн выглядел настолько ошеломленным, что я сразу почувствовала себя немного лучше. Очевидно, ему не хотелось приближаться ко мне так же сильно, как я мечтала быть ближе к нему.

— Как проходит твой поиск? — спросила я, сбрасывая картофельные очистки в раковину. Он выглядел просто невероятно, как из сказки — ясноглазый, с растрепанными ветром волосами, разрумянившийся на холоде. Мне едва удалось справиться с желанием опрокинуть его на пол прямо под ноги Эшеру и усесться сверху. Может быть, если предварительно оглушить его сковородкой, он не будет слишком сопротивляться...

— Трудно, — ответил Рейн. — Это самое трудное из всего, что мне когда-либо доводилось делать. Это постоянная битва. Постоянный выбор между жизнью и смертью.

Казалось, даже Эшер был слегка озадачен.

До сих пор Рейн никогда так не раскрывался, поэтому я внимательно посмотрела на него. Нет, я все поняла про жизнь и смерть, но мне представлялось, что сражающийся на стороне добра должен говорить об этом с чуть большим энтузиазмом.

— А зачем ты это делаешь? — Я вовсе не хотела быть занозой, мне было искренне интересно.

Рейн долго молчал, и я решила, что он не станет отвечать. Но он вдруг сказал:

— Потому что отказаться от усилий означает признать, что та сторона выиграла. Отказаться означает перейти на сторону тьмы и смерти. А на этом пути нет ничего, кроме отчаяния, безумия и нескончаемой боли.

Эшер и я застыли, вытаращив глаза.

— Ну да, в общем, — пролепетала я.

Глаза Рейна были непроницаемы. Не говоря ни слова, он повернулся и вышел из кухни.

Я посмотрела на Эшера, который ответил мне задумчивым и озабоченным взглядом.

— Занятный парень, — сказала я.

Эшер молча погладил бороду и оставил меня в одиночестве сражаться с картошкой.