В твой гроб или в мой?

Глава 33

ВЛАД



— Не могу поверить, — Дойл практически рычит глубоким и угрожающим тоном. Довольно мило, он думает, что может сделать мне замечание.

Мы идем по замку, всем своим видом показывая, будто все нормально, пока он время от времени нюхает воздух в поисках запаха Джекила. При таком количестве людей и таком количестве новых запахов это практически невозможно. Замок большой, и чтобы обойти его требуется время, что раздражает еще больше. Я обнаружу его быстрее, если полечу.

Меня снедает беспокойство. От мысли, что Обри одна с таким количеством гостей в замке, мурашки бегут по коже. Мало того, что мои инстинкты кричат о необходимости защитить ее, так еще и трудно определить и почувствовать, где она. Не говоря уже о том, что Джекил явился сюда без предупреждения, и это настораживает.

— Ты не только рассказал ей о нас, но и укусил ее, не так ли? — спрашивает Дойл.

Я продолжаю смотреть вперед, концентрируясь на том, чтобы найти одного человека среди многих. Это не самая легкая вещь, особенно когда кто-то бормочет мне на ухо.

— Не понимаю, какое тебе до этого дело.

— Как это может быть не моим делом, Влад? Есть и другие сверхъестественные существа, которые могли бы оказаться твоей парой, если бы ты просто вышел и встретился с ними. Как это может быть Обри, Влад? Она человек. Это не имеет смысла. Ты просто голоден и не ел как следует последние сто лет. Какое-то время ты был невменяем.

Найти перерожденного вампира было редкостью, а обращение в основном приводило к смерти. Шансы найти настоящую пару всегда были невелики, и идея выбрать невесту только для того, чтобы увидеть, как она умирает, никогда меня не интересовала. Но Обри — моя пара… Я просто знаю, что судьба не была бы настолько жестока, чтобы дать мне единственную женщину, которую я ищу, только для того, чтобы отнять ее.

Я мог бы выбрать себе пару, если бы действительно захотел, мог бы принудить ее к связи, но нет ничего более особенного, чем настоящие узы.

— Другие сверхъестественные существа? Я не могу представить себя с женщиной-волком, — говорю я, хмурясь.

— Я нахожу это довольно оскорбительным, — усмехается он, и я качаю головой. — Это не имеет значения. Как только остальные узнают, они захотят придерживаться правил. Они придут за ней.

— Оскорбляйся, мне все равно, — мы сворачиваем в коридор. — И этого не случится.

— Как только они узнают о ней, обещаю, они захотят отомстить. Таков был уговор. Ты держишься подальше от людей, и они тоже. Фрэнк…

— Фрэнк может ныть сколько угодно. Это не имеет значения, потому что она исключение.

— Они будут недовольны этим, — громко шипит он, заставляя сотрудников и гостей в холле обернуться и посмотреть. — Фрэнк попытается держать свою позицию, и, честно говоря, я не могу его винить. Это самая безумная вещь, которую ты когда-либо говорил.

Он улыбается и машет рукой, играя для смотрящих и перешептывающихся людей.

Я коротко оборачиваюсь к нему, пока мы идем.

— Что, если я прав, Дойл? — я всегда и во всем прав, так что его нытье сейчас не имеет смысла.

Он вскидывает руки.

— Но что, если ты ошибаешься? Ты должен знать, что они никогда не оставят это так. Принуждение к супружеским узам с человеком противоречит правилам.

Принуждение к супружеским узам, говорит он. Я знаю, что меня привлекает в Обри по-настоящему.

Я вздыхаю.

— Прекрати, Дойл. У меня нет на это времени.

— Ты забываешь, что я был с тобой, Влад. Я был с тобой во время Анжелики, — продолжает он. — Я так же, как и ты, предупреждал Фрэнка о связи с людьми, и посмотри, чем все обернулось.

Обычно при любом упоминании Анжелики или Селесты мне хочется врезать ему, особенно при упоминании причастности Франкенштейна к тому, как все это произошло. Теперь я понимаю, почему он бушевал и проклинал весь мир, когда погибла его пара Селеста. Я никогда не допущу, чтобы это случилось с Обри.

— Я буду защищать ее.

— От них всех? Обри понятия не имеет, во что ввязывается.

