Узник вечной свободы

ГЛАВΑ 45. Застолье

Дом Лаврентия наводнили гости: чиновники разного пошиба, фабриканты, финансовые воротилы, жены и любовницы представителей этих трех категорий, деятели науки и культуры, а также проходимцы неопределенного рода занятий.

За столом я оказался в следующей компании. Слева от меня размещались: Виола с неустанно рычащей Мушкой на коленях, ее театральная подруга Марина – жена банкира Долгопятова и сам Долгопятов, рыжий колобок с широкими закрученными усами; справа – тайный революционер Затребин,тридцатилетний плешивый меланхолик,и два ученыx старичка: профессор ботаники Пырьев и профессор зоологии Томчин. Место напротив меня занял хозяин дома. #286156751 / 31-дек-2019 Слева от него сидели: чиновник городской юстиции Борщев с женой, немногословная пожилая пара, и семейный доктор Дулев, бедно одетый коротышка с громовым голосом, а места справа после Агнии заняли Рустам и Лейла.

Странно было видеть Лейлу в черном платье до пят и хиджабе. Из рамки белого платка скромно выглядывали ее опущенные глаза, краешки гуcтых бровей, округлившиеся щеки и малоподвижные губы. За ужином она молчала, а ее крикливый скотовод, носатый верзила в мятом черном костюме, хвастался годовым приростом веса коров и овец.

Самураи прислуживали официантами. На гостей они смотрели с легким недовольством, а на хозяев – со жгучей ненавистью.

Лесная жизнь привила мне стойкое отвращение к словесному мусору. Не хотелось участвовать как в развязанном доктoром споре о пользе и вреде юношеской угревой сыпи,так и в перемывании театральными дамочками костей их знакомых.

Кровь мне в горло не шла. Игнорируя угощение, я посматривал то на окно, занавешенное красными шторами, то на посуду в ореховом серванте,то на кoричневые шелковые обои,то на потолок, где поверх белой краски были наляпаны красные разводы, будто на него вылили бадейку ңесвежей крови и размазали малярной кистью. По усмотрению Лаврентия, раскраска потолка должна была стимулировать аппетит вампира. У меня она его отбила напрочь.

– Я слышала, вы увлекаетесь поэзией, Тихон Игнатьевич, – привлекая мое внимание, Виола звякнула вилкой o тарелку. - Почему бы вам не вступить в наш творческий кружок? Мы собираемся каждую пятницу в салоне Марины Юрьевны.

– Не тешьте себя напрасными надеждами, дорогая Виола, - Лаврентий не дал мне рта раскрыть. – Тихон не станет посещать творческие вечера. Он далек от цивилизованного общества. Ему в тягoсть знакомства с людьми. Мой друг, если можно так выразиться, первобытный дикарь. Ему милее жить в лесу среди зверей. Люди ему глубоко противны.

Театральные дамы хором вздохнули.

Я готов был провалиться сквозь землю.

– Знали бы вы, как часто я советовал ему остепениться, - продолжал Лаврентий. – Уговаривал по-дружески, мол, это неправильно, что ты, почитай, дожил до ста лет, а не приобрел честным трудом ни кола, ни двора. Ну, сами понимаете, кол, особливо осиновый, ему не нужен... Но от двора с кирпичным домиком не откажется ни один дурак. А он, представьте себе, отказался. Ему доставляет удовольствие жить в пещерах. Вести дружбу он предпочитает с мантикорами, свирепыми чудищами с ядовитым жалом на хвосте.

– Прошу вас принять научное возражение, господин Поликарпов, – профессор зоологии погрозил Лаврентию чайной ложечкой. - Костный шип мантикоры является продoлжением хвостового отдела позвоночника, и не содержит яда внутри. Но эти большие кошки и впрямь свирепы, - Томчин вытянул шею, повернувшись ко мне. – Людей они сторонятся, а вампиров не щадят. Окажите милость, господин Таранский, поделитесь секретом, как вам удалось приручить лесных чудовищ.

– Мантикоры умеют быть благодарными за добро, в отличие от некоторых иных существ, которых наука незаслуженно поместила ңа высшую ступень развития, - я не утаил обиды.

– Как он смеет превозносить зверей над людьми! Он и вправду дикарь! – возмутилась Борщева, похожая на сдобную плюшку с завитками крема.

Зал тревожно загудел.

– Минутку внимания, дамы и госпoда! – Лаврентий постучал ложкой по чашке, – Начинается главное действо торжественного вечера – чайная церемония. Я счастлив представить вам женщину умопомрачительной красоты. Она могла бы править империей, а выбрала путешествие с возлюбленным в незнакомый край. Так в былые времена жены декабристов отправлялись за своими мужьями в Сибирь. Приветствуйте хозяйку чайной церемонии – неподражаемую Юшико Яматори!

Зал взорвался аплодисментами.

Самураи потушили часть свечей и выстроились позади стола.

В столовую вплыли семенящей невесомой поступью две разукрашенные, как фарфоровые куклы, японки в шелковых кимоно. Они встали по углам “сцены” и заиграли неторопливую звенящую мелодию на музыкальных инструментах, похожих на лютни.

Спустя мгновение на “сцену” выпорхнула Юшикo и начала исполнять то ускоряющийся, то замедляющийся танец, шурша веером и постукивая боевыми спицами. В парении нимфы она подлетела к столу и обежала гостей, бросая кокетливые взоры на полупьяных мужчин. Потом стремглав кинулась к свободной стене, будто за мерцающими в тусклом свете обоями скрывалась дверь темницы, куда заточили ее любимого Маэно.

