Я была так потрясена, что не могла оставить всё как есть.
Наконец, после того, как я позволила персоналу кафе извести на меня половину их аптечки, я настояла на том, что остальное могу сделать дома самостоятельно и покачиваясь пошла домой, как-будто мои ноги были резиновыми.
Когда я добралась, меня вышла встречать Мами.
— О, моя дорогая, Катя! — вскрикнула она, когда я рассказала, что произошло и уронив свою любимую косметичку Эрме на пол, она бросилась обнимать меня.
Затем, подобрав наши вещи и проводив меня в дом, она уложила меня в постель и настояла, на том, что со мной надо обращаться, как будто я паралитик, а не её слегка поцарапанная внучка.
— Так, Кать, тебе удобно? Если хочешь, я могу принести ещё подушек.
— Мами, со мной всё хорошо, правда.
— Твоё колено всё еще болит? Я могу положить на него еще чего-нибудь.
Может его нужно приподнять?
— Мами, они обработали его миллионом разных штук из их аптечки в кафе.
Это просто царапина, честно.
— Ох, моё дорогое дитя.
Подумать только, что могло бы произойти.
Она прижала мою голову к своей груди и начала гладить мои волосы, и тут во мне что то дрогнуло, и я разрыдалась.
Пока я рыдала, Мами держала меня и успокаивала.
— Я плачу потому что я просто слабая, — возразила я сквозь слёзы, хотя на самом деле — потому что она обращается со мной как мама.
Когда Джорджия вернулась домой, я слышала, как Мами сказала ей про мою "неудавшуюся смерть".
Через минуту моя дверь открылась, и вбежала сестра, бледная, как призрак.
Она тихонько присела на краешек моей кровати, смотря на меня широко открытыми глазами.
— Всё хорошо, Джорджия.
Я просто немного поцарапалась.
— О, Кэйти-Вин, не дай Бог, с тобой еще что-нибудь случится…
Ты всё что у меня осталось.
Помни это.
— Я в порядке.
И ничего со мной не случится.
Теперь я буду держаться подальше от разрушающихся зданий.
Обещаю.
Она выдавила улыбку и протянула свою руку к моей, но взгляд оставался обеспокоенным.
На следующий день Мами запретила мне выходить из дому, настаивая на том, что бы я отдохнула и оправилась от травм.
Я послушалась, чтобы поднять ей настроение и пол-вечера провела читая в ванной.
Я сидела дрожа как лист и была там до тех пор, пока не позволила себе растворится в теплой воде, а книге успокоить мои нервы.
Я не понимала, как куску отвалившемуся от здания не хватило совсем чуть-чуть, чтобы меня уже не стало, пока не приняла ванну с обжигающе горячей водой несколько раз, чтобы успокоить нервы.
К конце концов, я заснула в в небольших клубах пара, поднявшихся над водой вокруг меня.
Когда я пошла в кафе на следующее утро, оно было закрыто и тротуар возле здания был огорожен желтой пластиковой полицейской лентой.
Рабочие в ярко-синих комбинезонах возвели леса, для строителей, которые укрепят фасад.
Мне придется найти другой место для моих чтений на свежем воздухе.
Я почувствовала укол разочарования, потому что это единственно место, где у меня был шанс увидеть объект моей недавней одержимости.
Кто знает сколько времени пройдет прежде, чем я снова столкнусь с Винсентом? Моя мама начала водить меня по музеям, когда я была еще маленьким ребенком.
Когда мы приезжали в Париж, она, Мами и я отправлялись каждое утро, как говаривала моя мама, вкусить немного красоты.
Джоржия, которой было уже скучно, как только мы подходили к первой картине, как правило, предпочитала оставаться с отцом и дедом, которые сидели в кафе и болтали с друзьями, деловыми партнерами или со случайными прохожими.
А я вместе с Мами, мамой прочесывали музеи и галереи Парижа.
Так что для меня не было большим сюрпризом, когда Джорджия выдала мне расплывчатое объяснение, что у неё уже есть планы, когда я попросила её пробежаться по музеям несколько дней спустя.
— Джоржия, ты всё время жалуешься, что я некогда не провожу с тобой время.
Так вот я тебя приглашаю!
— Ага, это примерно тоже самое, как, если бы я позвала тебя на ралли монстров-грузовиков.
Спроси меня еще раз, если планируешь сделать что-нибудь действительно интересное.
Чтобы показать свою доброжелательность, она дружески пожала мою руку прежде, чем закрыть дверь своей спальни перед моим лицом.
Туше.
Я одна отправилась на другой конец города, подальше от дома, в окрестности Ле Марэ.