Я улыбаюсь и позволяю ему увидеть, почувствовать, как во мне закипает ярость при одной только мысли о том, что кто-то может к ней прикоснуться.

— С Обри все будет в порядке. Если она примет меня, они ничего не смогут сделать.

Его брови сходятся к переносице.

— Да, но до тех пор…

До тех пор она может стать мишенью. Я всегда это знал, но надеюсь убедить ее к концу недели. Пока никто не вмешивается, все будет идти великолепно.

Она согласилась на «встречаться», как это называют люди. Даже после того, как я все ей рассказал.

Я качаю головой и продолжаю идти по коридору.

— Найди Джекила, пока кто-нибудь не наделал глупостей. В конце концов, я умираю с голоду.

Он закатывает глаза в ответ на шутку.

— Добром это не кончится, — бормочет он.

В следующую миллисекунду его горло оказывается в моей руке, я обхватываю его за шею и прижимаю к себе. Глажу его по голове, как делал это, когда он был юнцом.

— Дойл, я ждал ее столетия. Мой отец ждал мою мать больше жизней, чем я могу себе представить, и я клянусь тебе здесь и сейчас, я никогда не отпущу ее. Я не могу.

Он хмыкает.

— Это, блядь, отстой. Ты знаешь, что это создаст еще большую трещину между нами, — говорит он, скуля, и я улыбаюсь, обнимая его на мгновение, прежде чем оттолкнуть.

Он прав. Это может навсегда разрушить нашу дружбу, но мне все равно. Обри важнее, и времена явно изменились. Она моя, и это все, что имеет значение.

— Не больше той, что уже есть.

Разминая плечи, я расслабляюсь, позволяя монстру выскользнуть на свободу, и срываю галстук. Я срываю с себя плащ, готовясь улететь в ночь. Чем быстрее я найду Джекила, тем быстрее смогу вернуться к Обри.

— Отлично, — рычит он. — Но я не пошлю всех нахуй ради тебя. У Фрэнка скоро будет аневризма.

— Это было бы так трагично.

Может, в следующий раз ему удастся найти мозги получше, тупица.

— Просто попробуй смириться. Вечеринка скоро закончится, — он вздыхает и в последний раз оглядывается по сторонам. — Я видел, как Джекилл выходил из своей машины, но не чувствую его запаха внутри.

— Если его нет внутри, то есть только одно место, где он может быть.

— Собор? — спрашивает Дойл, поглаживая подбородок.

Я киваю, готовясь открыть окно на втором этаже.

— Единственное место, которое я могу предположить. Хотя, не знаю, почему он не идет прямо ко мне.

Опять же, это Джекилл, и ничто из того, что он делает, не имеет смысла. Именно поэтому я не могу терпеть его присутствие. Мне нравится спокойствие и контроль, которых лучше всего добиваться в одиночестве. Джекилл — олицетворение хаоса.

Я выпрыгиваю из открытого окна и превращаюсь в летучую мышь, наслаждаясь обдувающим свежим ветром. Мне не требуется много времени, чтобы уловить запахи, когда я направляюсь через лес, понимая, что был прав — как всегда.

Мгновение спустя я пролетаю над заброшенным собором недалеко от леса и приземляюсь на ветку, чтобы все разведать, шерсть сразу встает дыбом. Ветер доносит до ноздрей знакомые запахи, и в глазах вспыхивает раздражение. Фрэнк тоже здесь. Дойл не рассказал мне о нем. Вероятно, Фрэнк сам нашел дорогу на мои земли, ведь никому не нравится оставаться наедине с Джекилом в тесном, необозримом пространстве, например в машине, когда он так раздражающе тарахтит.

Я влетаю через разбитое окно и превращаюсь, приземляясь перед ними. Джекилл стоит у ступенек пьедестала, положив руки на набалдашник трости. Фрэнк, задумчивый, тихий получеловек, сидит, скрестив руки на груди, прислонившись спиной к стене. Ни один из них не реагирует на мою материализацию. Они знали, что я приду.

Я рычу от разочарования, прежде чем прочистить горло.

— Джентльмены, что за сюрприз?

— Рад тебя видеть, старый друг, — говорит Джекилл, его синие джинсы и черная кожаная куртка не сочетаются с тростью и шляпой. Фрэнк наклоняется без лишних движений, одетый так же, как Дойл, как гребаный павлин в деловом костюме.

