Вейде всегда тяготел в тому, чтобы рассуждать последовательно. Что братьям по Крылу всегда казалось ужасно странным. Он долго определялся с направлением, которому хочет посвятить жизнь. В то время как большинство талах-ир с детства знали, хотят ли они стать скульпторами или живописцами, танцорами или музыкантами, Вейде ощущал склонности сразу к нескольким видам искусства и в то же время ни к какому в отдельности. Откровенно говоря, больше всего ему нравилось читать истории древних и, оживляя замершие в древних словесных оборотах образы, слагать новые вирши, наделять всем известных героев характеров и мотивами, которые были бы понятны ему самому, и рассказывать свои версии старых легенд.
Но никакого подобного вида искусства у валькирий не было.
Можно было пытаться облечь его выдумки в картины — плоские, на старинный манер, или волновые, с симуляцией запахов и объёма. Можно было пытаться выразить посетившие его чувства в танце… Можно было пытаться перенести их в музыку.
Вейде всё это пробовал и у него даже получалось неплохо, но он чувствовал, что создаёт только что-то вроде дополнений, иллюстраций к тому, что творится у него в голове.
Он рассказывал о своей проблеме разным учителям, но никто и ничего не мог ему подсказать. И только Наран оказался первым, кто дослушал его до конца и всерьёз. Правда, вместо того, чтобы дать совет, Наран покивал и заинтересовано спросил, что ещё Вейде думает о решении Просветлённого создать касты, чем, по его мнению, можно объяснить это желание и почему Вейде считает, что соратников Просветлённого не могло быть ровно двенадцать человек.
Вейде не заметил смены темы разговора. Все эти вопросы были ему действительно интересны, и он с жаром принялся рассказывать о том, что, по его мнению, не клеится в каноническом своде летописей. Постепенно, слово за словом, он приходил к выводу, что кроме двенадцати рукописей, которые изучают в каждом храме, должны быть ещё.
И понеслось.
Разговаривая с Нараном по лучу, Вейде выражал то, чего никак не мог выразить в музыке и рисунках. Его понимание легенд развивалось по мере того, как он рассказывал их, и постоянно углублялось. А Наран слушал. И в какой-то момент Вейде поймал его на том, что собеседник записывает.
А потом, спустя время, Наран предложил отправиться в путешествие.
Не проработанность концепции этого путешествия Вейде немного удивила. Он вообще-то думал, что у талах-ар всегда есть план.
Сам он, хоть и был талах-ир, никогда бы не вышел в дорогу, не удостоверившись в точности координат и ещё в некоторых вещах, которые Наран как будто пропустил мимо внимания.
А теперь, когда они оказались в абсолютно незнакомом — и вообще, не существующем, с точки зрения здравого смысла — месте Вейде с ужасом видел, что Наран просто стоит и как будто бы вовсе не готов сказать, что им делать дальше.
Первые несколько минут это казалось естественным, но время шло. Игре уже успела облазить все окрестности — ту их часть, которую можно было достичь, не спускаясь с горы — и, вернувшись назад, объявила:
— Тропинка перебита.
— Что? — только после этого Наран сменил позу и озадачено посмотрел на спутницу. Вейде даже показалось на секунду, что друг вообще забыл о том, что прибыл сюда не один.
— Тропинка перебита, — по слогам повторила Игре. — То есть она когда-то была, но часть давно уже обвалилась вниз. Там, где мы шли теперь просто отвесная скала.
На лице Нарана отразилось беспокойство, Вейде догадался, что планы талах-ар, если они всё же были, были связаны с тем, что находилось внизу.
— Пройти можно, — ответила Санъяра после нескольких секунд размышлений. — Я так точно пройду. Просто перекину верёвку на другой край.
— Уверена? — поинтересовалась Игре, которой явно не понравилось, что её открытие опровергли.
— Нет, но чтобы сказать точно, надо попробовать. Вопрос в другом. Что мы собираемся там делать?
Она посмотрела на Нарана явно ожидая ответа в основном от него. От взгляда Вейде вообще не укрылось, что катар здесь в основном из-за обаяния белокрылого, и это вызывало у него лёгкую тревогу. Любовь — это, конечно, красиво, когда её описывают в поэмах, но ведь у них тут хватало других проблем.
Наран потёр глаза. Его поведение всё ещё казалось Вейде несколько странным, но теперь ему стало казаться, что дело попросту в том, что Наран встретил здесь совсем не то, что ожидал.
«У него был план», — понял он вдруг абсолютно отчётливо. «Был, только нам он о нём не сказал. И, видимо, правильно, потому что выглядел бы сейчас как дурак».
— Что ж… — проговорил тот медленно. — Мы можем попытаться спуститься по тропе или искать здесь… Но хотя это место, безусловно, требует подробного и детального изучения, насколько мы можем судить, наш Тринадцатый всё же писал свои поэмы, когда странствия Просветлённого подходили к концу. И это было в «нашем» мире.
Наран помолчал.
— Думаю, мы всё-таки ошиблись. Вспышки, которые мы наблюдали, видимо, были связаны с этим странным перемещением, а само сооружение, возможно, предназначалось для перехода… Но к нашему делу они не имеют отношения.
— Серьёзно?! — выпалила Игре. И одновременно с ней Вейде:
— Вспышки?
Они переглянулись.
— Мы ночью видели вспышки, — подала голос Санъяра, — но ничего конкретного об этом сказать не могли и потому решили промолчать.