Петляя сквозь крошечные средневековые улицы, я наконец пришла к месту моего назначения: дворец, который был построен как музей Пикассо.
Помимо вселенной, которую мне предлагали книги, тихое пространство музея было моим любим местом, куда можно было пойти.
Моя мама говорила, что в глубине души я эскапист.
что я предпочитаю воображаемые миры реальным.
Это правда, я всегда была способна выдернуть себя из этого мира и погрузить в другой.
Я почувствовала, что готова для успокаивающего сеанса арт-гипноза.
Пока я шла сквозь гигантские, стерильно белые, двери музея Пикассо, я чувствовала, как мой пульс замедляется.
Я позволила теплу и покою этого места укрыть меня, как мягкому одеялу.
И, как вошло у меня в привычку, я шла до тех пор, пока не увидела первую картину, которая привлекла моё внимание. Я села напротив неё.
Позволила цветам пропитить кожу.
Замысловатая композиция витой формы напомнили мне то, что творилось у меня внутри и моё дыхание замедлилось, когда я начала осматриваться.
Другие картины в комнате, охранник стоявший у двери, запах свежей краски в воздухе, вокруг меня, даже прохожие туристы растворились в сером фоне, который окружал этот квадрат цвета и света.
Не знаю как долго я сидела прежде, чем вышла из транса и услышала низкие голоса позади себя.
— Иди сюда.
Только взгляни на цвета.
Долгая пауза.
— Какие цвета?
— Вот именно.
Как я тебе и говорил.
Он переходит от яркой, дерзкой палитры, как в Авиньонских девицах, например, к серо-коричневой монотонной картинке-загадке всего за четыре года!
Вот выпендрёжник! Пабло всегда должен быть лучшем во всём к чему приложил руку и как я сказал однажды Гаспару, это меня раздражает.
Я повернулась, любопытно посмотреть на происхождение этого фонтана знаний и замерла.
Всего в пятнадцати футах от меня стоял кудрявый друг Винсента.
Теперь, увидев его прямо перед собой я поняла насколько привлекательным он был.
В нём было что-то суровое — непричёсаные, неряшливые волосы, щетина и большие грубые руки, которыми он жестикулировал, говоря о живописи.
По состоянию его одежды, которая была перепачкана краской, я предположила, что он художник.
Об этом я думала всего секунду.
Потому что после, всё что я могла видеть так это человека, стоящего рядом с ним.
Парень с волосами цвета вороньего крыла.
Парень, который поселился в тёмных уголках моего разума, сразу же, как только я его увидела.
Винсент.
Почему надо было западать на самого невероятного, недоступного парня в Париже? Он был слишком красив и слишком надменным, чтобы когда нибудь обратить на меня внимания.
Я оторвала взгляд, наклонилась вперед и оперлась лбом на руки.
Что не принесло ничего хорошего.
Образ Винсента навсегда врезался в мой разум.
Я поняла, чтобы ни было с ним, он казаться еще холоднее, почти опасным, всё это только подогрело во мне интерес, а не отпугивало.
Что со мной не так? Я никогда не западала на плохих парней- это специализация Джорджии! Мой Желудок запротестовал, как только я подумала, набратся смелости, подняться и поговорить с ним.
Но у меня не было возможности проверить себя.
Когда я подняла голову, их уже не было.
Я быстро подошла ко входу в следующую комнату и заглянула туда.
Там было пусто.
И тогда я чуть не выпрыгнула из кожи вон, когда услышала позади себя низкий голос:
— Привет Кейт.
Винсент склонился надо мной и его лицо оказалось на добрых шесть дюймов над моим.
Я от волнения прижала руку к груди.
— Спасибо за сердечный приступ, — ахнула я.
— Так это у тебя в привычках, оставлять свою сумку для того, чтобы завязать разговор?
Он усмехнулся и кивнул в сторону скамейки, на которой я сидела.
Под ней лежала моя сумка с книгой.
— Не проще было бы просто подойти к парню и сказать привет?
Благодаря лёгкой насмешке в его голосе, вся моя нервозность улетучилась.
Она сменилась вспышкой гнева, которая удивила нас обоих.
— Отлично! Привет, — прорычала я, и моё горло сжалось от ярости.
Пройдя к скамейки, я взяла свою сумку и вышла из комнаты.
— Подожди! — крикнул он, подбегая ко мне и подстраиваясь под мой темп.
— Я не так себе это представлял.
Я имел в виду.
Я остановилась и посмотрела на него в ожидании.
— Извини, — сказал он и сделал глубокий выдох.
— Я никогда не славился умением вести блестящие беседы.
— Так почему не поусердствовать? — бросила я ответ.