— Да, похоже, спустя столько времени Дойл наконец исполнит свое желание, — говорю я. Дойл пытался уговорить меня встретиться с ними уже больше века. Я просто хочу, чтобы это было не сейчас. Или вообще когда-нибудь. — Все мы в одном месте.

— Значит, старый прохвост не давал тебе скучать? — спрашивает Джекилл, вырывая меня из мыслей.

Джекилл всегда был самым непредсказуемым из всей компании, и меня не волнует дикий блеск в его глазах. Отвары, которые он пьет, часто делают его похожим на пьяницу, но у него хитрый и интеллектуальный склад ума. По сравнению с ним большинство безумных ученых прошлого кажутся безобидными.

— Так скажите мне, где же восхитительная Хильда? Готов поспорить, что этот старый мешок с костями со временем стал только прекраснее, — говорит он, поднимая трость и пожимая плечами.

— Никто не тронет Хильду, — огрызаюсь я. — И какого хрена вы все здесь делаете?

Фрэнк машет рукой.

— У тебя были секреты, Влад, — говорит Фрэнк, его серые глаза прищуриваются, глядя на меня. Он не склонен к юмору, но усмехается. — Что? Ты думаешь, я не знаю о твоем новом питомце-человеке? У меня повсюду глаза и уши.

— Это мое личное дело, Фрэнк, и, как всегда, не суй в него свой нос, — говорю я, желая, чтобы Дойл поторопился. Я уверен, что эти имбецилы здесь по его вине, как бы Фрэнку ни хотелось заставить меня поверить в обратное.

Наконец появляется Дойл, слегка вспотевший, но в целом в порядке. Старый пес привык бегать на длинные дистанции, но не так быстро, как я летаю. Я разглядываю его растрепанный вид.

— Что, черт возьми, с тобой случилось? Прошло пять минут, — недоверчиво говорю я.

— Гребаный шеф-повар пытается меня отравить, — яростно говорит он, его глаза вспыхивают желтым. Он качает головой, чтобы прояснить взгляд. — Неважно. Это не важно.

Джекилл, Франкенштейн, волк и я все в одном месте? Это не предвещает ничего хорошего.

Я смутно задаюсь вопросом, откуда, черт возьми, Фрэнк знает об Обри, и думаю, не виноват ли во всем этом Дойл. Единственный, кто знает, как сильно она мне дорога — это мой друг и доверенное лицо.

Я бросаю на него недоверчивый взгляд, когда он стоит рядом и смотрит на меня растерянно, ведь только что прибыл.

Если он предал меня, я сдеру с него кожу и насажу его голову на пику, как в старые добрые времена. Когти удлиняются, готовые вонзиться в плоть. Я слишком стар, слишком устал для всего этого, и слишком отчаянно хочу вернуться к Обри и убедиться, что она в безопасности.

Джекилл восхищенно ухмыляется, глядя на мои клыки, и его глаза начинают светиться ярким, глубоким зеленым.

— Если ты хочешь поиграть, Влад, нужно было только сказать.

Рыча, не уверенный, что мой новый костюм выдержит драку, в которую хочет меня втянуть Джекил, я заставляю клыки и когти исчезнуть.

— Он выглядит более раздражительным, чем обычно, Дойл, — говорит Джекилл, поправляя пиджак и опираясь на трость. — Ты что, не позаботился о нашем кровососе? Он не был в таком состоянии, ну, я не помню, как долго. Проблемы в раю, папочка Дракула?

Я скрещиваю руки на груди.

— Не называй меня так.

— Ну, возможно, если бы вы чаще заглядывали, то лучше знали о состоянии его здоровья, — рычит Дойл на них обоих. — Это было не самое легкое столетие, как, я уверен, ты уже догадался, но на самом деле вы ни хрена не понимаете.

— Et tu, Brute?⁷⁷

— Он заставил меня уволить собственного сотрудника за оплошность в отношении к какому-то человеку, так что, думаю, я имею некоторое представление, — огрызается Фрэнк, наконец отрываясь от стены.

— Да, и я уверен, что у него были на то свои причины, — парирует Дойл.

Фрэнк переводит пальцем с меня на Дойла и обратно.