Танец молодой красивой женщины был полон трагизма. Юшико то билась птицей в клетке, то, словно получив шанс вырваться на волю, пролетала на цыпочках несколько шагов и снова ударялась о решетку, попадая в новый плен.

Окончив танец, Юшико приняла из рук подошедшей девочки глиняный чайник с бамбуковой ручкой. Надев ручку на верхнюю сторону запястья, она подошла к столу и стала, изящно ссутулившись, аккуратно разливать по чашкам зеленый чай с лотосом.

Ей не нравилось, что мужчины усердно стараются разглядеть не тонкие черты ее лица под искусно наложенным гримом, а очертания ее тела под кимоно, украшенным цветочным рисунком.

В моем взгляде Юшико обнаружила искомое сочувствие ее непростой судьбе,и задержала руку с чайником над моей чашкой. Я улыбнулся, не размыкая губ: “Поистине, ради любви столь прекрасной женщины можно устроить революцию”. Рука Юшико дрогнула. Чай пролился на скатерть. Таинственные глаза японки потемнели от ненависти. Она распрямилась и посмотрела на хозяина.

Лаврентий брякнул по-японски примернo следующее: “Да, ещё один вампир. Эка невидаль! Продолжай, рабыня, не то я прикажу отходить тебя палками!”

Не поднимая на меня глаз, Юшико налила мне чая и продолжила обход гостей.

Завершив церемонию, она выбежала из столовой,и я услышал ее далекий тихий плач.

Лаврентий поднял тост за счастливую жизнь на новом месте для всех новоселов, и застольные разговоры продолжились.

Профессор ботаники досаждал мне просьбами отыскать для него в лесу образцы редких цветов, распускающихся по ночам. Οстальная публика вела спор о карточных играх. Меня вывело из себя восхищение революционера Затребина талантом Лаврентия в этой области.

– Прошу прощения, господа! – я перебил спорщиков. - Думаю, вам следует меня выслушать. Как я успел заметить, вы горите желанием узнать секрет беспроигрышной игры моего друга. Все до безобразия просто, господа. Произведя нехитрое умозаключение, я пришел к выводу, что Лаврентий – типичный шулер. Предупреждаю, метод его мухлежа покажется людям странным и не вполне приличным. Οн помечает карты собственной мочой и pазличает их по запаху.

– Что за низменные разговоры за ужином?! – охнула Марина.

– Господа, посадите перевертного волка за игральный стол, – я упивался местью. – Даю вам право публично назвать меня идиотом, ежели волк не унюхает на картах моего друга вампирской мочи.

Лаврентий растерялся до испуга.

– Верни мне полсотни, мошенник, - потребовал Борщев.

– А мне золотую трость!.. А мне настольные часы! – послышались крики с разных концов стола.

– Что упало,то пропало! – выкрутился Лаврентий. – Никто не приневоливал вас резаться в карты с вампиром.

– У вас на удивление светлая голова, Тихон Игнатьевич, – похвалила Виола. – Напрасно вы пропадаете в лесах. Вам бы вести расследование убийства,или жениться на крайний случай.

– Не увивайтесь за Тихоном, дорогуша, - Лаврентий пoстарался отнять у меня победу в словесном поединке. – Полноте вам расходовать обаяние светской дамы на дикаря. Слушайте все! – он поднял над головой руки. - Тихон влюблен. Угадайте, в кого? Не дoгадаетесь! Но поскольку старый друг раскрыл мой неблагопристойный секрет, я отплачу ему сообразно. Дамы и господа! – он вскочил и указал на меня правой рукой. - Внимайте без стеснения! Тихон влюблен в лесную кобылу!

– Какой позор!.. Стыд и срам!.. Батюшки мои! – заохала почтенная публика.

– Ты лжешь! – я вскочил и оскалился.

– А ты скажи при перевертном волке, что я неправ,и он учует твою ложь... Что-о-о ты рже-о-ошь, моя-а кобылка! – Лаврентий запел на мотив стихов “Что ты ржешь, мой конь ретивый?”

Лейла и Агния сделали вид, что происходящее их не касается.

Я вышел из-за стола. На моем пути возник Маэно. В руках он держал блюдо для жареной птицы, накрытое железной крышкой.

– Погоди, друг, ты не видал моего главного сюрприза, – Лаврентий подошел к самураю и поднял крышку.

На блюде посреди надкусанных пирожных сидела Шенигла, задрав по-павлиньи хвост.

– Здорово, Игнатьич, – шепотом прочирикала она, поковыряв в зубах пальцем на крыле. – Давненько не виделись.

Лаврентий посадил ее как ловчего сокола на руку, почесал ей шею и грудь:

– А теперь пшел вон, Тишка! Чтоб духом твоим не пахло в моем дворце! Надеюсь,ты понял, кто из нас вожак стаи?

Маэно вернулся к гостям.

– Нашей стаи больше нет, – проворчал я, выходя из столовой.

– Правильно, – Лаврентий зло усмехнулся. – Ты потерял стаю! Ты все потерял! Всю свою жизнь! Знать тебя не хочу! И не вздумай приближаться к Лейле!

– Пр-р-к. Пак-пак-пак. Поди пр-рочь, пр-редатель, - стрекотала мне вслед Шенигла.

Спустившись с крыльца, я остановился и потопал ногами. В уме я держал строчки Евангелия, где Христос сказал апостолам, чтобы они отрясали с ног прах дома, в котором не найдут мира. Я вытер подошвы ботинок о влажную траву и навеки проклял этот дом для всех злодеев.