— Потому что.
Ты — ну я не знаю — забавная.
— Забавная? — я пронесла это медленно, по слогам и уставилась на него с видом: ты точно больной.
Мои руки автоматически легли на бедра.
— Итак, Винсент, ты хотел только оскорбить меня или что-то еще?
Винсент приложил руку ко лбу.
— Слушай, извини.
Я идиот.
Мы можем…
Мы можем всё начать с начала?
— Начать сначала? — с сомнением спросила я.
Он секунду колебался, а потом протянул руку.
— Привет.
Я — Винсент.
Я прищурилась, оценивая его искренность.
Я схватила его за руку и пожала немного грубее, чем хотела.
— Я — Кейт.
— Очень приятно, Кейт, — сказал Винсент, явно смущённый.
Наступило непродолжительное молчание, в течение, которого я продолжала пристально смотреть на него.
— Итак…
Ты сюда часто приходишь? — неуверенно пробормотал он.
Я не смогла сдержаться от смеха.
Он улыбнулся с неким облегчением.
— Гм, да вообще-то.
У меня что-то типа пунктик на музеях, не только по Пикассо.
— Пунктик?
Английский Винсента был настолько хорош, что можно было легко забыть, что это не его родной язык.
— Это значит, что я люблю музеи.
Очень, — растолковала я.
— Хорошо.
Понял.
Ты любишь музеи, не только Пикассо в частности.
Поэтому ты просто приходишь сюда, когда хочешь побыть одна?
Я улыбнулась ему, мысленно добавляя очки за старания.
— Куда пошел твой друг? — спросила я.
— Он ушёл.
Жюль не очень любит знакомится с новыми людьми.
— Очаровательно.
— Значит, ты британка? Американка? — сказал он, меняя тему разговора.
— Американка, — ответила я.
— А девушка, которую я видел рядом с тобой?
— Сестра, — сказала я медленно.
— Ты следил за мной?
— Две симпатичные девушки переехали в мой район — что же мне оставалось делать?
От его слов меня накрыло волной восторга.
Значит он считал, что я симпатичная.
Но Джорджию он тоже считает симпатичной, напомнила я себе.
Волна исчезла.
— Эй, в кафе музея есть эспрессо-машина.
Не хочешь ли выпить немного кофе, пока будешь рассказывать мне какие еще "пунктики" у тебя есть? Он прикоснулся к моей руке.
Волна снова вернулась.
Мы сели за крохотный столик перед дымящимся капуччино.
— Итак, когда я открыла своё имя и гражданство перед незнакомым человеком, что бы тебе еще хотелось узнать? — спросила я, помешивая пену в своем кофе.
— О, не знаю
обуви, любимый фильм, спортивный разряд, самый неловкий момент, порази меня.
Я засмеялась.
— Гм, размер обуви десятый, Завтрак у Тиффани, вообще нет каких-либо спортивных способностей, и слишком длинный список неловких моментов, которые можно перечислять до закрытия музея.
— Это всё? Всё что я получу? — подразнил он.
Я почувствовала, что моя оборона тает от его удивительного обаяния и явоного отсутствия опасности с его стороны.
С помощью ободрения Винсента, я рассказала о своей прежней жизни в Бруклине с Джорджией и моими родителями.
О том что мы проводили лето в Париже, о своих прежних друзьях, с которыми я к настоящему времени потеряла все контакты.
Про мою безграничную любовь к искусству, про моё отчаяние, когда я поняла, что у меня нет таланта для его создания.
Он подталкивал меня для получения еще большей информации, и я восполняла его пробелы знаний, в еде, фильмах, книгах и о всем, что есть на свете.
В отличие от большинства парней, которых я знала у себя дома, он, казалось, интересовался каждой деталью.
Я ему не сказала только, что мои родители умерли.
Я упомянула их в настоящем времени и сказала, что мы с сестрой переехали к нашим дедушке с бабушкой, чтобы учится во Франции.
Это была не совсем ложь.
Но я не хотела рассказывать ему всю правду.
Я не хотела, что бы он меня жалел.
Я хотела выглядеть как любая другая нормальная девушка, которая не провела последние семь месяцев изолируя себя во внутреннем мире горя.
Его стремительные вопросы лишили меня возможности взамен что-нибудь спросить.
Поэтому когда мы наконец ушли, я упрекнула его в этом.
— Ладно, сейчас я чувствую себя абсолютно беззащитной — ты знаешь почти всё обо мне, а я ничего о тебе.
— Ха, это часть моего коварного плана.
Он улыбнулся, а музейный охранник запер позади нас дверь.