— Вся эта ситуация совершенно неприемлема. Почему никто не сообщил мне о нелепой идее открыть отель? Никто из вас ничему не научился из того, что произошло? Мы не для людей. Когда я узнал про твою игрошлюшку⁷⁸, Влад, я чуть не задушил доносчика насмерть. Вернее до еще большей смерти, он уже полумертв.

Дойл смеется над этим, но звук получается глухим.

— Времена изменились, не так ли? Господин генеральный директор Talbot Global.

Откуда они знают?

Я моргаю, и в груди возникает странное чувство, близкое к предательству.

— Что случилось, Дойл? Ты что, просто так, каждый день сообщал им новости? Мой единственный верный друг меня предал, или я ошибаюсь… — глаза начинают светиться красным.

— Ты такой идиот, — говорит Дойл.

— Прошу прощения?

Джекилл смеется.

— Интернет — замечательное место, Влад.

— Думаешь, я бы не стал кое-что разнюхивать, когда узнал, что ты завел аккаунт в Instagram? — недоверчиво спрашивает Фрэнк, и я открываю рот, чтобы ответить. — Серьезно, Влад? Ты? В Instagram? Я думал, это розыгрыш Дойла, пока не увидел, что ты завирусился в профиле своей пары-человека. Я сразу понял, что что-то случилось, — говорит Фрэнк, скрещивая руки на груди и высокомерно вздергивая подбородок.

Джекилл щелкает пальцами.

— Та птичка, как ее звали? Агата? Алисия? — он качает головой. — На самом деле, я думаю, что обе они были моими. Хм, Ангел⁷⁹. Да, точно.

— Анжелика? — переспрашивает Дойл, явно ошеломленный.

Он снова щелкает пальцами и кивает.

— Да, она была с огоньком, — говорит Джекилл, затем свистит для выразительности.

— Ты знал Анжелику? — спрашивает Дойл.

— Я почти уверен, что «знал» ее несколько раз, — говорит Джекилл, задумчиво потирая подбородок.

— Это она заковала его в железо, помнишь? Он пропадал так долго, что даже Фрэнк был вынужден прийти на помощь, — говорит Дойл с тихим смехом.

Я качаю головой.

— И вы еще удивляетесь, почему я не приглашаю вас в гости? Идите вы все нахуй. Месяцы, проведенные в плену у какой-то разъяренной женщины, одержимой желанием обрести бессмертие, и что я получаю? Вы все вспоминаете это, как будто это старая сказка на ночь.

— Кстати, что случилось с Анжеликой? — спрашивает Джекилл.

Я рычу.

— Она вышла замуж за какого-то фермера в Америке.

Джекилу надоедает стоять без дела, и он начинает исследовать помещение, пробираясь между скамьями. Он подбирает случайные книги, оставленные в этом старом месте бог знает когда, и бросает их на пол. Никто его не останавливает, так как не стоит мешать движениям ублюдка.

— Эй, кажется, я оставил здесь свой любимый пиджак, — говорит он себе под нос, и я качаю головой.

Он зажигает спичку, и импровизированное кострище оживает. Конечно, он разжигает огонь, хотя никому здесь это не нужно. Пироманьяк. По крайней мере, на этот раз он ведет себя сдержанно.

— Не возражаешь? — ворчу я, имитируя его голос и махая рукой в сторону пламени.

— Не возражай, если я это сделаю, — нахально говорит он.

Я смотрю на пол, где Джекилл нагромоздил груду библий и тому подобного. С меня хватит.

— Боюсь, я должен попросить тебя уйти. Мы даже можем скоро устроить одно из этих маленьких чаепитий, я, конечно, угощаю, — говорю я, хлопая в ладоши. — Но проваливай.

Я разворачиваюсь, чтобы направиться к перекошенным двойным дверям, намереваясь вернуться к Обри, в моей голове крутятся образы нашего длительного кругосветного путешествия.

— О, и что конкретно мы должны были делать? Постучать в дверь и попроситься войти? — насмешливо спрашивает Фрэнк.

— Нет, ни в коем случае, и я скажу тебе почему. Это мой дом, а не какое-то сверхъестественное место встреч, — огрызаюсь я, потребность вернуться к Обри зудит под кожей, заставляя с каждой секундой волноваться все сильнее.