Вейде открыл рот чтобы прокоментировать этот момент, но чувство такта заставило его замолкнуть. А вот Игре не сдержалась:
— Это что вы делали ночью, аж до вспышек?
— Игре! — всё-таки подал голос Вейде.
— По-моему, это не имеет отношения к ситуации, — возразила Санъяра и, посмотрев на Нарана, добавила: — Мы что, серьёзно не попытаемся здесь осмотреться?
Наран покачал головой и внимательно, но в то же время как-то просяще посмотрел на неё.
— Не без ведома наставников, Санъяра. Всё это уже слишком серьёзно, чтобы лезть сюда в одиночку.
Санъяра помешкала и нехотя кивнула.
— Тогда ты знаешь, как попасть обратно? — предположила она.
И, к всеобщему уивлению, Наран кивнул.
Подойдя к бассейну, жестом подозвал путников к себе. Потом вложил девушке в руки шприц и предложил повторить то же, что он делал до перемешения. Санъяра так и поступила.
Прошло всего мгновение, и все трое вздохнули в облегчением, увидев кругом вместо каменистой пустоши родную траву и лес под обрывом.
А ещё через секунду поняли, что их трое.
— Наран! — выполила Санъяра, тщетно оглядываясь по сторонам.
Вейде тоже был встревожен, хотя и меньше, чем она.
— У талах-ар всегда есть план, — вслух произнёс он то, о чём думал все последние полчаса. Санъяра обожгла его не слишком довольным взглядом.
— У катар обычно тоже. Но я бы не сказала, что всегда всё идёт по плану.
С минуту они озирались и заглядыали под каждый камень, а потом обнаружили, что Наран как ни в чём не бывало стоит возле искрящегося колодца.
— Что случилось? — спросила Санъяра первой, подаваясь к нему на встречу — и тут же замерла, так и не решившись коснуться.
— Не знаю. А что случилось?
— Тебя не было… несколько минут.
Наран пожал плечами и слегка растеряно огляделся по сторонам.
— Я, к сожалению, понятия не имею, как это работает… и что могло произойти. Почему я опоздал.
Слова его Санъяру успокили не до конца, но всё же успокоили.
— Давайте двигаться к этому твоему схрону, — попросила она. — Понимаю, что перемещение не должно произойти само по себе, но всё-таки мне не хотелось бы ещё куда-нибудь попасть.
Наран кивнул и предложил девушкам идти вперёд. По лицу белокрылого Вейде видел, что тот рассчитывает остаться в одиночестве, но Вейде не собирался идти у него на поводу.
— И зачем ты задержался? — поинтересовался он, выравнимая шаг, чтобы оказаться рядом с другом, и достаточно тихо, чтобы не услышала одна из спутниц.
— С чего… — вскинулся Наран и своим невинно озадаченным взглядом посмотрел на талах-ир.
— Я не девочка. На меня не действует.
Наран вздохнул. Помолчал.
— Ты понял, что это было за место?
— Предположений слишком много, чтобы сказать что-то одно. Может, наши предки ходили туда на охоту?
Впрочем, Вейде и сам чувствовал, что в этой версии многое не клеится.
— Нет, Вейде, — спокойно отозвался Наран. — Туда может пройти только настоящий крылатый. Тот, в ком течёт кровь четырёх каст.
Вейде молчал. Ему очень не хотелось признавать то, что вертелось на языке.
— Это место, в котором находился Первый Храм, — продолжил тем временем Наран. — Предки пришли оттуда и какое-то время провели вместе. Но ушли недалеко. Где-то поблизости Тринадцатый счёл необходимым спрятать свои воспоминания о путешествии. Возможно, там они разделились. Или… произошло что-то ещё. Кем они были? Скажи, какую легенду ты бы об этом рассказал?
— Изгнанниками? — предположил Вейде. — Странными сторонниками непопулярной теории о том, что необходимо разделить крылатых на касты.
— Возможно… Но я думаю, они были беглецами. И то место, где мы только что были — всё, что осталось от мира, откуда мы пришли.
На некоторое время оба погрузились в молчание. Вейде всё ещё не хотелось верить в то, что сказал Наран.
— Ты тала-ар, — наконец нехотя произнёс он. — Тебе виднее, что это может означать.
— Боюсь, это прекрасно видишь и ты. От того, что случилось по ту сторону, зависит слишком многое в нашем мире. Мы говорили об этом с Санъярой… о падении Первого Храма.
— И… что?
— Что с ним случилось, он разрушил сам себя или был разрушен кем-то со стороны? Ты понимаешь, как много значит ответ на этот вопрос для касты катар-талах? Тем более, сейчас.
Вейде вздохнул.
— Я не имею ничего против катар. Без них — не было бы настоящих легенд.
— Но многие считают, что они опасны. Ты прекрасно понимаешь, почему. И если кто-то из крылатых уничтожил наш… наш «первый мир»… То это, определённо, были они.
Вейде поджал губы и долго молчал. Перспективы, которые открывали соображения Нарана, нравились ему ещё меньше чем эта странная находка.
— И всё же, почему ты отправил нас вперёд? — наконец спросил он.
— Боюсь, не всем надо знать о том, что мы нашли, — отозвался Наран. — Я даже сам не знаю, рад ли я, что это открыл. Но я всё-таки сделал запись… Насколько смог и насколько успел, — он осторожно, так чтобы не заметили остальные спутники, показал Вейде кристалл. — Вот только не знаю, что мне делать с ним теперь.