— Как иначе ты снова согласилась бы со мной встретиться, если бы я выложил все на стол в первый наш разговор?
— Это не первый наш разговор, — поправила я его, стараясь игнорировать тот факт, что он кажется кое о чём спрашивает меня.
— Ладно, мы говорили первый раз без моего неумышленного оскорбления тебя. — поправил он.
Мы шли через сад музея к зеркальным озерцам, где кричали дети, отмечая тот факт, что в шесть часов вечера все также жарко и солнечно.
Дети восторженно плескались в воде.
Винсент шёл немного сгорбившись, засунув руки в карманы.
Впервые я почувствовала в нём крошечный намёк на уязвимость.
И им воспользовалась.
— Я даже не знаю сколько тебе лет.
— Девятнадцать, — сказал он.
— Чем ты занимаешься?
— Студент.
— Серьезно? Потому что твой друг говорил что-то о том что ты из полиции.
Я не могла удержаться от сарказма в своем голосе.
— Что? — воскликнул он, придя в стопор.
— Мы с сестрой видели, как ты спасал ту девушку.
Винсент тупо уставился на меня.
— Девушка, которая спрыгнула с моста Карусель, пока там дралась банда.
Твой друг выпроводил нас и сказал, что это была полицейская операция.
— Он выпроводил? — пробормотал Винсент и выражение его лица стало таким же жестким, как когда я увидела его в первый раз.
Он засунул свои руки обратно в карманы и продолжил идти.
Мы приближались к остановке метро.
Я замедлила шаг, чтобы выгадать побольше времени.
— Так что вы ребята, копы под прикрытием? — во что я не верила ни секунды, но старалась, чтобы сказанное прозвучало искренни.
Его внезапная перемена в настроение заинтриговала меня.
— Что-то вроде того.
— Что-то вроде команды спецназа?
Он не ответил.
— Кстати, это было очень смело, — настаивала я.
— Твоё погружение в реку.
— Кроме того, какое имело отношение девушка к бандам, дерущихся под мостом? — спрашивала я, копая дальше.
— Гм, я не должен говорить об этом, — сказал Винсент, изучая бетон в нескольких дюймах от своих ног.
— О, да.
Конечно, — согласилась я.
— Просто ты слишком молод, чтобы быть копом.
Я не могла остановиться весело улыбаться.
— Я уже говорил тебе.
Я студент, — сказал он с неопределенной улыбкой.
Сказать то он мог, только я не купилась.
— Ага.
Ладно.
Я ничего не видела.
Ничего не слышала, — театрально сказала я.
Винсент рассмеялся, к нему вернулось хорошее настроение.
— Итак.
Кейт, что ты делаешь на этих выходных?
— Гм…
планов нет, — сказала я, про себя проклиная мои покрасневшие щеки.
— Хочешь чем-нибудь заняться? — спросил он, с такой очаровательной улыбкой, что моё сердце замерло.
Я кивнула, так как не могла говорить.
Приняв моё молчание за нерешительность, он быстро добавил:
— Не как официальное свидание или что-то вроде того.
Просто потусоваться.
Мы можем.
прогуляться.
Побродить по Марэ.
Я снова кивнула, а затем справилась с собой и выдавила:
— Это было бы здорово.
— Хорошо, как насчет в субботу, во второй половине дня? Дневной свет.
Общественное место.
Прекрасное безопасное место для встречи с парнем, которого ты почти не знаешь.
Он поднял руки, как бы показывая, что ему нечего скрывать.
Я рассмеялась.
— Не переживай.
Даже, если ты из спецназа, я тебя не боюсь.
Как только я это произнесла, то поняла, что я боялась.
Чуть-чуть.
Я еще раз подумала, что, если он так влияет на меня.
Возможно, со смертью моих родителей у меня пропало чувство самосохранения и это был намёк на риск, которому я себя подвергаю.
Или возможно, меня привлекала аура недостижимой отчужденности, которую он источал.
Может для меня было вызовом — кем бы он ни был.
Какая бы ни была причина, она сработала.
Мне очень понравился этот парень.
И я хотела еще раз его увидеть.
Днем, ночью, мне всё равно.
Я приду.
Он поднял бровь и усмехнулся.
— Не бойся меня.
Как забавно.
Я не смогла удержаться от смеха.
Кивая на бульвар в другом направлении, он сказал:
— Жуль наверное ждёт меня.
Увидимся в субботу.
— Встретимся с тобой снаружи на станции метро дю Бак в три?
— В субботу в три часа, подтвердила я прежде, чем он повернулся и зашагал прочь.
Я не думаю что будет преувеличением, если я скажу, что всю дорогу до дома мои ноги не касались земли.