— Знаешь, я думаю, со временем он стал ворчливее. Мы предполагали, что ты захочешь увидеть нас после стольких лет, Влад, — говорит Джекилл обиженным и плаксивым тоном. Полная ложь. — Полагаю, ты считаешь себя слишком высокомерным, чтобы снизойти до старых приятелей?

— Неправильно предполагаешь. У меня просто нет желания заново переживать Новый Орлеан.

— Это было не так уж плохо, — говорит Джекилл. — Одетт была… — он поджимает губы и неприятно причмокивает.

Никто не может устоять перед Одетт. Я бросаю взгляд на Франкенштейна, выглядящего так, словно он хочет врезать Джекиллу за упоминание о ней. Что ж, снова, большинство не могут устоять перед Одетт. Королева ведьм подобна сирене для всех сверхъестественных кроме Фрэнка.

Я приподнимаю бровь.

— Она заставила нас устроить великий Лондонский пожар⁸⁰. Ну, в основном, вас.

— Ладно, признаю, ситуация вышла из-под контроля, но Фрэнк держал факел. Это была не моя вина, — говорит Джекилл, прижимая руку к сердцу. Он хлопает глазами, как будто думает, что любой из нас нашел бы это забавным.

Мускул дергается на челюсти Фрэнка, и его глаза темнеют, как будто тени набегают на радужку.

— Ты сказал мне держать его.

Джекилл похлопывает Франкенштейна по груди, практически доставая ему до головы, хотя рост Джекилла — метр восемьдесят.

— Забудь об этом, чувак.

— Все это не имеет отношения к тому, зачем мы здесь, — выпаливает Фрэнк, прежде чем бросить свирепый взгляд на Джекилла. — Как ты всегда умудряешься переводить разговор на другую тему?!

— Ну, какая разница, влюблен ли Влад в человека? — спрашивает его Джекилл, беря Библию только для того, чтобы скривить губы от отвращения. — Я имею в виду, пока он ее не укусит, все это недействительно, верно?

— Ты это не серьезно, — говорит Фрэнк, на его лице появляется злость. — Я же говорил, никаких людей. Вот почему я приложил столько гребаных усилий, чтобы сделать солнцезащитный крем. Можешь представить его убитым горем? Ты думал, лондонский пожар — это плохо, но…

Джекилл прочищает горло.

— Кхм, насколько знаю, это я создал солнцезащитный крем, — все взгляды немедленно устремляются на него, и он пожимает плечами. — Ну, я его сделал.

— Я был готов сделать так, чтобы ты мог жить среди нас, — парирует Фрэнк, его уши приобретают бледно-зеленый оттенок. — Я знаю, как привлекательны люди. Я понимаю, как они заманчивы, но даже говорить об этом бессмысленно.

— Притворяться человеком, чтобы вписаться в стадо овец, вряд ли можно назвать жизнью, — говорю я ему.

— Это никогда не сработает. Я знаю это, и, что более важно, ты это знаешь. Любви не существует, не для таких людей, как мы, — продолжает бушевать Фрэнк. — Люди умирают слишком легко.

Мои когти и клыки возвращаются.

— Она моя, и ты не тронешь ее, так что это не имеет значения.

Он злобно ухмыляется.

— А мне и не нужно, верно? Даже если она сможет полюбить и принять тебя таким, какой ты есть, что тогда? Семьдесят лет с ней, если повезет. Этого будет достаточно, чтобы свести тебя с ума, когда она умрет, — выпаливает он. — Я этого не потерплю. Обратить ее невозможно. Она умрет.

— Этот разговор быстро перерастет в конфронтацию, если ты продолжишь, Фрэнк, — рычу я.

Франкенштейн смеется.

— Полагаю, мне не стоит удивляться, что ты так легко поддаешься влиянию человека. Попомни мои слова, добром это не кончится.

— Никто меня не контролирует. Если ты действительно думаешь, что я когда-либо подвергну кого-либо из нас опасности, то ты жестоко ошибаешься.

— Тогда как именно ты воздействовал на нее? — возражает Джекилл.

— Я этого не делал, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— Обри не такая. Она не похожа на Анжелику, — заявляет Дойл, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я пытался держать ее подальше от него и наоборот, но это не работает.

— Откуда нам знать, что ты говоришь правду? В этом и заключается загадка, ребята, — говорит Джекилл, роясь в кармане в поисках сигары. Он зажимает ее между зубами и зажигает.

— Принеси пачку в замок, и я заставлю тебя сожрать ее, — говорю я, указывая на сигарету.

Он выгибает бровь.

— Очарователен, как всегда, Цепеш. У тебя чудесная новая киска, я имею в виду, благородная женщина, с которой можно поиграть, и все же ты все еще злой.

В мгновение ока я перелетаю собор, хватаю его за горло и поднимаю в воздух. Я не позволю, чтобы кто-нибудь говорил о ней в таком тоне.

Он ухмыляется.

— Опусти меня на землю, маньяк. Черт возьми, я всего лишь пошутил.

Рыча, я бросаю его, наблюдая, как он с мычанием падает вниз, шлепаясь телом о пол. Он вскакивает, как гребаный одуванчик, поправляет костюм и стряхивает с него пыль, прежде чем отправиться за сигаретой. Я тушу ее, и он дуется.

— Ты должен либо стереть ей память, либо мы убьем ее, — говорит Фрэнк, его светлые волосы слегка развеваются на ветру.

— Никто никого не убивает, — вмешивается Дойл с явным раздражением в голосе.

Красный затуманивает мое зрение.

— Хочешь, чтобы я стер ей память?

— Да, — настаивает Фрэнк. — Если ты ее не кусал, то…

Дойл встает между нами, раздвигая руки, зная, что я в нескольких секундах от того, чтобы разорвать Фрэнку лицо.

— Никто не стирает ничью память.

— Ты не имеешь права голоса, щенок, — усмехается Фрэнк.

— Почему мы все не можем просто поладить? — кричит Джекилл.

— Я сделал это, — наконец заявляю я. Все они поворачиваются с различными выражениями недоверия. — Я укусил ее. Я выполнил свою часть обязательств.

— Ты, блядь, шутишь! — кричит Фрэнк, когда Дойл хлопает его рукой по лицу. — Ты понимаешь, что это значит?!

ДА. Это значит, что они ничего не смогут сделать. Она может умереть, но я не позволю этому случиться. Может, она и человек, но она моя пара, верит мне кто-нибудь из них или нет. Теперь, когда я это начал, она может возродиться как бессмертная, несмотря на свою текущую смертность.

— Я ухожу. Не стесняйтесь убираться восвояси, — бросаю я через плечо, двигаясь в сторону замка.

Я делаю несколько шагов, и Фрэнк начинает смеяться.

— Сто лет, и это то, чем ты можешь похвастаться? Влюбился в какого-то ничтожного человечка. Ты, дурак, не знаешь, что натворил, — говорит он, и я готовлюсь, ожидая любого повода, чтобы наброситься на него. — Людям нельзя доверять. Как часто ты произносил эти же слова?

— Осторожно.

— Ты знаешь правила. Если ты сотрешь ей память до того, как она переродится, все будет хорошо.

— В последний раз говорю, никто ничего не стирает, — огрызается Дойл, теряя терпение. Он подходит, чтобы оказаться в поле зрения Фрэнка. — Обри невиновна, и, насколько я могу судить, на самом деле хорошо к нему относится.

Удивление от того, что он защищает нас, наполняет меня. Он бросает на меня взгляд через плечо, который говорит, что он будет на моей стороне, что бы ни чувствовал.

— Я не намерен продолжать разговор. Джентльмены, прошу прощения, мне нужно возвращаться на вечеринку. Дойл, проследи, чтобы они покинули мой дом.

— Ты пожалеешь об этом, — говорит Фрэнк мне в спину.

Единственное, о чем я пожалею, так это о том, что оставил Обри одну и без присмотра на какое-то время. Особенно когда здесь Фрэнк, единственное существо, от которого ее нужно держать как можно дальше. При мысли о том, что кто-то причинит ей боль, волосы встают дыбом, а неживое сердце словно выскакивает из груди.

Я пренебрежительно машу рукой, выходя из собора. Они ничего не сделают, пока она под моей бдительной защитой.

— Угрожай сколько хочешь, Фрэнк, но обещаю тебе вот что: друг ты или не друг, но если ты тронешь хоть один волосок на голове Обри, я сожгу твою драгоценную империю дотла и буду танцевать на пепле. Я могу быть стар и позволить себе увянуть на век, но ты забываешь, кто я такой.

Дракула Влад Цепеш.

Я живу дольше, чем все они, и их тоже переживу.